Будет больно

Наблюдая за разноцветными вспышками фейерверков, Михаил Александрович Репнин отвлекался на шум ракетниц и пробовал грохотом праздника заглушить бой крови в висках и груди. То, о чём рассказала Наташа, не укладывалось у князя в голове. Великая княжна Ольга, этот звонкий колокольчик, это изящное крылышко бабочки-лимонницы и тяжеловесный дуэльный пистолет из грубого мира войн и мужчин. Миша искал свидетельницу преступления, а не его полноправного участника. Наташа что-то лепетала про признания его высочества Константина, но Репнин не готов был довериться экзальтированным бредням сестры. Наташа была слишком подавлена скорым отъездом Александра, чтобы здраво рассуждать. Но червь сомнения нещадно грыз сердце князя Репнина как сочное хрусткое яблоко. Его высочеству ни к чему было хранить обет молчания, если бы великая княжна Ольга, как и он, только видела выстрел, а не совершила покушение на собственного старшего брата. Владимир, со слов своей супруги, пересказывал Мише ту душераздирающую сцену при дворе, когда Забалуев оскорбил Анну и привёл в ярость государя императора. Все дети императорской четы были очарованы Анастасией Долгорукой. Её тактом, мягкой строгостью, талантом не только к пению, но и к учительству. Сердце Михаила больно сжалось. Кто, как не он знал, насколько может пленить первая красавица Двугорского уезда. Князь помнил своё болезненное увлечение этой женщиной. Корф был прав, утверждая, что Миша ведёт себя как приворожённый. Его страсть к Анастасии действительно была похожа на лихорадку. И князь был счастлив излечиться. Но что если великая княжна, мечтавшая стать певицей и души не чаявшая в своей воспитательнице, так и не смогла принять её отъезд? Когда в небе погас очередной фиолетовый цветок, Репнина кто-то тронул за рукав мундира. – Князь, – раздался твёрдый голос Константина Николаевича, – мне нужно поговорить с вами. Давайте найдём тихое место. Репнин коротко кивнул, и они вместе с цесаревичем принялись пробираться через пёструю толпу к одному из входов во дворец. В пустующей адъютантской между князем и его высочеством состоялся очень непростой разговор. Константин Николаевич признался, что хочет сделать Михаила своим поверенным, так как и он имеет сестру, а значит, поймёт его лучше papa и графа Бенкендорфа. Слушая о тревогах его высочества, Михаил Репнин размышлял, удастся ли ему уговорить цесаревича повторить всё это государю императору и, возможно, главе Третьего отделения. – Она очень весёлая, понимаете. Не так, как если бы получила новое платье или удостоилась похвалы maman. Но как если бы знала, что плакать запрещено этикетом, и взамен этого всё время смеялась. Михаил тяжело вздохнул. Похожее поведение он отмечал и за Наташей. – Я слышал, как она разговаривает сама с собой. И видел, как треплет своих старых кукол. Однажды во время салок она так неловко схватила Сашеньку, что та вскрикнула. Ещё она запретила их гувернанткам и горничным прикасаться к её волосам. Сашенька всё время в слезах после того, как Оля её расчешет. Чем дольше Михаил Александрович слушал его высочество, тем более убеждался, что помимо государя императора и графа Бенкендорфа рассказ Константина Николаевича должен услышать врач дома Романовых. – Она не злая. Она любит Александра и всех нас, – с горечью и обидой уверял Константин Николаевич, – она часто говорит со мной, боится, что её отлучат от двора и maman c papa вышлют её заграницу. Она совсем не плачет, но не потому что бесчувственная, а потому… И Константин Николаевич повторил всё по второму разу. – Князь, я хотел бы просить вас пойти к императору вместе со мной, – готовясь к неминуемому отказу, его высочество опустил голову и насупился. Будь на месте Михаила его сестра или принцесса Мария, то Константина Николаевича спросили бы о его самочувствии и предложили бы сначала выспаться. Но если чудовищные подозрения Наташи могли подождать до утра, то опасения цесаревича – нет. Князь Репнин взял на себя смелость просить аудиенции у императора в этот же час. После разговора с сыном государь пожелал вызвать к себе великую княжну Ольгу, но Александра Фёдоровна удержала его от этого поступка. Помимо них на тайном собрании присутствовал доктор дома Романовых. Внимательно выслушав рассказ Констатина Николаевича и Михаила, доктор обратился к императорской чете: – Я не берусь судить, пока лично не переговорю с её высочеством, но я хотел бы познакомить вас с двумя лечебными заведениями в Париже и в Цюрихе. Это частные клиники. Их учредители – именитые люди в нашей среде. Александра Фёдоровна прижала ладонь ко лбу, но справилась с волнением. Император грозно нахмурился, но промолчал. Впервые в жизни Репнин мечтал об обществе графа Бенкендорфа. Находись в этой комнате кто-нибудь кроме доктора и августейших особ, князь чувствовал бы себя несравнимо лучше. На рассвете к тайному собранию присоединилась Наташа. Она явилась через полчаса после вызова, аккуратно причёсанная и одетая по всем правилам. Пока Наташа, опустив голову, печальным тоном докладывала о заколке и других украшениях великой княжны, доктор беседовал с Ольгой Николаевной в её покоях. Презирая себя за слабость, Михаил приставил к комнате великой княжны двух офицеров. По рассказам Константина Николаевича выходило, что её высочество подвержена приступам бурного проявления чувств и этим представляет опасность не только для окружающих, но и для себя самой. Личным приказом императора Михаил и Наташа были включены в свиту великой княжны Ольги для сопровождения её в Цюрих. Доктор дома Романовых под диктовку Александры Фёдоровны составил несколько рекомендательных писем для своих коллег. Её высочество должна была пройти лечение в клинике под чужим именем и вернуться в Россию, как только её здоровье это позволит. Уже к полудню чёрный экипаж с опущенными шторами в сопровождении пяти конных офицеров выехал на ту же дорогу, по которой несколько часов назад уехали принцесса Мария с цесаревичем Александром. В карете великая княжна подняла вуалетку и грустно уставилась на Михаила. Князь уже несколько раз успел пожалеть, что не поехал конным вместе с офицерами, но не оставлять же Наташу наедине с сумасшедшей. Медленно, но верно Репнин приучал себя к этому страшному слову, от которого во рту делалось тошно, а в голове – муторно. Наташа в синем дорожном костюме сидела вплотную к Ольге Николаевне, готовая поддержать её, если карету начнёт трясти. Остановок почти не делали. На первой почтовой станции Михаил отправил срочное письмо в Цюрих и записку для Лизы в поместье Долгоруких, которую успел черкнуть на ходу. Великая княжна отказывалась есть. Брату и сестре кусок тоже не лез в горло. Ни её высочество, ни Наташа не могли спать в дороге. А отсутствие сна, по мнению доктора, могло усугубить проблемы великой княжны. Скрепя сердце, Михаил согласился сделать остановку в трактире. Накинув вуалетку и туже затянув ленты шляпки, Ольга Николаевна послушно выбралась из кареты вслед за Наташей. Оставив офицеров и кучера заниматься экипажем, Михаил заказал комнату для барышень и велел подать им туда обед. Сам Репнин предпочёл остаться внизу.