Ты на полу.
Мокрый бетон неприятно холодит спину, мысли играют с ним в прятки, а серый потолок разрушенного здания не может придать ему сил. Поэтому Коннор, ощущая себя истощенным, привстает, попутно отмечая, что вроде бы был в другой одежде. И избегая взгляда налево, почти панически смотрит на свои окровавленные руки, пытаясь отыскать в них ответы. Боясь их. Боясь того, что может увидеть, когда повернет голову вбок. Коннор слишком быстро, слишком больно догадывается, что там. Кто там. От злорадной ухмылки, открыв глаза, избавиться не получается. И не получится. Коннор смотрит на свои дрожащие руки, покрытые ее кровью, и знает, что боковое зрение его не обманывает. Понимает, что этот кошмар был вовсе не сном.Она без одежды рядом.
Коннор, делая глубокие вдохи-выдохи, медленно поворачивает голову, как никогда желая ошибаться. Заблуждение пропадает, вырывается с судорожным выдохом страха, боли и сожаления, когда Коннор видит ее, обнаженную, хрупкую, гордую, уверенную, такую красивую… сломленной, такой изрезанной в кровавый узор. Коннору хочется задохнуться от этой картины. Он сделал то, что хотел. Он добрался до нее. Ноги приходят в движение прежде, чем Коннор думает об этом, поэтому парень в считанные секунды оказывается рядом с безжизненно висящей на кресте девушкой, пытается сквозь шумящую пульсацию в голове различить признаки жизни.И кожа, словно лед.
Коннор, на миг уняв дрожь рук, с тревожным паническим волнением касается пальцами светлой шеи, страшно ледяной, кажется, даже обжигающей, и задержав дыхание, чувствует, как почти мерно бьется пульс. Сердце бешено колотится, захлебываясь своей кровью, когда Ричи слабо дергает руками, все еще крепко погрязнув в спасительном бессознании, некритично истекая кровью. Живая. Коннор осматривает повреждения, узоры, складывающиеся в ужасные созвездия, россыпь порезов, которыми Он украсил ее прекрасное тело, чтобы осуществить чертов проклятый сюжет. В голове облегченно крутиться мысль, что Ему это не удалось. Он этого не сделал. Конни приглушенно шипит из глубин сознания, просит, приказывает, умоляет его потрогать красные звезды, сделать больно, ощутить их неровность, влажность ее холодной крови. Но Коннор, дрожа всем телом, лишь осторожно оглаживает ее шею, удерживаясь в сознании пульсацией ее жизни. И странным, около фантомным, бредовым ощущением того, что она произнесла слово «люблю». Внутри все также пульсирует Его желание завершить начатое.Так странно будет, Когда она уйдет.
Коннор не может допустить этого. Больше не имеет права. Выключенный телефон очень быстро находится на дне рюкзака Конни под кучей вещей, в которые он, видимо, должен был переодеться. Коннор мельком смотрит на дату, с выдохом осознает, как много времени потерял. Как много времени было предоставлено Ему для своего чертового плана. И только он в этом виноват. Нахлынувшее чувство вины мешает сосредоточиться на поиске нужного контакта, но, закрывая глаза, по привычке досчитав до двадцати восьми, Коннор нажимает на давно брошенный чат с мистером Бруствером, включая запись голосового сообщения. Мелкий шум дождя сопровождает приглушенный, охрипший и неуверенно, нестабильно подрагивающий голос парня, скорчившегося на старом, обшарпанном диване. В динамик летят извинения, сожаления, мольбы. Коннора кроет истерикой, больным осознанием произошедшего, действительности, колет и режет собственная глупость, собственные страхи, тошнотворная слабость. Он должен был сказать о Нем, он должен был попросить помощи. Признать, что все это реальное. Должен был. Раньше. А теперь уже почти поздно. Единственное, что Коннор теперь может сделать, это не допустить того, чтобы она умерла. Геолокация отправляется следующим сообщением, пока на экран, вместо капель дождя капают слезы. Коннор сжимается в комок, вместе с внутренностями.Кровь на губах, И чья, уже не важно.
Коннор продолжает захлебываться эмоциями, шепчет неразборчивые сожаления, выливает их, нервно кусает губы, невольно ощущая не только свою, но и ее соленую кровь. Кровь из аккуратных порезов, сделанных Им. Где-то внутри шевелится Конни, извивается червем, пытается снова вгрызаться в сознание. Напоминает о себе, заставляя на мгновения забыться Коннора, который внезапно оказывается так близко к таким же кроваво-красным, сочным губам светловолосой, проводит по ним языком. Парень не сразу замечает, не сразу понимает, что целует бессознательную девушку, измученную, истерзанную, почти убитую его руками. Коннор резко отшатывается, с ужасом смотря на безмолвно висящую Ричи, ощущая, как от извращенного поцелуя накатывает волна воспоминаний. Его воспоминаний.Вы выходные провели безумно эпатажно.
Конни продолжает шипеть глубоко внутри, а отголоски Его действий за последние дни вспыхивают сломанными картинками перед глазами, оставляя чувство ужасного дежавю. Коннор знает, что это не он тщательно продумывал каждую деталь плана. Не он расписывал все на желтых стикерах, которые потом сжег. Не он просил у знакомого Лео парня-санитара препарат, который затем не он вколол довершившейся ему девушке. Не Коннор Андерсон. Тот, кто это сделал, по-прежнему приглушенно усмехается в недрах сознания. Снова нетерпеливо ждет, чтобы в будущем попытаться завершить начатый, чертов проклятый Лунный сюжет, избавиться от страданий, что к Его сожалению не вышло сделать с первого дубля.Какое, к черту, «в будущем»? Какое «к сожалению»?
Коннор не может Ему этого позволить. Больше не может. Коннор знает, что Конни и дальше будет маячить внутренним призраком. Внутренним, все же существующим, кошмаром. Он смотрит на истерзанное тело Ричи и сожалеет об этом, сожалеет о сделанном Им. Коннор не позволит такого больше. Он возьмет все под контроль. Окончательно. И отчаянно пытается убедить себя в этом, но сам же в это не верит.В руке сжимаешь лезвие И смотришь в отражение.
Коннор поднимает нож, в одной руке все еще крепко сжимая телефон с непрочитанными отправленными им сообщениями, и смотрит в зеркальную холодную поверхность, переводя взгляд с ужасающего зрелища. Коннор нестабилен, он устал, он вглядывается в холодный металл, смотря на потрепанного, взъерошенного парня, смотрит в свои отзеркаленные глаза. И видит там Его, безумного, неуравновешенного, одержимого. Страдающего. Намного сильнее, чем страдала сегодня Она, Лунная. Коннор отгоняет навязчивый поток шипящих мыслей, думая о том, с каким извращенным, пугающе-тошнотворным удовольствием это лезвие резало светлую, нежную кожу. Его руками. Цепляется за эти мысли. Коннор, взвешивая в руке нож, взвешивает свои мысли, которые Конни постоянно спамит своими извращенными, больными идеями.И за тобой последнее дурацкое сражение. До самого печального, до самого победного конца.
Счет до двадцати восьми больше не выход. Никогда им не был. Это лишь самообман, который не помог. Так Его не уничтожить. Так Он не исчезнет. Коннор ошибся. Просчитался. Не справился. И теперь она пострадала по его вине. И теперь Коннор уверен, что есть только одно, единственно-верное, правильное решение.Она лучше всех Живущих и живых.
Коннор переводит взгляд на Ричи, любуется ее лицом, замечает подрагивающие ресницы, мурашки при порыве ветра за стенами здания. И все внутри воет, переворачивается заново. Он любил и любит ее. Внезапно, судорожно, порывисто. Запретно, тайно и невозможно. Он рад и одновременно ненавидит, что Судьба свела их в одной жизни. И он больше всего хотел защитить ее. Защитить от Него, от себя. Такую правильную, такую идеальную. Искреннюю, доверявшую ему, несмотря на их странные взаимоотношения. Лучшую. Коннор осторожно расстегивает металлические браслеты, тут же подхватывая ее тело, нежно слегка прижимая его к себе. Бережно, насколько позволяют ему сильно дрожащие руки, стараясь не трогать порезы, одевает ее в свою запасную одежду, осторожно уложив на диван. Замирает, едва дыша, горько-восхищенно отмечает, как прекрасно она смотрится в его синей толстовке. Эркер с почти-нимбом над головой. Целиком обнаженная. В его одежде. Его невероятная живая Богиня. Изуродованная Им, по его вине.От невоспитанных зрачков Ее не убежишь.
Больно. Очередное напоминание сожалениями, громкими извинениями рассыпается в воздухе, пока парень, сидя рядом с лежащей девушкой, сжимает ее холодную, замерзшую руку. Коннору кажется, что Ричи приходит в себя. Он чувствует на себе ее взгляд. Он видит ее распахнутые, удивленные глаза, в которых слишком много страха и боли. Он боится черных зрачков, в глубине которых теперь нет ни одной искры. Только сломанный лед, разбитые вдребезги осколки. Сломленность. Она изломана. И Коннор не перестает извиняться за это, крича слова в пустоту здания, кривясь от разрывающего сожаления, от чертовых режущих чувств к той, что отшатывается от него, хочет сбежать, сверкая остекленевшим взглядом. Сбежать от него. Ведь она даже ему больше не доверяет. Она теперь никому не доверится. Коннор знает, что ее искренность разбилась о кроваво-красные скалы собственной боли. Поданной с его, привычно-конноровской, усмешкой. Ричи и должна убегать. Это правильно. Но ни он, ни она не двигаются с места, а извинения также сыплются бушующим потоком. Ведь это все лишь иллюзия. Коннор смаргивает слезы, Коннор все еще сжимает руку девушки, что, скорее спасительно, лежит рядом с ним без сознания. Коннор пытается не захлебнуться в собственных эмоциях. В голове все снова смешивается, плывет, плавится.Ты так горишь своими мыслями о ней.
Конни все также продолжает грезить о чертовом сюжете. О ее страданиях, о ее блестящей крови. О ее стонах, тесном влагалище и податливом ротике. В один момент Коннор понимает, что Конни изнасиловал ее. Он, чертов Конни, что на кипящую злость парня лишь мерзко ухмыляется где-то глубоко внутри, скалится. Ведь сам Коннор до этого страшного момента даже ни разу не коснулся своего божественного идеала, той, которую так сильно любит, хотя до скрежета в зубах, до изможденности, хотел этого. И изоляция от нее ему совершенно ничем не помогла. Конни кошмарно смеется, издевательски напоминая об этом. Напоминая, что с момента появления Ричи Эркер прошлое неумолимо воскресло, и иначе быть не могло. Так глупо было надеяться, что он нормальный. Что все получится. Что все в порядке. Коннор хрипло и горько усмехается. Так глупо было верить в свой собственный контроль. Внутри сознания Конни также хрипло смеется. Издевается над ним. Подкидывает воспаленному сознанию пламенные картинки. Ричи Эркер, такая правильная, такая Ледяная Леди, на самом деле такая узенькая, такая горячая. Так хорошо стонет, так хорошо сосет. Тетушка никогда не сосала ему, а те, кто это делал, далеко не так хорошо справлялись, как паенька-заенька Ричи. Коннору хочется кричать, хочется вырвать с корнем эти мысли. Особенно когда они начинают перемежаться с алыми узорами созвездий, с ее такими реальными криками вместо стонов, с Его действиями в реальности. Кошмарными фантазиями. Наяву.Когда она уйдет, Твоя любовь ее согреет.
Коннор слышит, но пытается не слушать, как темное, странное нечто внутри твердит, что Лунная умрет. Избавит Его от страданий. Отдаст Коннору все свое тепло, как он хотел, Конни знает. Все свои эмоции. А они вместе согреют ее правильной любовью, их пламенными, такими горячими, желаниями. Стоит лишь ему завершить начатое. Стоит лишь ей уйти, исчезнуть. Умереть.Какое, к черту, «в будущем»? Какое «к сожалению»?
Коннор зажимает голову руками, корчась на полу, и, стоит Ричи измученно дернуться в бессознательном сне, случайно задевая парня рукой, он резко обрывает топящий поток затягивающих, триггерных мыслей, обрывая Конни любое желанное для Него будущее. Он больше не сделает этого. Коннор не позволит. Как бы больно, как бы отчаянно это ни было. Видеть ее героиней чертового существующего Его Лунного сюжета – в миллионы созвездий больнее.В руке сжимаешь лезвие Напротив отражения.
И другого выхода никогда и не было. Изначально. Зря он боялся, зря он бегал от этого. Это было глупо. Его прошлое всегда бы нагнало его. И уничтожило. Но он придет к нему сам. Коннор смотрит в черное зеркало экрана телефона, который крепко сжимает рукой, спрятавшись в старой ржавой брошенной, как и все остальное здесь, ванне, наполненной ледяным ливнем. И теперь он абсолютно уверен в исходе. Только один, действительно верный, правильный, выход.И за тобой последнее дурацкое сражение. До самого печального, до самого победного...
Коннор видит в отзеркаленном взгляде карих глаз ту слишком знакомую усмешку, а в расширенных скачущих зрачках – неприкрытую панику. Озлобленное безумие. Свою нестабильность и неуравновешенность. Доказательство того, что он далек от нормальности. Никогда таким не был. Тетушка была права. Тетушка хотела, чтобы он был таким. Она добилась своего. И есть только один способ от этого избавиться. Коннор слышит, как хрипло Конни, вместе с его сознанием, пытается отговорить его. Борется за иной исход. Это бесполезно. Другого пути нет. Нужно только решится.Какое, к черту, «в будущем»? Какое «к сожалению»?
У них не может быть будущего. Коннор слишком отчетливо видит в отзеркаленной черноте дальнейший исход событий. Конни в его зрачках наигранно выплевывает сожаления в надежде вернуть контроль. Все исправить. Все закончить. Сотканный из тонких паутинок страха, Он продолжает сверкать безумной ухмылкой, отчаянно продолжает путать мысли, ослепляя кислотными мыслями, картинками прошлого, кровавыми фантазиями. Коннору тоже страшно. Конни не верит его решению.В руке сжимаешь лезвие, И смотришь с удивлением.
Конни не верит, что держит тот самый нож. Не хочет верить, что этот нож снова причинит ему вред. Не Лунной. И даже не от руки тетушки. От его собственной. Конни приглушенно хнычет, ощущая собственную беспомощность. Снова. Как тогда. Как в прошлом. От которого они оба так хотели сбежать. Все не так. Совершенно не так. Конни не верит, что он на это решится. Нет. Коннор трус, наивный трус, который предпочел притвориться нормальным. Предпочел забыть обо всем, сделать вид, что его, Конни, не было. Его страданий не было. Чертов Коннор аннулировал их, обесценил. Маленький наивный мальчик, который побоялся и не смог уничтожить часть себя. Который боялся сопротивляться. Боялся сделать все необходимое для их освобождения. Глупец, не позволявший Конни помочь ему, правильно, истинно, помочь. Разрешавший только терпеть. Конни удивлен и растерян. Конни хочет выбросить чертово, больно-знакомое его коже лезвие. Но он не может. Он не может пошевелиться. Лишь теряет с каждой секундой свою усмешку, превращая ее в оскал. Не верит. Смотрит, как закатывается рукав на левой руке, как сжимается и разжимается кулак. Не верит, но пульсирует головной болью в черепной коробке. Коннор снова считает до двадцати восьми.И вот оно, последнее дурацкое сражение До самого печального, до самого победного конца.
Коннор твердо проводит лезвием по вене. Глубоко. Вверх от запястья. Почти до локтевого сгиба. Он чувствует боль, которую так привык чувствовать Конни. Они оба чувствуют, как влажнеет рука, покрываясь, обволакиваясь теплой, почти горячей кровью. Коннор с победной усмешкой расслабляет обе руки. С трепетом ужаса, с накатывающей тошнотой и колющим отчаянием, смотрит на то, как левая стремительно заливается венозным цветом. Нож с гулким стуком выскальзывает из пальцев другой. Коннор, слегка неловко ероша правой рукой себе волосы, вдыхая и выдыхая, начиная свой успокаивающий счет заново, откидывает голову на бортик ванны, устремляя свой взгляд в серый бетонный потолок. Слушая, как где-то внутри Конни вопит в агонии. Или безумной радости. Коннор не может разобрать. Коннору, в общем-то, все равно. Теперь все равно.До самого печального, до самого победного конца.
Коннор лишь знает, что жизнь будет медленно уходить из него, вместе с алой кровью. Растворяться в дождевой воде, скопившейся в старой, кем-то брошенной ванне, такой же оставленной, окровавленной, уставшей, какими когда-то стали они. Растворяться вместе с ними. Долгожданное избавление Конни. Победа Коннора над своим прошлым. Завершение Лунного сюжета. Но только другой ценой. Коннор ощущает на немеющих губах странно-облегченную слабую усмешку. Единственно-верный выход.