***
Работа Первого хокаге привлекла достаточное количество зрителей среди прохожих. Он торопился успеть до того, как зайдёт за горизонт солнце, потому как работать будет сложнее, но явно не поспевал за последними лучами естественного света. Сумерки проползали меж фигур случайных зевак, которые ещё до встречи с Хаширамой-самой торопились домой. Теперь же небольшая толпа людей, выстроившись поодаль в полукруг, наблюдала за техниками великого Сенджу. Всем было интересно, на что способен этот легендарный мужчина. Первый-сама занял устойчивую позу, повернувшись к людям спиной, и начал чередовать печати в своих руках. Земля задрожала вслед за чакрой Хаширамы: с помощью техники стихии земли мужчина разделил почву на два равных отрезка, которые вмиг перевернулись, обнажив ровный мягкий грунт без намёка на растительность. Толпа ободряюще загудела. Словно свалившись с неба, в подготовленный участок земли глубоко впились бревенчатые колья, уходя в почву на половину своей длины. Следом из этих кольев ровным штабелем выросли ровные доски, которые так и лоснились древесной силой, соединяя четыре стороны постройки. Не прошло и пары секунд, как на конструкцию взгромоздилась тяжелая крыша. Хаширама позволил себе немного расслабиться, выдыхая. Основа для здания была готова. Кто-то в толпе присвистнул. — Клан леса просто великолепен! — А нам, обычным людям, приходится разрешения на строительство неделями дожидаться… — Эй, Хокаге-сама, не хотите податься к нам в плотники? — в рядах между людьми пробежался тёплый смешок. Сенджу, покачивая длинными прядями волос, повернулся лицом к людям, чтобы неловко рассмеяться. Он потирал затылок, словно оправдываясь за свою силу. И лицо каждого светлело при одном взгляде на этого доброго мужчину. Дело оставалось за малым — изготовить отверстия для света, двери, внутреннее убранство. Первый заставил каждый закуток в этом потускневшем вечернем переулке кричать о свежести запаха древесины. Что-то новое, только что выросшее из ничего, привлекало взгляды даже тех, кто случайно забрёл на это представление. Но никто в толпе не мог ответить на вопрос: «А что тут планируется?» Завершая композицию, небольшой домишко окружил ровный ряд начищенных досок, служивший теперь забором. Когда глава клана Сенджу скрылся в новоиспечённом дворе, люди стали медленно разбредаться по своим делам. Резкой вспышкой в здании появился свет, который создавал обманчивое тепло для всех, кто его мог заметить. Сумерки окончательно загустели, опуская на Коноху ласковую летнюю ночную прохладу. Хаширама потирал подбородок в раздумьях, когда за его спиной появился брат. Мужчина придерживал двух юнцов, которые были связаны скорее для вида, чем для безопасности. Он подтолкнул их слабовольные тела вперед, чтобы их лица осветил огонь факела. И сердце Хаширамы заныло от жалости, медленнее обычного отбивая ритм. Пленённые дети с затуманенным иллюзией глазами. Блёклые выцветшие лица Учих не выражали ни единой эмоции. От этого становилась только хуже: ненатуральное спокойствие их вселяло в мужчину чувство тревоги. — Ты мог обойтись и без этого, брат, —хокаге опустил глаза, сжав кулаки до боли в костяшках. — Это было необходимо, — сухо ответил Тобирама. — Возникли некоторые затруднения. Отстукивая сандалиями по древесным половицам, младший из братьев Сенджу растворился в тени комнаты, телепортируясь. Как только исчезло его гнетущее присутствие в помещении, братья рухнули на колени, словно каждая мышца в их теле расслабилась; лишь какой-то незримый стержень внутри всё ещё удерживал от окончательного падения. Младший из братьев заскулил. Очевидно, у него болела голова после иллюзии, навеянной Тобирамой. Хаширама не решался им что-либо сказать, но спустя пару мгновений необходимость в этом отпала, когда вместе с младшим Сенджу засеменила ещё одна пара чьих-то шагов. Сакура. Эта женщина с самого начала пеклась о судьбе этих детей больше, чем об информации от политически важного пленника, их отца. Она опустилась на колени рядом с Учихами, упрямо разрывая крепкие путы, которые трещали под её грубой силой. Верёвка расплеталась и глухо падала на пол. Теперь, имея возможность дышать глубже, казалось, их лёгкие должны были наполниться свежим воздухом Конохи, но вместо этого младший из братьев Учиха задышал неровно, в разнобой. Всё его небольшое, но уже крепкое тело задрожало. Из глаз побежали крупным градом слёзы. — Когда же это уже закончится? — он словно давился собственными словами. Сакура взяла его холодные дрожащие ладошки в своих руки, натирая их, стараясь согреть. У него был приступ самой настоящей паники. Тонкими маленькими изумрудными нитями медик посылала через его ледяные пальчики успокаивающие импульсы. — Разве не ты тут всё решаешь, хокаге? — остро и болезненно выдохнул старший Учиха. — Чего стоит твоя власть в этой деревне? Скулы Хаширамы свело судорогой, а глаза до краёв наполнились сожалением. Это была его вина как лидера деревни. Он не уследил за крохотной бурей в клане Учиха. Он не уследил за частью своей деревни. Так каким же лидером он был на самом деле?***
Оставшуюся часть вечера Сакура и братья Сенджу обустраивали небольшой быт этой новой лекарской избушки, в которой уже значительно позже женщина узнала ту самую старую сараюшку, где так часто находила сбегавшего из госпиталя покурить Шикамару. Конечно, её воспоминания об этой постройке и то, что она видела сейчас, имели огромную пропасть почти в сотню лет. Добротное дерево Сенджу устояло после атаки Орочимару, но не смогло пережить нападение Пейна на Коноху, пускай и без того было изношено временем и плесенью. Возвращалась в поместье Сакура уже по сонным улицам деревни. Сейчас Коноха была лишь ребёнком, который засыпал, чуть наступала ночь, но женщина знала, что все дети рано или поздно вырастают. Скоро и в этом селении забурлит ночная жизнь. Территория клана Учиха встретила её так же тихо, но отчего-то неуютно. Даже в этом безмолвии стояло отвержение к существованию Сакуры под гербом Учиха. Похрустывая мелким рассыпчатым щебнем, розоволосая добралась до главного дома. Её никто не встречал. Это не было чем-то странным и неестественным, но чутьё подсказывало, что в этот раз всё несколько иначе, чем обычно. Сакура стянула с себя пыльные сандалии, вытряхнула камешки и похлопала их друг о друга, пускай знала, что это теперь вряд ли спасёт обувь. Женщина прошла к лестнице, то и дело оглядываясь. Она чувствовала, как находится под чьим-то пристальным взглядом. Возможно, даже не одним. Отследить источники чакры было бы не сложно с помощью способностей сенсора, но проблема была в том, что на сегодня медик исчерпала свой лимит чакры. Она едва могла поддерживать своё присутствие в этой эпохе. А уходить было ещё рано. С этими мыслями Сакура добралась до покоев, что уже успели стать практически её личными. Ещё прежде, чем она ухватилась за край седзи, женщина учуяла тонкий аромат, название которому никак не могла подобрать. Как только она сдвинула створку перегородки в сторону, по лицу единым мощным порывом ударил стойкий горький запах травы. В темноте Сакура могла лишь увидеть очертания уродливой массы, разметанной по татами комнаты. Женщина моментально прикрыла лицо сгибом локтя, прячась от запаха. Её взгляд ошарашенно бросался из угла в угол по покоям, пока она не решилась подступить к лампе. Медик ползла вдоль стены, стараясь на неё залезть. Сакура была готова поспорить, что с чакрой бы всё решилось куда быстрее. Когда ступня женщины вошла во что-то влажное и мягкое, просачивающееся между пальцами ног, по телу прошла крупная дрожь омерзения. — Да какого чёрта тут происходит! —завизжала Сакура. Дрожащей рукой она зажгла свет в лампе, который тут же полоснул по глазам, привыкшим к темноте. На полу грязной кучей валялись вырванные с корнем кроваво-красные цветки ликориса. Его обжигающий алый цвет разметался пожаром по светлому татами, чистота которого теперь уже задыхалась от утопающих в грунте луковиц растения. Ядовито-красивые фальшивки. У их цвета полностью отсутствовал аромат, они практически не пахли в отличии от других цветов. Горькую удушающую вонь источали корневища, которые отравляли всё, возле чего росли. Могильные цветы. Необъяснимая сверхъестественная тревога впилась пальцами под рёбра женщине. Сакура откинулась лопатками на твердь стены и подняла ногу, чтобы рассмотреть во что наступила в темноте. Ступня была чёрная, а между пальцами забились крупные куски влажного свежего чернозёма. Глаза медика лихорадочно расширились, а зрачок задрожал. Сакура против воли задержала дыхание. Эта земля тоже с кладбища? Омерзение и испуг преобразились в паническую агрессию. Женщина откинула от себя сумку, с которой пришла, и, поскальзываясь на топлёной грязной гуще, сдирала с пола увядающие ядовитые цветки. Она с остервенелым хлопком раздвинула створки седзи в сад, в который пёстрой гурьбой полетели растения с кусками земли, которая совсем недавно хранила в себе чьё-то гниющее тело. Сакура задыхалась, голова шла кругом. Это низко. Это гнусно. Это Учихи? Тошнота подступала от недостатка чистого воздуха, но женщина продолжала сгребать в кучу всё, что попадалось под увязшие по локоть в грязи руки. Она кусками налипала на её ноги, ледяными каплями долетая даже до лица. Сакура в истерике размазывала её по белому, как мел, лицу и продолжала выметать из помещения этот омерзительный могильный цвет. Воин, что коснётся ликориса, обречён потерять голову. Он обречён на смерть. Уставшая и обессилившая от бессонных ночей, она была на пределе. Рыдания волной подступали к её горлу, перекатываясь большим комом. Женщина упала на колени прямо в самую гущу разводов по уже серому татами и закричала. Задохнувшись в крике, она подавилась собственными слезами, тихо увядая в голосе. Рыдания сменились на тихие всхлипы. Размазав по лицу солёную влагу, она медленно снова овладевала собой. Шмыгнув носом, Сакура сморгнула новую порцию слёз и подняла взгляд к потолку, словно там были написаны ответы на все вопросы. Она всматривалась, пока не заболела голова. Затем зелень её глаз упала на последние цветки ликориса. Раскачиваясь, как подвешенная на нитях кукла, медик рвано подняла остатки растений и вышла на веранду, отбрасывая цветы как можно дальше от себя. Её фигура в тусклом свете единственной лампы замерла в проёме седзи, словно восковая. Десятки ошарашенных пар глаз смотрели на неё с противоположных сторон двора, а также выглядывая через соседствующие проёмы комнат. В основном это были женщины, которые перешёптывались между собой. Они окружили Сакуру и давили своим шелестом на её плечи. Женщина снова задрожала, сжимая до скрипа кулаки. Пускай в глазах всё ещё стояли слёзы, но в их соли можно было заметить затаившуюся силу. — Сакура-сама, что произошло? — обеспокоенный голос престарелой дамы-прислужницы приближался к розоволосой. — О Боги, позвольте Вам помочь… Сакура отшатнулась, как от удара, и заорала что есть мочи, срывая голос: — Не лезь ко мне! — крик женщины заглушил шелест шепота, но они лишь ненадолго потеряли дар речи. Голоса в спину вторили ей: «Обречена». Сакура пулей вылетела из покоев, оставляя после себя по фальшиво-идеальному коридору Учиха свои грязные следы, которые полностью ломали здесь всё, к чему они все тут привыкли. Сакура, как буря, ворвалась в предбанник и одним порывом стащила влажную липкую одежду, оставшись в тонком белье. Когда шум крови в ушах утих, куноичи замерла. Кроме неё здесь был кто-то ещё. Женщина медленно повернула голову на источник шороха. — Кто здесь? — недовольно бросила она, и голос её отбился эхом от деревянных шкафчиков. Ответом ей служило молчание. В три прыжка Сакура преодолела помещение, быстро определив того, кто так неумело прятался. Одним толчком крепкой руки, женщина пригвоздила незнакомку к стене. Та лишь невесомо всхлипнула, словно ожидала такого обращения к себе. Сакура вжала девушку в стену, сжимая её предплечье до хруста и из последних сил активировала скальпель чакры, обнажая остриё вокруг своей ладони. Любой бы почувствовал в этой руке угрозу. И девушка, что задрожала от страха, не была исключением. — Сакура-сама, извините, я просто… — незнакомка, казалось, обомлела. По щекам её скатились хрустально-чистые слёзы. Она была выше Сакуры на полголовы. Вытянутая и складно сложенная с упругими изгибами тела там, где это было необходимо пытливому мужчине. Тёмные длинные волосы её оттеняли бледность фарфоровой кожи. — Кто ты такая? — Сакура не чувствовала от неё опасности, какую могла бы, окажись рядом с ней человек хотя бы с минимальными навыками воина. Но женщина не отпускала. Припухшие от слёз губы девушки поджались, и она с трудом выдавила из себя, словно всю жизнь набиралась храбрости для этих слов: — Женщина Мадары-сама, — едва заметно Сакура вздрогнула, но не позволила себе отшатнуться. — Моё имя Наоки, извините за правду. Куноичи внимательнее всмотрелась в безукоризненное лицо девушки напротив. И ухмыльнулась. Великий и Страшный оказался обычным мужчиной. — Ну и что тебе надо от меня, женщина Мадары? — едко передразнила Сакура, тут же почувствовав укол стыда за необоснованную ревность. Они ведь были друг другу с Учиха почти чужими людьми. Почти. — Кажется, Вы искали это, — взгляд розоволосой остриём метнулся за движением Наоки, которая извлекла из складок своей дешевой, но хорошо пошитой одежды, ничто иное, как фотоаппарат Сакуры. Глаза женщины предательски расширились, и она отпустила предплечье юной Учиха, прежде чем перехватить на этот раз её за горло, вбив с глухим стуком в стену. Девушка судорожно охнула и от испуга выронила из рук аппарат. Он оглушительно встретился с полом, отлетев куда-то под скамью. — Это всё ты, — Сакура не спрашивала. Сакура утверждала. — С этим чёртовым чаем и угрозами, это всё ты. Шкала злости вылетела за пределы допустимых значений и покинула женщину в этот раз, похоже, безвозвратно. Скальпелем чакры Сакура замахнулась прямиком по кукольно-красивому лицу Наоки, но нежно-голубое сияние погасло, и раздался звонкий хлопок, рассекающий тишину. После такой оглушительной пощёчины, казалось, голова девушки должна была провернуться в два оборота вокруг лебединой шеи. Но её тело всего лишь повалилось в сторону. Наоки упала в стопку деревянных тазов, с грохотом разметав те по комнате. Тихие всхлипы послышались лишь спустя пару секунд. Рука Сакуры горела праведным пламенем. Нет, кем бы она ни была до этого момента, она ни за что не убьёт человека просто так. Грязная и в одном белье розоволосая стояла напротив пышущего молодостью цветка. Пышная аккуратная грудь Наоки то и дело вздымалась от тяжёлого дыхания. Даже с налипшими на лицо прядями волос и в слезах она выглядела потрясающе. — Сакура-сама… — Наоки кончиками длинных пальцев собирала капли крови со своих губ, — я просила её этого не делать. Говорила, что мне это не нужно… Девушка лихорадочно шептала, но розоволосой было мало. Она устала ждать ответов. — О ком ты говоришь? — Прошу Вас, не убивайте её, она просто дурочка, она желала мне счастья… Сакура была на взводе. Наоки явно защищала близкого для неё человека. Мать? Сестру? Подругу? На губах медика горели слова, которых она не имела право произносить. Ей хотелось рассказать, что у Учиха Мадары никогда не было ни жены, ни детей. И что даже если бы Сакура никогда здесь не появилась, то у Наоки не было никаких шансов. Ни с чьей помощью. Пока Сакура хаотично подбирала слова, девушка снова заговорила после непродолжительного молчания. Уже более спокойно: — Старейшины поручили обыскать Ваши вещи и принести им только то, что будет вызывать опасения. У меня и других девушек-прислужниц был доступ к Вашим вещам во время уборки, стирки и купаний. Это единственное, что мы взяли, — Наоки судорожно выдохнула, усаживаясь в более устойчивую позу. Сакура заскрипела зубами от досады. И снова старейшины её шантажировали. Оставшиеся на свободе были либо трусами, либо расчётливыми людьми, которые ни за что просто так не раздуют пожар, как тот старик, что уже сидел в плену деревни. — Я думаю, Вам была нужна эта вещь прежде, чем сбежать… — от этих слов, произнесённых юной Учиха, Сакуру обдало холодным потом. Она знала? Медик повернулась спиной к Наоки и присела, нащупывая под скамейкой свой фотоаппарат. — А с чего ты взяла, что я собираюсь куда-то бежать? — деловито спросила куноичи. — Из-за «Алого Приговора». Разве нет? По коже Сакуры противно поползли крупные мурашки.