1
Лидия проснулась ранним утром от кряхтения дочки, раздавшегося над самым её ухом. Повернув голову в её сторону, женщина едва не подскочила на кровати — как оказалось, они с ребенком были здесь не одни — рядом с ними крепко спал в домашнем халате… Николай Дорошенко. — Но как он здесь оказался? Смутно вспомнился их вечерний разговор за столом, потом её бесконечные попытки успокоить капризничавшую Викторию, вот Николай забирает у неё ребенка… и всё, дальше полный провал в памяти. «Как он мог здесь остаться? Неужели у них что-то было этой ночью? Нет, у меня точно ни на что не было сил…» — рассуждала про себя Лидия, глядя на жадно припавшую к груди малышку. Как оказалось, наблюдала за этой картиной не одна она — взглянув ещё раз на Николя, она успела заметить, как он поспешно прикрывает глаза, делая вид, что крепко спит. — Как… Вы ещё и притворяетесь! — возмущению Лидии не было предела, она поспешно набросила на себя халат. — И тебе доброе утро, дорогая, — похоже, молодой человек твердо решил с утра ее взбесить. — Не хотелось нарушать такую милую идиллию. «Ничего себя идиллия — проснуться утром с мужчиной, абсолютно не помня, как уснула с ним накануне! — подумала про себя Лидди. — Впрочем, Николя традиционно издевается, и как я вчера только могла поверить в какую-то серьезность его намерений!» — Прости, Виктория начинала сильно плакать, стоило мне попытаться унести ее в другую комнату, или уйти самому, оставив её с тобой. Вот, как видишь — пришлось приспосабливаться… — Ей три дня от роду, и она уже решает, кому и где спать, — Лидия чувствовала, что мозг её закипает, и дочка тотчас отреагировала на эмоциональную вспышку матери единственным доступным ей способом — все снова услышали её знакомый громкий плач. — Ну, не надо злиться, тем более не могу сказать, чтобы мне что-то не понравилось, — в голосе Николая послышалось традиционное ехидство. Лидия в ответ запустила в него подушкой. — Все-все, уже ухожу… Так и знал, что это будет небезопасно для жизни…***
За завтраком Лидия старалась вести себя как ни в чем не бывало. — Я очень благодарна Вам за помощь, — тон ее был сдержанно-прохладным. — Но, я хотела бы предупредить, что все это не даёт Вам повода что-то придумывать насчёт нас. — Я понял — то, что мы провели вместе эту ночь — на самом деле ничего не значит. Мало ли, с кем не бывает, — откровенно насмешничал мужчина. «Господи, ну почему больше всего на свете хочется его убить!» — Лидия едва сдерживала себя, чтобы снова чем-нибудь в него не запустить, но вслух произнесла только: — Думаю, мы друг друга поняли. Я всё-таки с самого утра направила письмо управляющему и сегодня к полудню планирую встретиться с ним в мануфактуре. — Бедняга управляющий. Представляю его состояние после вчерашнего праздничного вечера. — Ничего, переживет, я ему за это хорошо плачу. Викторию я беру с собой — она тут без меня всех на уши поднимет. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — только и смог вздохнуть Николай.***
— Доброго дня, какие на сегодня есть новости о результатах инспекции? — с этими словами Лидия входила в кабинет управляющего мануфактурой. Ее талия была туго затянута в корсет, и людям, не видевшим её за несколько дней до этого, сложно было бы понять, что она совсем недавно родила ребенка. Сейчас Лидии удалось оставить спящую дочку со служанкой в одной из комнат поблизости, благо, признаков беспокойства та пока не проявляла. — Рад Вас видеть в добром здравии, Лидия Ивановна, но самому порадовать Вас, увы, нечем, — вид у управляющего был, в самом деле, немного потрепанным. — В основном, все владельцы питейных заведений, стараясь получить побольше прибыли, берут у поставщиков самые дешёвые напитки, естественно, у них имеются проблемы с качеством. Ещё и самогоноварением многие из них сами баловались… — А по нашей мануфактуре что-нибудь есть? — Я направил своих людей по заведениям, где были установлены факты смертей, не считаясь с расходами, но там столько всего наворочено, что уже никто ничего не скажет наверняка, под подозрением остаются все. Одно можно сказать точно — в основном пили там сверх всякой меры. И ещё — сейчас там активно работают люди из инспекции. Стараются не светиться, но птицу видно по полёту. Вроде как по их указанию даже мертвецов выкапывать будут, — и управляющий тихонько перекрестился. — Да, этого только не хватало. Но, если за всем этим здесь стоит Юрий Абрамович Хейфец, не пробовали ли пообщаться с ним самим? Неужели его совсем ничем невозможно зацепить? — Все дело в том, Лидия Ивановна, что он сам непосредственно в заведениях ни разу не появлялся… Ещё говорят, что его практически невозможно подкупить, а кто пытался — был сурово наказан. — А где он остановился в Киеве, узнать не пытались? — Не дошли руки, простите, у всех же праздник. — Да, понимаю, в питейных заведениях праздновать как-то привычнее. Ее возмущенную тираду прервал стук в дверь кабинета. Лидия не поверила своим глазам — за дверью стоял только что обсуждавшийся ими Юрий Абрамович Хейфец. «На ловца и зверь бежит», — мелькнуло у нее в голове. — Доброго дня Вам, уважаемые, — за приветствием последовал трацидионный поцелуй женской руки. — Честно говоря, не ожидал, что сегодня кто-то работает в этом городе, но в прошлый раз наш разговор не состоялся по объективным причинам. Рад, что Вас уже можно поздравить, госпожа Шеффер, и надеюсь, в ближайшие дни Вы сможете уделить мне время для серьезного разговора. — Конечно же, беседа с умным человеком — это всегда приятно. Я с удовольствием пообщаюсь с Вами прямо сейчас, если Вы, конечно же, не против, — Лидия прекрасно осознавала воздействие своей улыбки, и сейчас беззастенчиво пользовалась этим. — Но для начала я бы хотела попросить пана управляющего принести нам документы по нашей мануфактуре, мне кажется, что они будут не лишними в нашем разговоре. Когда управляющий, поклонившись, вышел из кабинета, женщина пристально посмотрела на инспектора. — Вы ведь не только о мануфактуре хотели поговорить, не так ли? Под этим взглядом Юрий Абрамович немного растерялся. — Вообще-то, да. Я хотел поговорить о моем отце, Абраме Самуиловиче. К сожалению, только вчера я узнал, что он умер более полугода назад, — глаза Лидии следили за ним, не отрываясь, но только хорошо знавший её человек мог увидеть в них тщательно скрываемую тревогу. Для остальных в них читалось лишь женское кокетство. — И ещё узнал о том, что Вы были его женой, — последние слова дались ему явно нелегко. — Я не буду Вас обманывать, будто бы обожал своего отца. Понимаете, я всю жизнь жил в Петербурге и не видел его много лет, можно сказать, совсем не знал его, как человека. И теперь узнать о том, что у него, оказывается, была семья… несколько неожиданно, согласитесь.Само собой разумеется, что я хотел бы побольше узнать об отце — чем он занимался, как жил, от чего, в конце концов, умер?.. Лидия при этих словах напряглась и вся обратилась в слух, решив, что говорить сама она будет только в крайнем случае. С одной стороны, то, что она услышала только что, в значительной мере облегчало ее нынешнеее положение, но с другой — она понимала, что сейчас, как никогда, придется балансировать по краю. — Наверняка обо мне он Вам также ничего не говорил. Обстоятельства моего появления на свет вряд ли стали бы поводом для его гордости. В любом случае, факт своего отцовства он признал, я ношу его фамилию и отчество. И не буду кривить душой, раз уж теперь отца нет с нами и меня привели сюда дела службы — я заинтересован поскорее решить все вопросы, связанные с наследством. Если я правильно понял господина нотариуса, Вы ничего не делали для того, чтобы его принять? Лидия замялась. — Я понимаю, в это трудно поверить, но я выходила замуж не за его деньги, как видите, я вполне сама могу себя обеспечить. Общность интересов иногда важнее всего прочего. — Я понимаю Вас, ещё раз простите, что мой вопрос затронул личное… Но я всё же хотел попросить Вас съездить со мной на оглашение завещания отца. «Кажется, бурю пока пронесло, молодого человека предсказуемо в первую очередь интересуют деньги»… — Я уже сказала, что и без денег Абрама Самуиловича ни в чем не нуждаюсь. Но, раз Вы меня просите — разумеется, я не могу Вам отказать, — Лидия вновь кокетливо улыбнулась, в голосе ее слышалось явное облегчение. — Я рад, что мы с Вами благополучно договорились, Лидия Ивановна. — Поверьте, споры о наследстве точно не входят в мои планы. Мне важнее спокойно продолжать работу мануфактуры. Вы ведь уже можете чем-то порадовать — как идёт выполнение Вашей миссии здесь? — не удержалась она от больше всего на свете интересовавшего ее сейчас вопроса. — К сожалению, пока не могу сказать ничего конкретного, все очень сложно… Я уже побывал на части мануфактур, но предстоит ещё много работы. Большего я не имею права пока говорить. — Что ж, как никто другой понимаю Вас, настолько важна для каждого его работа, и не буду мешать Вам ее делать, — Лидия поднялась с кресла — из коридора уже слышался знакомый детский плач. — Похоже, мне надо будет отлучиться. Располагайтесь, пан Хейфец, сейчас Вам принесут необходимые документы. — Подождите, Лидия Ивановна, получается, что несколько дней назад у меня появился единокровный… брат? — Сестра, — Лидия слегка улыбнулась. — Именно она сейчас срочно требует меня к себе. — Надеюсь, Вы позволите мне ее увидеть? — Безусловно, Юрий Абрамович. А сейчас ещё раз прошу меня простить… Похоже, контакт с «тем самым грозным Хейфецем» ей кое-как удалось наладить. «Что ж, уже неплохо, — улыбнулась про себя Лидия. — А что будет дальше — жизнь покажет».***
Покончив с делами, Лидия возвращалась в дом Николая Дорошенко. Вообще-то после предшествующих событий она всерьез подумывала всё-таки заняться поисками арендного дома — уж очень двусмысленным было ее положение у Николя, да и его поведение вполне можно было назвать таким же. Но это требовало времени, а именно его у Лидии сейчас не было совсем — Виктория и дела мануфактуры забирали ее всю без остатка. К тому же она опасалась пока оставаться одной с малышкой — недавние роды время от времени отзывались довольно сильными болями, она побаивалась остаться совсем без помощи, если боль вдруг заявит о себе в полную силу. Вот и сейчас ей явно требовалось отлежаться — полдня на ногах давали о себе знать. Но, что немало удивляло саму Лидию — несмотря ни на что, возвращаться в дом молодого человека ей было неожиданно приятно. «Иногда бывает достаточно знать, что о тебе позаботятся и разделят твои проблемы, чтобы не чувствовать себя где-то чужой»… Это у Николая получалось неплохо. — Ты рано, надеюсь, все хорошо? — Я виделась с Хейфецем, — коротко обронила она. — Надеюсь, не с тем, который якобы был твоим мужем? Лидия гневно сверкнула глазами: — Вы полагаете шутки в этой ситуации уместными? Хорошо, я говорила с инспектором Юрием Абрамовичем Хейфецем. Он хочет, чтобы я поехала с ним на оглашение завещания. — Так съезди, разве это сложно? — Сложно говорить о человеке, которого никогда не видела, как о собственном муже. Он спрашивал меня, каким был его отец, от чего он умер. А я ничего этого не знаю, мне совсем нечего ему ответить! — Подожди, но ведь, получается, что он и сам практически ничего о нём не знает, иначе не спрашивал бы. Но естественно, чем меньше конкретной информации ты будешь сообщать, тем лучше. — Я все понимаю, Николя. Просто, если честно — иногда мне самой страшно от того, что приходится делать. Пожалуй, впервые за долгое время общения с Лидией Николай отчётливо услышал в ее голосе нотки страха. — Ничего не надо бояться. Он решит все вопросы и уедет в свой Петербург, чтобы никогда больше не появляться в твоей жизни. Пойдем, я лучше покажу тебе что-то. Зайдя к ней в спальню, где устроились Лидия с малышкой, он указал рукой на маленькую деревянную кроватку, стоявшую в изголовье большой. Она была на полозьях, похожих на санные, и позволявших укачивать ребенка, не поднимаясь с кровати. — Вот, смотри, что я сегодня купил… Надеюсь, Виктории понравится здесь спать. Лидия растроганно улыбнулась — такая забота не могла оставить ее равнодушной. Удивительно, но ему удалось угодить и привереде Виктории, которая прекрасно уснула на своем новом месте.2
«Я, Хейфец Абрам Самуилович, находясь в здравом уме и ясной памяти, завещаю все принадлежащее мне имущество — поместье в Ирпене, дом в Киеве, оборотные товары, лавки и капиталы на счетах в имперских и швейцарских банках моему единственному сыну Хейфецу Юрию Абрамовичу»… — голос нотариуса был на редкость монотонным. Сам документ для нее интереса не представлял, но Лидия внимательно наблюдала, как по мере оглашения текста меняется выражение лица ее спутника, тревога на нем уступает место спокойствию. «Вот что бы Вы там мне не говорили, пан Хейфец, а во главе угла для Вас всегда будут стоять деньги, вопрос только в их количестве»… Впрочем, её этот вариант вполне устраивал. — Ну вот видите, Юрий Абрамович, Вы совершенно напрасно беспокоились. Теперь Вам осталось только оформить Вашу собственность, — когда они вместе выходили из киевской нотариальной палаты, Лидия тоже выглядела вполне довольной. — Но… как же так? — недоумевал Хейфец-младший. Несмотря на благополучное разрешение его собственных имущественных проблем, он ничего не понимал в ситуации, складывающейся у Лидии. — Ведь Вы и Ваша маленькая дочь оказались полностью лишенными наследства. Как такое могло произойти? — Видите ли, у нас с Вашим отцом были достаточно сложные отношения, — слегка запнулась женщина. — О будущем ребенке я узнала уже после смерти мужа… — Вот как! Думаю, зная об этом, отец поступил бы иначе. Интересная складывалась ситуация — когда каждый из них получал от своего положения желаемое, но при этом совершенно не верил в то, что и другую сторону все тоже более чем устраивает. И это настороженное недоверие было обоюдным. Они уже подъехали в экипаже к мануфактуре Шеффер, когда на входе в здание Лидия увидела знакомую женскую фигуру. — Ольга Платоновна! — окликнула не поверившая своим глазам женщина свою подругу, выходя из экипажа. — Лидди, милая, я приехала пораньше по делам своей мануфактуры и искала здесь тебя. Как же я рада тебя видеть! Подруги обнялись. — О, так тебя уже можно поздравить с рождением малыша? — Да, скоро имение познакомится с новой хозяйкой, ее зовут Викторией. Кстати, о знакомстве, хочу тебе представить пана Хейфеца Юрия Абрамовича, он из Петербурга, и всерьез занимается химией, — Лидия кивнула своему спутнику. — Моя подруга держит парфюмерную мануфактуру в Киеве. — Ольга Платоновна Червинская. — Рад знакомству, потрясен, что такие великолепные дамы сами ведут дела, да ещё в столь сложной области! — столичный житель умел был очень галантным. — Но, честно, ввегда был уверен, что наука химия — это не то, что интересует красивых женщин… — И совершенно напрасно были уверены! — дерзко вздернула подбородок задетая его словами за живое Ольга. — Это очень хорошо, но давайте все же продолжим нашу беседу в мануфактуре, — Лидии не надо было внимательно всматриваться, чтобы увидеть явный интерес этих двоих друг к другу. «Похоже, теперь пан Хейфец с гораздо меньшим вниманием будет изучать мои документы по мануфактуре", — улыбнулась она про себя.***
Лидия не просто оказалась права, она сама не ожидала, насколько права. Спустя некоторое время она сидела в кабинете с Викторией на руках, выслушивая положенное количество восхищений в адрес дочки от своей подруги, но довольно скоро почувствовала себя немного лишней в разговоре Ольги и Юрия, причём дело было не столько в его узкой тематике, сколько во взглядах, бросаемых этими двумя друг на друга… Лидия слишком хорошо понимала, что подобные взгляды у людей, едва познакомившихся между собой, могут означать лишь крайнюю заинтересованность в продолжении этого самого знакомства. Более того, его продолжение обещало быть интересным и многообещающим. «Вот уж действительно — между ними химия во всех смыслах. Похоже, об инспекции мануфактур пану Хейфецу теперь будет в принципе некогда думать»… — Лидди, дорогая, ты не хочешь поехать с нами на обед в ресторацию? — вопрос Ольги застиг задумавшуюся женщину немного врасплох. — Нет-нет, Ольга, прошу меня простить, боюсь, малышка Виктория не позволит мне пока надолго отлучиться… «Вам явно будет интереснее пообедать вдвоем, главное — чтобы пан Хейфец не очень спешил возвращаться с этого обеда в мою мануфактуру»… Однако, по их разговору Лидия поняла, что после обеда оба собираются съездить на парфюмерную мануфактуру Ольги, так что о сегодняшнем возвращении проверяющего на предприятие к ней, Лидии, речи, похоже, не шло вообще. «Что ж, что ни делается — все к лучшему»… Кажется, теперь работать в мануфактуре должно стать полегче — в подобных делах пани Шеффер обычно не ошибалась.***
Прошло две недели с тех пор, как Лидия приехала в Киев. На мануфактуре действительно все стало спокойнее, и уже не требовалось ее ежедневное присутствие там. Однако Шеффер прекрасно понимала, что это сродни затишью перед бурей — все напряженно ожидали результатов затянувшейся инспекторской проверки. Все это время она жила в доме Николая Дорошенко. И, хотя ночами малышка по прежнему частенько устраивала всем «весёлую» жизнь, а хозяин дома порой доводил её до белого каления своеобразным чувством юмора, тем не менее, хотя бы попыток спать вне собственной спальни он больше не предпринимал и, положа руку на сердце, Лидии с дочкой жилось там вполне комфортно. В то утро ничто, казалось бы, не предвещало никаких неожиданностей. Лидия, занятая кормлением Виктории, не обратила внимания на остановившуюся у крыльца дома карету, в которой легко могла бы узнать транспорт семьи Дорошенко. Как была, в домашнем платье и с дочкой на руках, она спускалась в столовую, чтобы выпить с хозяином дома чашечку утреннего кофе, незаметно вошедшую у обоих в привычку. С уже почти собранным на службу Николаем она встретилась на лестнице. — Доброго утра, Лидия Ивановна! Викки снова спуску никому не дает? — Увы, а что делать?..- улыбнулась в ответ женщина, но ее улыбка получилась немного вымученной. — Идите-ка сюда, юная пани Виктория, -Николай тихонько взял свёрток с малышкой из рук матери. — Ну и где Ваше великосветское воспитание, которое позволяет Вам так себя вести? Такая милая мадмуазель, и столько проблем… Девочка, до этого слегка похныкивавшая, резко умолкла, заинтересованно прислушиваясь к звуку его голоса. Лидии было даже немного обидно — насколько эти двое интуитивно чувствовали и понимали друг друга. Ей уже не раз приходилось убеждаться, что именно Николя своим спокойным голосом в течение нескольких минут может прекратить любую истерику ее дочки. Обиднее всего было, что у самой Лидии на это порой уходил не один час. …Осторожно спускаясь по лестнице с малышкой на руках, Николай повернул голову на звук открывающейся входной двери и замер — в дом хозяйским шагом входила… его жена Елена.***
С первого взгляда на женщину было понятно, что ее настроение вряд ли можно назвать радужным. — Теперь я понимаю, какие дела месяцами держат тебя в Киеве, совсем не оставляя времени приехать домой! — голос Елены практически с порога сорвался на крик, она даже не посчитала нужным поздороваться. — Они настолько важны для тебя, что заставляют позабыть о семье, о чести и совести, да вообще обо всем на свете, не так ли? Потому что у этой купчихи, бесстыдно живущей в твоём доме, нет ни чести, ни совести, правду говорят о ней в уезде!.. И у тебя, выходит, тоже нет… — в ее голосе слышались слёзы. Лидия, до этой минуты молчавшая, наконец не выдержала: — В отношении человека, за которого Вы выходили замуж, Вам виднее, но я бы попросила Вас быть посдержаннее в оценках людям, которых Вы совсем не знаете! — в голосе ее явственно обозначился такой знакомый Николаю лёд, многих в уезде приводивший в дрожь. Она забрала из рук опешившего Николя снова закапризничавшую дочку и с гордо поднятой головой вышла из гостиной, оставив супругов Дорошенко наедине. — Может, объяснишь, зачем ты здесь? — наконец произнес Николай, когда смог хоть что-то сказать. — Я уже не знала, что мне делать, что думать и как жить, Николя!.. — Елену всю трясло, слезы лились по ее щекам— Оказаться посмешищем для всех в доме мужа, жить там с детьми, но без самого мужа… зачем ты привез меня и мальчишек туда, в Нежин, если сам не собирался с нами там жить? Твои родственники — прекрасные люди, но мне нужны не они, а ты! Я должна была сама увидеть истинную причину твоего поведения в последние месяцы, и я ее увидела, даже две… — Милая, выслушай меня, все не так, как ты себе думаешь! У меня действительно огромное количество дел на службе, а Лидия Ивановна… она приехала сюда по делам своей мануфактуры, она подруга моей сестры, в конце концов, мы выросли все вместе! Представь — ее муж умер, у нее родилась маленькая дочка, я не смог оставить ее в той ситуации, в какой она оказалась, Да и Натали бы мне такого не простила! — Нет-нет, я не хочу тебя слушать, потому что знаю, что снова тебе поверю! — Елена все ещё рыдала, но ее всхлипывания постепенно становились тише. — Тебя не было чуть ли не полгода, дети уже почти позабыли, как ты выглядишь, а теперь я застаю живущую в твоем доме другую женщину с ребенком! — Пани Шеффер живёт здесь всего две недели, это я пригласил ее приехать после рождения её дочери! Уж в равнодушии ты точно не сможешь меня упрекнуть! — Нет, нет, равнодушным ты никогда не был, только… к ней. Мне всегда казалось, что между тобой и Шеффер что-то есть, когда ты смотрел на неё, даже когда просто слышал о ней, у тебя становился совсем другой взгляд и голос… А вот к своей семье ты действительно равнодушен, я уже теперь не знаю, семья ли мы с тобой… Николай все ещё смотрел на жену сверху вниз, стоя на несколько ступеней лестницы выше нее. Он понимал, что может сейчас до хрипоты спорить, что-то доказывать, только… В какой-то момент у него полностью пропало желание бороться с настойчиво требовавшей от него ответа женой, с чувствами к своей семье и к Лидии, которые так непонятно перемешались в его душе, да и с самим собой тоже. Он просто устал от этой внутренней борьбы. — Знаешь, я все тебе уже сказал, и мне совершенно нечего добавить. Твоё дело — верить мне, или не верить. А сейчас прости — я опаздываю на службу… Аккуратно обойдя Елену, Николай Александрович набросил на плечи пальто и быстро вышел на улицу, хлопнув напоследок дверью. Елена с плачем опустилась прямо на ступеньки лестницы. Она так рвалась сюда, в Киев, так многое хотела выяснить в этом разговоре с мужем, что, оставив дома детей, буквально мчалась сюда на крыльях. Но результат у их разговора получился совсем не тот, на который она рассчитывала. Она не могла не осознавать, что в их отношениях с Николаем случился разлад, но никак не допонимала, что же могло послужить его причиной. Когда она переехала из Киева в Нежин после смерти своего первого мужа Коренева, её возлюбленный выглядел вполне счастливым. Одно время в их семье даже активно обсуждалась возможность его перевода на службу в Нежин, но тогда Елена сама убедила его в том, что это будет не лучшей идеей, так как напрочь лишит молодого человека перспектив карьерного роста, которые давала ему служба в столице губернии. Ради этого она готова была мириться с тем, что любимого супруга не будет с ней рядом постоянно, но он обещал наведываться к семье каждые выходные. «Наверное, если бы я с детьми осталась в Киеве — ничего подобного бы не произошло», — обвиняла себя Елена. — Конечно, за её связь с молодым любовником только ленивый не показывал на нее здесь пальцем, и ее желание сбежать от всего этого было вполне понятным, но, видимо, некоторые вещи были важнее репутации. «Например, чувства, — размышляла Елена — Только были ли они, эти самые чувства, у Николая в отношении нее?» Если раньше она без сомнения ответила бы на этот вопрос утвердительно, сейчас, анализируя поведение мужа, женщина все отчётливее понимала, что его притяжение к ней больше всего походило на срыв, вызванный желанием забыться, отвлечься от чего-то несоизмеримо более для него важного. И тогда ему не нужно было формального повода вроде какой-то ссоры, которую упорно искала в памяти и никак не находила Елена, чтобы объяснить неожиданное охлаждение к ней мужа. «Поэтому он и не захотел продолжать разговор, — говорила себе Елена. — Ему просто в итоге не важно, буду я с ним, или уеду. То, что для него на самом деле важно — у него уже есть здесь»… Ее размышления прервал истошный детский плач, заставивший женщину опомниться. Невольно в голову пришли мысли о ее собственных детях, оставленных в Нежине под опекой Натали и Дорошенко-старшего. Конечно, при такой заботе о них можно было не беспокоиться, но вот что будет с ними дальше, если участие Николая в их судьбе сведётся к минимуму?.. Ответа на этот вопрос Елена не знала, и это терзало ее не меньше, чем равнодушие мужа.3
Время шло, а детский плач все не умолкал… Не выдержав, Елена постучалась в двери гостевой спальни, занимаемой Лидией с дочкой. Увиденное немало удивило женщину. В комнате царил погром. Лидия одновременно пыталась успокоить надрывающуюся от плача на ее руках Викторию и запихнуть многочисленные вещи в большой дорожный чемодан, стоявший посреди спальни. Руки её при этом заметно вздрагивали. Малышке явно передавалась нервозное состояние матери, и успокаиваться она не собиралась. — Давайте, я подержу девочку, — повинуясь непонятному для нее порыву, робко предложила Дорошенко. Взгляд Лидии, брошенный на Елену, можно было бы назвать, мягко говоря, удивлённым. — Вам это зачем? — хрипловато спросила она. — Я тоже мать, просто хочу помочь. — Уже помогли, благодарю покорно, — саркастически ответила Лидия и попыталась положить дочку в кроватку, но та, словно почувствовав неладное, зашлась в новом приступе плача. — А впрочем… После секундного размышления Лидия всё же передала ей Викторию. Угомонить разошедшуюся крикунью оказалось не так-то просто, но в конце концов терпение Елены победило. — Несносный нрав, успокаивается у кого угодно, только не у меня, — горько усмехнулась Лидия. — Что делать, — философски заметила Елена. Поднявшаяся в ее душе злость на соперницу куда-то испарилась, уступая место опустошению. — Вы все же решили уехать? — спросила она, только чтобы не молчать. — А Вы бы как поступили на моём месте? — язвительность Лидии никуда не делась. — Не знаю, в этой ситуации мне, наверное, тоже лучше сейчас уйти отсюда. Я поеду в дом моего бывшего мужа. Николя сейчас нужно побыть одному и ещё раз хорошенько все обдумать, какой он видит свою дальнейшую жизнь, — Елена сама не понимала, что заставляет ее откровенничать с соперницей. — По моему, то, что он создал с Вами семью, уже четко говорит о его выборе. — Семья… Когда-то я тоже так думала. А сейчас вижу, что все это ничего не значит, когда речь идёт о настоящем чувстве. — Не знаю, Вам виднее, — Лидия постаралась вложить в эти слова максимум ироничного подтекста. — Понимаю, раз Вы так говорите, то наверняка знаете нашу историю. Что ж, пусть так. Но ещё я слишком хорошо знаю Николя, чтобы не видеть, как он Вас любит. — А Вы любите его. И кого из нас это сделало счастливым? Вас, меня, а может быть, самого Николя? — говорить спокойно у Лидии все равно не получалось, и от её громкого голоса опять заворочалась на руках у Елены уснувшая было Виктория. Женщина приложила палец к губам, и Лидия снова склонилась над чемоданом. — Любить за двоих, без взаимности всегда в два раза больнее, поверьте, — теперь боль слышалась уже в её голосе. — Именно поэтому мне сейчас нужно уйти. Меньше всего я хочу вмешиваться в вашу семью, я ведь предупреждала Николая Александровича, что в итоге так и будет! — То есть Вы… — Если это так важно для Вас услышать — снимала здесь арендную комнату. Уж поверьте, я сюда не напрашивалась. — Но Вам есть куда пойти с ребенком? Дом Коренева сейчас пустует… — Нет уж, спасибо, гостеприимством семьи Дорошенко я сыта по горло. В Киеве достаточно арендных домов… — с этими словами Лидия наконец захлопнула набитый вещами чемодан. — Пусть слуга отнесет его к экипажу. Как ни странно, мне хочется Вам пожелать, чтобы у Вас с Николаем Александровичем все наладилось. — Спасибо. Надеюсь, Вы меня простите за слова, сказанные о Вас в запале, там, в гостиной, — Елена протянула спящую девочку ее матери. — В каком то смысле я Вам даже благодарна, — в этот раз в улыбке Лидии не было насмешливости. — Давно надо было решить этот вопрос с переездом… Вскоре от дома Николая отъехал сначала экипаж с Лидией и ее маленькой Викторией, а почти сразу вслед за ними уехала карета Елены. Вечером пану Дорошенко — младшему предстояло вернуться в опустевший дом.***
Час спустя Лидия с малышкой на руках сидела в мануфактуре Ольги Платоновны Червинской за чашкой чая, благо, убаюканная дорожной тряской Виктория спала, что называется, «без задних ног». — Ты же понимаешь, что после приезда супруги Николая Александровича я не могла там больше оставаться, и теперь мне с Викки нужно срочно где-то подыскать арендный дом. По крайней мере, пока продолжается инспекция, я не смогу уехать из Киева… — Скажу тебе по секрету, инспекция может надолго затянуться… — Но почему? Юрий Абрамович на кого-то вышел в своем расследовании? Он нашел, откуда был некачественный алкоголь? Ну говори же, не томи… — мертвой хваткой вцепилась в подругу Лидия. — Нет, хотя одна из причин — затягивание всего, чего только можно, чиновничьей братией и полицейскими службами в том числе. Я не знаю подробностей, но он никак не может добиться эксгумации и повторного исследования захороненных трупов, все продвигается крайне медленно. А вторая — пан Хейфец и сам не слишком торопится, как оказалось, он совершенно не прочь задержаться в Киеве подольше. Глаза Ольги при ее последних словах подозрительно заблестели. — Так, и я, наверное, догадываюсь, что именно здесь задерживает ученого химика. Вернее, кто именно. — Ну, подумаешь, он захотел помочь мне провести кое-какие исследования в моей лаборатории при мануфактуре, на которые я без него никогда бы не решилась, — скромно опустила глаза Ольга. — Результатом может стать настоящий фурор, ты даже не представляешь, какой! Юрий Абрамович — гениальный химик, с ним так интересно общаться… — взгляд Ольги стал непередаваемо — мечтательным. — Так, я кажется, все больше начинаю понимать ситуацию, — хитро прищурилась Лидия. — Только вот не аукнется ли тебе этот большой интерес к ученому мужу, подружка? Ты не забыла, что в Червинке у тебя муж и сынишка, если что… — Лидди, моя дорогая, я все прекрасно понимаю, с Юрием Абрамовичем мы только коллеги по части химии. Согласись, в нашей глуши далеко не каждый день можно встретить настолько умного человека… — опять завела ту же самую песню Ольга. Слушая ее болтовню, Лидия чувствовала, что нынешнее состояние подруги подозрительно похоже на её собственные чувства, когда она, как ей тогда казалось, жить не могла без Алексея Косача. «Все это может очень грустно закончиться», — невольно думалось Лидии, хотя о плохом, разумеется, думать не хотелось. — Впрочем, Ольга все равно не успокоится, пока не набьет своих собственных шишек и, к сожалению, ни я, ни кто-либо другой это предотвратить не в силах»… — Лидди, а ведь у меня есть для тебя предложение! Когда я ушла из родительского дома, то выкупила небольшие апартаменты неподалеку от мануфактуры. Мы вполне можем там жить вместе с тобой и Викки. Правда, слуг у меня нет, только наемная приходящая домработница и она же кухарка. — Но мы тебя не стесним? — Что ты, я ведь там только ночую, все мое время проходит в мануфактуре. Впрочем, кому я рассказываю… — Ольга мелодично засмеялась. — Наоборот, будет веселей. Кстати, и до твоей мануфактуры Шеффер оттуда рукой подать… — Что ж, тогда, пожалуй, мы с Викторией воспользуемся твоим предложением, по крайней мере, пока я не найду что-то более подходящее. Надо будет написать в имение Захару, чтобы привез оттуда пару служанок порасторопнее. Единственное — ты даже не представляешь, насколько может стать «весело» в компании этой маленькой капризницы… — Ну, это как раз не страшно, я привыкла в имении к Сашеньке. — Что ж, потом не говори, что я тебя не предупреждала. Кстати, Викторию ещё не крестили, и, если ты захочешь стать ее крестной мамой… — Конечно, я с удовольствием, только заранее предупреди, когда все состоится, сама видишь, как трудно бывает у меня со временем. — Вот тут не знаю, — вздохнула Лидди. — Дело в том, что после произошедшего я вряд ли скоро смогу поговорить об этом с Николаем Александровичем, и смогу ли вообще. А ведь я именно его вижу в роли ее крёстного отца. — Так, Лидди, кажется, мы подошли к самому интересному моменту. Тебе ведь не надо объяснять, что он себя видит совсем в другой роли в отношении вас? «Да, только, судя по тому, что он сегодня говорил своей жене, вряд ли у него хватит смелости прилюдно в этом признаться. Да, в принципе, не очень-то и хотелось…» Не желая продолжать эту щекотливую для нее тему, Лидия лишь многозначительно промолчала, предоставив подруге самой думать об этом, что посчитает нужным. Что-что, а сохранять недосказанность пани Шеффер умела, даже если не досказывала что-то самой себе.***
Настроение Николя весь день было просто никудышным, рабочие вопросы просто «не шли в голову». Неожиданное утреннее появление Елены перевернуло только-только устоявшуюся было действительность, где с ним рядом были Лидия и крошечная Викки, которых так хотелось любить и заботиться о них. Одна только мысль о том, что они ждут его дома, заставляла Николя каждый вечер спешить туда со службы, невзирая ни на какие срочные дела. Казалось, это и было для него настоящим счастьем. Даже всегда холодная Лидия начала в последнее время как будто оттаивать, не воспринимая «в штыки» каждую его реплику, а с теплотой глядя на то, как он возится с Викторией. Уже ради одного такого взгляда Николай готов был часами не спускать кроху с рук. При виде этой уменьшенной копии любимой женщины он просто таял, находя милым даже ее неуёмное своенравие и крикливость. И нередко ему удавалось ладить с малышкой ничуть не хуже матери. И вот в один момент все рухнуло. Внезапный приезд Елены, ее слова, сказанные в адрес Лидии… Николай знал, что его любимая не из тех, кто легко все простит и забудет, тем более если ее что-то оскорбило. И сейчас он ругал себя последними словами за то, что утром не использовал представившуюся ему возможность и не сказал Елене то, что давно должен был… Он снова не смог. И тем самым, похоже, окончательно разрушил призрачное взаимопонимание, с таким трудом достигнутое им с Лидией и всякую надежду на то, что они всё-таки станут ближе друг к другу. Сейчас он готов был вести себя совершенно иначе, наконец откровенно поговорив с женой и разрубив этот гордиев узел раз и навсегда. С этими мыслями Дорошенко — младший спешил домой, теша себя надеждой, что ещё есть шанс все исправить. Но его собственный дом встречал его странной тишиной, навевавшей нехорошие мысли. Николай в волнении взбежал через три ступени по лестнице, постучал в дверь спальни, которую занимала Лидия с дочкой. — Лидди, милая, я хочу серьезно с тобой поговорить! Но ответом ему была все та же тишина… Толкнув дверь, Николай в оцепенении остановился — с такой любовью выбранная им детская кроватка стояла сиротливо- пустая, постель не была даже примята. — Лидия… Она не оставила ему ни письма, ни даже записки, просто в очередной раз исчезнув из его жизни. Зато на своем рабочем столе он обнаружил записку от Елены. «Считаю, что после всего случившегося сегодня тебе необходимо ещё раз все хорошенько обдумать и принять в итоге самое верное для себя решение, оставшись честным перед обществом и перед самим собой. Когда будет нужно, найдешь меня в доме Коренева». Николай без сил опустился в кресло. Решимость действовать снова оставила его. Нет-нет, сегодня он никого не будет искать. Уж лучше заглянуть в более веселое место… Через полчаса Николай заходил в дом мадам Макаровой, куда, казалось бы, давно позабыл дорогу после гибели своего друга Андрея Жадана. Когда к нему, узнав давнего клиента, подошла сама мадам, он попросил ее принести для него чего-нибудь покрепче. Разливая содержимое бутылки в рюмки, Николай невольно остановил взгляд на яркой этикетке сувенирной водочной бутылки. «Видно, и здесь мне не судьба отыскать покой и забыть о виновнице всех моих проблем»…- пронеслась в голове мысль. На этикетке красовалась гравировка мануфактуры Шеффер… — Уберите это, прошу Вас! — Николай был готов взорваться от возмущения. Мадам Макарова, привыкшая к разным капризам клиентов, молча забрала со стола бутылку. — Не могу ее видеть везде… Это все она! — Вы правы, молодой человек, все напасти человечества — от водки. Мало кто может найти спасение на дне стакана. Вот только если бы все так думали, такие заведения, как моё, давно бы опустели. — Правильно, Вы действительно мудрая женщина… Принесите мне лучше французского коньяку. Он пил, казалось, не пьянея, пытаясь прогнать от себя яркий образ, преследовавший его, как наваждение. Он видел Лидию в каждой из окруживших его девушек мадам, и, щедро угощая их коньяком, то просил прощения, то горестно проклинал свою нелегкую судьбу, которую она, по его словам, бездумно и жестоко сломала. С каждым выпитым бокалом ему ненадолго становилось легче… Прошло немало времени, прежде чем Николя, сдавшись, уснул прямо в гостиной у мадам, опершись руками о подлокотник кресла и уронив на них голову. — Ох, всех девочек замучил своим раскаянием. Что мог натворить этот солидный молодой человек? Он такой благочестивый и милый с виду! — тихонько шептались между собой девушки. — Вина дорогого нам не жалел, да уединяться в номерах не спешил. — Все купчиху какую-то поминал, да о проклятьи талдычил… Кто мог проклясть такого душку? — Ладно вам болтать, работа не ждёт! — прикрикнула на разговорившихся девушек мадам Макарова. Надо бы дорогого клиента домой доставить, вопрос только — куда? Разве его самого сейчас доспросишься? Впрочем, Андрей Андреевич когда то представлял этого молодого человека как помощника какого-то высокопоставленного лица… Точно, помощника вице-губернатора Киева Коренева, царствие ему небесное. В любом случае, он был вхож в его дом, и по крайней мере, слуги должны его знать. Крикнув слугу, мадам поручила ему отвезти перебравшего господина к дому вице-губернатора и расспросить на месте слуг о том, где, собственно, проживает его помощник Николай Александрович Дорошенко.4
Дверь на звонок открыла молодая женщина, судя по дорогому наряду и тщательно уложенной прическе, явно не относившаяся к слугам. Если бы Николай выпил хотя бы вполовину меньше, он бы, безусловно, узнал свою собственную жену Елену. Но молодой человек держался на ногах только благодаря поддержке его с обеих сторон широкоплечими крепкими слугами мадам Макаровой, и вряд ли мог кого-то узнать. — Добрый вечер, пани! Простите, мы только кое-что хотели узнать, — вежливо обратился слуга к женщине. Голубые глаза ее расширились от удивления. — Николя?.. — Этот молодой человек проживает здесь? — Нет… То есть да… — наконец сориентировалась Елена. — Это мой муж. Спасибо, что привели его сюда… И, обняв Николая за плечи, она помогла ему пройти в дом. — Похоже, молодому человеку будет, в чем каяться, — усмехнулся слуга, когда они уже садились в карету. — Такое положение в обществе, дом, жена — красавица, а он по борделям пьянствует! — Наше дело молчать, сам понимаешь. Господа сами разберутся… — оборвал его второй слуга, бывший явно старше и опытнее.***
Елене стоило немалых усилий кое-как довести почти бессознательного мужа до дивана в гостиной, тому, похоже, было уже все равно, на какую горизонтальную поверхность опуститься, даже пол его более чем устраивал. Слуг в большом доме, где она когда- то жила с Кореневым, практически не было — только пожилой лакей поддерживал дома общий порядок, да где-то наверху была личная служанка Елены, привезённая ею сегодня из поместья в Киев. Но женщина стыдилась просить кого-то о помощи в этом щекотливом деле — меньше всего ей хотелось, чтобы ее мужа в таком виде наблюдали много людей. Достаточно было и того, что она проплакала весь день с момента своего приезда от Николая. И разумеется, она никак не ждала его так скоро, да ещё в таком виде. «Но что делать, в любом случае, то, что он приехал именно ко мне, о многом говорит… Разумеется, все разговоры будут отложены на утро — какой сейчас с них толк!» С этими мыслями она с трудом уложила мужа на мягкий диван, подложив ему под голову подушку, потом, отправившись в спальню, вернулась оттуда с шерстяным пледом. Набросив его на казавшегося спящим Николая, она задумчиво присела рядом и тут услышала его невнятное бормотание. — Что, милый? — с готовностью склонилась женщина к самому лицу мужа. — Ты так заботишься обо мне. Я счастлив, что ты теперь рядом со мной, — язык Николая не слишком его слушался, и смысл произносимых им слов Елена улавливала с большим трудом. — Только с тобой я понял, что значит жить по настоящему… Все другие ничего не значат. У Елены на глаза невольно навернулись слезы — ради того, чтобы услышать от своего любимого эти заветные слова, она готова была на многое. Она положила свои руки на лицо мужа, ласково погладила его по вьющимся волосам… — Родной мой, Николя… Я счастлива, что ты наконец все решил для себя, что ты теперь здесь, со мной… Николай, словно не слыша ее слов, продолжал тихо что-то шептать. Елена вновь склонилась к нему, прислушиваясь. — Тебя послало мне небо… Или преисподняя. Ты мое испытание, мой рок, сама моя жизнь. Моя единственная любовь с самого детства… Моя Лидия… Елена со стоном сдавила себе руками виски… Все, сказанное ее мужем сейчас, увы относилось не к ней. Как ни парадоксально, но именно его нынешнеее состояние помогло ему быть откровенным в том, что он столько времени не решался высказать, а ей — услышать всю правду о его чувствах. Но как ей теперь с ней жить, с этой самой правдой?..***
Лидия действительно практически не видела свою подругу, хотя жила в ее апартаментах уже довольно продолжительное время. Ольга Платоновна появляясь обычно совсем поздно, когда, Лидия, намаявшись с вечно капризничающей дочкой, уже без сил засыпала. По утрам подруги пересекались ненадолго, пили вместе кофе, после чего Ольга вихрем уносилась по своим делам. Лидия без поездок в мануфактуру тоже не обходилась, но все зависело от новостей, приходивших ей в записках управляющего. После того, как Захар привез из имения двоих служанок, Лидия хотя бы могла спокойно отлучаться из дома на несколько часов, отвлекаясь тем самым от домашних забот и грустных мыслей. Но даже себе она не могла признаться, что эти мысли все чаще были… о Николя. Хотя она не видела его и ничего не слышала о нем с самого отъезда из его дома, сомнения в том, что, уехав оттуда, она тогда поступила правильно, все чаще одолевали ее. Вряд ли женщина смогла бы признаться в том, как ей порой не хватает его заботливого отношения и даже его острых реплик, которые чаще улучшали ее настроение, чем портили его. Она сама не понимала себя до конца — была ли это только благодарность за заботу, или её притягивало к мужчине что-то большее. Впрочем, в чем она была солидарна с его женой Еленой, так это в том, что Николай должен был решить всё для себя сам. И она не собиралась никак на него воздействовать… В последнее время Ольга перестала появляться и вечерами, отговариваясь опытами в лаборатории, требовавшими времени. Она могла заявиться чуть ли не под утро, чтобы привести себя в порядок, либо вообще исчезнуть на несколько дней. Лидии несложно было догадаться, о каких «опытах» шла речь, особенно увидев однажды из окна, как Ольга страстно целуется с Хейфецем-младшим у экипажа… Но вызывать подругу на откровенность Лидия не считая нужным, справедливо полагая, что «захочет — поделится сама», и по себе зная, как нелегко бывает откровенничать с кем-то о своих сердечных делах. Но однажды этот разговор у них все же произошел. Под утро Лидия проснулась от стука входной двери. Подняв голову, взглянула на часы — они показывали полшестого утра. — Ольга, ты? Подруга заглянула к ней в комнату. Вид у нее был взбудораженный. — Тише, Викторию не разбуди. Полночи с ней веселились… Ты, я смотрю, тоже не сны смотрела… Ольга присела на край лидиной кровати, на губах ее блуждала лёгкая полуулыбка, глаза выглядели затуманенными. — Лидди, я кажется… — Так, похоже, кажется не только тебе… Рассказывай. Впрочем, ещё не услышав от подруги ни единого слова, она прекрасно понимала, о чем, или, вернее, о ком пойдет речь. — Он такой… — Самый лучший? — Откуда ты знаешь? Впрочем, ты просто смеёшься надо мной, холодная и циничная особа! — Ольга шутливо толкнула подругу. — Ну вот, по крайней мере, так к тебе возвращается способность здраво соображать, — улыбнулась Лидия. — Не скажи, я эту способность никогда не теряла. Вернее, я так думала… до сегодняшнего дня. — А сегодня? — Сегодня все изменилось. Я, кажется, теряю не только эту способность, но и голову вместе с ней. Я все понимаю, как это выглядит со стороны, но ничего не могу с собой поделать. Да и не хочу, если уж честно. — То есть твой статус замужней дамы, Петр Иванович и Сашенька в Червинке — все это ничего не значит? Мне казалось, у тебя к нему было чувство… — Мне тоже… казалось. Но это лишь чувство благодарности за поддержку, которую он оказал мне в трудную минуту. В тот момент я в ней действительно очень нуждалась. Наверное, что-то похожее я испытывала к Андрею Андреевичу, когда он с готовностью брался решать все мои проблемы. К тому же его участие избавляло меня от брака с человеком, которого выбрал для меня папА… Пойми, такую благодарность нелегко бывает отличить от чего-то большего. «И ведь она права, как никогда», — вынуждена была признать Лидия, которой невольно пришла в голову ее собственная ситуация с Николя. — Много слов, милая Ольга… Скажи-ка лучше — Юрия Абрамовича ты любишь? Подруга опустила голову. — Очень похоже. Мне неважно, что обо мне будут думать и говорить. Его мысли — это продолжение моих собственных мыслей, его мечты — это мои мечты. Мы с ним дышим одним воздухом. Он как будто вторая половинка меня самой, понимаешь? Что это, если не любовь? «Могу себе представить, чем вы оба надышались сегодня в своей лаборатории», — чуть было не сьязвила Лидия, но вовремя прикусила язык. Терять доверие подруги ей не хотелось. А любовь… Когда-то и ей самой казалось, что она существует. Сейчас для нее стояло на первом месте здравомыслие. «Главное, чтобы господин Хейфец был достойным ее чувства. Но тут каждый должен дойти до всего сам, чужие советы в этом вопросе ещё никому не пригождались. Впрочем, чему я могу ее научить, когда самой похвастаться нечем», — вздохнула она, вспомнив Натали Дорошенко перед свадьбой с Григорием, да и себя саму всего пару лет назад. Поэтому на эмоциональные слова подруги Лидия только вздохнула: — Ты все равно поступишь по своему, что бы я тебе сейчас не сказала, ведь так? Ольга кивнула. — Тогда просто постарайся быть счастливой, не оборачиваясь ни на кого, хорошо?***
Однако счастливо все складывалось далеко не у всех. Николай которую неделю не мог придти в себя после того памятного для него утра, когда проснувшись, он обнаружил, что находится в доме Елены, ранее принадлежавшем Кореневу. От её холодного взгляда, казалось, покрывались инеем все стены в этом доме, а самое обидное — она не собиралась ему ничего пояснять, как он вообще там оказался. Он помнил, как пил коньяк и слушал веселую музыку у мадам Макаровой, но больше ничего не смог вспомнить, как ни старался. Из головы его не шли мысли о Лидии, но её он точно накануне не пытался искать, как, впрочем, и Елену… Вдобавок после выпитого нестерпимо раскалывалась голова, и полное нежелание супруги говорить с ним явно не способствовали хорошему настроению. — Да в чём я виноват перед тобой?! Я тебя чем-то обидел, будучи пьяным? — в отчаянии спросил Николай. — Если ты меня и обидел, то совершенно трезвым, вино только помогло тебе донести до меня то, что было глубоко в твоей душе, — голос Елены был грустным, но спокойным. — Теперь я точно понимаю, что напрасно все это время цеплялась за призрачную надежду. Ты свободен от своих обещаний, Николя, все документы о разводе я подпишу… А теперь уходи и строй свою жизнь достойно… После этих слов Николаю оставалось только хлопнуть дверью. Самым противным было то, что он так ничего и не вспомнил о своем поведении, которое заставило его всегда добрую и мягкосердечную жену таким с ним поступить. Хотя, вроде бы как — уже и не жену… Николаю было немного жаль, что их многолетние отношения так некрасиво закончились, ему было в первую очередь комфортно рядом с Еленой, которая предпринимала все меры, чтобы ему этот самый комфорт обеспечить, предупреждая все его потребности и потакая желаниям. Но сам он при этом никогда не интересовался — насколько хорошо ей рядом с ним, этот вопрос его занимал только в отношении совершенно другой женщины. Разумеется, Дорошенко — младший в глубине души прекрасно понимал, что долго так продолжаться не сможет, но ради сохранения спокойствия в семье, стремился задержаться в этом состоянии как можно дольше… Не вышло. Похоже, алкоголь выступил невольным катализатором, окончательно разрушившим его семейную «идиллию»… Расплата за грехи раньше или позже должна была наступить. Что ж, в какой то степени он и сам был не против. Теперь, по крайней мере, Лидии не в чем будет его упрекнуть. «Но ведь понятно же, что она просто не любит тебя, дурень, — говорил себе Николя, — и твой статус для нее ничего не значит». В итоге получилось так, что он остался ни с чем — не имея надежды быть с той, кого любил сам и окончательно потеряв ту, что любила его… Николай ездил на работу и машинально пытался там что-то делать, но вникать в рабочие вопросы у него получалось только поверхностно. Куда только девался тот въедливый молодой человек, сумевший заработать авторитет ещё у прежнего вице-губернатора Коренева благодаря своей редкой добросовестности по отношению к делу? Новый начальник — присланный из Петербурга вице-губернатор Поздняков, пока благоволил к нему. Ходили слухи, что при грядущих кадровых перестановках планировалось предложить Николя уже место старшего помощника вице-губернатора. Но пока новый приезжий чиновник присматривался к молодому человеку, и то, что он видел, его не радовало — при таком отношении в делавшейся последним работе не могли периодически не всплывать недостатки, пусть пока вполне поправимые, но их количество неуклонно росло. Кроме того, в последнее время его помощник нередко впадал в состояние настолько глубокой задумчивости, что вывести его оттуда стоило немалых усилий. Когда становилось совсем невыносимо — Николай уезжал с рабочего места и часами мог стоять у мануфактуры Шеффер — это единственное место, где он надеялся хотя бы мельком увидеть ту, что забрала его покой. Он не пытался узнать, где она сейчас живёт — даже думать о ней было слишком больно. А не думать — никак не получалось. Несколько раз он видел хозяйку, выходившую из экипажа и направлявшуюся в мануфактуру, но подойти не смог… Самое страшное начиналось вечерами — один в пустом доме, только он и тени прошлого на стенах. Лидия, Елена, Коренев, сестра Натали, его отец и сыновья, и снова Лидия… И он тогда пил, пил в одиночестве, нередко ту самую шеферовку, только чтобы разогнать эти сводившие с ума тени, заставить их уйти из своей жизни. Все это не могло не отразиться как на качестве работы Николая, так и на его внешнем облике — он сильно побледнел, осунулся, под глазами легли темные тени. Глядя на состояние своего помощника, новый вице-губернатор сам предложил тому взять отпуск. Это можно было назвать первым тревожным звоночком касательно работы Николя, но тот, погруженный в свои личные проблемы, не сумел вовремя его услышать…***
В это самое время Елена все никак не могла покинуть имение Дорошенко… Изначально она планировала уехать оттуда сразу же по возвращении из Киева, перебравшись с сыновьями в дом Коренева, но как раз по ее приезду домой простудился и заболел маленький Николенька, и в течение нескольких дней ей было не до решения вопросов с переездом. Узнав о том, с какими новостями она вернулась от мужа, Александр Васильевич Дорошенко и Натали в один голос начали уговаривать ее отложить отъезд, по крайней мере, до окончания бракоразводного процесса. Дорошенко-старший, глядя на страдания невестки, сам засобирался в Киев, с явным намерением хоть «надрать этому олуху уши», если уж не выйдет его отговорить от столь опрометчивого решения, как развод. Но Елена слишком хорошо успела изучить характер своего мужа, чтобы понимать, что из этой затеи ничего не выйдет. При всем авторитете отца и любви Николая к детям его страсть явно была сильнее. Александр Васильевич действительно вернулся из Киева всего через несколько суток, хмурый и неразговорчивый, что на него в принципе было не похоже. Похвастаться ему было нечем, а о состоявшемся разговоре с сыном он предпочел бы забыть, как будто бы его не было вовсе.5
Он приехал в Киев поздним вечером и застал Николая дома, но в каком виде! Молодой человек спал прямо на диване в гостиной, Александр Васильевич, никогда не видевший сына таким, в первый момент даже испугался, что ему стало плохо, пока не увидел тут же целую шеренгу пустых бутылок из-под коньяка и водки. Ещё одну, недопитую бутылку Николай даже во сне не выпускал из рук. Отец потряс сына за плечо, пытаясь разбудить его. — Извольте встать, Ваше благородие… Хорош, нечего сказать… — А, что? Да, Аристарх Борисович, я обязательно поеду сегодня на объект с земелемерами… — Николай не сразу понял, где он находится и кто рядом с ним. Только протерев осоловелые глаза, удивлённо воскликнул: — Отец… — Хвост тебе кобелиный, а не отец! Ты за этим от семьи сбежал, алкогольные мануфактуры в Киеве поднимать? Я тебе сейчас покажу отца! — тон Дорошенко-старшего не предвещал ничего хорошего, и Николай не безосновательно боялся его с самого детства. Но сейчас, кажется, и это не смогло его прошибить. — Алкогольная мануфактура у неё в порядке. Все, где есть фамилия Шеффер — всегда в полном порядке. Вот только я ей совсем не нужен… — Никогда не думал, что ты такой полный идиот. — Я ее люблю. — Слушай, поезжай в любой публичный дом, и там кого хочешь и сколько хочешь… люби! — в сердцах воскликнул Александр Васильевич, сопроводив свои слова характерным неприличным жестом. — Семью-то зачем бросать, у тебя двое детей! Разве Елена, прекрасная женщина и мать, этого заслужила? Николай опустил голову, в глазах его стояли пьяные слезы. — Думаешь, я сам этого не понимаю?! Последним подонком себя чувствую, но по другому не могу. Именно потому, что Елена такого отношения не заслужила. Этот брак состоялся только потому, что я был уверен в гибели… На Александра Васильевича эти слова подействовали, словно красная тряпка на быка. — Можешь не продолжать!!! Только я скажу так — в моем доме ноги этой дамы больше не будет, даже если ты каким-то чудом своего добьешься, — по голосу отца было понятно, что он более чем в этом сомневается. — У меня уже есть невестка и внуки. И тебе, соответственно, придётся позабыть туда дорогу. Ты все понял? Таким разъяренным, со вздувшимися на висках венами, Николай отца никогда не видел… В какой-то момент даже хмель, казалось, полностью выветрился из головы молодого человека. Он прекрасно понимал, что такими словами отец просто так бросаться не будет, и это далеко не пустая угроза… И все же после минутного раздумья он произнес: — Что ж, Александр Васильевич, ежели Вам так будет угодно… Дорошенко-старший покидал его дом ни с чем… Его попытка предотвратить неизбежное не удалась, оставив ещё одну рану на сердце у Николая, да душевную боль за своего всегда такого благоразумного и рассудительного сына у самого Александра Васильевича.***
Бракоразводный процесс был серьезным испытанием для обоих супругов. Николай обратился в Киевскую Духовную консисторию с соответствующим прошением о расторжении брака, но духовные лица были крайне заинтересованы в затягивании, а в идеале — в дальнейшем полном отказе обратившихся от процедуры, «противной интересам Бога и храма». Не раз и не два каждого из супругов, к счастью, порознь, вызывал к себе священник, всячески пытаясь их увещевать сохранить семью. Дорошенко-младшему пришлось употребить все свое влияние в светских властных структурах, чтобы им наконец назначили дату рассмотрения их вопроса, которое планировалось провести в консистории. Разумеется, личные передряги не замедлили негативно сказаться на репутации Николая на службе, впрочем, по его мнению, там терять ему уже было нечего. После долгих и мучительных разбирательств их брак наконец был объявлен расторгнутым с формулировкой «в связи с невозможностью дальнейшего продолжения брачных отношений» и запретом вступления в брак для каждого из бывших супругов на протяжении пяти лет. Эта встреча в консистории оставила горький осадок в душе и Николая, и Елены. Каждый из них не ждал ничего хорошего от другого, но боль, вызванная свежей раной, была слишком невыносимой. «Разговоров в Нежинском уезде теперь хватит не на один год, — грустно размышлял Николай на выходе из солидного здания консистории. — Для нашей тихой провинции неслыханное дело. Впрочем, мне туда в любом случае путь теперь заказан». Красноречивый взгляд Елены, в котором уже не осталось слёз, его просьба не препятствовать ему общаться с сыновьями… Только вот чему хорошему он, хронический неудачник, сможет их научить? В какой момент вся его жизнь пошла наперекосяк? Он сам словно задержался в этом мире по инерции, без цели, без смысла, в окружении только своих проблем, никому не нужный и не интересный… И как теперь жить дальше? В тот момент Николаю казалось, что хуже в жизни быть уже не может. Но мужчина и предположить не мог, насколько он ошибался.***
Приехав с решением о разводе в имение Дорошенко, Елена вновь засобиралась в дорогу, на этот раз не планируя сюда возвращаться. Она собирала детские вещи, изо всех сил сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Странно, там, в духовной консистории и позже, в разговоре с теперь уже бывшим, но все ещё любимым мужем, она могла себя сдерживать, глаза ее были сухими и всю обратную дорогу в карете, но сейчас, собирая в дорогу своих сыновей, она вдруг осознала, что это — уже навсегда, и часть жизни для нее уже прожита и закрыта раз и навсегда. Растерянность сейчас и полная неизвестность впереди… И Елена сама не заметила, как заплакала навзрыд, прощаясь со счастливыми минутами, которые пережила здесь, чувствуя, что не может больше сдерживаться… Старший Володя, будто что-то понял, подошёл и обнял мать. Так, обнявшимися и плачущими, застал их за сборами постучавшийся в дверь комнаты Александр Васильевич Дорошенко. — Все таки уезжаете? — его голос был просто по отечески тёплыми. — Подумайте ещё раз, Вы окончательно для себя все решили? — Но теперь я больше никто Вашему сыну и не могу здесь остаться. — То есть как это — никто? Разве ваши дети после этого церковного сборища перестали быть моими внуками? Разве мы перестали быть одной семьей? Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что вы нам чужие… Слова Александра Васильевича тронули душу женщины, и слезы потекли из ее глаз ещё интенсивнее. — Вы ведь знаете, что моя дочь Натали никогда не сможет иметь детей, и Володя с Николенькой навсегда останутся моими единственными внуками. Как думаете, легко ли мне вас отсюда отпускать? Я тут подумал — Александр Васильевич отеческим жестом погладил по голове плачущую Елену, одновременно прижимая к себе Володеньку: — Пусть в нашем доме все останется как было. Блудный сын выбрал для себя дорогу, но только Господу Богу известно, куда она его приведет. А ты — часть нашей семьи, и будешь жить тут, сколько понадобится… Елена подняла на свёкра заплаканные глаза. — Вы правда хотите, чтобы я с детьми здесь осталась? — На данный момент это мое самое большое желание. Думаю, что не ошибусь, если скажу то же самое и за Натали… Елена признательно глянула на отца своего бывшего мужа. — Я очень Вам благодарна за поддержку. Мы действительно стали настоящей семьёй. — Мамочка, мы ведь теперь никуда не уедем? — неожиданно послышался звонкий голос Володи. Впервые за сегодняшний день губы женщины тронула улыбка. — Нет, сынок, мы остаемся здесь. Мальчик радостно обнял одной рукой мать, а второй — обожаемого им деда. От этого искреннего жеста ребенка настоящее тепло словно разлилось в их душах. «Все же любые несчастья легче пережить, когда рядом с тобой — твои близкие»…***
Юрий Абрамович Хейфец допоздна засиделся за бумагами. Наконец то пришли результаты экспертиз по эксгумированных трупам людей, смерти которых так или иначе были связаны с посещением ими непосредственно перед этим местных «злачных» трактиров и кабаков. Он не так давно проводил к экипажу Ольгу, так как в ее обществе все равно не смог бы уделить должное внимание бумагам, которых дожидался без малого три месяца. Юрий давно переехал из гостиницы в унаследованный им огромный отцовский дом в Киеве и вполне комфортно тут обустроился, так что ему мало что теперь напоминало о статусе командированного, скорее он обрёл здесь свой второй дом во всех смыслах. Более того — здешний климат подходил господину Хейфецу по состоянию здоровья гораздо больше, чем промозглая сырость Петербурга, в которой унаследованное от отца легочное заболевание — фиброз, при малейшей простуде давало о себе знать мучительным назойливым кашлем. Здесь, даже в зимнем Киеве он, если и не забывал окончательно о своем диагнозе, то чувствовал себя заметно лучше. Сколько раз ему уже приходилось отписываться в Петербург, обосновывая необходимость продления своей командировки в эти края! И вот, кажется, цель этой поездки теперь была близка, как никогда. Юрий Абрамович на секунду снял очки и, тщательно их протирая, задумался… Впервые за двадцать восемь лет своей жизни он встретил свою настоящую любовь, и где — в командировке в провинции, да ещё на своей родине! И не просто красивую любовь — соратницу, единомышленницу, женщину, также, как и он сам, обожавшую науку, с удовольствием занимавшуюся химией! Сколько часов они провели вместе в ее лаборатории за разговорами на интересующие обоих темы, наблюдая за опытами… Это ее парфюмерное дело было новым для ученого, но вызвало у него немалый интерес. Оба горели своей работой и сами не заметили, как это пламя перекинулось и друг на друга. После лаборатории они нередко ехали к нему домой, где провели не одну страстную ночь. Не имело никакого значения даже то, что его женщина не свободна, что ее муж много старше и имеет немалое влияние в местных деловых кругах. Вот уже три месяца она не могла себя заставить поехать в эту свою Червинку для откровенного разговора с мужем. Юрий неожиданно для себя понял, что готов сам поговорить с ним, а если из этой затеи ничего не выйдет — тайно увезти Ольгу к себе домой, в Петербург, самое главное, чтобы его любимая была согласна с ним уехать. А она согласится, он был уверен, ведь она тоже любит его! В груди сдавило от сладостного томления, и Юрий Абрамович с трудом заставил себя, оторвавшись от более чем приятных размышлений, вновь надеть очки и углубиться в бумаги. «Иван Томилин, 53 года. Причина смерти — интоксикация организма алкоголем. Завсегдатай заведения с сомнительным названием «Горячая рюмка»… Василий Жернов, 47 лет, Артем Рогожин, 32 года. Хронический алкоголизм…» Сотни жертв, но картина смерти у большинства из них была очень и очень схожей. Кроме того, их объединяло ещё и то, что, судя по имевшихся в документах сведениям, задолго до своей гибели они часто и помногу выпивали. «Что заставляет людей вообще пить эту дрянь? — недоумевал Хейфец. — Неужели они тем самым как-то приближаются к решению своих проблем, которых, верю, у каждого немало. — Никоим образом, они лишь спускают свои последние деньги в пользу алкогольных мануфактур да жадных не в меру корчмарей! И какой тогда смысл видит в выпивке русский человек?» Это оставалось для пана Хейфеца неразрешимой загадкой. Все эти корчмы, трактиры, кабаки самого низкого пошиба, где были установлены факты смертей, не отличались большим разнообразием ассортимента продукции, так как были рассчитаны на простой люд, французских коньяков да вин у себя не держали, обходясь продукцией местных мануфактур. Шеффер поставляла свою продукцию только в девять из трёх десятков этих заведений, мануфактура «Водкинъ» — в пятнадцать, ещё несколько киевских мануфактур имели совпадения от трёх до двадцати заведений. Но производителя, который бы поставлял товар во все эти заведения, установить так и не удалось. Только вот были ещё посредники… Этих контор и частных лиц было на порядок побольше, чем мануфактур, и разбирательства с ними требовали времени. Чаще других среди поставщиков всех трактиров и прочих фигурировала контора «Братья Еремеевы». В тех случаях, когда они не поставляли алкоголь в заведения, причины смерти клиентов неожиданно оказались совершенно другими — сердечный приступ, цирроз печени и даже пара ножевых ранений… Однако, по сведениям, которыми располагал Хейфец-младший, в гильдии о Еремеевых слыхом не слыхали, хотя его осведомленносиь распространялась только на первую купеческую гильдию, а ею купеческое сословие отнюдь не ограничивалось. Удивляло, что эти шустрые братья умудрялись при этом поставлять в заведения практически весь ассортимент продукции местных мануфактур. «Завтра с утра надо будет поручить в полиции узнать о них побольше и, в идеале, найти их самих»… Впрочем, кое-какую информацию он может получить о них сам, и гораздо быстрее, если они работали с мануфактурой Шеффер. «Надо будет передать через Ольгу приглашение Лидии Ивановне приехать завтра сюда для серьезного разговора». Сегодня же усталость брала свое — глаза Юрия слипались, а непросмотренная кипа документов, казалось, меньше не становилась. «С божьей помощью завтра разберемся, утро вечера мудренее»…