«Мы из пластика и лжи печатаем судьбу»
Под повторяющуюся шепотом фразу Коннора встречают стенки длинного коридора. Неоново-синие вспышки и шелестящий голос оглушают сознание. Голову словно сжимают тисками. Пластиковый Конни, застывший на пути, мертвенно ухмыляется, смотря на гостя стеклянным взглядом. А затем, под табун мерзких колючих и дрожащих мурашек, оживает, покрывается кожей. И множится, стоит Коннору моргнуть. Раз. Два. Двадцать восемь. Три. Уже три Конни, безумно раздваивающих, копирующих листы со слишком хорошо знакомым рисунком. Коннор сбивается. А несколько страшно-довольных усмешек, предвкушая, сияют вокруг него. Погребают под бумагой со зловеще-сияющим лунным сюжетом. Коннор, зажимая голову руками, проходит сквозь них, бесплотных ужасающих призраков, что тут же растворяются ядовитым газом. Листы нереально тяжелой бумаги тают вместе с пластиковыми копиями его самого. Оставляя в руке клочок с небрежно нарисованным иксом. Комната. Неоново-синий слабо меркнет. Коннор чувствует тяжелый воздух. Опасность. Конни внезапно, страшным клоуном на пружине, пугающей игрушкой детства, бросается на него из яркой вспышки. Коннор, сгибаясь пополам, на миг ощущает на пальцах свою кровь. Но фантомное быстро исчезает, растворяясь в нереальности, вместе с тошнотворно-синим. Вместе с Конни. Вместе с комнатой. Коннор хочет выбраться из этого кошмара. Коннор проходит по коридору дальше.«Мы опасный серый лед, смотри вот-вот рванет»
Ярко-красные стены, вместе с голосом, давят на мозг. Коннор отчаянно мечется по слишком, хорошо, ужасно знакомой комнате, пытаясь найти выход из чертового несуществующего воспоминания. Коннор думает о том, что не чувствовать воздуха было неплохо. Не дышать. Не задыхаться. В спальне Аманды все так, как он не помнит. Опасно. Страшно. Душно. Коннор обжигает взгляд о черную обложку на тумбочке. Фантомный Конни любовно, невесомо едва касается книги, оглаживает ее пальцами, и крест меняет свой облик, превращаясь в римскую десятку, которую Конни, с почти нормальной усмешкой, слишком любезно протягивает застывшему парню. Коннор дрожит, когда Конни, царапающе шепчет на ухо слово «выход», вкладывает клочок бумаги ему в карман. Хочется бежать. Выхода нет. Есть только охватывающее, до боли в висках, отчаяние. Коннор чувствует это. Красно-черное, давящее, становится совсем невыносимым, когда Конни, зло усмехнувшись, щелчком пальцев переворачивает комнату, меняя верх и низ местами. От инверсии Коннора начинает тошнить. Пространство кажется совсем нереальным. И Конни. И сам Коннор. В обжигающем алом ему становится холодно. В глазах сереет. Внезапно нежно обводя рукой скулу на портрете тетушки, Коннор оборачивается и с каким-то больным удовлетворением видит, как красно-черное покрывается серым бесцветным инеем. Поглощает его. И тетушку в картинной раме, лицо которой искажается в конвульсии удовольствия. Серый холод ледяными иглами грубо и больно окутывает Коннора, тетушка громко стонет. И все вокруг взрывается не-серой-снова-красной болью.«Мы создатели миров, в которых ты живешь»
Коннор буквально чувствует, как собирается каждый сантиметр его тела, разбитого на крохотные неоновые кубики. Он видит, как восстанавливается, словно после матричного сбоя, пространство того же самого, прежнего, бесконечно длинного коридора. Теперь с множеством странных, на грани сюрреалистического реализма, картин, словно бы знакомых ему… его же реальностей. Коннор моргает, пытается дышать ровно, смотря за возникающими полосами битых пикселей, образующими все новые и новые сюжеты. Новые и такие же знакомые. Коннор пытается не кричать, когда из ниоткуда в единую картинку тут и там собираются призрачные образы. Черные силуэты, выжидающие между темных кодов коридора, притаившиеся под плинтусами, в стенах. Коннору кажется, что они набросятся на него, стоит ему отвести от них взгляд. Чертовы Плачущие Ангелы. Коннор с облегчением смотрит на то, как спустя, наверное, вечность, полупрозрачная тетушка исчезает вместе с папой Хэнком, смотрит, как Конни весело машет ему на прощанье, бросая, что он – их заслуга, их достижение. Они создали его. Они исчезли. Оставив в руке парня новый листок, где неоново-мерзким переливается цифра восемь. Коннор безумно хочет, чтобы дышать стало легче. В сводящем с ума поиске реального воздуха, он знает, что нужно, с трудом перебирая свинцовые ноги, пробираться дальше. Преследуемый чертовым шепотом, искать новую дверь. В новую комнату без выхода.«Мы отмечены иксом, и мы твой страшный сон»
Гостиная встречает его гулом голосов, эхом отражающих последнее слово зловещего шепота, и множеством разбросанных рисунков из выпотрошенного тайника. Коннору отчаянно хочется убрать все на место. Спрятать. Звук открывающегося замка входной двери внезапно режет по ушам. Он пытается собрать запретный лунный сюжет, но чертова бумага с карандашом и краской, как вода просачивается сквозь пальцы. Спрятаться. Фантомный голос из не-воспоминаний доносится до парня, что остро хочет найти выход, сбежать. Конни, появившийся из ниоткуда, жестом указывает на карманы. Записки. Икс, Икс, восемь. Выход. Коннор понимает. Конни ухмыляется. Коннор сначала тихо, но потом все громче и громче, словно мантру, начинает считать до двадцати восьми. Мистер Бруствер всегда говорил, что это выход. Что это поможет. На двадцати срывается на крик, закрывает уши руками, пытаясь не слышать строгий и жестокий голос Аманды. На двадцати семи Коннор, ощущая горячие властные пальцы на своей шее, уже почти захлебывается собственными слезами, и, досчитав, растворяется в собственной истерике. И вместо необходимого выхода проваливается в неоновую бездну.«Мы ядовитые, мы искалеченные. Мы недобитые, мы не долеченные»
Слова громким, мелодично-ужасающим эхом отдаются в ушах. Преследующий шепот разливается по венам, пока Коннор падает в горящую бездну бесконечных зацикленных лестниц. Слова растворяются в голове, вынуждают Коннора кричать от их осознания, ведь каждый звук режет натянутой струной по коже. Вынуждают Конни петь их еще громче. Вынуждают тетушку вторить ему. Они преследуют его. Его кошмары прошлого. Его давно забытые демоны. Не существующие. Как никогда реальные. Тошнотворно-неоновые. Голос Конни отражается отовсюду. Усиливается. Затихает. Прерывается. Тетушка шепчет слова на ухо. Проникает голосом в тело. Отравляет каждый орган. Разрывает изнутри. Конни громко выкрикивает слова в пустоту. Проникает голосом в разум. Разбивает каждую нервную клетку. Отвергает лечение. Коннору больно. Цикличным лестницам нет конца. Нет выхода. Лишь бесконечное падение в пустоту, в кошмарный сгусток двух образов-призраков, один из которых, перебивая множественные голоса, шепчет, что это лишь начало.«Мы рисованные сны, а что, а хочешь к нам?»
Коннор, словно выныривая из ледяной воды, делает судорожный глоток воздуха. Один. Второй. Двадцать восьмой. Третий. Оглядывается. Неоново-синего больше нет. Мертвенный белый цвет вокруг него формируется в пространство, сгущается стеклянным и холодным туманом, преобразуя колючую пустоту чистого листа. В длинный бумажный коридор. Коннор медленно продвигается вперед, ощущая в болезненно-белом, чистом, массивный страх и ощутимую опасность. Кошмар, который болезненно-знакомыми линиями, начирканными детской рукой, маячит впереди. Коннор чувствует, с каким трудом начинает биться его сердце, откликаясь на обнаженную, распятую, открытую нарисовано-реалистичную Ричи Эркер с почти-нимбом над головой. Слишком, буквально открытую. Сердце Коннора и вовсе, кажется, останавливается, когда взгляд, вместе с хозяином, в паническом немом ужасе замирает на кровавых ребрах, приветственно выдернутых, изогнутых, торчащих в стороны, резко контрастирующих на фоне нетронутого листа пространства и мертвенной бледности ее рук, незапятнанных красными мазками. Сердце Коннора захлебывается кровью, давится ей, когда Конни, внезапно возникший из ниоткуда, нежно перебирает волосы Лунной, оголяет ее шею, проходится по ней губами и режет ее поперек языком. Оглаживает лобок, растирая по нему обильную кровь, еще стекающую изнутри распоротого живота, любуется ее стеклянным взглядом потухших голубых глаз, что теперь и правда ледяные. Теперь в миллиарды раз холоднее. Предлагает Коннору присоединиться. Одним движением вырывая из распахнутой грудной клетки, протягивает ее влажное, уже остывшее, сердце ему, пугающе привычно усмехаясь. Разве не этого он хотел? Конни смеется, когда Коннор, пропитанный гипнотическим страхом, уже почти касается пальцами рисованного, скользкого, красного. Но, вздрогнув, одергивает руку. Конни перегрызает десять тонких нервов, а Коннор отчаянно хочет верить, что это все действительно лишь чертов рисунок. Чертов кошмар. Который внезапно сменяет кроваво-контрастную картину на застывшую в ужасе, нарисовано-живую девушку. Коннор хочет ей помочь. Знает, что еще не поздно. Срывается с места. Бежит. Хочет спасти. Но понимает, что не поможет. Ведь она отдаляется. В длинный бумажный бесконечный коридор.«Привет, мы демоны твои, и этот город наш!»
Коннор натыкается на хорошо знакомый темный силуэт, приветственно шепчущий ему. Сурово улыбающийся. Сверкающий жадно-сердитым взглядом. Рядом с тетушкой возникает тут же протягивающий к нему руки Конни, исчезает, появляется фантомным шепотом зацикленной фразы. Аманда снова и снова вкрадчиво приветствует Коннора, который слишком сильно хочет сбежать, исчезнуть. Она сдавленно выдыхает, то возникая рядом, опаляя дыханием его шею до колющих мурашек, то отдаляясь. Множество ярко-раскрашенных Конни окольцовывают его. Окидывая жестами, демонстрируют рисованно-изломанное больной фантазией место. Их место. Их несуществующий город, несуществующего прошлого. Конни и тетушка обнимают, заставляя Коннора судорожно содрогнуться. Шепчут, что любят. Шепчут, что он – часть этого места. Часть этого мира. Они создали его вместе с ним. Коннор чувствует, как вместе с рисованным, абстрактным миром вокруг, рушится его сознание. Рушатся Аманда и Конни, все еще крепко сжимающиеся тело, до хруста, до отметин. Собираются заново, такие же рисованные, яркие, карандашные. Рушатся. Возникают. Такие же бело-черные, как Лунный сюжет. Такие же страшные. Рушатся десять натянутых веревок в его мозгу. И Коннор, резкой серо-красной болью ощущая это, продвигается дальше в появившуюся, нарисованную флуоресцентными красками, дверь.«Ты нас в детстве не добил, оставил на потом»
Пустота формирует белые стены. Ледяной белый образует кошмарно знакомую комнату. Снова знакомо-кошмарную комнату. Коннор бросается назад к двери, хватается за витиеватую медную ручку, но под его мольбы она обращается в туман прямо под пальцами. Коннора накрывает истерика. Он чувствует ее, подкатывающую к горлу, словно тошнота. Ее, медленно подходящую к нему со спины, пока сам Коннор колотит в полотно двери, опираясь на нее лбом. Ее, опускающую свои бархатные руки на его горло, спускающиеся вниз по груди, животу, останавливающиеся в области паха, дарящие судорожные, влажные от ледяного пота, мурашки. Коннор уверен, что сейчас может потрогать свои несуществующие детские воспоминания. Коннор уверен, что они будут трогать его. Коннор чувствует, что ему снова девять. Он снова ждет Конни. Снова готов звать его. Лишь бы пришел. Лишь бы спас от этой боли от кожаного ремня, оставляющего красные полосы на его руках, спине, ягодицах. Лишь бы спас от лезвия, которым тетушка так старательно вырезает красный круг на его груди. Конни появляется совсем близко. Коннор головокружительно-тошнотворно рад его видеть. Коннор стонет от боли. Аманда стонет от пальцев мальчишки, которым гордится. Он лучший из ее коллекции. Конни опаляет дыханием ухо парня, смеется, пока тетушка царапает член, оттягивает яйца до боли. Конни не торопится занять его место. Коннор не готов к тому, что тонкий, блестящий металл иглы пронзит один из его сосков, впиваясь острой болью. Коннор был не готов к тому, что тетушка одновременно с этим будет быстро дрочить ему, не давая не выдохнуть от растекающейся агонии, ни кончить. Он старался забыть, старался поверить, что никогда и не был готов к такому. Конни шепчет, что недобитых демонов нужно опасаться. Ведь они могут вернуться. Конни гладит темный, влажный живот тетушки, спускается ниже, проникает внутрь, тесня и задевая пальцы Коннора, соседствуя с ними хлюпающими движениями, и задыхается от удовольствия. Пока Коннор просто задыхается. Ведь игла исчезает, оставляя небольшие подтеки крови, которые еще один, возникший из ниоткуда, Конни слизывает горячим языком, рукой сжимая Коннору горло. Недобитые демоны с каждым своим новым выдохом-стоном вместе с сознанием рушат веру в нормальность, с оглушительным треском рвут последние восемь нервов, перерезают с натянутым звуком. И, воскресая с каждым новой пощечиной из прошлого в приходящее «потом», пронзительно смеются.«Мы отмечены иксом, и мы твой страшный сон»
Кошмар воспоминаний исчезает вместе с тетушкой, содрогающейся в удовольствии, вместе с копиями Конни, смеющимися, плачущими и кричащими, оставляя Коннора одного в пустоте. Оставляя его мертвенным, сидящим на коленях, смотрящим на свои пластиковые, без кожи, руки. Оставляя массивное, давящее чувство страха где-то внутри. Коннор чувствует, что веревок самоконтроля больше нет. Ни одного натянутого нерва. Только разрушающееся на куски сознание. Только до основания уничтоженная, до тла выжженная вера в нормальность. Коннор поднимает глаза от своих рук, из которых медленно выпадают битые пиксели пространства, смотрит, как пустота вокруг снова становится бумажной. Видит, как лунный сюжет воплощается в реальный прямо перед его глазами. Коннор смотрит, как Конни гладит белые волосы, отсчитывая час, что скоро настанет. Видит, как на тонкую шею опускается тяжелое, громадное лезвие, с огромным неоново-синим иксом. Видит, как вниз скатывается круглый жемчужный шар. Ярко светится мягким светом. Такой кошмарный сон. Такой прекрасный сюжет. До тошноты. Коннору как никогда сильно хочется проснуться. Голос Конни эхом отражается от пустоты, шепчет о божественной красоте. Коннор, смотря на бело-красные волосы, шепчет ему в унисон. И вместо необходимого выхода снова проваливается в неоновую бездну.«Мы ядовитые, мы искалеченные. Мы недобитые, мы не долеченные»
От громкого, мелодично-ужасающего шепота закладывает уши. Слова растекаются по всем клеткам тела, пока Коннор снова падает в горящую бездну бесконечных зацикленных лестниц. Коннор снова кричит, ощущая, как собственный голос невыносимо больно режет обостренный, выкрученный на максимум слух. Вынуждает Конни петь кошмарные слова еще громче. Вынуждает тетушку вторить ему. Они нашли его. Его кошмары прошлого. Его давно забытые демоны. Чертовски существующие. Как никогда реальные. Тошнотворно-неоновые. Крик Коннора отражается отовсюду. Усиливается. Затихает. Прерывается. Темное нечто, снова догоняя, обнимает холодом, шепчет слова на ухо. Отравляет каждым истошным звуком. Путает и без этого бьющиеся в истерике неоновые мысли. Ядовитые. Конни постоянно возникает рядом с ним, ероша каштановые волосы, усмехаясь так, как сам Коннор привык усмехаться. Еще один Конни прикусывает мочку уха, опаляя мозг рассказами о развлечениях, что сам Коннор в детстве пропустил, а он, Конни, насладился ими сполна. Разрывает за это на части. Вместе с множеством других маленьких поломанных Конни. Искалеченные. Тетушка, появляясь из окружающей черной бездны, сладко, извращенно мучает хрупких Конни, жадно убивает одного за одним, заглядывая в шоколадно-карие, ужасающе преданные глаза. Бьет Коннора одним твердым, беспощадным движением. А множественные Конни снова возникают перед ним, снова подставляются под новую хлесткую боль. Не добитые. Коннор, утопая и задыхаясь в собственном неоново-синем с привкусом крови, пытается нащупать в раскрошенном сознании одно-единственное. Пытается снова считать до двадцати восьми, считая только чертовы лестничные пролеты. Неужели выхода нет? Еле слышно, где-то внутри, из последних сил его голос шуршит о том, что он нормальный. А Они не долеченные. Коннор громко кричит в пустоту. Шепот Конни почти до дна проникает голосом в разум, топча шуршащие звуки. Каждую нервную клетку Коннора до еще меньшего разбивает на пиксели. Снова и снова. Кажется, бесконечно. Ему больно, когда он слишком остро чувствует, как пластиковые части его тела сливаются воедино с черным, холодным преследующим силуэтом. Снова ощущая привычно-зловещую усмешку. Уже своими губами. Прошлое обливает тело ледяными мурашками. Цикличным лестницам нет конца. Выхода для Коннора здесь, действительно, нет. Нет никакой нормальности. Лишь бесконечное падение в раскрытые, такие страшно-заманчивые объятия демонов, его всегда существующего Конни. Падение в кошмарный сгусток двух образов-призраков, один из которых, перебивая множественные голоса, все так же, по-прежнему, шепчет, что это все – лишь начало. Начало Лунного сюжета.