* * *
Луи с головой погружается в рутину: работает с гостями, следит, чтобы никому не достался поломанный регулятор, таскает баллоны для аквалангов, проводит инструктажи перед самым погружением, активно жестикулируя и отпуская одни и те же шутки в сотый раз. И это даже не преувеличение. Моргая, он каждый раз видит под веками кружащиеся яркие пятна — размытые отголоски солнечного света. Он чувствует усталость даже в костях. Когда они с Зейном возвращаются в дайвинг-центр, там их уже ждёт Лиам, усевшийся на стол под аркой страстоцвета и поставивший ноги на одинокий стул, непонятно откуда тут взявшийся. Хотя какая разница — не только этот стул сейчас не там, где должен быть. Едва их завидев, Лиам вскакивает со своего места, нахмурив брови и недовольно выпятив нижнюю губу. — Уже соскучился по своему бойфренду? — Как бы Луи не старался, у него всё равно не получается звучать непринуждённо. — Ты жалок, Пейн. Просто жалок. Лиам бросает взгляд ему за спину, дожидается, пока группа гостей не пройдёт мимо и не скроется в хижине, после чего наклоняется к Луи и, понизив голос, спрашивает: — Что ты с ним сделал? Я думал, тебе нравится Гарри. Нравится, ха-ха, о боже. Нравится. Луи глупо, нелепо, бессмысленно влюблён в Гарри, вот так уже будет точнее. Было бы просто чудесно, если бы ему нравился Гарри, это отлично помогло бы избавиться от чувства тошноты, поселившегося у Луи в животе. Простая симпатия к Гарри была бы гораздо, гораздо лучше этой… этой ужасной тяжести глубоко под рёбрами. Он отвечает лишь: — Нравится. — Ладно, но тогда что ты с ним сделал? — Лиам качает головой, будто не веря собственным словам. — Почему он всю дорогу до аэропорта провёл зажавшись в угол и отказываясь с нами разговаривать? Нет, ну это уже просто смешно. Луи скрещивает на груди руки и выгибает бровь, спиной чувствуя, как к нему подходит Зейн, в горле першит. Он хочет умереть. — А с чего ты решил, что это он тут пострадавшая сторона? — Но ведь ты… — пылко начинает Лиам, но тут вдруг резко замолкает и широко распахивает глаза. Словно огромное уродливое чудовище между ними встаёт молчание, Зейн обвивает рукой талию Луи, а из дайвинг-центра доносятся приглушённые голоса. В кусте бугенвиллеи щебечет трясогузка, и это такая незначительная мелочь, что заметить её можно было только случайно, но Луи, похоже, весь состоит из случайностей: живёт по воле случая, говорит по воле случая, даже влюбляется по воле случая в самый неподходящий момент и в самого неподходящего человека. Когда Лиам заговаривает снова, от былого запала в его голосе не остаётся и следа. — О, — тихо выдыхает он, и от читающейся на его лице жалости Луи хочется что-нибудь пнуть. Или заплакать. Смотря на что потребуется меньше усилий. — Вот же блять. Прости, пожалуйста, Лу. Значит, он не захотел… — Нет. — Одного этого слова не достаточно, чтобы ответить на незаконченный вопрос Лиама. Луи прижимается ближе к Зейну и концентрируется на дыхании, пока напряжение в его груди не ослабевает достаточно, чтобы он наконец смог продолжить. — Нет, он не захотел. Ничего не поделаешь. — Ну, значит, он идиот, — объявляет Лиам, делает шаг вперёд и заключает Луи в крепкие объятия, для которых Зейн освобождает ему место, хоть своей руки и не отпускает. Они оба сейчас будто бы защищают Луи от внешнего мира, и это так чудесно, что он плотно зажмуривает глаза и сглатывает горечь во рту. — Нет, — тихо говорит он, собираясь никогда не покидать их уютную кучу-малу. — Это я идиот, Ли. Я понимал, к чему всё идёт, я понимал, чего он хочет, мне просто головой нужно было думать. Зейн за его спиной резко вздыхает, словно собираясь возразить, но Лиам заговаривает первым: — Никто не может это контролировать. — А пора бы уже научиться. — Уткнувшись лицом Лиаму в шею, Луи старается не думать о том, как он сейчас выглядит со стороны. Как парень на грани нервного срыва, наверное. В жопу Гарри, который лишил Луи его обычного самообладания, и в жопу Гарри, который заставил Луи так быстро и так сильно влюбиться. На секунду в воздухе повисает тишина, а в ушах звенят лишь мягкие отзвуки ритмичного шума океана. Наконец Луи добавляет: — А знаете, я теперь всё понял. — Что — всё? — спрашивает Зейн. Пальцами он мягко впивается Луи в бедро, пока того спереди обнимает Лиам. Луи так сильно их любит, так же сильно, как он любит пить чай по утрам, так же сильно, как любит, когда Бегемот сворачивается тёплым клубочком у него на спине и тихонько мурчит. — То, что ты мне тогда сказал, Зейн. — Он шаркает шлёпанцами по гравию, вдруг вспоминая тот раз, когда Гарри укачало на боте и он опрокинул здесь банку колы, из которой на камни пролилась шипящая газировка. Глупые воспоминания, всё глупое, а уж Луи за свою глупость заслуживает корону. — А что я тогда сказал? — В любой другой ситуации Зейн бы уже потерял терпение, но сейчас его голос звучит исключительно мягко, даже ласково. Существует вероятность, что сегодня он простил бы Луи даже убийство, но не то чтобы эта мысль сильно радует. — Ты сказал, что суть не в том, чтобы просто быть хоть с кем-нибудь. В отношениях, я имею в виду. Что это стоит того, только когда ты встречаешься именно с тем самым особенным человеком. — Вздохнув Лиаму в шею, Луи выпрямляется и нет, он не вытирает глаза рукой. — Просто, видишь ли. Хреново, когда оказывается, что человек этот на самом деле тебе не подходит. Ни Лиам, ни Зейн не отвечают. Они лишь снова заключают Луи в объятия и не отпускают до тех пор, пока он не расслабляется и не обмякает в их руках, чувствуя себя грустным и запутавшимся, но всё равно понятым и любимым. Пусть и не в том ключе, в котором ему этого бы хотелось. Он довольствуется тем, что у него есть.* * *
Каким-то чудом Луи удаётся избегать своей комнаты до поздней ночи. Будь его воля, он избегал бы её даже дольше. Вот только Зейн и Лиам сидят рядышком с ним у костра, и поскольку у Луи нет желания участвовать в разговоре, а времени вагон, он наблюдает за всем вокруг и видит, как они отворачиваются, пряча от него зевки. Они, наверное, считают себя очень скрытными. Они ошибаются. И ещё они явно устали. Вот только уходить они отказываются, поскольку, видимо, сами себя назначили его телохранителями. И если Луи уснёт у костра, он как бы ненамеренно заставит и их провести ночь на расстеленном на песке пледе и проснуться с затёкшими шеями. А это будет нечестно, правильно? Так что, когда время уже начинает близиться к полночи, а Лиам с Зейном продолжают упрямо моргать, глядя на свет костра, Луи сдаётся и, встав со своего места, опускает на них взгляд. — Ну что, спать? — спрашивает он, притворяясь, что не замечает облегчения на их лицах. Он молча плетётся за ними в сторону коттеджа. По дороге в свою комнату он спотыкается о книги, которые Зейн сложил стопкой рядом с диваном, и падает, в последний момент выставляя руки вперёд, чтобы хоть как-то смягчить удар. Чем не прекрасное завершение отвратительного дня, не правда ли? Он соскребает себя с пола, чувствуя несильную боль в левом запястье, и делает вид, что не замечает беспокойства в глазах Лиама и сочувствия в глазах Зейна. — Я в ванную, — объявляет Луи, отворачиваясь. — Кто успел, тот и съел. — Про ванную так нельзя сказать, — будто рефлекторно реагирует Лиам. — Вроде бы. Ну, её же не едят. Луи закрывает дверь до того, как Зейн успевает ответить. И так понятно, что он скажет что-нибудь о том, что не нужно сейчас трогать Луи (потому что, ну, ты понимаешь, разбитое сердце, всё такое, раненное животное, за которым нужен глаз да глаз). Блять, Луи сейчас в таком состоянии, что не знает даже, любит он их за такую заботу или ненавидит. Пожалуй, всё-таки любит. Ненавидит он по большей части себя. Он не торопясь чистит зубы, долго стоит под душем, и в любой другой ситуации кто-нибудь уже обязательно ломился бы в дверь, требуя не задерживать очередь. Но, конечно же, не сегодня, хотя всё равно наступает момент, когда у Луи уже не остаётся никаких оправданий, чтобы и дальше прятаться здесь от наступления ночи. Крадучись, он проскальзывает мимо яркого прямоугольника света, льющегося из комнаты Зейна, и толкает дверь в свою собственную. Не включая свет, он скидывает полотенце на пол и голышом ныряет в постель. Одеяло Гарри всё ещё здесь. Нужно его вернуть, но оно пахнет, как Гарри, и Луи утыкается лицом в его подушку и глубоко вдыхает, позволяя этому запаху окутать тянущую боль в груди. Пиздец. Ёбаный пиздец, этого не должно было случиться. Но случилось, и Луи знает, что стоит ему только включить свет, и он найдёт на прикроватном столике стопку полароидных снимков, неоспоримо напоминающих о тех моментах, которые, очевидно, для Гарри ничего больше не значат. Здесь есть «Привет!», которое Луи написал у него на бицепсе, пирс, снятый со стороны пляжа, фотография Луи, улыбающегося камере (улыбающегося Гарри за ней). Луи даже видеть их не может.* * *
Луи всего лишь хочет достать из шкафа чистую футболку. Но пальцы вдруг случайно нащупывают мягкий бежевый свитер Гарри — тот самый, которым он укрыл Луи на боте той ночью, когда они ловили браконьеров. Нельзя сказать, что вытаскивает его из шкафа Луи тоже случайно. Просто теперь он об этом жалеет. Пиздец просто как жалеет. Чувствуя, как его лёгкие пытаются выкарабкаться наружу через горло, Луи запихивает свитер подальше в шкаф и захлопывает дверцы.* * *
Важно отметить, что хотят они как лучше. Но вот уже целых два дня Зейн и Лиам всюду неустанно следуют за ним по пятам, в то время как Луи просто хочется поскорее обо всём этом забыть… так что теперь Луи просто чувствует себя каким-то смертельно больным пациентом, а ещё хочет выцарапать себе глаза. Он находит компромисс и сбегает на пляж, чтобы выпить в баре. — Налей что-нибудь сливочное, сладкое и с огромным количеством алкоголя, — говорит он Нику, и тот одаривает его в ответ подозрительным взглядом. — Ещё даже шести нет. — Ага, спасибо, я умею по часам время определять. Ник обоими локтями опирается на стойку и даже пальцем не шевелит, чтобы принести Луи этот сраный коктейль. Это что, такая невыполнимая просьба? Здесь просто ужасно относятся к посетителям, и Луи уже собирается ему об этом сказать, как вдруг на лице Ника расцветает ухмылка. — О-о, — выразительно тянет он. — О-о. Так твой парнишка уехал, да? И ты теперь планируешь заливать алкоголем свою печаль и наблюдать за кораблями, исчезающими на горизонте, до тех пор, пока он к тебе не вернётся, и так далее, и тому подобное. Сердце кровью обливается, Томлинсон, честное слово. Это застигает Луи врасплох, и он кривится, хотя обычно ему неплохо удаётся держать лицо. — Пошёл ты. На мгновение брови Ника взлетают прямо к его дурацкой чёлке. Он заговаривает снова, и на этот раз его голос звучит мягче, не сохранив ни намёка на больше свойственный ему едкий сарказм. — Он уже не вернётся, да? — Пошёл ты, — повторяет Луи гораздо тише. Зря он сюда пришёл, конкретно так зря, но эй, он уже много чего зря сделал, похоже, это входит у него в привычку, так почему бы и нет. Фоновая музыка заведения действует ему на нервы. Вместе с искусственными цветами, украшающими барную стойку, она вызывает у Луи резкий приступ неприязни к этой иллюзии рая, позволяющей курортникам забыть об их повседневной жизни хотя бы на время. Что ж, для Луи вот это как раз и есть повседневная жизнь, мать её за ногу. Ник наконец принимается за работу, отталкиваясь от стойки и протягивая руку за высоким стаканом. — Видишь, — говорит он, наклонившись к холодильнику, из-за чего его голос звучит приглушённо. — Вот почему не стоит ни в кого влюбляться. — Никто не может это контролировать, — парирует Луи, слыша в голове эхо недавних слов Лиама. Не может, не может Луи контролировать это. Он совершенно ничего не может с этим сделать, разве что позвонить Гарри и попросить его передумать, но он не будет падать так низко. — Что ж. — Ник с тяжёлым стуком опускает на стойку бутылку рома, а затем ставит рядом сливки и персиковый ликёр. Кубики льда он со звоном засыпает в шейкер. — Если я когда-нибудь замечу у себя соответствующие симптомы, я побегу настолько быстро и далеко, насколько только сил хватит. Не хочу превращаться в это жалкое подобие самого себя. Буду считать тебя предостережением. Луи так и подмывает снова сказать ему: «Пошёл ты», однако он молча ждёт свой коктейль и наконец забирает из рук Ника подозрительную зелёную смесь, на вкус напоминающую банан и кокос — далёкий призрак поцелуя. Он уже собирается отвернуться, но Ник вдруг вытаскивает из-под стойки пакетик арахиса и пододвигает к нему. — За счёт заведения, — говорит он. Это, пожалуй, самое близкое подобие сочувствия, на которое Ник вообще способен, так что Луи кивает и забирает пакетик, отзывающийся шорохом полиэтилена. — Спасибо. — Дай знать, когда нужно будет обновить, — говорит ему Ник. — Но сразу предупреждаю: если я заподозрю, что ты вот-вот заблюёшь мне мебель, я сразу же позвоню Лиаму с Зейном, и они заберут твою жалкую задницу домой. Усёк? Луи нарочито торжественно поднимает на прощание бокал и идёт к свободному шезлонгу, собираясь на время спрятаться на нём от всего остального мира. Он считает, что взрослые люди решают свои проблемы именно так.* * *
Луи просыпается от того, что ему на спину давит что-то тёплое. Только через несколько секунд он вспоминает, что Гарри не мурчит.* * *
Они отмечают последний рабочий день Зейна, то есть на самом деле просто запивают пивом маслянистый вкус начос, болтают о всякой ерунде и притворяются, что им совсем не нужно прощаться. До сих пор стратегия отрицания Луи не подводила, так что он считает её весьма разумным жизненным выбором и готов послать нахуй любого, кто захочет с ним спорить. Так, во всяком случае, легче, чем признать, что тяжесть в его груди никак не хочет исчезать — даже спустя целых пять дней с отъезда Гарри. И за день до того, как уедет и Зейн. Да уж, нахуй этот ваш рай. Он уже утратил весь свой глянец. Вернувшись домой, Луи находит в телефоне пропущенный вызов от мамы, и на данный момент его это только ещё сильнее угнетает. Когда в коттедже воцаряется тишина, он перезванивает. Она берёт трубку уже после первого гудка, будто ждала звонка с минуты на минуту, и какое-то время они говорят о всяких глупостях: о том, что Фелисите прогуливала школу и её за этим делом поймали, о том, что Шарлотта, кажется, начала встречаться с каким-то мальчиком, о том, что близняшки теперь всеми силами подчёркивают их различия, а не сходства. Когда нужно смеяться, Луи смеётся. Об отце он не спрашивает, и его мама тоже не поднимает эту тему. До тех пор, пока между ними не повисает напряжённая тишина. Перевернувшись на спину, Луи натягивает одеяло Гарри до подбородка, моргает от тусклого света ночника и замечает, что паутина всё ещё висит на своём месте. Одеяло Гарри им больше почти не пахнет. Ну и ещё это собственность отеля — Элеонор уже посоветовала как можно скорее его вернуть, а то мало ли кто-то решит провести инвентаризацию и обнаружит пропажу. Завтра. Он вернёт его завтра. — Мам? — тихо зовёт он. — Ты хотела мне о чём-то рассказать? Что-то случилось? Она глубоко вдыхает, будто собравшись нырять, на мгновение задерживает воздух в лёгких, а затем заговаривает: — Родной, я понимаю, что родители не должны взваливать это на своих детей, но ты мой первенец, ты всегда был таким сильным, а с этим… я должна знать, что ты думаешь. Как девочкам будет лучше. Сдвигаясь выше по кровати, Луи прислоняется спиной к стене, запрокидывает голову и прикрывает глаза. — Тебе всё-таки придётся задать вопрос, чтобы услышать моё мнение, ты же понимаешь? — О да, разумеется. — В её тихом смехе слышится волнение, и это так непривычно (просто ужасно непривычно) — слышать, какой уязвимой она на самом деле может быть. — Так вот, я… Все всегда говорят, что ради детей нужно обязательно оставаться вместе, но разве это того стоит, если дети только и видят, как их родители всё время ссорятся? Луи распахивает глаза. — Прости, что взваливаю на тебя всё это, — добавляет его мама. — Просто… я так устала находить ему оправдания. Устала бояться, что ситуация может стать хуже. И я не хочу заставлять вас делать выбор, но я также… — Подавай на развод, — перебивает Луи. Резкость его тона ярко контрастирует с неуверенностью в голосе его матери. Он садится, подтягивая к груди колени, и обнимает их руками, сворачиваясь калачиком. Возможно, только возможно, что Шарлотта права. Возможно, в этот раз всё уже не вернётся на круги своя. Может быть, всё изменится. Почти минуту в трубке царит тишина, и он уже собирается извиниться за свою резкость, как вдруг его мама снова заговаривает: — Такого я не ожидала. От тебя, по крайней мере, потому что всё… Знаешь, всё было лучше, когда ты ещё жил с нами. Мне кажется, самое плохое обошло тебя стороной. Только на тебе всё всегда и держалось, и стало только хуже, когда ты уехал. Ну прямо-таки сраная вишенка на торте. — А хочешь знать, почему стало хуже? — Луи выдыхает через нос и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Потому что он лишился своей личной боксёрской груши. — Своей… — Его мама резко вздыхает. — Он бил тебя? Скажи, что нет, он никогда… Он ведь обычно не агрессивный, такое было всего один раз, недавно, когда он напился, но даже тогда он не собирался меня бить, это произошло случайно. Боже мой, пожалуйста, скажи мне, что он никогда тебя не бил. — Не бил, — произносит Луи успокаивающим тоном. — Прости, что напугал. Боксёрскую грушу я имел в виду в метафорическом смысле. Не буквально. Просто, ну, понимаешь, сыном-педиком особо не похвастаешься перед друзьями в пабе. На этот раз отвечает она не сразу. — Постой, ты о чём? Это ведь было… Это было всего один раз? Я думала, что всего один. В тот раз, когда он посреди ночи пришёл домой пьяным, а больше он никогда не называл тебя… — Если точнее, — перебивает Луи, — он больше никогда не называл меня так при всех. Но это не значит, что не называл вообще. — Родной, почему же ты мне раньше не говорил? — В её голосе ясно слышится потрясение, и он уже начинает жалеть, что вообще открыл рот. Но ведь всё стало хуже именно после его отъезда — тут уже никак не получится отрицать свою роль в этом деле. Он заваливается на бок и утыкается лицом в подушку Гарри, которая теперь уже скорее пахнет самим Луи. — Не хотел тебя беспокоить, — бормочет он в ткань наволочки, из-за чего его голос звучит глухо. Его мама издаёт тихий звук, похожий на всхлип, но Луи слишком тяжело представлять, что она плачет, так что он старается отогнать эту мысль. Он надеялся, что защитит её и девочек, что примет на себя весь гнев и разочарование своего отца… и всё равно у него ничего не вышло. Полная жопа. Ему нужна кнопка, на которую можно было бы нажать и промотать этот дурацкий период его жизни, пожалуйста и спасибо. Его мама по-прежнему молчит, так что Луи поднимает голову с подушки и со свистом втягивает воздух. — Слушай. Мне кажется… Мам, если кто-то обидел тебя один раз, или, может, два, но ты знаешь почему и в какой-то степени даже его понимаешь… — Не думать о Гарри, Луи и не собирался думать о Гарри. — Возможно, ты его простишь. Если он попросит прощения. Но о чём может быть речь, если это повторяется постоянно, а эта сука даже не извиняется. — Следи за языком, Луи, — делает она машинальное замечание. Затем снова замолкает, а когда заговаривает, голос её звучит удивительно ласково: — Ты судишь по опыту, родной? Тебя кто-то обидел? Луи сосредотачивается на фоновом шуме океана: на плеске усилившихся за день волн, на свисте ветра, шелестящего за окном листьями. На доносящихся до слуха обрывках музыки, играющей где-то в отдалении. — Никто не просил у меня прощения, мам. — Ты не ответил на вопрос. — В каком-то смысле ответил. Она едва слышно вздыхает. — Жаль, что ты сейчас не с нами. Я скучаю по тебе. И девочки скучают. В груди разрастается тупая пульсирующая боль. Он тоже по ним скучает. Он всегда думал, что будет проводить с ними достаточно времени и увидит, как девочки становятся молодыми женщинами, будет дразнить их по поводу мальчиков, будет приставать к матери с расспросами насчёт ужина, и надоедать ей своими глупыми проблемами с сортировкой грязного белья перед стиркой. — Я думал, без меня вам станет лучше, — признаётся он, борясь с подступающими к глазам слезами. Он же, блять, не ребёнок. — Не стало, — служит ему ответом. Голос его мамы звучит подозрительно сдавленно. Луи зажимает телефон плечом, трёт глаза и надавливает на них костяшками, досчитывая до трёх, до четырёх, до пяти. — Мам, знаешь, на самом деле детям просто нужно, чтобы их родители были счастливы. Ты же несчастна. — Он опускает руки. — И он тоже. Может быть… Может быть, один он будет счастливее. Если, например, будет забирать к себе девочек только пару раз в месяц на выходные. Тогда семья больше не будет тяготить его отца, он перестанет чувствовать себя так, будто упускает что-то… да какая разница что. Луи не будет притворяться, будто понимает его, и он практически уверен, что Шарлотта не захочет проводить все-из-себя-идеальные семейные выходные в компании отца. Но остальные трое ещё достаточно маленькие, так что в их случае этот идеальный образ, который все дети приписывают своим родителям, ещё мог сохраниться. Они слишком маленькие, чтобы замечать, как их отец постоянно находит своим срывам до идиотизма банальные оправдания: то это посуда, неправильно загруженная в посудомойку, то закрученный телефонный шнур, то разбившийся стакан, который стоит копейки. Повезло им. — Может быть, — эхом отзывается его мама, но из её уст это звучит как вопрос. — Да, может быть, так мы все были бы счастливее. — Наверняка, — отвечает Луи. Он пытается звучать уверенно, хотя на самом деле так себя не чувствует, и, боже, как бы ему хотелось, чтобы Гарри сейчас был здесь, чтобы взглянул на него и тут же всё понял, чтобы вытащил Луи на прогулку по пляжу, а тот бы делал вид, что его смешит сама мысль об этом, но в то же время крепко держался бы за запястье Гарри, стараясь почувствовать размеренное биение его пульса. Ему хотелось бы, чтобы Гарри был здесь. Но Гарри здесь нет. Сейчас он в Лондоне. Живёт жизнью, которая никак не касается Луи, и, возможно, уже успел о нём забыть. Подумаешь, всего-то курортный роман, чтобы скоротать время и забыть бывшего. Весёлое времяпрепровождение. Никаких обязательств. Только то, что Луи ему обещал, — не больше и не меньше.* * *
Соли на рану подсыпает ещё и то, что Зейн уезжает в один из этих, казалось бы, идеальных летних дней, когда солнце ярко горит прямо посреди ясного, безоблачного неба. Вместе с компанией загорелых, хорошо отдохнувших курортников он занимает место в автобусе, идущем в аэропорт, а водитель врубает какую-то отвратительную пляжную музыку, от которой Луи тянет блевать. Вместо этого он повисает на Зейне, следом к объятиям подключается Лиам, и они не отлипают друг от друга вплоть до тех пор, пока им не начинают сигналить. Луи показывает водителю средний палец, но всё же отступает и вытирает глаза. — Я всё время буду звонить, — обещает Зейн, и двери за ним закрываются. Едва приземлившись в Лондоне, он присылает им сообщение: это фотография очереди в иммиграционную службу в Хитроу, подписанная Что ж, с возвращением меня, и ещё несколько снимков с вокзала Кингс-Кросс, с которого в Ливерпуль отправится его поезд. На первой фотографии прямоугольник голубого неба (В Британии бабье лето, вовремя я вернулся!), а на второй табличка, указывающая на платформу девять и три четверти (Здесь был Гарри Поттер). Луи пялится на сообщение, думая только: «Гарри Гарри Гарри». Гарри, и Лондон, и Гарри, и Зейн в Лондоне, и Луи на Мадейре, и его пальцы заплетаются, пока он пытается напечатать ответ. Сорри бро , в британии лето всё равно что здесь зима . Это чистая правда, но отчего-то сообщение всё равно кажется ложью. Засунув телефон на непривычно пустое место на полке, где раньше лежали сигареты Зейна, Луи выходит из кокпита и идёт на палубу, чтобы глянуть, что там новенький рассказывает гостям. Новенький. Джордж. Он вроде нормальный, даже обаятельный. Он не Зейн.* * *
Спустя столько времени одеяло Гарри больше им не пахнет, а простыни не мешало бы постирать. Каждый раз, когда Луи сталкивается с Элеонор, она хмурится, а затем выражение её лица смягчается. — Завтра чтобы принёс, — говорит она ему, и он каждый раз кивает и не слушается. Просто это будет выглядеть так, словно он сдался. Признал своё поражение.* * *
День выдался ветреный, и на обратном пути нескольких гостей укачало. И Луи, конечно, к морской качке давно стал практически невосприимчив, но сегодня он возложил заботу о новичках на Джорджа, а сам лишний час проторчал на раскачивающемся боте, пока все остальные были под водой. Так что, волочась в сторону коттеджа, Луи чувствует лёгкую тошноту, а его мозг всё ещё будто бы покачивается на воображаемых волнах. Он вваливается внутрь, мечтая о чае, где-то за ним тащится Джордж, а Гарри, сидящий на столешнице, поднимает взгляд на дверь. Гарри сидит на столешнице. Гарри. Сидит на столешнице. Гарри здесь. Луи застывает на месте, у него перехватывает дыхание, а в голове набатом стучат беспорядочные мысли. Гарри. Гарри, какого? Это что… он что… какого? Робко улыбнувшись, Гарри соскакивает на пол и, слегка пошатываясь, выпрямляется, и господи боже, эта его лёгкая неуклюжесть, то, как он смахивает со лба волосы, всё это невероятно очаровательно и знакомо, и ещё Гарри здесь. Сегодня же четверг, он должен быть в универе, так что он наверняка прогуливает какие-то пары. Прогуливает, чтобы быть сейчас здесь. Вместе с Луи. — Привет, — тихо произносит Гарри, но тут вдруг Джордж врезается Луи в спину и хватается за его плечо, пытаясь восстановить равновесие. — Чего замер? — интересуется он, оглядываясь вокруг. Взгляд Гарри в ту же секунду устремляется туда, где соприкасаются их тела. И это просто смешно, потому что Луи ни на кого не взглянул даже с тех пор, как Гарри уехал, да и к тому же Джордж всё равно натурал, и ещё… ещё Луи влюблён в Гарри. Он глупо, ужасно глупо влюблён в Гарри, и Гарри вернулся. — Джордж, — говорит Лиам, и Луи запоздало понимает, что да, точно, Лиам тоже тут. — Знакомься, это Гарри. Гарри, знакомься, это Джордж — наш новый Зейн. Джордж понимающе хмыкает и в ту же секунду отстраняется от Луи. Хоть ему и не известны все плачевные подробности этой истории, он наверняка уже успел кое-что узнать и теперь хоть и смутно, но представляет, кто такой Гарри и чего он здесь забыл. Боже, Гарри вернулся, он вернулся, и в голове у Луи сейчас полная каша, потому что вот оно. У них может что-то получиться. У них обязательно получится. Гарри, Гарри, Гарри. Луи шагает вперёд, едва переставляя ноги. Он не смеет отвести взгляд — вдруг всё это окажется лишь иллюзией, отголоском морской болезни или солнечных бликов, пляшущих по волнам, в которые он вглядывался слишком долго. — Приятно познакомиться, — вежливо бормочет Гарри своим низким, хриплым голосом. Но он не смотрит на Джорджа, всё его внимание приковано к Луи. Теперь, когда Луи оправился от первоначального шока, он замечает, каким уставшим выглядит Гарри: его волосы растрёпаны, под глазами мешки, серая футболка висит на опущенных плечах. Луи вдруг очень отчётливо понимает — это и правда происходит. — Итак, — громко объявляет Лиам, — мы с Джорджем пошли. Увидимся, Гарри. Кажется, в том, как он это произносит, есть что-то предостерегающее, но Луи придётся отвернуться от Гарри, чтобы сопоставить тон Лиама с выражением его лица, а это не вариант. Если раньше он чувствовал тошноту, то теперь её место заняло головокружение, словно кто-то выбил почву у него из-под ног, а предупредить забыл. Входная дверь хлопает, закрываясь за Джорджем и Лиамом, Луи вздрагивает, и временный ступор наконец с него спадает. Он же ни слова не сказал с того самого момента, как увидел Гарри, и сейчас тот внимательно наблюдает за ним, закусив нижнюю губу. — Чаю? — спрашивает Луи слабым голосом. Гарри кивает. Мгновение спустя они набрасываются друг на друга. Луи обеими руками зарывается Гарри в волосы, притягивая его ближе, а тот хватается за завязки на его шортах ещё до того, как они наконец целуются. Язык Гарри сплетается с языком Луи, они сталкиваются зубами, пытаясь найти удобный угол, и под пальцами Луи действительно кожа Гарри, его окутывает тепло Гарри, его запах. Он будто снова дома. — С возвращением, — выдавливает он, и Гарри отвечает влажным, задушенным смешком и прижимается ближе. Луи спиной врезается в столешницу, а Гарри с таким отчаянием хватает его за задницу и отрывает от пола, что Луи приходится впиться ногтями в собственную ладонь, чтобы вернуть себе хотя бы толику контроля над ситуацией. Но он снова его теряет, как только Гарри спускает его шорты до лодыжек и, бросив на него взгляд из-под ресниц, несколько раз грубо проводит рукой по его члену. Только от этого Луи моментально твердеет, за считанные секунды переходя от полувозбуждённого состояния до стадии сейчаспожалуйстаяготов. Тогда Гарри опускает руку, наклоняет голову и просто… О, господи. Опускается ниже, и ниже до тех пор, пока член не упирается в заднюю стенку его горла. Не в силах с собой совладать, Луи толкается ему в рот. «Вернулся, — думает он, — ты вернулся». Сейчас существует лишь эта мысль и неустанно работающий язык, который опускается к основанию его члена. В целом мире нет ничего прекраснее того, как ресницы Гарри трепещут, веером ложась ему на щёки. Луи не может отвести взгляд, не может пропустить даже секунды… он хочет видеть то, как покорно Гарри его принимает, когда он толкается бёдрами вперёд, как Гарри прижимает руку к выпуклости в собственных штанах, как в уголке его губ блестит капелька слюны. Он отстраняется с влажным, хлюпающим звуком, жадно хватает ртом воздух и опускается обратно, легко дотрагиваясь пальцами до яичек Луи, и каждое прикосновение посылает горячие яркие искры вдоль позвоночника. Гарри снова вбирает член в рот и расслабляет челюсть, когда Луи в очередной раз подаётся вперёд. Он прижимает большой палец к щеке Гарри и ощущает под ней очертания своего члена, о пресвятая Матерь Божья, Гарри вернулся, вернулся вернулся вернулся. — Так рад, что ты вернулся, — выдыхает Луи. — Оставайся теперь навсегда. Ответ это или нет, но Гарри скрещивает за спиной руки. Он невозможный, просто, блять, невозможный, и Луи зарывается пальцами ему в волосы и слегка дёргает, бёдрами толкаясь вперёд и чувствуя, как Гарри сглатывает, о грёбанный благословенный рай, хвала тебе, Господи, хвала пророкам и хвала младенцу Иисусу. Оргазм накрывает Луи с головой. Его ноги подкашиваются. Он смутно осознаёт, что Гарри отстраняется и языком ловит его сперму, слегка закашливаясь. Едва Луи удаётся разлепить веки, он видит, как Гарри с расстёгнутыми и спущенными до колен джинсами трётся о его бедро. Он смотрит на Луи немигающими слезящимися глазами, будто отчаянно желая им насытится. Подавшись вперёд и заставляя Гарри открыть рот, Луи его целует. Он резко прикусывает его губу, запускает внутрь язык и чувствует на нём свой собственный вкус, отчего член в его штанах слабо дёргается. Блять, ещё немного, и он будет готов ко второму раунду. — Хочу тебя трахнуть, — шепчет Луи в разделяющее их пространство. — Так сильно тебя хочу, так рад, что ты вернулся. — Да, — отзывается Гарри, слова звучат низко и хрипло и едва вяжутся между собой. — Да, пожалуйста. Хочу этого. Хочу тебя. Он утыкается лбом Луи в шею и кончает, забрызгивая ему бедро и шорты. Луи крепко его держит до тех пор, пока он не придёт в себя, его легкие работают в унисон с океаном, а на маленькой кухне царит тишина. Зарывшись лицом в кудри Гарри, Луи глубоко вдыхает, его сердцебиение замедляется, а тело расслабляется впервые с того дня, как Гарри уехал. Он вернулся. Он вернулся. Луи прячет улыбку в его волосах и ещё какое-то время наслаждается покоем, чувствуя, как под его руками мышцы Гарри медленно расслабляются. Гарри вернулся.* * *
На пороге комнаты Луи Гарри останавливается. — Оно… — начинает он, но после просто указывает рукой на кровать. Прижимаясь к его спине и не совсем понимая, к чему он клонит, Луи смотрит в ту сторону, и а, точно. На дальней стороне кровати, которая почему-то нравилась Гарри сильнее, комом свалено его одеяло. — Да, оно всё ещё тут. — Луи чувствует, как краснеет его шея, и Гарри здесь, он прилетел из самого Лондона, только чтобы увидеться с Луи, так что… Так что сейчас действительно нет необходимости придумывать себе оправдания. — Так и не смог его вернуть. Пришлось бы признать, что это конец, понимаешь? Гарри судорожно вдыхает, и его плечи приподнимаются. Он оборачивается, обнимает Луи и носом утыкается ему в шею, будто пытаясь стать как можно меньше, будто надеясь совсем исчезнуть. Луи слегка отстраняется, двумя пальцами приподнимает его подбородок и утягивает Гарри в нежный поцелуй. «Всё в порядке, — хочет сказать он. — Всё в порядке, вместе мы во всём разберёмся». Потом руки Гарри опускаются ниже, его большие, широкие ладони обхватывают задницу Луи, и тот резко выдыхает ему в губы. Позже, позже они поговорят. А пока Луи нужно быть настолько близко к Гарри, насколько это возможно. Он хочет быть в Гарри, хочет смотреть, как он распадается на части под прикосновениями, хочет доказать себе, что это правда происходит. Толкая Гарри в плечо, он хватает его за запястье и слегка сжимает пальцы. От того, как Гарри, прикрывая веки, тихо и покорно млеет в его руках, по спине Луи разливается волна жара, словно по его венам бежит сладкая шипящая газировка. Он тянет Гарри за руку, и тот идёт за ним в сторону кровати.* * *
Сейчас рано даже для ужина, свет за окном едва начал редеть, но Гарри уже спит, крепко обнимая Луи. У Луи духу не хватает его будить, тем более, что нет никакой необходимости торопить их разговор, особенно когда Гарри выглядит таким измученным. Липкий, потный и чувствующий приятную слабость в конечностях, Луи скользит по нему взглядом, нежно очерчивая подушечками пальцев круги под глазами Гарри, намекающие на не одну бессонную ночь. Луи гадает, не жутко ли это — наблюдать за Гарри, пока тот спит, и не глупо ли пытаться запомнить мягкий изгиб его губ, форму носа, расслабленные черты его лица, которое сейчас отчего-то выглядит моложе. Скорее всего, это и правда глупо. Но ведь Гарри вернулся, вернулся, чтобы доказать, что дело не только в Луи, что он сам тоже чувствует это притяжение. Это взаимно, взаимно. Всё остальное — детали. Уронив голову на подушку, Луи впервые за целую неделю вдыхает полной грудью. Одну ногу он закидывает Гарри на бедро, и даже сквозь сон тот чувствует прикосновение и подаётся ему навстречу. Луи закрывает глаза, расслабляется, во всём теле чувствуя счастье и лёгкость, затем его веки тяжелеют и он следом за Гарри проваливается в сон.* * *
Проснувшись, Луи замечает, что уже стемнело. За последнее время он снова привык спать в одиночестве, так что не сразу осознаёт, почему чувствует во всём теле это странное, тянущее беспокойство. Гарри исчез. Какого… он вообще должен тут быть? Или это было лишь плодом воображения Луи, его особенно реалистичным сном? Но нет, приятная боль во всём теле ощущается вполне реальной, как и следы произошедшего, которые не помешало бы смыть, ведь они с Гарри перед сном даже не успели принять душ. Луи включает ночник. Подушка Гарри помята, а простыни впитали его запах. Луи садится, стараясь побороть охватывающее его дурное предчувствие. Скорее всего, это пустяки: Гарри может быть на кухне, или он может сидеть на улице, свернувшись калачиком в шезлонге. Возможно, он просто захотел прогуляться по пляжу, а Луи решил не будить. Или он мог уйти в ванную, а Луи просто не повезло проснуться в те десять минут, которые Гарри захотел потратить на душ. На прикроватном столике больше нет полароидных снимков. На прикроватном столике больше нет полароидных снимков, а в коттедже стоит мёртвая тишина. Одежда Гарри тоже испарилась, и с чего вдруг для прогулки по пляжу ему понадобились туфли с носками? Луи даже не знает, была ли у Гарри с собой сумка. Он был настолько шокирован самим фактом возвращения Гарри, что напрочь забыл всё это проверить, забыл узнать, надолго ли Гарри приехал, узнать у него хоть что-нибудь. Потому что к Гарри его тянет словно каким-то магнитом, влюблённость будто заставляет его выпустить из компенсатора плавучести весь воздух и с головой броситься в синюю глубину океана. Гарри забрал сраные фотографии, будто зашёл только для того, чтобы вычеркнуть из жизни Луи последние напоминания о себе. Как будто он вернулся к Луи только за тем, чтобы собрать осколки его сердца, закинуть их в мясорубку и закончить начатое. Просто, блять, браво. Всё тело ноет, точно Луи привязали к этой средневековой машине для пыток и растянули на ней до мучительной боли в конечностях. Так, нет. Стоп. Существует чуть ли не семь миллионов вариантов того, куда мог деться Гарри. Ну конечно же, ну конечно же, он не стал бы лететь сюда четыре часа только ради того, чтобы перепихнуться, а потом сбежать обратно на первом же самолёте. Луи даже толком не уверен, есть ли сейчас вечерние рейсы в Лондон, — может, и нет. В любом случае это было бы бессмысленно. То есть, да, Луи не сомневается, что он хорош в постели, это факт, и очень может быть, что с ним Гарри испытывает то, чего не испытывал больше ни с кем, но… Но Гарри бы не стал? Может, ему просто захотелось подышать свежим воздухом. Он сейчас не в том состоянии, чтобы радостно прыгать в новые отношения, да ещё и на расстоянии, так что это всё просто может быть для него… немного слишком. Правильно? Правильно. Выбравшись из постели, Луи расправляет плечи и глубоко вдыхает. Его телефон лежит на столе, он берёт его и снимает блокировку, обнаруживая новое сообщение от Шарлотты, чуть ли не умоляющей его приехать домой как можно скорее. Он заставляет себя напечатать ответ: просит её не вешать нос и обещает, что обязательно постарается взять в октябре пару дней за свой счёт. Только после этого он вбивает в поиске Ватсапа имя Гарри; Луи видел, что Гарри им пользуется (в основном чтобы перебрасываться оскорблениями с сестрой). Приложение показывает, что Гарри был в сети всего пару минут назад. Изучив взглядом фото тощей фигуры с огромным фотоаппаратом, стоящее на крошечной иконке его профиля, Луи печатает сообщение: Проснулся , а тебя нет :( и тут же его стирает. Он пытается снова: Ты где ? Мне стоит волноваться ? :/ Палец зависает над кнопкой «отправить», но в конце концов Луи лишь качает головой и стирает текст. Затем он набирает: Завариваю чай , не хочешь чашечку ? .хх Боясь передумать, он быстро отсылает сообщение и смотрит на открытое окошко чата. Гарри появляется в сети меньше чем через минуту, и отчего-то видеть изменение его статуса так странно, будто ощущаешь на себе призрачное прикосновение — интимное и недосягаемое одновременно. Будто смотришь на кого-то сквозь матовое стекло. Луи натягивает пару боксеров и выходит на улицу, чувствуя голой кожей холодный ночной воздух. Он проверяет телефон и видит, что Гарри снова вышел из сети, так ничего и не написав в ответ. Навалившись на стену коттеджа, Луи устремляет взгляд в глубь ночного сада: с этой стороны растения в нём разрослись и спутались между собой, но это хорошо скрыто от любопытных глаз отдыхающих. Какая кому разница, если фасад стоит чистенький и аккуратный, правильно? Досчитав до двадцати, Луи снова достаёт телефон. Три минуты назад он отправил своё сообщение. Если бы Гарри возвращался в коттедж, он бы не поленился написать в ответ хотя бы пару слов. С тяжёлым чувством в груди Луи отправляет ему ещё одно сообщение: Гарри ??? И снова Гарри на секунду появляется в сети. И снова он ничего не отвечает. Тяжёлое чувство уходит у Луи из груди, но не исчезает, а опускается ниже и опутывает все внутренности, сжимает их, и к горлу подступает тошнота. Этого не может быть. Этого, нахуй, быть не может. Какого хуя? Сжав руки в кулаки, Луи считает до пяти, до десяти, до тридцати, откидывает голову к стене и старается дышать в одном ритме с океаном. Сердце бьётся где-то в горле, он надавливает большим пальцем на ложбинку между ключиц и чувствует под ней свой лихорадочный пульс. Какого хуя. Каким-то чудом ему удаётся справиться со своими пальцами, и он печатает: А знаешь , пошёл ты . Поверить , блять , не могу что ты летел сюда 4 часа просто ради секса на одну ночь . Поверить в это не могу , Стайлс Отправив это, он опять прислоняется к стене спиной и ждёт, когда Гарри вновь появится в сети. Он и появляется, даже практически сразу, и пару секунд ничего не происходит, время будто останавливается. И тут Гарри начинает печатать ответ, и может быть, может быть, Луи не так всё понял. Он часто моргает, потому что экран телефона светится в темноте слишком ярко. Вибрация оповещает о новом сообщении от Гарри, и телефон чуть не выпадает у Луи из рук. Ты не просто секс на одну ночь. Ты гораздо больше. С губ Луи срывается сдавленный безумный смешок и уплывает в пустоту ночи. Да, правильно. В пизду Гарри. В пизду его, в пизду его за то, как он обошёлся с Луи. Серьёзно? — печатает он в ответ. — А то тебя тут не было , когда я проснулся , так что объясни , будь добр . Одну вещь мне объясни , ок Гарри остаётся в сети ровно столько, сколько нужно, чтобы прочитать сообщение. Он ничего не отвечает.