***
Её маленькое тело прижимается к ней, чтобы согреться, пока они ждут, когда их следующая цель покажется на верфи. Нежнейший из смехов срывается с её губ, и она смотрит, как вместе с ним туманится воздух. Ей кажется, что она тонет под тяжестью этого тепла, которое окружает их. Здесь, в темноте под убывающей луной, они только старшая сестра и младшая сестра. Не монстры. Нет…люди. — И как далеко ты забралась? Драматический вздох вырывается из её груди, когда она отстраняется, чтобы полностью увидеть старшую сестру. Старшая сестра жадно наблюдает за её реакцией, и в её глазах пляшут веселые огоньки. — Эйс! Он ведь, на самом деле, не умер, верно? — она что-то шепчет ей, её пальцы настойчиво дергают за рукав. — Сестрёнка… — то, как говорит старшая сестра, так же драматично, как и её предыдущий вздох, и она должна сдержать небольшой смех. — Не-е-е-ет… бедный Луффи, — все их слова почти беззвучны, но она по-прежнему улыбается лёгкому смеху, который ускользает от старший сестры. Она помнит, как смотрела на неё снизу-вверх, наблюдая, как её улыбка расцветает маленькой, но яркой. Наблюдая за её глазами, только начинающими закрываться с её улыбкой, когда красный арки в воздухе. Она моргает, и кровь стекает по рубашке старшей сестры спереди. Она моргает, и глаза старшей сестры широко раскрыты, когда она протягивает к ней руку. Она моргает, и руки резко впиваются в её руки, когда они раздвигают их, крики старшей сестры заполняют темноту. — Нет! Только не она! Борясь с их хваткой, она не может остановить стон боли, который вырывается из стиснутых зубов, когда её рука хрустит позади неё. Она наблюдает, как лицо старшей сестры исказилось от этого звука, и она видит, как её рот двигается в последний раз, как только лезвие взмывает в воздух. — Я люблю тебя. Кровь почти покрывает каждую клетку её тела, и она кричит. Кричит, когда хватает лезвие, которое убило старшую сестру, жалит ладонь и размахивается. Она кричит, когда её тащат на пристань. Крики, когда они привязывают её конечности к блокам и бросают её в разбивающиеся волны. Кричит, пока солёная вода не обжигает ей горло, и всё, что она знает — это темнота. Она думала, что знает темноту, но… Эта тьма… тьма, которая последовала за её смертью, была всем её отчаянием в горе, окружающим в бесконечности. Она вспомнила свою смерть на повторе. Вспоминая выражение лица старшей сестры. Вспоминая, как её кровь выглядела разбрызганной по земле. Вспоминая, что это был первый и единственный раз, когда кто-то сказал ей, что любит её. Это воспоминание… эта темнота была нарушена только теплом… и ещё шёпот.***
Банкина любит своих детей больше всего на свете. Её маленький мальчик, Усопп; с его широкой улыбкой и любознательным характером. Всегда приносил ей вещи, которые находил на острове с сияющими глазами. Её маленькая девочка, Ушио; всегда крадёт последние конфеты соседским детям, с её вьющимися волосами, всегда летающими в воздухе, когда преследует своего неуклюжего брата. С тем милым маленьким акцентом, который она отчаянно пытается скрыть, достаточно смущённая, чтобы редко говорить. Эти тёмные, проницательные глаза всегда следили за ней, когда она думала, что не смотрит. Когда она родилась, Ушио только и делала, что плакала. Она шлёпала её по рукам, когда пыталась удержать её, когда пришло время кормления, кусала её только своими дёснами, маленькая хватка цеплялась за маленький комбинезон Усоппа. Ушио, причитая, плакала так, словно жизнь — это самое худшее, что могло с ней случиться. Затем… Ушио начали сниться кошмары. Кошмары, которые заставляют её кричать достаточно громко, чтобы разбудить весь дом. Кошмары, где она будет кричать на языке, которого Банкина никогда раньше не слышала. Она выкрикивает имя и многое, чего Банкина не может понять. Банкина дольше, чем это, вероятно, уместно, держит близнецов спящими в своей комнате, чувствуя острое отсутствие мужа. Хотя, это было проще. Легче, чем позволить её маленькой девочке страдать. Когда начинается крик, Банкина протягивает руки, чтобы обнять Ушио, и её ребёнок распадается на тяжёлые рыдания, бормоча слова, которые Банкина не может понять. Её малышке было так больно, необъяснимо больно, а Банкина ничего не могла поделать. Кошмары прекратились… или её ребёнок научился лучше прятать их. В конце концов, близнецы начинают спать в своей общей комнате, её ребёнок начинает обнимать её в ответ, и её ребёнок начинает наблюдать за ними своими острыми глазами. Почти так же… она не может оторвать от них глаз. — Мама… — резкий рывок за юбку привлекает её внимание к малышке, стоящей у её ног. Ушио оглядывается на неё, её маленькое личико с тем ленивым выражением, которое Банкина считает самой милой вещью в мире. Как четырёхлетний ребёнок может выглядеть так серьёзно? — Детка, конфеты почти готовы, — Банкина улыбается тому, как блестят её глаза, танцуя над печкой. Банкина не борется с желанием провести пальцами по волосам Ушио, масло заставляет локоны блестеть в свете кухонной лампы. Внимание Ушио возвращается к ней, и её маленький кулачок ещё крепче сжимает юбку. — Мама… Я-я… — заикание Ушио встречается гораздо реже, чем возбуждённое бормотание Усоппа. Это сразу же привлекает её внимание. Она наклоняется так, чтобы её глаза были на одном уровне, и уделяет дочери всё своё внимание. — Я… думаю, что-то не так с моими… — она бормочет слова, и её глаза бегают по сторонам, как это бывает, когда она изо всех сил пытается придумать слово. Она отпускает юбку и указывает на ухо Банкины. — Слухом? — догадывается Банкина, и Ушио отчаянно кивает ей, широко раскрыв глаза. Банкина борется с желанием улыбнуться при виде редкого, милого выражения на лице дочери. — Мама, в чём дело… звук и я н-не могу, например, не шептать? Я н-не могу этого понять. Он слишком м-мягкий, — Ушио спотыкается на словах, и они настолько безумны, что заставляют Банкину замереть. Она слышит остальную часть того, что говорит её дочь, как будто в трансе, поскольку она живо напоминает о своём муже.— Шанкс редко говорит о Роджере, если вообще говорит, — её муж что-то бормотал ей в постели во время одного из своих редких визитов, — но… на днях, будучи вусмерть пьяным, он упомянул, что ему всегда казалось, что Роджер слушает что-то, что остальные не могли услышать. — А? Ты что, смеёшься надо мной? — она села, обернув простыни вокруг груди, и посмотрела вниз на мужчину рядом с ней. Ясопп улыбнулся той самой улыбкой, которую позже унаследуют его дети, и потянул за простыню. Она рассмеялась, безуспешно пытаясь увернуться от его быстрых рук, которые притянули её обратно к его груди. Их смех стих, и глубокий голос Ясоппа снова начал наполнять воздух. — Я знаю, что это звучит безумно, но… есть такая штука. Эта штука, которую никто не может реально доказать, что она существует. Это называется…
Банкина с толчком выныривает из воспоминаний, неистовое бормотание её дочери всё ещё наполняет воздух. Ушио обеими руками цепляется за её юбку, и она смотрит на неё влажными, умоляющими глазами. — Мама, это из-за… — её дочь бормочет слова, которые она не может понять, но знает, что пытается сказать. Знает, что она имеет в виду. — Детка, успокойся, — она прижимает её к себе, и руки Ушио отчаянно цепляются за её рубашку. Банкина смаргивает слёзы, пытаясь найти правильные слова, чтобы сказать своей испуганной дочери. Её сильная дочь, которая уже получила тяжёлое бремя. — Детка, с тобой абсолютно всё в порядке. Ты слышишь меня? Шио, ты идеальна, — эти руки ещё крепче сжимаются, и Банкина обвивает ее своим телом, хочет окружить своей любовью. — Шио, с тобой всё в порядке. То, что ты слышишь… это дар. Дар, который поможет тебе и твоему брату. Он будет направлять тебя, детка. И никогда не будет направлять вас неправильно, — её слова звучат ясно и сильно, и Ушио ещё глубже зарывается ей в грудь. — Детка, обещай мне, что ты никому об этом не расскажешь. Там есть люди… которые боятся этого умения. Люди, которые могли бы… обидеться, что ты можешь это слышать, — Банкина отстраняется от дочери, чтобы посмотреть, насколько она серьёзна. Ушио смотрит на неё широко раскрытыми глазами, на ресницах у неё блестят слёзы. Наступает пауза, во время которой глаза Ушио бегают по сторонам, выискивая что-то на её лице. — Обещай мне, Ушио, — эти красивые, проницательные глаза пристально смотрят на неё, и Ушио кивает, цепляясь за её рубашку. — Что? Мама… это из-за… — её дочь начинает говорить, переводя взгляд с её лица на пол. Банкина колеблется только мгновение, наблюдая, как её дочь борется, чтобы найти свои слова. Изо всех сил стараясь побороть то горе, которое приходит, когда она вспоминает о том, как она здесь оказалась. Банкина любит своих детей больше всего на свете, и она знает, что это не первый раз, когда её дочь живёт. Банкина встаёт, поднимая вместе с собой дочь. Ушио издаёт милый визг, обхватив её руками за шею. Банкина прячет улыбку от шума в шею дочери, и Ушио издаёт мягкий смешок, от которого в груди расцветает тепло. — Нет, детка. Нет. Ты даже не первый человек, о котором я слышала, у кого есть что-то подобное, — Ушио отстранился достаточно, чтобы бросить на неё подозрительный взгляд, который заставил её рассмеяться. Ушио наблюдает за её смехом своими проницательными глазами, будто может провести остаток этой жизни, наблюдая за её смехом. Банкина лучезарно улыбается ей, и Ушио снова пригибается, чтобы скрыть свой румянец. — А как это называется? Шёпот, — она бормочет в шею как раз в тот момент, когда звенит таймер. Позволив дочери прильнуть к ней, Банкина одной рукой открывает духовку, и сильный запах корицы наполняет их кухню. Она прислушивается к топоту бегущих маленьких ножек, объявляющих об Усоппе, который отчётливо слышал таймер. — Это называется Голос Всего Сущего.***
Ушио откидывает голову назад к каменным стенам, окружающим их, и вздыхает. Верёвка вокруг её рук и ног туго натягивается, и она чувствует запах крови в своих волосах. Она вспоминает выражение лица Нами, когда их втащили в камеру, и закрывает глаза, испытывая знакомое чувство сожаления. Ушио устала. Так сильно устала. Такие усталые непрошеные слёзы наворачиваются на её глаза, и она уже не в первый раз жалеет, что не вернулась в тот момент под луну, окружённая теплом. Наблюдая, как маленькая и яркая улыбка появляется в туманном воздухе. Не здесь, напрягаясь для шепота в темной камере. Стены вокруг них не позволяют ей услышать голос ветра, который был там с тех пор, как она родилась в этом мире. Шёпот, который сначала коснулся её уха, как самый нежный поцелуй. Приглушённый так, что она не могла понять его. Она помнит выражение лица Банкины, когда призналась в том, что слышала. Бледная кожа каким-то образом стала ещё бледнее и притянула её ближе, тело обвилось вокруг неё, словно защищая от всего остального в мире.— Детка, обещай мне, что ты никому об этом не скажешь? Обещай мне, Ушио.
Реакция матери заставила её подумать, что этот шёпот, возможно, был знаком её самой… странностью. Признак того, что ей здесь не место. Больше его никто не слышал, и было ясно, что это пугает её мать. Её мать прогнала эти страхи. Сказала ей, что этот голос должен был направлять её. Помочь ей. В конце концов, именно этот голос привел её к Дьявольскому Фрукту. Именно Фрукт превратил этот шёпот, это неразборчивое бормотание в слова. Это просто… очень тихо… в камере, голос ни черта не говорит. — Может быть, я и глупый, но всё же… даже я могу видеть, — его слова эхом отдаются в их замкнутом пространстве, гнев и разочарование сразу же захватывают её внимание. Ушио поднимает голову и встречает темный взгляд Зоро. — Ты что-то скрываешь, — слова слетают с его губ небрежно, но она ясно слышит обвинение. Взгляд Зоро становится острее, и он наклоняется вперёд со своего места напротив неё. Она изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица, пока его слова посылают странное ощущение вверх по позвоночнику, и она борется, чтобы исчезнуть. Чтобы скользить по ветру. Она действительно не может вспомнить, был ли Зоро когда-нибудь таким… сердитым. По-настоящему разгневанный, с нахмуренными и напряжёнными бровями. Точно так же, как она не может вспомнить ничего другого. Только то, что в этом мире есть боль и страдание, как и в её прежнем мире. — Луффи и не собирается спрашивать… — он начинает говорить, но обрывает себя достаточно громким смешком, чтобы она вздрогнула. — Ты называешь меня тупым и глупым, но ты не можешь доверять даже своему собственному брату. Ты даже не можешь доверять своим накама принимать свои собственные решения. Вот почему ты сейчас здесь, верно? — Что ты… — она пытается прервать его, но Зоро заглушает её слова, будто она никогда не говорила раньше. — Мы оба знаем, что здесь тебя ничто не держит. Почему ты здесь? Что заставило тебя остаться со мной? — его голос становится громче, и она тупо смотрит на него, не привыкшая быть объектом чьего-то гнева в этом мире. — Мне просто н-нужно было… — Нужно для чего? Ты просто не можешь… запугать людей до принятия решений! Мы все здесь боремся за то, во что верим! Рискуем жизнью за свои мечты! — он переводить дыхание. — Что ты видишь?! — кричит он. Она резко отшатывается от этих слов, чуть не ударяясь головой о стену. — Что ты видишь, когда смотришь на меня? Луффи? Мы твои накама! Доверься нам! Его тяжёлое дыхание заполняет тишину, которую оставляют слова. Она пристально смотрит на него, когда он шаркает обратно, чтобы снова прислониться к стене, закрыв глаза, как будто он не просто дал ей разворот всей её жизни. Она пытается обдумать свои действия до этого. Причиняя себе боль, чтобы убедиться, что она идёт с Зоро. Едва не прервав драку Зоро с Михоуком. Даже не позволив своему брату постоять за себя против Куро. Тепло заливает её глаза, и ей приходится подавить шум от ощущения слёз. Раньше она никогда так не плакала. Вот эти люди. Её накама. Они давали ей то, от чего она только-только получила вкус в своей предыдущей жизни. Что-то, что её мама начала делать в самый первый раз, когда она позволила сломленной девочке цепляться за неё. Она… просто… — Я… — он вытаращил глаза на её заикание, которое заставило её покраснеть. Она отводит от него взгляд и смотрит на решётку в двери, которая ведёт к их побегу. — Я просто так хочу… держать вас всех в безопасности. Защитить вас всех. Я не хочу, чтобы кто-то из вас… пострадал, — она заканчивает шёпотом. Тяжёлое молчание, последовавшее за её словами, прерывает фырканье, и она смотрит на него. Он смотрит на неё с самодовольной ухмылкой, которая заставляет его глаза танцевать, и у неё перехватывает дыхание. — Тц. Нам не нужно, чтобы ты стояла между нами и остальным миром, Ушио, — то, как он произносит её имя, наполняет её жаром, который распространяется от связанных ног до макушки головы. Она ловит себя на том, что ловит каждое его слово, наблюдая, как шевелятся его губы. — Нам нужно, чтобы ты встала рядом с нами. Голос снова доносится до неё, когда резкий ветер проникает сквозь прутья двери, шепчет ей на ухо, и она закрывает глаза с улыбкой.— Иди, малышка.
Глухой стук и испуганный вздох Зоро заставляют её открыть глаза. Его пристальный взгляд останавливается на её ногах, и она усмехается, понимая, что уже начала исчезать. — Ма-а, не будь таким серьёзным, Зоро, — бормочет она, и её улыбка становится шире от его насмешки. — Да, ну не будь идиоткой, и у нас не будет никаких проблем, — улыбка Зоро яркая и широкая, и это заставляет её смеяться, звук наполняет воздух между ними. Они могут только обменяться ещё одной улыбкой, когда остальная часть верёвки падает на пол с глухим стуком, и она бросается в ветер.