Одна боль всегда уменьшает другую. Наступите вы на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче. Антон Павлович Чехов
Когда клинок предателя-Ичимару, которого она, по иронии судьбы, считала своим лучшим другом-мужчиной, пронзил её насквозь, я вдруг почувствовал, что значит умирать. Силы покидали меня с каждым мгновением, я перестал чувствовать и контролировать своё тело, хорошо, что оно приняло верное решение ринуться к падающей и истекающей кровью фигурке девушки, как только, так сразу. Мысленно успел поразиться тому, как я сдерживал всё это время себя от желания дотронуться до неё самому, по своей воле и инициативе, без рамок и ограничений. Как, а самое главное — почему? Какова причина моей воздержанности? Это ведь так по-человечески — желать в свою власть ту, что заставляет жить, а не существовать. Сейчас же вновь сжавшийся до бледного лица умирающей девушки центр моего мира медленно гас так же, как гас огонь жизни в её глазах. Я вспомнил ту ночь, когда мы впервые спали рядом. Её испуганный голос и мольбу в глазах. Она желала избавиться от кошмаров, но всё, что я мог сделать, это обнимать её сотрясающееся в тихих рыданиях тельце, когда она засыпала на моей груди. Больно ли умирать, Нацу? Теперь я знаю ответ на этот вопрос. — Нацу! Нацу, ты слышишь меня?! Нацу, очнись! Маска, которую я так тщательно создавал на протяжении нескольких десятков лет, окончательно треснула. Я тряс девушку, чувствовал, что мои руки дрожат, а дышать становится невыносимо больно от ожидания того, чего случиться не может. Она умирала и заставляла меня наблюдать за этим. Жестокая! — …не очнётся, если Вы будете трясти её, — голос капитана Уноханы. Я не сразу смог понять о чём она говорить, и почувствовал её руку на своём плече тоже не сразу. Взгляд Рецу выглядел невероятно серьёзно, а мой, судя по её секундной реакции, — безумно. — Да Вы и сами не в лучшем состоянии. Капитан Кьёраку со своим помощником еле отцепил мои пальцы и руки от Нацу. Я хотел сам её отпустить, чтобы Унохана как можно скорее приступила к её лечению, но моё тело меня не слушалось. Я могу мыслить здраво, но двигаюсь и воспринимаю происходящее вокруг с трудом. Это и есть шок? Кажется, мне предложили успокоительное, но к тому времени более-менее совладал со своими чувствами. Нацу уже не было на утёсе, её сейчас лечит сама Унохана, и я не сомневался, что вскоре она придёт в себя. Лекари из четвёртого отряда потребовали, чтобы я тоже направился в лазарет, и, к их удивлению, противиться я не стал. Даже согласился на транспортировку. Как только врач вышла, окончив меня лечить, я буквально сбежал из палаты и направился к дежурному. Прошло уже два часа, я должен был узнать, куда её положили, и этот человек мог мне помочь. — Урахара Нацуми, говорите? — темноволосый паренёк залез в базу данных и что-то пощёлкал, после чего поднял на меня немного встревоженный взгляд. — Её ещё никуда не определили. — То есть, как? — обтягивающие, как вторая кожа, бинты слишком сильно были затянуты, особенно вокруг шеи, отчего моё голос звучал куда более угрожающе, чем обычно. Парень вздрогнул и тут же поспешил объясниться. — Операция ещё идёт. Ещё… идёт? — Здесь сказано, что у неё было пробито лёгкое, но сердце не пострадало. И её реацу опустошено, даже передача реацу офицера Аясегавы не помогла. Ей будут сшивать повреждённые органы, а затем — саму рану. — Шрамы останутся? — эта мысль вдруг стала не давать мне покоя. Из-за своей глупости она рискует на всю жизнь остаться изувеченной. Жестокая, к тому же — идиотка! Не такой я её помнил! Она должна была стоять рядом и кричать от страха в ожидании спасения, а не бросаться на клинок. — Нет. Капитан дождётся, когда её реацу восстановится, и залечит по очереди органы и кожу с помощью кидо. Швы тоже постепенно снимут. Вскоре я уже стоял в тёмном коридоре около операционной, где происходило то, что недавно озвучил дежурный врач. Зеркало Газелла* вместо стены позволяло хорошо рассмотреть трёх ассистентов и капитана Унохану, с ног до головы закутанную в медицинские одежды бирюзового цвета, склонившуюся над кем-то очень бледным, отдалённо напоминающим мне Нацу. Её лицо осунулось и стало подобно мелу — сухого белого цвета. Её трахея была интубирована**, видимо, её организм отказывался дышать самостоятельно. Она тоже была в дотошного бирюзового цвета рубахе, резонирующей на фоне белых стен, пола, потолка и сложноустроенной операционной койки, и только её алая кровь разбавляла это обилие светлых красок в операционной. В ней были одежды, руки Рецу, бинты, наложенные на ладонь и запястье больной, металлические приборы, всегда вызывающие во мне отвращение, — буквально всё. — Вот он! — визгливый женский голос раздался с правой стороны. Бригада медиков за зеркалом даже не вздрогнула, видно звуконепроницаемость в операционной была на высшем уровне. Посмотрев в сторону источника противного звука, я обнаружил там гневно смотрящую и рвано дышащую медицинскую сестру в сопровождении капитана Кьёраку. На его лице сияла извечная улыбка. — Капитан Кучики! — начала свою тираду медсестра, когда подошла ближе. — Кто дал Вам право покидать палату?! Кто дал Вам право находиться в этом корпусе?! Кто, в конце концов, дал Вам право… — Тише-тише, Нанами-чан, — Кьёраку успокоил взбеленившуюся дамочку, только положив руку на плечо. — Капитан Кучики просто беспокоится за состояние Нацуми-чан. Мы ведь можем ему это простить? — Кхм-кхм… — крикливая дамочка прокашлялась. Наконец-то, она совладала со своими эмоциями. — Я всё понимаю, но даже для Вас я не могу сделать исключения. Наблюдать за проведением операции могут только родственники. — Мы обручены, — холодно ответил ей я. Это даже не было ложью, моё кольцо до сих пор лежит в тумбе в моей комнате. Официально помолвку тоже никто не прерывал. — Этого достаточно? — Ч-что? — она посмотрела на капитана Кьёраку, скорее всего, чтобы убедиться в правдивости моих слов. Тот, слава Королю душ, подтверждающе кивнул. — Достаточно, — сдалась-таки она. — Но как только операция завершится, я провожу Вас в Вашу палату, и Вы не выйдете оттуда неделю! Вам ясно, капитан Кучики?! — Ага… — да уж, ну и дамочка. Операция шла ещё три часа и за это время сердце Нацу останавливалось четыре раза. Её откачивали дефибриллятором, пока капитан Кьёраку и эта Нанами удерживали меня в четыре руки, чтобы я не сорвался с места в операционную и не помешал врачам. Я буду должен им. Наверное… В момент, когда санитары переложили бледную девушку на каталку, капитан Унохана уже без маски и запачканных в крови перчаток вышла к нам, освещая тёмный коридор своей двусмысленной улыбкой. В этот момент свет вмиг стал в пять раз ярче: я, капитан Кьёраку и Нанами рефлекторно поморщились. М-да, теперь в зеркале Газелла не было смысла. — Операция завершилась успешно, — Унохана говорила устало, меня это не удивило. Столько часов провести в напряжении, колдуя над почти мёртвой девушкой. Собственные мысли заставили снова мне гневаться на эту белобрысую идиотку, но волнение за неё же вскоре притупило злость. — Её жизни больше ничего не угрожает. Думаю, дня через три мы уже снимем дыхательные трубки. — А когда она придёт в себя? — опередил меня с вопросом капитан Кьёраку. В эту минуту из операционной, наконец, вывезли саму пострадавшую. Цвет её лица почти сливался с цветом трубки в её горле, но дышала она более-менее ровно. Санитары остановились около нас, наверное, мы загораживали им проход. Воспользовавшись их заминкой, я, не сумев контролировать чувство облегчения, потянулся к её болезненно выглядящему лицу, и аккуратно, подсознательно боясь пробудить девушку (хотя я понимал, что она до сих пор под действием наркоза), убрал светлую прядь со взмокшего лба. Сейчас её волосы на ощупь были словно высохшая трава, их цвет потускнел и перестал отдавать золотом даже в свете ярких больничных ламп. — Капитан Кучики? — Что? — я оторвал взгляд от Нацу, не смев определить, чей голос позвал меня. Судя по улыбке Рецу, которая вмиг стала шире, это была она. — С ней всё будет хорошо, Бьякуя. Давно женщины не называли меня по имени. Вдруг мне болезненно захотелось услышать своё имя голосом этой необыкновенной девушки, но сейчас она даже дышать нормально не могла. Мир жесток. — Давай, санитары перевезут её в палату. Она будет недалеко от твоей. Я ничего не ответил. Лишь ещё немного подержал её волосы, поправил их и уже после отступил с дороги санитаров — капитан Кьёраку и крикливая дамочка Нанами уже освободили проход. Мой взгляд не отрывался от каталки с девушкой на ней, пока медработники не скрылись за дверью в конце коридора. — Простите, я прослушал. Сколько ещё она будет в состоянии овоща? Унохана хмыкнула. Вместо неё ответила Нанами: — От пяти до двадцати дней. Всё будет зависеть от скорости восстановления её реацу. А сейчас, — её глаза угрожающе сверкнули из-за тонких линз очков — я даже почти вздрогнул, — марш в палату! — Уже.***
Прошла неделя. Рецу всё не выпускала меня из лазарета, и Абараи таскал мне работу в палату. Куросаки Ичиго со своими прихвостнями до сих пор находился в Сейрейтей в ожидании дня, когда Нацу очнётся, несмотря на то что их давно проинформировали о том, что она останется здесь. Я приходил к ней каждый день с завидной стабильностью. Подолгу сидел около её кровати и смотрел, как она старается сохранить свою жизнь, хоть та и приносит ей лишь боль. С неё не сняли швов, аргументируя это тем, что на заживление нужен срок больше, чем семь дней, и теперь мне оставалось лишь слышать от Уноханы о её положительной динамике и о том, что она вот-вот придёт в себя. Я держал её за бледную тонкую ручку и вспоминал о днях, когда она дарила свою улыбку всем кому могла, и как легко становилось на сердце только от её вида. Искал в ней ту маленькую девочку, которая когда-то пленила мой разум и сердце, попутно произнося раз за разом: «Выздоравливай, моя леди». И пытался понять, что нам предстоит дальше. Уже состоялся совет капитанов, на котором решалась судьба Рукии. Все проголосовали за то, что она не виновна в сложившейся ситуации, а первый закон синигами о запрете передачи сил человеку временно признали недействительным до того момента, как соберут новый Совет 46, где он будет официально изъят из «Свода законов и правил синигами». Я заполнял отчёты в то время, как мимо моей палаты в коридоре промчался офицер четвёртого отряда. Синхронно с Ренджи мы подняли глаз на дверной проём, в котором уже никого не было и вернулись к своей работе, для которой Рецу распорядилась принести в мою клетку два стола. Вновь мимо палаты пробежал тот парень, а потом ещё раз — в обратную сторону. Это начало меня напрягать, недалеко отсюда лежала Нацу, и больше я никого не мог вспомнить из обитателей крыла лазарета для высших офицеров. Я старался сдерживать себя и свои мысли, но мне не давала покоя эта навязчивая мысль. Спустя десять секунд я не выдержал и послал Абараи в палату к Нацу проверить, что случилось и с ней ли случилось. Он вернулся спустя четверть часа. — Она пришла в себя, капитан. — Вот как… — моя рука вдруг перестала писать, застыв в воздухе над листом. Кажется, это второй раз в жизни, когда я действительно не имел и малейшего понятия о том, что мне следует сделать в следующую секунду. Как поступить? Что я должен? Волноваться о ней? Радоваться? Скорее бежать в её палату? Срочно оповестить её брата о её выздоровлении? Просто сидеть на месте? Что? — Она спрашивала о Вашем здоровье, — продолжал Ренджи. — Я сказал, что Ваши раны зажили и что Вы в полном порядке. — Хорошо. Весь оставшийся день я провёл как в тумане и только новость о том, что из-за излишней резкости и резвости у Нацу вскрылась сшитая рана под сердцем, заставила меня оживиться. Унохана быстро занялась переоперированием и управилась в этот раз за час — швы разошлись только на коже, лёгкие не пострадали. Взвинченный всем на свете (в первую очередь — своими мыслями), я дожидался Рецу в своей палате, и как только она появилась, без разговоров пошёл, да практически побежал на скорости сюмпо в палату Нацу. И вновь она лежала такая хрупкая и бледная, словно фарфоровая статуэтка. От тяжёлого дыхания сотрясалась грудь, но она по крайней мере могла дышать своими лёгкими без помощи трубок. — Почему она не восстанавливается? — необъяснимая злость стала заполнять мою голову и разум, растя всё больше по мере того, как я смотрел на больную. — Раз за разом, приходя сюда, я вижу труп на этой кровати. — Бьякуя, успокойся, — Унохана вздохнула. — Ей нужно время. — Вы обещали, что с ней всё будет хорошо! — сквозь зубы тихо «закричал» я. — Но ничего не меняется! — Пойми же, она истощена. Всё её реацу уходит на медленное восстановление. Боюсь, что рана заживёт нескоро такими темпами. — Сколько? — я подавил клокочущую внутри злость и попытался мыслить здраво. Криками и руганью делу не поможешь. Унохане нет причин врать кому-либо о состоянии Нацу и замедлять её выздоровление, а я просто кретин, который элементарно не может справиться с эмоциями. Я становлюсь похожим на Куросаки Ичиго, ей-Богу. — Месяц-полтора. Всё будет зависеть от ухода и её физических нагрузок. Я бы посоветовала ей и вовсе обойтись без них. Любое неверное движение, и рана вскрывается. Сегодня мы убедились в этом на практике, и опыт явно был не из приятных. — Я постараюсь обеспечить ей максимально приближенные к Вашим советам условия выздоровления. Протянув руку, я прикоснулся к сбившемуся локону Нацу и поправил его. Моя рука утонула в золоте её волос, они были такими мягкими и приятными на ощупь, что я не смог удержать себя от поглаживающих движений и лёгкого взъерошивания её волос. Это было просто райское наслаждение, по телу вдруг пробежали мурашки, ощутимо кольнув малым электрическим зарядом сердце на своём пути. Как давно я не испытывал их гонок на себе. Вдруг она чуть дёрнулась под моей рукой. Я на мгновение остановил руку, но не отнял её, замерев в ожидании того, что она вновь подаст признаки жизни. Она больше не двигалась, я вновь стал гладить её волосы с мыслью о том, что её мерное тяжелое дыхание вдруг стало чуть прерывистей, чем обычно. Об этом я поспешил сообщить Унохане. — Она просыпается, — тут же ответила Рецу, — но большое количество обезболивающего ей сильно мешает. Просыпается. Она просыпается! Какое облегчение, боги! Я не смог сдержать улыбки от этой мысли, как я был счастлив в этот момент, от этого сердце и лёгкие слегка сводило судорогами. А ведь ещё недавно хотел рвать и метать. — Сколько она пролежит в лазарете? — всё спрашивал я, надеясь получить хотя бы удовлетворительные ответы. — Две недели как минимум. Нельзя чтобы подобное повторилось, рана совсем не закрылась. Две недели. В поместье успеют окончить приготовления к её выписке… С другой стороны, это целых две недели, её проблема со здоровьем, и так не представляющаяся в радужных красках в моих глазах, резко приобрела чёткие чёрно-буро-серые краски. Но всё что ни делается, всё к лучшему. Если надо, она и год здесь пролежит, и это даже обсуждаться не будет. — Добейте меня… чтобы я не мучилась… — вдруг простонала Нацу. Моя рука замерла, мне вдруг показалось, что у меня только что была слуховая галлюцинация, но улыбка Рецу говорила об обратном. — Если ты можешь шутить, значит, всё вновь обошлось, — сказала Унохана. Значит, я точно не ослышался, и Нацу пришла в себя. — Как ты себя чувствуешь? — тут же спросил я, будто от её ответа зависела судьба мира. Хотя… как знать. Судьба моего мира висела на волоске и именно из-за этой взбалмошной девушки. Она отчего-то открыла глаза и неверующе осмотрела меня. Сомневается, что это я здесь стою и спрашиваю о её самочувствие? Ну… я бы тоже в таком сомневался. — Как растаявший пломбир, который пырнули ножом, — кое-как вертя языком, ответила она. Я хмыкнул. Она продолжает острить даже в таком состоянии. Поразительная девушка. Неудивительно, что ею восхищаются все. — Я зайду, когда ей станет лучше, — решив, что Нацу стоит отдохнуть, я убрал руку с её головы и со спокойным сердцем собрался было пройти к выходу, но она вдруг остановила меня своим слабеньким, но имеющим определённую власть надо мной голосом. — А ну стой… — сказала Нацу и тут же добавила: — …те. Я в удивлении обернулся. Нацу протянула свою бледную тонкую руку к рукаву моего косодэ. Её пальцы медленно шевелились, будто им что-то мешали, она хотела ухватиться за чёрную ткань, но ещё не полностью восстановила контроль над своим телом. Решив ей помочь, я протянул свою руку так, чтобы её пальцы зацепились за свою цель. Особо сильного захвата не ощутил и, если я чуть отодвину свою руку к себе, то её упадёт вниз. — Не подлизывай… тесь, — она пыталась сохранить официоз диалога, что не могло меня не насмешить. Это показалось мне весьма… милым? У неё был талант превращать обычные вещи в нечто, чего хотелось потом страстно желать. — Куда это ты… Вы сбегаете? У меня к тебе… Вам очень важный разговор! — Капитан Унохана, — почти смеясь, но умело сдерживая себя, я обернулся к Рецу, — я останусь ещё ненадолго. Вы можете идти. — Только не забудьте, что двигаться леди Урахаре нельзя. Ни при каких обстоятельствах, мадам! — она красноречиво посмотрела на Нацу — та немного сжалась под её взглядом. — Выздоравливай скорее, милая. Мы все этого ждём. Капитан улыбнулась и вышла в коридор, направившись по своим делам. Я обернулся к Нацу. Ещё немного и её рука упадёт-таки, выпустив из своего невероятнейшего захвата мой рукав, поэтому я поспешил помешать такому варианту развития дальнейших событий. Взяв её ладонь в свою, я достал ткань своего косодэ из её кое-как сжатых пальцев одной рукой, второй подтаскивая к себе стул, на который и сел в ожидании пламенного монолога от девушки. Её пальцы были как всегда ледяными, и я решил их согреть хотя бы на ближайшие десять минут. К тому же само ощущение её ладошки в моей руке доставляло мне неописуемое удовольствие и спокойствие, и я самовольно решил, что позволить мне держать её руку было обязанностью Нацу за все те волнения, которые я пережил за эту неделю по её, между прочим, вине. Мы молчали примерно минуту, пока я не решил заговорить. — Моё внимание полностью принадлежит тебе. Она вдруг нахмурилась, и мне в который раз захотелось прочесть её мысли. Наверняка в них можно найти схему вечного двигателя, если разобраться. То-то Куроцучи обрадуется. — С каких пор Вы вместе с моим братцем вправе решать, где и насколько мне оставаться? Она всё продолжала обращаться ко мне уважительно. Меня это немного задело. Я всеми силами удерживал себя от того, чтобы не назвать её просто Нацу, ведь не хотел досаждать ей этим обращением, пока мы конструктивно не поговорим. А она пошла дальше — величает меня господином капитаном Кучики Бьякуей. — Когда мы одни тебе не обязательно обращаться ко мне на «Вы», — решил аккуратно исправить положение текущих и весьма плакучих дел. Выражение её лица вроде как выражало согласие. — Главнокомандующий Ямамото сразу после того, как предатель Айзен и остальные скрылись в Уэко-Мундо, поспешил связаться с твоим братом, чтобы объяснить ситуацию. Он также заявил, что не намерен возвращать тебя в Мир Живых, так как ты принадлежишь миру Общества душ, на что твой брат полностью и безоговорочно согласился, ещё и посоветовал запирать тебя в комнате, где нельзя использовать реацу, чтобы ты не сбежала. Главнокомандующий и я всецело поддержали его. — Вот же ж… Она нахмурилась, потом вздохнула, после чего несколько минут что-то обдумывала. Мне так нравилось наблюдать за эмоциями на её лице, что я не пытался не нарушать её мыслительный процесс даже своим дыханием, из-за чего время от времени его слегка придерживал и приглушал. Почему-то я вдруг подумал о том, что раньше не замечал такой эмоциональности, даже живости за Нацу, но моментально отмёл эту странную мысль за её ненадобностью. — Ладно… — наконец вздохнула она. Я в удивлении поднял бровь. Она просто взяла и согласилась? Судя по своему поведению во время вторжения рёка в Сейрейтей, она перестала обладать немного раздражающим качеством «со всеми соглашением», даже наоборот, делает всё всем наперекор. Но и тут она меня удивила, и заставила заинтересоваться своей нынешней душевной организацией ещё больше. — Ты действительно не станешь возникать? — на всякий случай спросил я, надеясь услышать от неё и аргументы «за» её решения. — С чего бы это? Я вернулась домой, где меня, вопреки моим ожиданиям, не хотят убить. Здесь нет моего раздражающего брата, зато есть Рукия и мои знакомые и друзья, с которыми я не виделась сотню лет. И здесь я хотя бы дышать могу, а то в Мире Живых, где реацу есть от силы у десяти человек в городе, и абсолютно нет духовных частиц, я чуть ли не умирала от гипоксии. Я молчал. Это было логично и до смешного просто. Она вернулась домой. Она назвала Сейрейтей домом, значит всегда хотела сюда вернуться. Эта мысль грела мне сердце. Нацу, ты и не представляешь, что можешь вытворить с этим бедным органом всего за пару минут. — Как твои раны? — вдруг спросила она. — Ренджи говорил, что ты идёшь на поправку. Я дёрнулся от её вопроса, машинально сжимая её ладонь, словно в этот самый момент судьба отнимет её у меня вновь, заставить исчезнуть, или даже… умереть… И думать о таком не желаю! А ведь я почти забыл о её идиотском поступке на утёсе. Зачем она только напомнила об этом? Вон и сама сжалась под моим тяжёлым взглядом. — Не смей так больше делать, — холодно сказал я, от чего она слегка дрогнула, а затем нахмурилась. — О чём это ты? Я просто поинтересовалась о твоём здоровье… Действительно. Ты и не представляешь, как сейчас взбаламутила меня одним предложением. — Ты поступила, как несмышленый ребёнок, подставив себя под удар. Неужели нельзя догадаться, что если ты способна была преодолеть такое расстояние за короткое вовремя со своею скоростью, то я и подавно смогу уйти из-под удара вместе с Рукией? — Я поступила так по инерции, — тихо, ответила она, отворачиваясь к окну. Ну вот. Обиделась. Зато подумает над своим поведением. — И я поступила бы так ещё сотни раз, если бы подобное повторилось сотню раз. Когда дело касается безопасности дорогих мне людей я не стану прикидывать, каков шанс благоприятного исхода из ситуации, и кинусь защищать их, даже если буду глуха, слепа и без рук. — А ноги ты себе оставила… — я вздохнул. Нет, она уж думать не станет. — Они нужны мне, чтобы двигаться быстрее вражеского клинка. — Не смей так больше поступать. Или в следующий раз я сам отрежу тебе ноги, — меня трясло от мысли, что подобное может произойти. Но от её решительного тона я, к своему удивлению, немного расслабился. Она не ответила. Лишь поджала губы и обиженно посмотрела на меня. Что? Разве я не прав? С чего такой взгляд? Прошло меньше минуты до того момента, как я почувствовал, что её рука в моей ладони начала обмякать. Её веки медленно взмахивали веерами из ресниц, закрывая и тут же открывая серо-небесные глаза, смотрящие заспанным и усталым взглядом. Уже вскоре она заснула; её бледное лицо вновь замерло, но теперь оно более-менее выглядело живым, а не сделанным из фарфора. Её грудь, скрытая под заменёнными белоснежными бинтами, то плавно, то резко поднималась вверх, но не слишком высоко, ведь на определённой высоте нервные окончания того места, куда была нанесена рана, болезненно сокращались. Она дышала, но лёгкие насыщались кислородом недостаточно, поэтому вместо сопения от неё слышались рванные вдохи и выдохи. Пусть Король душ хранит того человека, кто придумал гатен. Без него она бы не заснула, мучаясь от этой невыносимой боли. Я не хотел уходить. И мысли не допускал, что уже свободен от стен этого места и могу идти куда пожелаю. Всё, о чём я думал, находясь в больнице, — это Нацу, та самая девочка из моего прошлого, которую я ждал очень и очень долго. Которую пытался забыть из слабости и не смог. Которую хотел заменить Хисаной и не сумел. Которую любил и… возможно, люблю и сейчас.