Когда стоишь перед выбором, просто подбрось монетку. Это не даст верного ответа, но в момент когда монетка в воздухе, ты уже знаешь на что надеешься Питер FM
«О, как убийственно мы любим!» Думаю, именно эти строки вспомнила бы сейчас Нацу. Все эти недели я только и делаю, что уничтожаю её. Она всё чаще плачет, всё чаще нервничает, всё реже улыбается. Её назначение на пост капитана только ухудшило её физическое состояние. Не спорю, справлялась она просто фантастически, она уже провела ревизорские мероприятия и навела там порядок, то есть, сделала больше, чем Зараки за всю историю своего капитанствования. Но это выматывало её исхудавшее тело ещё больше, и я начал бояться за неё только сильнее. Однако мои опасения не подтвердились. В какой-то момент, она стала выглядеть более здоровой, от неё будто веяло свежестью, она наконец-то начала нормально есть. Это дало мне повод расслабиться и ослабить тотальный контроль над этой девушкой. Я решил какое-то время не вмешиваться в её жизнь. Да и она особо не искала со мной встреч, будто бы я ей стал абсолютно безразличен. В тот день я изначально проснулся в отвратительном расположении духа. Я вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким в огромном поместье полным слуг, а когда взгляд упал на помолвочное кольцо, которое когда-то надела на мой палец Нацу, моё настроение упало ниже уровня камер Мукена. Осознание того, что, возможно, где-то в параллельной вселенной я проснулся сегодня рядом со своей законной женой, в чьём образе была представлена Урахара, больно ударила мне по сердцу. — Что же мне делать, Хисана? Кротко улыбающаяся девушка с фотографии, конечно, не ответила мне. Воспоминания о том, что я все годы нашего с ней замужества убивал себя за то, что заменяю ею другую, а она это всё молча сносила, в очередной раз меня убедили в том, что этот день отвратительный. Даже необычно улыбчивая сегодня девушка в хаори капитана третьего отряда не спасла положения дел. Мне вдруг почудилась, что она лишь претворяется Урахарой Нацуми, что настоящая Нацу не стала бы так задорно и широко улыбаться, не стала бы при всех капитанах заявлять свою точку зрения и позицию, не стала бы так свободно общаться с тайчо других отрядов после собрания. Она представилась мне фальшивкой, и я боле не мог находиться рядом с ней. Что мне нужно было, так это мой сад и река в поместье. Вид воды взял сегодня на себя роль своей самой ярой фанатки и помог мне найти какой-никакой покой. Удушье — вот как я мог описать своё нынешнее состояние. Весь этот цирк достиг своего апогея, когда она пришла ко мне сама. — Что ты тут делаешь? — необузданная и ничем не объяснимая ярость, вдруг проснувшаяся во мне, даже не позволила узнать мне цель её визита. Я пытался себя остановить, но почему-то не мог. Ощущения были такими же, как в то утро, после её побега. — Ну… зашла чай попить с Мэй… — её голос дрожал. Я встал и повернулся к ней. Она была болезненно бледна. Я вновь нарушил данное себе слово и напугал её. Её взгляд словно молил меня одуматься, но я не внемлил ему. — Ты не поняла, — слова так и лились из меня ледяным потоком, я просто желал, чтобы она ушла. Для её же блага. — Что ты делаешь тут? Я запретил прислуги пускать к себе кого-либо, они разве не предупреждали тебя? — Я тебя искала… — её лицо приняло выражения какой-то скорби и неуверенности, — они, наверное, подумали, что меня можно пропу…. — Неверно подумали. Уходи, — прошу тебя! — Ч-что, но… Я пришла с тобой поговорить. И ты гонишь меня? За что? — теперь она растерялась. Я в раздражении решил ускорить принятие решение за неё. Выпустив реацу, чтобы окончательно напугать её, я чуть ли не закричал на неё: — Просто уйди и не мешайся! — однако моя попытка провалилась и только разозлила её. — Что значит «не мешайся»? Какая муха тебя укусила?! Что у тебя за траур такой, я здесь вообще-то, а ты скорбишь из-за того, что когда-то там я ушла из Сейрейтей? Да ты сам себе противоречишь! — У тебя нет прав на меня кричать и в чём-то обвинять… — я резко остановился. Да… это уже было. Тогда, в кафе. После той ссоры я не видел её несколько дней, тогда я впервые за долгое время увидел её слёзы, причиной для которых стал я. Я становил бушующие потоки своей реацу. Не хочу. Не хочу снова видеть её слёзы. Мне нужно время отойти, всего несколько часов, и я стану самим собой, подавлю эти заморочку и взгляну на мир и на неё трезво. Сейчас же нужно, чтобы она просто ушла, совсем ненадолго. Разве я многого прошу? — Что же так сложно-то? — вслух произнёс я, вздыхая. — Я просто попросил оставить меня сейчас в покое. Раньше бы ты без вопрос молча ушла, почему… — Ах «раньше»? — моя попытка перейти на мировую с треском провалилась. Она уже была взвинчена и настроена на словесный бой. В моих словах она нашла тайный смысл и выверну их под себя. — Вот Вы и выдали себя, господин капитан. Вы скорбите не по мне, и, видимо, траур Ваш увы, не беспочвенен. Вы скорбите по той маленькой, покладистой, со всеми моментально соглашающейся девочке, коей я когда-то была. — Не искажай мои слова! — не хватало ещё, чтобы она обиделась на меня из-за какой-то ерунды. Хотя я и сам хорош, зачем ляпнул-то этот бред? — Это я искажаю? Это ты врёшь сам себе! Ведь знаешь же, что я права, а споришь из принципа и из-за того, что не можешь принять истину! Я уже не та миленькая добренькая Нацу и никогда ей больше не стану! Я Урахара Нацуми. Я буду перечить, спорить, кричать и отстаивать свою точку зрения, а не молчать в тряпочку, как делала Нацу — куколка двенадцатого отряда. Урахара Нацуми не будет убегать и прятаться в кроне дерева, пряча слёзы, она в глаза скажет, что ей больно и обидно. Она не будет терпеть, пока её будут заталкивать в клетку и отбирать свободу. Она будет снова и снова кидаться на занпакто, если посчитает нужным, а не будет стоять рядом, выпучив глаза, как испуганный страус, и рыдать в три ручья!!! В её глазах собрались слёзы. Этот день официально окончательно испорчен. Она хотело было уйти, но вдруг остановилась. — Ты всё оглядываешься в прошлое… меня там больше не найдёшь. А когда вернёшься в реальность… рискуешь не найти меня и в настоящем…***
Её слова засели у меня в сердце. Я боялся даже предположить, какой смысл она в них вложила. В тот день, после её ухода, я впервые напился по-настоящему, так, что на утро у меня звенела голова громче, чем крик лейтенантши одиннадцатого отряда. Каждый звук окружающего мира приносил боль и раздражение, любопытные взгляды слуг только подливали масла в огонь, а осуждающий взгляд Мэй и Фуджи, которые были в курсе разговора с капитаном третьего отряда в саду, добивали меня. Я чувствовал себя последней мразью на этой земле. Хуже всего было то, что о моей попойке узнал Генрюсай, заявившейся в то утро ко мне в отряд. — Капитан Кучики, скажите мне, Вам сколько лет? — Достаточно, — я зажмурил глаза, потому что свет утреннего солнца резал по глазам не хуже, чем скрипучий голос сотайчо бил по ушам и вискам. Как у меня ещё кровь из них не пошла? — Лет, может, Вам и достаточно, а мозгов явно не хватает. Что творится с Готеем, если лучший капитан пьёт всю ночь на пролёт и из-за кого? Из-за другого хорошего моего капитана? Молокососы! Хлопнув напоследок дверью, командующий удалился. Я потёр виски. Не знаю, какой день был хуже, вчерашний, или сегодняшний. Снова рабочие дни превратились в каторгу. Теперь, когда Урахара убежала от меня дальше некуда — в Мир живых — я окончательно был выбит из своей колеи. Я был зол на себя, на чёртова Айзена, из-за которого моей невесте и её семье пришлось покинуть Сейрейтей сто лет назад, на четвёртого офицера третьего отряда, который каждый день довольно заявлял мне, что его капитан всё ещё не вернулась с задания, на Кьёраку, который отказался от этой командировки и даже на Ямамото-сотайчо, который позже всучил её Урахаре. Я был зол на всех и каждого, но только не на Нацу. Злиться на неё было не за что. Глубоко внутри себя я даже признавал её правоту. Я вновь представил себе образы одной и той же девушки в разных своих ипостасях. Из закомплексованного и закрытого в себе ребёнка Нацу выросла в обворожительнейшую девушку, которую я только мог знать. Она осталась также добра и невероятно красива, но всё в ней повзрослело: разум, сознание и её мышление. К бесконечному альтруизму прибавилась расчётливость, хитрость и мудрость. Но она оставалась всё той же Нацу. Тогда в чём же было дело? Не разобравшись в себе, я всё равно искал встречи с ней, чтобы заклинать простить меня. Именно так. Я был готов умолять её, лишь бы вновь она стала беззаботно улыбаться и не смотрела на меня взглядом полным боли и разочарования. Простого разговора я и не ждал, но сейчас я готов был вытерпеть любой её упрёк и каприз. Как только она появилась в своём кабинете, где и ждал её я, то резко развернулась обратно к выходу. В который раз я поблагодарил Сихоин-сэмпай за то, что она научила меня лучшему сюмпо среди всех капитанов в Готее. Убежать у Нацу не было шанса, особенно после того, как я закрыл дверь перед её очаровательным носиком. — Кажется, ты не собираешься отходить? — её гневным взгляд больше не веселил меня. Я хотел как можно быстрее оставить от этой ссоры лишь неприятные воспоминания, но, судя по виду Нацу, это будет труднее, чем я представлял. — Я пришёл поговорить… — Неужели? — она закатила глаза и вдруг болезненно поморщилась. Я заметил синяки усталости на её лице и оценил в очередной раз бледный вид её кожи. Кажется, она вновь перестала следить за своим самочувствием. — А вдруг я попрошу тебя убраться вон и не мешаться? Она зло кидалась в меня моими же словами. Это было больше, чем неприятно. Я хотел, чтобы она забыла о них, а она лишь бередит раны, которые даже сухой кровяной коркой не успели покрыться. Как всегда, сама причиняет себе боль. — Я всё равно останусь и закончу начатое дело. — Что-то ты долго собирался… — огрызнулась она, но я прервал её: — Прошу, успокойся и дай мне договорить. Нацу поджала губы. Дала мне возможность что-то объяснить, но никак не хотела хоть немного расслабиться в моём присутствии. Меня больно ранило её поведение. Но я это заслужил. — Я думал, что время немного усмирит твой гнев, — почему-то сказал я, вновь взбеленив её. — Не стоит строить иллюзий, которые могут закончиться травмпунктом! — Я не хочу с тобой враждовать, — пожалуйста, верь мне! — И я не хочу, — она оттолкнула меня и прошла дальше в кабинет, к столу. — Я всё понимаю — у тебя был сложным период. Такое тяжёлое у тебя настроение — никак не поднять! Просто кол с минусом ему за поведение! Может, дать тебе рыбьего жира?! — нервными движениями она перебирала отчёты, взятые со своего рабочего место. — Настраивает даже рояль! Ты будешь в этой клетке, рядом со мной. Не смей со мной так говорить — у тебя нет прав! Я буду о тебе заботиться. Пойди прочь и не мешайся! У тебя, случаем, не биполярное расстройство?! Она отшвырнула бумаги и вдруг схватилась за край стола. Её лицо резко побелело, дыхание сбилось, а глаза медленно закатились и закрылись. — Что-то мне не хорошо… — Нацу, что с то… Договорить я не успел. Её ноги вдруг подкосились, и она, словно марионетка у которой перерезали ниточки, полетела вниз. Я кое-как успел подхватить её, не дав её голове удариться об пол, и быстро перенёс на диван. — Нацу. Нацу! — она приоткрыла веки, посмотрев на меня мутным взглядом. — Всё нормально? Как чувствуешь себя? — Сейчас всё пройдёт, — шёпотом ответила она, приложив руку к своему лбу и, кажется, снова отключилась. Я отыскал в коридоре первого попавшегося мне на глаза синигами и немедленно потребовал стакан воды и аптечку. По просьбе Рецу и Хоши в коробке с медикаментами находился не только йод и цитрамон, но и куча других таблеток, тюбиков, мазей и пластырей. Лейтенанта третьего отряда я отослал в лазарет за Уноханой, а после дал нужные таблетки от головной боли девушке. Она долго приходила в себя, но всё же смогла спокойно открыть глаза и хоть немного осознать происходящие. Завидев меня, она слабо улыбнулась и коснулась своей ледяной рукой моей щеки, проведя по ней пальцем. Я не знал, понимала ли она, что не спит, или сделала это осознанно, но чувствовал, что моё сердце пропустило удар. Её рука упала обратно на диван. Наверное, она была не в силах её удерживать на весу из-за сильно ослабленности организма. — Всё хорошо… — хрипло и тихо произнесла она. Что хорошо-то? Она даже руку не может нормально поднять, а у неё всё хорошо! — Я не верю тебе, — почти не раздражённо ответил я. Она приоткрыла глаза и хмыкнула. — Вот как? Всё и вправду хорошо, когда ты рядом. И в хорошем настроении. — Значит — простишь? — надежда в голосе слышна отчётливо, сейчас меня вновь заволновал этот момент. Я мысленно треснул себе по затылку — думаю лишь о себе в такой момент! Я присел рядом с Нацу на диван, она хотела сделать то же самое, но лёгким нажатием рук на её плечи я уложил её обратно. — Не вставай. Сейчас придёт капитан Унохана. — Я люблю тебя, — ни с того ни с сего сказала она, и я замер в ступоре. Она призналась, что любит. Она любит меня… Первые несколько мгновений я был даже рад этим словам. Но после пришло полное осознания их смысла. Был ли я достоин этой любви? Или хотя бы этого признания. Все те разы, когда Нацуми испытывала тотальный стресс или плакала в Сейрейтей, были напрямую связаны со мной. Никто, ни одна душа здесь ни разу не причинила ей малейших страданий, наоборот — они помогали оправиться от душевных ран, которые я ей наносил. Даже слуги в поместье, для которых на была лишь моим гостем, прониклись к ней и старались поддерживать в трудные минуты. Боже! Я последний человек в Обществе душ, который мог составить её счастье. Тем временем, она продолжила вымученным и горьким (опять-таки из-за меня) голосом: — Я люблю тебя. Ни твоё имя, ни титул, ни статус, ни ранг, ни выдуманный идеальный образ, ни тебя-подростка… Именно тебя, всего, со всеми твоими недостатками и достоинствами. Хотя, признаться, имя у тебя довольно красивое, — она хмыкнула и открыла глаза. Её слабая улыбка заставила и мои губы дрогнуть в чём-то подобном ей. — А ты, вот, подумай… Кто мил тебе: я или же кто-то ещё с моим лицом и голосом? Снова она за своё. Я бы хотел сейчас же развеять её сомнения насчёт моих чувств, сказать, что боле никогда не разделю Нацу настоящую и Нацу сто летней давности, но это ничего не изменит. Если я дам ей бесплотную надежду на лучший исход затянувшихся себякопаний и разговоров, я рискую причинить ей боль более невыносимую, чем прежде до этого. Всё дело лишь в одной маленькой детали. Я не уверен, что я настоящий способен любить хоть кого-либо. — А если… ответ тебе не понравится? Она не сменила улыбку. Просто та стала ещё скорбней. Мои слова вновь ранили её. Чтобы я не делал, я причиняю ей лишь страдания. Мне вдруг показалось, что этот круг боли у меня не хватить сил разорвать. Моей щеки вновь коснулись её холодные пальцы, заставившие меня засомневаться на счёт верности прошлых мыслей. Разве я не должен бросить все силы на то, чтобы она, наконец, перестала страдать. Словно прирученная собака, я прильнул к её ладони, стискивая лёд её кожи в своей горячей хватке. — Тогда… — она помедлила, улыбнувшись шире, — моей любви мне хватит… Но так не должно быть.***
— Это обычное переутомление, — заявила Рецу, закончив осмотр полубессознательной девушки. — Капитан Урахара замечательно справляется с новой должностью, но рвения бы чуть-чуть поменьше. Что есть, то есть. Она была не готова к таким нагрузкам, я же предупреждал командующего. Упёртый старик, едва ли не хуже моего деда. — Особенно перед военными сборами ей стоит немного отдохнуть. Да и Вам, к слову, тоже. — Благодарю, капитан, — я кивнул ей, в который раз кидая взгляд на уже дремлющую на диване Нацу. Таблетки от головной боли подействовали как снотворное. Даже во время осмотра она мало что понимала, находясь в полусонном состоянии. — Какие-то лекарства, курс лечения? Унохана улыбнулась, положив руку мне на плечо. — Только хороший сон и отдых. Может, что-нибудь для успокоения души. Ей сейчас нелегко приходится. — Я понял.***
Я довёл девушку до её квартиры и, оставив там, один вернулся в поместье, по пути размышляя над её словами. Самое противное было в сложившейся ситуации — правота Нацу. Её слова били прям в цель, её ранимое сердце хотело любви и отдачи, а я сомневался в каждом своём чувстве, как какой-то подросток, раня её и так искалеченную всеми, кому не лень, душу. Она побуждала в мне всем известные и весьма понятные любому мужчине желания, её глаза влюбляли в себя каждую секунду всё больше и больше, голос и умопомрачительный запах околдовывали, бархат кожи так и манил к себе, а улыбка и смех раз за разом лишали дара речи. И я хотел, чтобы она всегда улыбалась, была счастлива и не роняла слёз. Именно поэтому идея запереть её в поместье клана Кучики, где ей действительно нравилось — я знал это из первых уст, — почти всегда казалось мне идеальным вариантом развития событий, который обеспечит ей безопасность и счастье. Но в отличие от той себя, с которой я прожил десять лет в начале прошлого века практически рука об руку, сейчас она любила свободу и не боялась высказывать и отстаивать своё мнение. В этом была вся загвоздка. Собственные чувства, которым, казалось, давно пришёл конец, были тайной, покрытой мраком, для меня. Я открывал в себе их заново, от этого какое-то время Нацу и Нацуми действительно невольно в голове стали двумя разными личностями, и если первую я когда-то любил, знал и помнил об этом, то ко второй было вопросов больше. Они отличались — не как небо и земля, но всё же. В Нацуми можно было увидеть ту маленькую миленькую девочку, сбежавшую с братом из Сейрейтей век назад, но изменений в ней было больше. Кажется, именно в эти моменты партнёры, находящиеся на грани развода, говорят друг другу: ты изменился/изменилась, я полюбила/полюбил тебя не таким. Что за бредовые мысли, ей-Богу! Что-то, всё же, я испытывал к Нацуми. Но почему мне кажется, что это чувство отличается от того, которое я когда-то питал к её подростковой версии. Чем и как? Этого я не понимал. И уж тем более не считал, что искренней, чистой и настоящей любви девушки хватит и ей, и мне. И пока она влечёт меня к себе, запутывая ещё больше, я причиняю ей боль недосказанностью и холодностью. Поэтому радикальное разрешение ситуации мне кажется лучшим исходом для счастья. Правда, чьего?