1.
Лидия сегодня спешила на встречу с паном Хейфецем. Ольга только утром передала ей приглашение заехать к нему домой по делам мануфактуры и, разумеется, откладывать решение этого вопроса Лидия не могла. Ольга Платоновна доехала с ней в экипаже до самого дома Хейфеца, но она не собиралась у него задерживаться, а планировала сразу оттуда уехать на свою мануфактуру. — Доброе утро, Ольга Платоновна, и Вам, Лидия Ивановна, — молодой человек был традиционно галантен, распахивая перед дамами двери. — Вручаю тебе свою подругу, но сразу предупреждаю, что ее не стоит обижать, она отнюдь не так беззащитна, как кажется, — улыбнулась Ольга. — Ольга была так любезна, что проводила меня к Вашему дому. Надеюсь, что Вы не отнесётесь серьезно к её словам в отношении меня… — Что Вы, я рассчитываю не на боевые действия, а скорее на союзническую помощь. — Буду счастлива, если окажусь для Вас полезной. Юрий сделал приглашающий жест вглубь длинного коридора: — Я прошу у Вас прощения, милая Лидия Ивановна, мы с Ольгой Платоновной ненадолго Вас покинем, мне необходимо захватить кое-какие документы. Милости прошу в гостиную, располагайтесь, я сию же минуту вернусь. Лидия, проходя по коридору, пыталась интуитивно угадать, за какими из имеющихся здесь множества дверей располагается гостиная… Естественно, такое угадывание не могло не вызвать у нее некоторую заминку. Но вот нужная дверь наконец была ею обнаружена. Хейфец вернулся к ней спустя несколько минут: — Ещё раз прошу меня извинить. Ольга Платоновна нас, увы, уже покинула — очень спешила в свою мануфактуру. Выпьете со мной чая, или кофе? — роль гостеприимного хозяина удавалась молодому человеку очень неплохо. — С удовольствием, — Лидия хорошо знала, что такое совместное чаепитие вполне может создать нужную для общения атмосферу. Разумеется, больше всего на свете она хотела бы сразу перейти к сути вопроса, а именно — к тому, что же именно так интересовало пана Хейфеца, ради чего он ее сюда пригласил, и как это отразится на делах ее мануфактуры? Но приходилось выдерживать положенный в таких случаях ритуал. И лишь когда кофе был уже допит, Юрий Абрамович перешёл к делу. — Подскажите, любезная Лидия Ивановна, доводилось ли Вам вести в мануфактуре дела с некими братьями Еремеевыми? Поверьте, это очень важно для расследования. — Еремеевы? — Лидия ожидала какого угодно, только не этого вопроса. — Так, сейчас попробую вспомнить… Жаль, что не могу прямо сейчас заглянуть в бумаги мануфактуры, но… Мы работали с ними, кажется, меньше года назад. Да, точно, вспомнила! Управляющий подписывал с ними контракт на поставку крупной партии продукции, они довольно долго тянули с платежом, но, в конце концов, деньги были заплачены ими полностью, и больше мы к поставкам не возвращались. — Припомните, пожалуйста, конкретно — в каком месяце вы поставили им товар? — Примерно восемь, или девять месяцев назад, скорее всего, весной, помню — тогда я лично встречалась с ними, как с крупными заказчиками. Сами понимаете, работали мы с этими людьми в первый раз, партия товара была большой, а их предоплата мизерной, важно было не прогадать. — И какое у Вас впечатление от них самих? — Обыкновенные купцы, из тех особо жадных, кто будет биться за каждый рубль. Впрочем, ещё тогда мне они показались скользкими людьми. Я рада, что больше никто из них двоих в моей мануфактуре не появился. — И все же — как Вы поверили таким случайным покупателям, да ещё с большой партией товара, под честное слово с последующей оплатой? Не думаю, что для Вас это обычная практика. — Видите ли, Юрий Абрамович, об этом не принято говорить вслух, но… За них мне поручились… оттуда, — она многозначительно подняла глаза к потолку. — Я не могу назвать Вам имя конкретного человека, который мне говорил о Еремеевых, но он был из окружения нашего вице-губернатора. Действительно, за Еремеевых ей тогда поручился Николай Дорошенко. Работая через него периодически по поставкам производимых ее мануфактурой напитков к столу губернатора и его окружения, Лидия, разумеется, не избегала и подобного делового сотрудничества, от которого обе стороны оставались в выигрыше. — То есть, если я Вас правильно понял, качество продукции, поставленной Еремеевым, могло быть только из категории высшего качества? — За кого Вы меня держите, Юрий Абрамович? — улыбка Лидии говорила об оскорбленной добродетели. — Речь шла о людях, за которых просили от вице-губернатора… — Понимаю. И более вы в своей работе с Еремеевыми не пересекались? — Никоим образом. Юрий Абрамович кивнул головой и вдруг закашлялся с такой силой, словно хотел выплюнуть лёгкие. Все же болезнь продолжала его беспокоить, хоть и не с такой силой, как в родной столице. — Простите великодушно — проклятый фиброз не даёт спокойно жить. — И что, лекари ничем не могут помочь в Вашей ситуации, даже столичные? — сочувствительно спросила Лидия. — Увы, в один голос утверждают, что с этой болячкой я родился, и с нею же умру… У Вас никто никогда не болел лёгкими, Лидия Ивановна? — К счастью, нет, Юрий Абрамович. Когда приступ кашля наконец отступил, Хейфец-младший неожиданно встал со своего места и, склонившись, заглянул прямо в холодные голубые глаза сидящей перед ним женщины. — Лучше Вы скажите — почему Вы мне все время лжете, милая Лидия Ивановна?***
От неожиданного вопроса и сопровождающего его пронзительного взгляда, словно пытавшегося разглядеть ее насквозь, Лидии пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы ничем не выдать нахлынувшие на нее эмоции, надо сказать, довольно удачно — ни один мускул на ее лице не дрогнул. Но мелькнувшая на мгновение в ее глазах паника не осталась незамеченной. — С чего это Вы взяли и в чем Вы меня подозреваете? — в голосе пани Шеффер звучало вполне искреннее возмущение. — Начну с того, что Вы никогда не бывали в этом доме, а ведь, будучи замужем за моим, ныне покойным, отцом, в Киеве Вы могли с ним жить только здесь. Но Вы, госпожа Шеффер, даже не знали, где в городе находится этот дом и в самом доме сегодня вы явно появились впервые. Я наблюдал за тем, как Вы искали гостиную. — по мере продолжения этого монолога голос Хейфеца становился все твёрже, Лидия же, до последнего стремившаяся удержать лицо, с каждым его словом ниже и ниже опускала голову. — Более того, и моего отца Вы, скорее всего, даже не знали. Я окончательно убедился в этом, когда спросил о болезни лёгких, которую унаследовал именно от него. Живя с ним, или даже просто будучи с ним знакомым, невозможно было этого не знать, слишком уж фиброз имеет специфические проявления. Мне удалось узнать, что именно от фиброза мой отец и покинул этот мир, и ещё знаете, что я узнал? До своих самых последних дней он оставался одиноким! Нет, я ни на минуту не сомневаюсь в том, что такая дама, как Вы, могли бы увлечь и самого закоренелого холостяка, но увы — мне удалось найти сиделку, которая ухаживала за отцом в течение нескольких месяцев до самой его смерти — она никогда не видела Вас у Абрама Хейфеца и даже не слышала о существовании у него законной супруги! Плечи Лидии совсем поникли, но вошедший в раж, Хейфец-младший уже не мог остановиться. — Я не знаю, откуда у вас документы о браке с моим отцом и кого из своих наделённых властью покровителей Вы сейчас защищаете, но, если Вы нечестны в этом вопросе, почему я должен Вам верить по всем остальным, по тем же Еремеевым? — По Еремеевым я сказала Вам всю правду, — прерывая затянувшуюся паузу, сдавленным голосом смогла выдавить из себя Лидия. — Ни я, ни моя мануфактура никак с ними не связаны. Что до всего остального… Вы правы, брака между мной и Вашим отцом никогда не существовало. Но никаких имущественных выгод при этом я не преследовала, на наследство никогда не претендовала, мне просто нужен был статус вдовы, чтобы спокойно жить в своем уезде и чтобы на меня и мою дочь никто не смел указывать пальцами и говорить о попрании нравов. Это мой личный вопрос, и я готова щедро заплатить… за Ваше молчание. Когда Лидия подняла голову, в ее глазах уже не было ни страха, ни слез — только мрачная решимость в ожидании своей участи. — Я могу пообещать моей дорогой родственнице, — с иронией в голосе произнес Юрий Абрамович, — только то, что не предам огласке вопрос о поддельных документах, так как это дело касается только меня лично, и, поверьте, Вашей признательности мне будет вполне достаточно. Но никоим образом не могу Вас обнадежить, что Ваш покровитель не пострадает, если подтвердятся мои подозрения о Еремеевых и его связи с этими людьми. Здесь речь пойдет как минимум о суде и лишении всех прав. — Я Вам в самом деле премного благодарна, — теперь Лидия уже полностью овладела собой. — К сожалению, я действительно больше ничего не знаю о Еремеевых, но из Ваших вопросов несложно было понять, что именно их Вы подозреваете в поставках некачественной водки, из-за которой умерло много людей? То есть все подозрения с мануфактуры Шеффер тем самым снимаются? — Я Вам этого не говорил, Лидия Ивановна, и вообще, пока не будет закончено расследование, более ничего Вам не смогу рассказать. — Надеюсь, мы с Вами достигли полного понимания по всем вопросам, Юрий Абрамович, и этот разговор останется между нами? — Лидия поднялась, собираясь уйти. Теперь она даже находила в себе силы улыбаться. — А ведь Ольга Платоновна не преувеличивала — Вы не просто ослепительно красивы, но и столь же опасны. Никогда не знаешь, чего ожидать от Вас в следующий момент. Одного не могу понять, зачем Вам при таких обстоятельствах понадобился умерший муж? Уверен, что первому Вашему слову у Вас было бы более чем достаточно желающих назвать Вас своей супругой, — целуя руку Лидии на прощание, проговорил Хейфец. — Могу сказать, что, не встреть я свою настоящую любовь, я бы точно стал одним из самых настойчивых Ваших поклонников. — Вы преувеличиваете, Юрий Абрамович. — позволила себе небольшое кокетство женщина. — Но, если так, позвольте, пусть это останется одной из моих загадок. Выйдя на крыльцо дома Хейфеца, Лидия облегченно выдохнула. Похоже, сегодня ей предстоял ещё один нелегкий разговор.***
Николай Дорошенко поздно вечером возвращался с другого конца города, с объекта, на котором он провел почти весь день с представителями местной земельно-кадастровой службы. Как же угораздило землемеров сделать при замерах глупую ошибку, а его — служащего, не первый год занимавшегося аналогичными делами — не глядя, включить ее в документы! Самое обидное — то, что при должном внимании со стороны Николая Александровича подобного никогда бы не произошло, но где теперь у него это внимание! При проведении замеров на местности землемером было допущено отступление от требуемых границ, и теперь информация, имевшаяся в документах на землю у ее собственников, расходилась с той, что была внесена в Государственный земельный кадастр. И все бы ничего, но земля в черте города имела особую ценность, и у каждого из соседей предсказуемо появилось желание заполучить проблемный участок себе. Теперь первоначальный собственник, пан Крюковский, на беду, ещё и имевший некоторое влияние и довольно скандальную репутацию при дворе губернатора Киева, подал на имя вице-губернатора жалобу, угрожая судом. Жалобу на его, Николая Дорошенко, записи о границах земельных участков по факту неверно осуществлённых замеров. Внести исправления в кадастровую запись, увы, оказалось уже невозможным, так как экземпляр документа успели направить в Петербург. И вот Николай Александрович ездил на объект уже во второй раз, тщетно пытаясь уговорить хозяев решить дело миром, да куда там! Считавший себя сильно обиженным, пан Крюковский, во что бы то ни стало решил любыми путями вернуть отрезанный от его земельного надела проклятый участок площадью хорошо если треть десятины, не собирался успокаиваться, пока не добьётся, по него словам, «наивысшей справедливости.» И с точки зрения этой самой справедливости, все виновники, включая самого главного — господина Дорошенко, должны быть сурово наказаны. Вторая сторона, неожиданно получившая права на тот самый участок, тоже не собиралась от него отказываться. Никому из чиновников ожидаемо не хотелось становиться участником судебных тяжб, и накануне Николаю уже приходилось стоять с повинной головой в кабинете своего руководителя — нового вице-губернатора, клятвенно обещая ему любыми путями урегулировать проблемный вопрос. На фоне целого ряда ранее допущенных им ошибок, правда, не имевших столь серьезных последствий, начальник пообещал, что, в случае нерешения проблемы, им будет поставлен вопрос о служебном соответствии своего помощника. Николай, разумеется, заверил его, что незамедлительно сможет во всем разобраться, только вот, что называется, воз и ныне был там. Поэтому настроение у молодого человека было соответствующим — завтра ему снова предстояло выкручиваться, что-то объяснять и обещать…***
Дорошенко-младший вошёл в дом и, не снимая верхней одежды, привычно подошёл к бару налить себе коньяку, в последнее время только и помогавшему ему успокоить нервы, но даже пригубить его не успел, как раздался резкий звонок в парадную дверь. «Где черти носят слуг, когда они больше всего требуются!», — возмущенно пробормотал Николай. С явным неудовольствием отставив бокал с напитком в сторону и быстрыми шагами направившись к двери, он рывком распахнул ее, сопроводив это действие не слишком вежливым: «Кого только нелёгкая принесла, я никого сегодня не жду!» Но последние слова он так и не договорил — на пороге стояла та, которую он уже не чаял увидеть в своем доме. Его мечта улыбалась ему так, как будто и не привиделась вовсе, словно была здесь на самом деле. Его Лидия.***
-Ты?! — сдавленно прошептал Николай, глядя на женщину расширившимися глазами. — А Вы меня не ждали, Николай Александрович? — все тот же немного насмешливый бархатистый голос, от которого мурашки бежали по всему телу. «Кажется, пора прекращать пить вечерами, — невольно пришло ему в голову. — Впрочем, как раз сегодня я не успел ничего выпить. Но… если сейчас передо мной видение, то почему такое реальное?» — Вам не говорили, что невежливо столько времени держать даму на пороге? — словно продолжала издеваться над ним женщина. «Нееет, за что так жестоко, ведь стоит только попытаться поверить, коснуться её рукой — видение пропадет бесследно, словно его никогда не было»… — Так Вы позволите мне войти, Николай Александрович? — в голосе Лидии проступило лёгкое раздражение. — К… конечно, входи, делай что хочешь, только не исчезай! — Николай распахнул перед нею двери. — У меня вообще-то нет привычки растворяться в воздухе, — неожиданная гостья была немного удивлена его словами. — Да неужели? А просто, ничего не объясняя, исчезнуть из моего дома на несколько месяцев, забрав с собой Викки, это как? Знаешь, что мне пришлось пережить за это время?! — удивление Николя постепенно сменялось гневом. — Я изначально не хотела мешать Вашим семейным делам, а тем более выслушивать в свой адрес оскорбления. Как бы я могла здесь остаться после того, что тогда произошло? — Лидия оставалась невозмутимой, и Николая это взбесило ещё больше. — Семейным делам, говоришь? Нет у меня больше никаких семейных дел, никого у меня не осталось! Даже отец не хочет обо мне ничего слышать! Только ты, как проклятье, как наваждение… Я до сих пор не могу поверить, что ты мне не снишься, — Николай подошёл поближе к Лидии, протянул к ней руку, не решаясь ее коснуться. — Но, может быть, Вы сможете ещё поговорить с Еленой, и у Вас все наладится? — Лидия упорно обращалась к мужчине на Вы, тем самым подчеркивая дистанцию между ними. — Да, после развода в Киевской духовной консистории самое время с ней поговорить. — То есть вы… — Мы с Еленой больше не семья. Это было вполне предсказуемо. — Мне жаль. Повторюсь, я никогда не хотела ничего подобного. — Но так, или иначе, произошло то, что произошло. Впрочем, это мне глупо было надеяться, что я смогу жить с кем бы то ни было, при этом все время думая только о тебе. Он всё-таки провел рукой по лицу Лидии, вкладывая в этот жест всю свою нежность к ней. На этот раз она не отстранилась. — Лидди, любимая моя девочка. Пусть весь мир катится в тар-тарары, только не пропадай больше от меня… Николай решительно притянул Лидию к себе, склонился к ней для поцелуя, но в последний момент остановился, услышав ее слова: — Я вообще-то приехала серьезно поговорить, скорее даже предупредить Вас. Не думаю, что мои новости Вам понравятся. — Ничего, в последнее время мало какие новости мне нравятся, но, если ты ради них появилась здесь — они уже не могут быть плохими. — Пожалуйста, не надо! — вдруг сорвалась на крик Лидия при последних словах мужчины, резко отстраняясь от него. — Хватит, наслушалась сегодня подобного… от пана Хейфеца. — Он чем-то посмел тебя оскорбить? Что он сделал тебе, Лидди? — в голосе Николая прорезалась нешуточная тревога. — Он… все знает, Николай Александрович, — Лидия невольно вздрогнула, стоило ей вспомнить сегодняшнюю беседу с Юрием Абрамовичем. — О том, что никакого брака у меня с его отцом не было, и о подделке документов. — Ты все рассказала ему? — зашептал Николай, приблизившись чуть не вплотную к лицу Лидии, дыхание его сбилось от волнения. — Нет, ему это не понадобилось, — Лидия тоже перешла на шепот. — Юрий Абрамович оказался действительно умным человеком, он смог сам раскопать многое о своем отце. Но о Вас он ничего не знает, и ещё — он пообещал мне, что эта информация останется между нами. — Надеюсь, он человек слова. — Я тоже, но поговорить я хотела даже не об этом. — Лидия ещё больше понизила голос, и Николай весь обратился в слух, чтобы не пропустить ни слова из сказанного. — Скажите, что Вас связывает с братьями Еремеевыми? Хейфец вышел на них. Николай растерялся — подобного вопроса он явно не ожидал. — Еремеевы… Помню таких — я направлял их к тебе для покупки партии товара. Да ты и сама должна их помнить. А с чего бы это пану Хейфецу интересоваться простыми купцами, даже не из первой гильдии? — Расскажите мне все, что о них знаете, только правду, важным может быть абсолютно все. — Лгать тебе? Уволь, себе дороже, — к Николя вернулась его обычная усмешка. — Их принимал у себя тогдашний вице-губернатор Смирнов, вернее, исполнявший обязанности, уже после смерти Коренева, но до приезда из Петербурга Позднякова. Меня ещё удивил тогда столь радушный приём — вроде как не того поля ягоды. Мне было поручено порекомендовать их всем мануфактурщикам по алкоголю, с тем, чтобы в сжатые сроки и с последующей оплатой взять у каждого партию алкогольного товара. Не тебе мне рассказывать, что такого рода поставки, да ещё от всех мануфактур сразу, при прямых переговорах привлекли бы к Еремеевым лишний интерес некоторых служб, вроде той, которая сейчас направила сюда пана Хейфеца. Нужно было сделать все тихо, не привлекая к ним лишнего внимания. Вот я их и рекомендовал кому следует, и мануфактуре Шеффер в том числе. За определенное вознаграждение, разумеется. Не смотри на меня так, пожалуйста, это вполне обычная практика. На этом все. — Увы, это далеко не все. Похоже, пан Хейфец подозревает этих людей в подпольном производстве алкоголя, не исключено, что под марками разных мануфактур. Самое ужасное — если именно от их продукции произошли массовые отравления в губернии… Теперь все владельцы мануфактур укажут на Вас, как рекомендовавшего им Еремеевых, понимаете? — То есть я ещё и подвёл тебя, ведь от мануфактуры Шеффер тоже были поставки? — до Николя дошел весь ужас ситуации. — Да, к моим нынешним проблемам по службе ещё и эта ситуация — хуже не придумаешь… — Может быть, Вам лучше прямо сейчас уехать, Николай Александрович? — предложила Лидия. — Пока не начато расследование этих фактов и Вам ещё нечего предъявить? — Спасибо, что беспокоишься обо мне, но нет, милая Лидди, бегать, как заяц, я не привык, это будет как заведомое признание своей вины. Я лишь договаривался о поставках и ничего более не знал, я готов это рассказать хоть пану Хейфецу, хоть кому угодно другому. Я ничего не боюсь, если только…- Николай заглянул в ее глаза, чувствуя, что снова теряет способность ясно соображать, растворяясь в этих голубых омутах. — Только что? — Лидия опять перешла на шепот. — Если ты будешь рядом со мной… В этот раз их страстному поцелую уже ничего не смогло помешать. Женщина, опомнившись только спустя несколько минут, почти бегом бросилась к дверям. — Я не знаю, Николя, честное слово, — услышал он от нее уже на выходе. — Я уже ничего не знаю… — повторила она скорее сама себе, остановившись на мгновение на крыльце его дома, чтобы перевести дух. Выскочивший следом за Лидией Николя смог увидеть только, как она садится в отъезжающую повозку.***
Молодой человек ошеломленно посмотрел ей вслед, не понимая до конца, что только что между ними произошло — он чего-то не понял, или его любимая женщина все же дала ему надежду? Она беспокоилась за него настолько, что сама приехала, чтобы его предупредить об опасности? Она не оттолкнула его от себя, как делала много раз до этого? Сердце Николя стучало с такой силой, будто стремилось вырваться из груди. Из всех событий, произошедших с ним за последние дни это, безусловно, была для него самая лучшая новость, на фоне которой меркло все остальное, включая принесенные ею малоприятные известия.2
Пан Хейфец довольно потирал руки — порученное ему дело, затянувшееся на столько месяцев, должно было вот — вот благополучно завершиться — в местную полицию и жандармерию им уже было направлено требование о розыске и задержании братьев Еремеевых. Также предстояло объехать ещё часть алкогольных мануфактур в окрестностях Киева и расспросить их хозяев насчёт ведения общих дел с этими купцами. Из тех, с кем Юрий уже успел побеседовать, все в один голос утверждали примерно то же, что и пани Шеффер — была пробная поставка товара, за них просил уважаемый человек от тогдашнего вице-губернатора, в дальнейшем больше дел с Еремеевыми не имели. «Значит, в основном Лидия Ивановна все же говорила мне правду…» На прямой вопрос о том, кто же рекомендовал им этих покупателей, мануфактурщики отвечали весьма неохотно, но в конце концов Юрию удалось установить, что речь шла о помощнике вице-губернатора Николае Александровиче Дорошенко. С ним также предстояло серьезно переговорить. Похоже, он нашел того самого загадочного покровителя Лидии Шеффер. Но вот застать господина Дорошенко на его рабочем месте никак не удавалось — похоже, он постоянно находился в разъездах по каким-то землемерным делам. Впрочем, после предъявления документов, выданных канцелярией Петербурга, Юрию был передан домашний адрес помощника вице-губернатора, и после некоторых размышлений инспектор решил поехать туда сам сегодня же.***
Дверь в дом Дорошенко ему отворила служанка. Николай Александрович был дома. Спустя минуту к нему спустился сам хозяин дома — щеголеватый и подтянутый, но мешки под его глазами выдавали ведение им в последнее время не совсем здорового образа жизни. — Добрый вечер! Прошу прощения за вторжение в Ваш дом, но я не мог застать Вас на службе уже в течение нескольких дней. Юрий Абрамович Хейфец, инспектор государственной канцелярии, — он протянул Николаю руку. — Николай Александрович Дорошенко, рад с Вами познакомиться, — молодой человек держался очень уверенно, никаких следов страха в его поведении заметно не было. «Похоже, мое появление не стало для него большой новостью», — отметил про себя Хейфец. Впрочем, после его разговора с Лидией это было неудивительно. — Я не буду ходить вокруг да около. Мне стало известно, что по Вашей протекции алкогольными мануфактурами был заключён ряд контрактов на поставку продукции с некими братьями Еремеевыми. Что Вы о них знаете? — Только то, что я действовал по поручению моего непосредственного начальника — тогда это был исполняющий обязанности вице-губернатора Смирнов. Сам я видел Еремеевых несколько раз, когда ездил с ними по киевским мануфактурам, и только. В основном с ними общался господин Смирнов. — Да, но сейчас он уехал за границу, как раз после назначения новым вице-губернатором Позднякова, так что возможности поговорить именно с ним, увы, нет. — Но, если Вы хорошенько подумаете, то, возможно, сможете вспомнить ещё что-то важное. Поверьте, это в Ваших же интересах — потренировать свою память, и тогда мне не придется тренировать свою, чтобы вспомнить и придать огласке не нужные подробности о Вашей служебной и внеслужебной деятельности… Николай прекрасно понял смысл этих слов, но сделал вид, что подумал совсем о другом: — Но ведь, как я понимаю, факт моей рекомендации Еремеевых по мануфактурам замолчать в любом случае не удастся? — Увы, правильно понимаете. - Но я не представляю, чем ещё могу быть Вам полезен, пан Хейфец. Непосредственно у Еремеевых я никогда не бывал, они всегда приезжали сами к господину Смирнову. И где их теперь искать, если честно, не имею ни малейшего представления. — Но ведь Вы внимательно работаете не только с людьми, но и с бумагами? Намек на подделку брачного свидетельства был слишком очевидным, и его оказалось более чем достаточно для Николая. — Хорошо, завтра на службе я смогу пересмотреть архивные документы по Смирнову, возможно, там найдется какая то зацепка, чтобы выйти на этих предприимчивых купцов. — В таком случае давайте завтра встретимся здесь же, с Вашего позволения, я ещё раз сюда приеду. Не хотелось бы, чтобы Вас раньше времени в чем-то подозревали на службе, ввиду моих участившихся туда визитов. — Что ж, благодарю Вас. Как гостеприимный хозяин я должен был с этого начинать наш разговор, но лучше поздно, чем никогда — не хотите ли выпить со мной коньяка? — Благодарю Вас, Николай Александрович, но я не пью. Слишком часто приходится сталкиваться по долгу службы с последствиями алкоголя. И Вам не советую сильно им увлекаться, — уже на прощание заявил инспектор, пожимая руку Николаю. «А ведь он не так уж не прав»… — невольно подумалось Николя, и он впервые за долгое время убрал с глаз подальше пузатую коньячную бутылку.***
На следующий день Николай со всей тщательностью пересматривал документы годичной давности по земельным наделам, оформлявшиеся в период вице-губернаторства Смирнова. Долго заниматься поисками ему не пришлось — практически сразу на глаза попалась бумага о выделении земельного надела на окраине Киева купцу Афанасию Еремееву. Более чем приличного размера участок был ему выделен за символическую плату для размещения складских помещений… «Странное дело, обычно в таких случаях не обходилось без моего участия, а здесь я вовсе не помню, чтобы сам выезжал на место расположения этого участка»… Но, посмотрев на злополучный земельный акт повнимательнее, Николай мог только удивлённо пожать плечами — его подпись там имелась. При этом он напрочь позабыл, как и когда мог подписать эту бумагу. «Похоже, теперь мне точно не миновать разбирательства о моих связях с Еремеевыми. И одним разбором о моем служебном соответствии вряд ли обойдется…»***
Вечером он передал обнаруженный им земельный акт пану Хейфецу. — Мне кажется, что там, по этому адресу, Вы найдете если не самих Еремеевых, то, по крайней мере, результаты их так называемой работы. — Вот видите, я ни на минуту не сомневался в том, что Вы что-нибудь отыщете. — Я рад, что мы друг друга поняли. А знаете что — у Николая, до этого проявлявшего полное безразличие практически ко всем служебным делам, после вчерашних событий неожиданно проснулся энтузиазм с долей авантюризма. — Я, конечно, понимаю, что этим должна заниматься полиция, но все же предлагаю — как насчёт того, чтобы сегодня нам с Вами самим туда съездить? По крайней мере, если это ложный путь, не будем направлять по нему жандармов… Юрий Абрамович улыбнулся: — Что ж, Ваше предложение хоть и несколько неожиданное, но вполне себе уместное. Меня у входа дожидается извозчик — давайте, собирайтесь и поехали! И они вдвоем отправились к предполагаемому месту нахождения исчезнувших Еремеевых, хотя ни один из них не представлял, чем может закончиться для них эта поездка.***
— И все же признайтесь, Николай Александрович, — спросил уже в дороге Юрий Абрамович у своего спутника, — Что Вас заставило сейчас со мной ехать? Откуда вдруг такое искреннее желание помочь? — Ну, хотя бы то, что я могу быть полезен, так как лично знаю обоих Еремеевых в лицо. Ну, а если откровенно — эти люди уничтожили мою репутацию и на службе, и в кругу мануфактурщиков, представляете, какие обо мне сейчас ходят слухи? Получается, тем самым я подвёл стольких людей под подозрение в производстве некачественного алкоголя, в том числе… — Николай ненадолго запнулся, -… близкого мне человека. Кому, как не мне, быть максимально заинтересованным в их разоблачении? Вывести их на чистую воду, и тем самым восстановить справедливость и свое доброе имя? — Что ж, Ваше желание мне понятно. Только, прошу Вас — не лезьте на рожон, там может быть… Надрывный лай собак, раздавшийся совсем близко, не дал молодому человеку закончить фразу. Выглянув из повозки, Юрий увидел, что жилые дома города здесь заканчиваются, дальше они упёрлись в глухой высокий забор на отшибе от жилого квартала. — Кажется, незаметно туда подойти не получится… — мужчины, приказав извозчику остановиться и дожидаться их, выбрались из повозки и направились дальше пешком. — Это явно здесь, — указал рукой на калитку с висящим на ней замком, за которой и надрывались собаки. Открывать им явно не спешили, но, стоило толкнуть рукой калитку, как она со скрипом распахнулась. Во дворе рвались с цепи крупные кавказские овчарки, но длина цепи не позволяла им добраться до нежданных гостей. Мрачное серое здание, к которому вела утоптанная тропинка, в самом деле напоминало склад. — Хозяева дома? — громко спросил Хейфец, постучавшись в обитую железом дверь. Гулкий стук отозвался в каждом уголке двора, но реакции на него не последовало. Как ни странно, попытка открыть ее тоже оказалась удачной. Переглянувшись, молодые люди переступили порог дома. То, что предстало у них перед глазами, повергло в шок даже многое повидавшего Хейфеца. Длинный темный коридор вдоль стен был сплошь заставлен ящиками и коробками с многочисленными бутылками всех форм и мастей, причем как пустыми, так и заполненными. Водки, коньяки, наливки, медовухи… Николай взял в руки первую попавшуюся бутылку из стоявшей возле него пирамиды деревянных ящиков. — Шеферовка… Твою ж мать…- вопреки всему его благородному воспитанию, более цензурного эпитета в его голову не приходило. — Взгляните, Юрий Абрамович, ну ведь от настоящей не отличить! — Упаковка сделана по образцу оригинала, из той самой пробной партии, а отличие кроется внутри, — внимательно разглядывая бутылку, философски заметил пан Хейфец. — Не удивлюсь, если эту гадость здесь же и делают, и разливают. — Да, стоит десять раз подумать, прежде чем решиться это проверить на себе… Из-за стенки раздался грохот, и молодые люди, переглянувшись, умолкли. Юрий Абрамович знаками показал Николаю на приоткрытую дверь, ведущую из коридора в соседнее помещение, и оба неслышно подошли к ней. За дверью слышался шум работающих механизмов, люди в серых спецовках носили разливавшиеся и упаковывавшиеся на импровизированном конвейере бутылки и составляли их в ящики. Тут же горой громоздились пустая тара, и множество какие-то склянок с разноцветными химикатами. В нос шибануло сильным запахом сивушных масел, кругом царила жуткая грязь и антисанитария… В непрерывном шуме молодые люди не сразу услышали скрип открывающейся входной двери. Хейфец потянулся к поясу, вытаскивая из-за него револьвер, но воспользоваться им не успел — за его спиной раздался грохот выстрела. Он ничего не мог понять, когда почувствовал, что Николай повалил его на землю, заламывая ему руки и забирая из них оружие. — Афанасий Петрович, не стреляйте, это я, Дорошенко! — А, Николай Александрович, — как сквозь туман, Юрий Абрамович увидел, как к ним подошёл дородный пожилой купец с сильной проседью в бороде. — Что Вас привело сюда, уважаемый?.. — Не то, чтобы что, скорее кто. Столичный инспектор из государственной канцелярии Петербурга. Если бы я не приехал с ним сегодня, завтра он был бы здесь уже с жандармами. Хейфец пораженно смотрел на того, кого ещё минуту назад считал своим союзником. Его спутника явно здесь знали, и знали давно и неплохо. Впрочем, надо отдать должное молниеносной реакции Николая — если бы он вовремя не повалил Юрия на землю, Еремеев попросту застрелил бы его. Поэтому сейчас Хейфец внимательно следил за поведением Дорошенко, стремясь уловить от него хоть какой-то знак и понять, на чьей тот на самом деле стороне. — Счёл нужным Вас с Вашим братом предупредить, сами понимаете — Слово и дело… — Из самого Петербурга, говоришь, прислали тебя, гнида? — купец подошёл вплотную к Хейфецу. Добротный кожаный сапог оказался прямо перед самым лицом инспектора. — Что ж, уважим столичного гостя по нашему, угощения вон, сами видели, сколько припасли, верно, пан инспектор? А с Вами, Николай Александрович, сочтемся — свои люди… — Погодите, Афанасий Петрович, негоже к представителю государственной канцелярии так относиться, — остановил Дорошенко купца, увидев, что тот вот-вот ударит Хейфеца сапогом в лицо. — И то верно, отсюда пану инспектору уже все равно не выйти, стремление к знаниям сослужило ему плохую службу. Кто много знает, тот долго не живёт, не так ли, Николай Александрович? Мы давно за Вами наблюдали, пан Хейфец, и вполне возможно, могли бы договориться миром, к обоюдному удовольствию, — револьвер Юрия теперь был направлен прямо на него. — Мало ли от чего могло погибнуть это и без того спившееся мужичье! Но нет, Вы землю рыли, чтобы только сюда к нам попасть. Что ж, считайте, что Вы у нас в гостях, и прием мы Вам можем устроить самый горячий… Хейфец увидел, что в помещение вошёл ещё один купец, настолько похожий внешне на первого, что сомнения в его личности отпали сразу — это мог быть только второй Еремеев. — Доброго вечера, Гаврила Петрович… У нас вот тут незваные гости, да ещё из столицы. Николай Александрович, наш человек из окружения Смирнова, вон какую шишку привез… — У меня с ним свои счёты… Ему было мало официальных бумаг, нет, он полез в мои дела глубже! Более того, оказались затронуты мои личные операции с документами, а это точно было уже совершенно лишним, — Во время этой гневной отповеди Николай выглядел совершенно искренне возмущенным, но какое-то чутье мешало Хейфецу верить ему до конца. Но, похоже, Еремеевы шутить не собирались, и Юрий Абрамович отчётливо понимал, что, если Дорошенко и в самом деле с ними, его может спасти только чудо.3
— Он был вооружен, Николай Александрович? — спросил кто-то из Еремеевых. — Только вот этим, — Дорошенко продемонстрировал купцу револьвер инспектора. — Вам разве не объясняли, господин хороший, что с оружием в гости ходить не принято? — издеваясь, спросил тот Еремеев, который звался Афанасием. — Как говорится, кто к нам с мечом придет — от меча и погибнет… Подсоби-ка связать ему руки, Николай Александрович! Руки Хейфеца вскоре были связаны со всей возможной тщательностью — освободиться не стоило даже не пытаться. — Ну что ж, удовлетворим неуёмное любопытство пана инспектора, прежде чем с ним покончить, — купеческий сапог пребольно ткнулся под ребра Хейфецу. — Вставайте, мы Вас, так и быть, проводим куда следует… Превознемогая боль, Юрий в сопровождении обоих купцов и с замыкающим шествие сзади Дорошенко, спустился по лестнице в огромный подвал. Сам Николай остался снаружи, на ступеньках. Хейфец вынужден был признать, что находившийся здесь подпольный цех действительно был поставлен на широкую ногу, и Еремеевым было что терять. Судя по всему, каждый день отсюда выходило приличное количество контрафактного алкоголя самого низкого качества в тщательно подделываемых под марки других мануфактур упаковках, от отравления которым потом гибло множество людей. Впрочем, сам Хейфец сейчас был к гибели гораздо ближе. — Ну что, ищейка, разнюхал все, что тебя интересовало? — Еремеевым, похоже, надоело играть в вежливых хозяев. — Такое производство никак не возможно было открыть без поддержки местных властей, — поморщился Юрий Абрамович. — Надо же, угадал, мразь, — произнес Гаврила Петрович и, более не стесняясь, с размаху ударил инспектора увесистым кулаком в лицо. — Разумеется, без серьезных людей не обошлось. Господин Смирнов пока вынужден был уехать, но его людей в окружении нового вице-губернатора осталось достаточно, впрочем, с одним из них ты уже знаком. — Только вот тебя с твоим расследованием тут не ждали, — это был уже Афанасий, и удары теперь сыпались на Хейфеца с двух сторон. Он снова упал, пытаясь вытереть связанными руками кровь с разбитого лица. — Теперь ты точно узнаешь, что бывает с теми, кто лезет незваным в чужие дела… Жаль, рассказать никому об этом уже не сможешь — здесь тебя просто не найдут. И в подтверждение его правоты на Юрия снова обрушился град сильных ударов. Все плыло у него перед глазами, когда, наконец, натешившись его мучениями, Гаврила Еремеев зло сплюнул: — Ладно, давай с ним заканчивать, хватит! Выйдем-ка наверх. Он вновь с силой пнул худощавого инспектора под ребра, издевательски обратившись к нему: — Поторапливайтесь, Ваше благородие… Николай Александрович, проводите высокого гостя, — открывая дверь из подвала, кивнул купец стоявшему на ступеньках Дорошенко. Тот посторонился, пропуская Хейфеца и пошел за его спиной, практически вплотную. Вот рука Николая опустилась в карман, доставая оттуда предусмотрительно захваченный с собой небольшой нож. Буквально на мгновение Юрий Абрамович почувствовал прикосновение лезвия к своим рукам и сразу за этим — ощущение свободы в них. Действительно, Дорошенко быстро перерезал ему веревки. Тут же что-то ткнулось в ладони, и холодный металл словно обжег затекшие руки. Инспектор интуитивно понял, что ему возвратили револьвер. Но ступеньки из подвала уже заканчивались. Будучи все ещё не в силах поверить в происходившее с ними, он услышал сдавленный шепот Дорошенко: — Как только я Вас выведу отсюда — бегом к извозчику и возвращайтесь сюда только с полицией! — Но я Вас здесь не брошу! — также шёпотом возразил он. — Ничего, для них я свой. На выходе ударьте меня посильнее и бегите! Раздумывать было некогда — риск был слишком велик, но в сложившейся ситуации другого шанса могло не быть вовсе. Сзади уже слышались тяжёлые шаги братьев Еремеевых, для которых этот разговор, похоже, не остался незамеченным. И тогда Юрий неловко выбросил вперед свободную руку, делая вид, что замахивается на Дорошенко, и рванулся к выходу из страшного дома, бывшему уже совсем близко… — Амба, они заодно, он агент! — раздался крик кого-то из братьев, кажется, Афанасия… Юрий обернулся к своим преследователям и, подняв револьвер, несколько раз нажал на курок. Прицеливаться возможности особо не было, но Хейфец увидел, как тяжёлая туша Афанасия, сжимающего в руке револьвер, медленно осела наземь. Но, прежде чем упасть, купец все же успел выстрелить в беглецов… Последнее, что смог увидеть пан Хейфец — словно споткнувшегося и падающего навзничь у лестницы Николая Дорошенко, по одежде которого медленно расплывалось кровавое пятно. — Уничтожу, мразь, фараон проклятый! — безумное перекошенное лицо Гаврилы Петровича оказалось совсем рядом… Юрий без памяти продолжал давить на курок, даже когда закончились патроны, но уже не видел — попал он в кого-то, или нет — ноги сами уносили его подальше от страшного места. В два прыжка преодолев двор, он выскочил за забор. Вслед ему ещё слышались выстрелы, потом ничего не стало слышно. Инспектор с несвойственной для него прытью пронёсся вдоль забора и запрыгнул в ожидавшую его повозку, на ходу крикнув извозчику: — В полицейскую управу! Быстрее…***
Спустя полчаса вернувшись на место нахождения подпольной алкогольной мануфактуры с поднятой им на уши местной полицией, пан Хейфец застал там жуткую картину — кругом битое бутылочное стекло, покореженные механизмы, разлитый по полу алкоголь и реактивы. Немногочисленные рабочие словно исчезли оттуда — похоже, они благоразумно покинули это место ещё в самом начале действа. Гаврилы Петровича Еремеева также нигде не было видно — у него явно не было смысла тут задерживаться после случившегося. Зато прямо посреди всего этого бедлама в глаза бросались тела Афанасия Петровича Еремеева, распостершегося в луже собственной крови, и Николая Дорошенко. — Нет, Николай Александрович!!! Хейфец наклонился над своим союзником, взял его за руку. Неожиданно тот открыл глаза. Он явно пытался что-то сказать, но из груди вырывался только хрип. — Что, Николай Александрович? — Гаврила… ушел. Передайте… Лидди… Но силы на этом оставили его, и голова бессильно поникла. — Ну уж нет, господин Дорошенко, не вздумайте умирать теперь, когда все позади! Я клянусь, Вы сами скажете Лидии Шеффер все, что хотели! Юрий вызвался немедленно доставить Николая в больницу. Отплатить той же монетой человеку, дважды за сегодняшний вечер спасавшему ему самому жизнь, было теперь для пана Хейфеца делом чести.***
Вопреки обыкновению, Ольга Червинская проводила сегодняшний вечер дома, вместе с Лидией и маленькой Викки. Она пораньше закончила бумажную работу в мануфактуре, надеясь встретиться с Юрием Абрамовичем, но тот почему-то у нее так и не появился и пока никак не давал о себе знать. Зато ее присутствие хоть как то успокаивало подругу, которая в последние дни жила постоянно, что называется, на взводе. После визита к Николя Лидия просто не находила себе места — какая то непонятная тревога словно точила ее изнутри, не давая успокоиться. «Вот уж никогда бы не думала, что мне будет так тревожно за пана Дорошенко", — Лидия сама не могла понять до конца, что же такое с ней происходит. Зато ее нервозное состояние не замедлило отразиться на четырехмесячной Виктории — похоже, у Лидии на нервной почве пропало молоко, и дочка теперь кричала чуть ли не непрерывно — так, что сначала у обеих служанок, а потом и у самой Лидии все начинало валиться из рук. Только когда старшая из служанок догадалась дать девочке немного манной каши с молоком — та хотя бы ненадолго успокоилась. Но справиться с ней было делом совсем не простым. Лидии, и без того измотанной непонятной ситуацией с инспекцией мануфактуры и добавившимися к ней в последние дни личными тревогами, порой казалось, что эта черная полоса в ее жизни уже никогда не закончится… — Знаешь, я всё-таки очень скучаю по Сашеньке… — призналась ей Ольга, взяв на руки кое-как успокоившуюся Викки. — Когда Петр Иванович сюда приезжал две недели назад по делам — он не брал малыша с собой, а я не знаю, как смогу сама приехать в Червинку. — Ты ничего не сказала мужу тогда? — в упор спросила Лидия. — Не смогла. Мне кажется, я никогда не смогу в этом признаться, я чувствую себя такой виноватой перед ним и Сашей… — Петр Иванович далеко не глуп, и то, что ты так надолго исчезла из поместья, вряд ли не навело его на определенные размышления. — Ты права, Лидди, он наверняка о многом догадывается. Киев, конечно, не Червинка, и здесь слухи не расходятся так быстро, но раньше или позже все всплывет, тем более мы с Юрием Абрамовичем особо не скрываемся. — И что ты думаешь с этим делать? Ольга не успела ответить на этот вопрос, так как постучавшаяся в комнату служанка доложила о приезде пана Хейфеца. Почти следом вошёл и он сам, но в каком виде! Одежда на нем была испачкана и порвана, все лицо «украшали» ссадины и свежие кровоподтёки… Ольга не стала ахать и охать, но, достав с полки чистый платок, молча протянула его Юрию, выжидательно глядя на него. — Хотел бы сказать вам доброго вечера, но, увы, не могу его таковым назвать, — наконец произнес он. Лидия кивнула в ответ и поднялась с места, забирая у Ольги дочку. — Прошу прощения, но вам двоим сейчас точно будет о чем поговорить наедине… — Нет, Лидия Ивановна, я прошу Вас — останьтесь — этот разговор коснется и Вас. Помните, я спрашивал Вас о братьях Еремеевых? — Так это их рук дело? — деловито спросила Ольга, вытирая кровь с лица молодого человека. — Это мелкие царапины, а вот Николай Александрович крайне плох… Лидия невольно вскрикнула и сильнее прижала к себе малышку. — Я отвез его в больницу, и сам только что оттуда. Да, мы ездили к Еремеевым, в результате один из них погиб, второй в бегах, а вот в господина Дорошенко стреляли… Он настоящий герой, если бы не он — боюсь, меня бы уже не было здесь в живых. Хейфец сбивчиво рассказал дамам об их с Николаем сегодняшнем визите на подпольную алкогольную мануфактуру Еремеевых и о последовавших за этим событиях. — Как видите, пани Шеффер, теперь я точно могу сказать, что истинные виновники массовых алкогольных отравлений установлены, соответственно, с Вашей мануфактуры все подозрения снимаются… В другое время буквально запрыгавшая бы от радости от этих слов, сейчас Лидия совсем не слушала его. Уложив в кроватку дочку, она вновь поднялась с места. — Давайте потом обо всем этом поговорим, хорошо, пан Хейфец? Лучше скажите — в какой больнице Николя? Я туда еду немедленно. — Мы все туда едем, — поправила ее Ольга. По иронии судьбы оказалось, что Дорошенко отвезли в больницу Андрея Андреевича Жадана…***
Лидия и Ольга вновь томились в ожидании на том самом крыльце больницы, где когда-то познакомились друг с другом. Как и тогда, обе закурили сигареты с мундштуком. Горькая улыбка тронула губы Лидии при этом воспоминании. Раненый Андрей Жадан, которого тогда так и не удалось увидеть, ее непонятное смятение чувств к нему… «Судьба словно издевается надо мной, практически повторяя ситуацию… Тогда для меня все закончилось плачевно — Андрей Андреевич умер… Неужели снова придется пережить такое же?». Почему столько раз откровенно высказываемые Николаем слова о его чувствах к ней никогда не вызывали в ее душе такого отклика? Сейчас же в ней бушевала настоящая буря при одной лишь мысли о том, что она может больше не услышать от него этих слов. По своему истолковав ее вздох, Ольга кивнула на сигарету подруги: — Ты уверена в том, что делаешь, ведь Викки… — Виктории все равно придется искать кормилицу — похоже, молока у меня больше не будет, а по другому вряд ли получится успокоиться… — Да, ты в самом деле сама не своя… «И ты будешь мне с упорством, достойным лучшего применения, рассказывать о том, насколько тебе безразличен пан Дорошенко? — несмотря на всю трагичность ситуации, не могла не улыбнуться про себя Ольга. — Странно, но именно увлеченность собственными чувствами иногда помогает лучше понять эмоции других»…4
Разговор с лекарем ничем не мог порадовать Лидию. — Состояние тяжёлое, пулей задето лёгкое, мы сделали все, что могли, остаётся только ждать, — каждое слово медика словно впивались под кожу женщины сотней иголок. — Все решат ближайшие сутки-двое — если пан Дорошенко их переживет — есть шанс, что все закончится для него благополучно. Вы ведь его супруга? — Нннет…- вопрос немного смутил Лидию. — Я его соседка по поместью. — Тогда необходимо срочно сообщить его семье о случившемся. А Вас мы к нему впустить не можем, увы, таковы правила. — Но я должна сейчас быть с ним рядом, понимаете? — в голосе женщины слышалось отчаяние. — Пусть зайдет к нему… — неожиданно послышался смутно знакомый голос из больничного коридора. Обернувшись на этот голос, Лидия узнала в его обладательнице тетушку Андрея Жадана Ярыну Дорофеевну. Похоже, что и пани Жадан тоже ее узнала. Краем глаза отметила, как удивленно округлились глаза у стоявшей рядом с ней Ольги — ведь именно эта суровая женщина когда то категорически не пускала ее в палату к Жадану. — Жил Николай неправильно да грешно, но, ежели любовь сможет этот грех замолить… — эти слова пожилой мудрой женщины запали Лидии в душу. — Благодарю Вас, пани Ярына Дорофеевна, — обратилась она к своей неожиданной союзнице, но та только махнула рукой — мол, чего уж теперь.***
Лидия сидела у изголовья кровати Николая в больничной палате, глядя на его бледное до синевы, почти восковое лицо. Дыхание молодого человека было тяжёлым, но прекрасно было уже то, что он в таком состоянии вообще мог самостоятельно дышать. Мысли, одолевавшие женщину при виде его состояния сложно было назвать весёлыми. — Бог мой, ну почему судьба одного за другим забирает у меня всех, кому я хоть как-то была нужна, раз за разом оставляя меня в полном одиночестве?.. Слёзы сами по себе сбегали по ее щекам, рука невольно коснулась рук Николая. Такой ее застала в палате Ярына Дорофеевна. — Николай Александрович обязательно поправится, полно Вам, — ее голос прозвучал неожиданно мягко. — Он, конечно, многое натворил со своей жизнью, и далеко не все его поступки были хорошими, но в сложных ситуациях все же поступал по настоящему благородно, пусть даже рискуя собой. — Да, безусловно, — Лидия хорошо запомнила эту необычную женщину ещё по своему прежнему нахождению в этой же больнице, и теперь была благодарна ей за слова поддержки. — Похоже, он любит Вас и маленькую, настолько, что его не остановила ни семья, ни разговоры в обществе. Каждый может ошибаться, но не каждому дано это понять и исправить… — Я так хочу все исправить, если это будет возможно! Пусть только он скорее поправится! — Он здесь в надежных руках, а Вам лучше сейчас поехать домой вместе с теми паном и его дамой, они как раз собираются уезжать. Долго здесь находиться все равно никому нельзя. Если что-то изменится с ним — мы сразу же сообщим и вам, и его близким. — Я сама отправлю письмо нарочным в Нежин, уже сегодня. Правда, с семьёй у него сейчас сложные отношения, даже отец не желал его в последнее время видеть. — Ещё бы, ничего удивительного. Но, даст Бог, у него ещё получится все исправить. — Я тоже очень на это надеюсь, — уже у двери палаты Лидия ещё раз обернулась к Ярыне Дорофеевне: — Спасибо Вам…***
Александр Васильевич Дорошенко был в полной растерянности — только что от него уехал посыльный из Киева, направленный к ним в Нежин Лидией Шеффер. Полученные от него новости повергли уважаемого главу семейства Дорошенко в шок — его сын Николай участвовал в задержании каких-то опасных преступников, спасая другого человека, был серьезно ранен. Поначалу Александр Васильевич не поверил ни одному слову из присланного на его имя письма Шеффер — слишком уж непохоже было все это на Николя, при всем его дворянском воспитании, хорошо знавший его отец никак не мог заподозрить сына в подобном альтруизме, там более в свете его поступков в последние месяцы. «Здесь явно кроется какая-то хитрость, — раздумывал Дорошенко-старший, — возможно, сын просто подговорил эту даму написать подобное письмо, желая вызвать отца в Киев для очередного разговора. Возможно, он тем самым ищет пути к примирению? Больница Андрея Жадана, говорите, Лидия Ивановна? Что ж, посмотрим, в какой он там больнице»… Александр Васильевич ничего не стал говорить ни дочери с мужем, ни Елене, не желая раньше времени тревожить их. «Если информация из письма подтвердится — тогда и сообщу им об этом из Киева», — решил он для себя, и велел слугам спешно закладывать экипаж в дорогу…***
Николай не приходил в сознание третьи сутки. Он лежал, весь опутанный какими-то проводками, под контролем лекарей и медсестер, безразличный ко всем и ко всему. Лидия приезжала сюда и подолгу проводила время проводила в палате возле больного, пока ее мягко, но настойчиво не просили покинуть помещение. От врачей ничего нового добиться не удалось, кроме совета молиться о здравии раба Божьего Николая. И она молилась с таким жаром, на который, казалось, давно не была способна. Сегодня приехавшая с самого утра в больницу Лидия увидела в больничном коридоре выходящего из палаты Александра Васильевича Дорошенко. Тот, увлеченно беседовавший с доктором, лечившим Николая, не сразу заметил идущую по коридору Шеффер, и ей удалось расслышать его слова, адресованные лекарю: — Разумеется, в имении сыну будет лучше, я привезу в Нежин лекарства и регулярно буду приглашать к нему врачей… От сказанного отцом Дорошенко все будто поплыло у Лидии перед глазами. "Он собирается забрать отсюда Николая, как какую-нибудь вещь! Ещё вчера тот совсем был не нужен в их семье, а теперь он, видите ли, так решил! Нет, я этого так не оставлю!» — и женщина решительно шагнула навстречу явно нервничающему Дорошенко- старшему. — Доброго утра Вам, Александр Васильевич. — Взаимно, Лидия Ивановна, если честно, удивлен, увидев Вас здесь, признаться, не ожидал… Хотелось бы поблагодарить Вас за письмо и за то, что предупредили меня о состоянии Николая… — Если Вас действительно беспокоит его состояние, почему Вы настаиваете на немедленном перевозе его в имение? Ведь именно об этом сейчас шла речь, если я правильно услышала? — Да, любезная Лидия Ивановна, я полагаю, что так будет лучше всего… — Простите, но лучше для кого? Неужели в самом деле для Николая Александровича? — Вот и я пытаюсь сказать, что сейчас больного крайне нежелательно транспортировать, тем более на приличное расстояние, — вмешался в разговор доктор. — неизвестно, как Ваш сын перенесет эту поездку. Дождитесь хотя бы, пока он придет в себя. — А на это есть шанс, доктор? Для него будет наилучшим увидеть после этого возле себя родные лица близких — своей сестры, жены и детей, нежели эти казённые стены. — Я не вправе Вам препятствовать, уважаемый Александр Васильевич, — лекарь склонил голову. — А теперь извините, меня ждут пациенты… — И все-таки, Александр Васильевич — не далее, чем вчера, Николай был крайне нежеланным гостем в Вашем имении, или я ошибаюсь? Или Вам нужен только сын-герой? — Вы и это знаете? — пораженно уставился на женщину старший Дорошенко. — Как и о том, насколько сильно он переживал из-за этого. — Извините, но не в моих правилах обсуждать наши семейные дела при посторонних. — А может, с учётом того, что сам Николай Александрович не считал зазорным обсуждать их со мной, речь идёт не о таком уж постороннем? Но Вы не находите, что сейчас несколько не время обсуждать вопросы моего статуса? Или для Вас важнее не предать огласке семейные дрязги Дорошенко, нежели чем спасти собственного сына? — Да как Вы смеете говорить такое? — побагровело лицо мужчины. — Вы, конечно, можете мне не верить, но мне далеко не безразлично то, что происходит с Николя. Я всего лишь прошу учесть его физическое состояние — сейчас этот переезд может принести ему вред. Александр Васильевич, я прошу Вас только — пусть он придет в себя, и если врачи признают эту поездку не представляющей для него опасности… Или Вы Просто боитесь, что Николя сам не захочет с Вами ехать? — Что ж, Ваша взяла, — ее удар попал точно в цель, старший Дорошенко не нашелся, что противопоставить такому настрою недаром слывшей самой напористой в Нежинском уезде купчихи…***
Однако этот разговор с Шеффер оказался не единственным неприятным сюрпризом для Александра Васильевича. Преисполненный тревоги за сына, он спускался с больничного крыльца, когда увидел, как щёголеватый худощавый молодой человек протягивает руку, помогая выйти из ставшей у самого крыльца кареты показавшейся ему смутно знакомой женщине. Изначально взгляд Дорошенко невольно остановился на лице мужчины, на котором, казалось не было живого места от ссадин — похоже, парень попал в неслабую передрягу… Но, присмотревшись повнимательнее к его спутнице, пожилой купец был удивлен не меньше. «Боже мой, ведь это же Ольга Платоновна Червинская — нынешняя супруга моего соседа и друга Петра Ивановича Червинского, который месяц как находящаяся в Киеве якобы по делам своей парфюмерной мануфактуры!» И, судя по проведению молодых людей, они были знакомы давно и довольно близко. Вот какие дела на самом деле занимают молодую соседку по имению в губернской столице! «О времена, о нравы! Сначала любовница сына откровенно пытается распоряжаться, как и что мне делать с Николя, теперь вот это… Каково Петру Ивановичу будет о таком узнать?!.. Сколько же мерзости в этом мире!» — возмущению Александра Васильевича не было предела. Почтенный отец семейства Дорошенко ещё не догадывался, что эти самые люди тоже приехали к его сыну…5
Когда первичное исследование проб так называемых напитков, взятых на месте нахождения подпольной алкогольной мануфактуры Еремеевых, была закончена, Юрий Абрамович был поражен — качество их было настолько ужасным, что число жертв от их употребления могло бы быть намного больше. «Стоит ли удивляться тому, что я столько лет не могу брать в рот ничего спиртного — даже в самой красивой и дорогой бутылке всегда чудится подобная гадость»… В любом случае, отчёт по проделанной работе в Петербург был уже отправлен, дальнейшие экспертизы нужно было делать в столичной лаборатории… В этом отчёте Юрий не забыл подчеркнуть роль своего спасителя Николая Дорошенко, отметив его мужество и готовность пожертвовать собой во имя интересов дела. Чего греха таить — на этого перспективного молодого человека у господина Хейфеца нарисовались свои планы. Только вот хороших новостей из больницы о том же Николае все не было. Вернее, их вообще не было никаких, хотя пани Шеффер каждое свое утро начинала с поездки в эту больницу. Как оказалось, по ее мануфактуре было выявлено только расхождение приобретаемой и фактически использованной упаковки для спиртного — часть ее явно уходила на сторону. А хорошенько прижав к стене управляющего мануфактурой Шеффер, Хейфец доподлинно смог установить, что этой стороной был как раз подпольный цех у братьев Еремеевых. Естественно, управляющий имел с этого свой гешефт, и в результате упаковка подделок ничем не отличалась от оригинала Шеффер. Юрий Абрамович с содроганием вспоминал, в какую ярость пришла узнавшая об этом Лидия. Массивная чернильница пролетела тогда у самого виска горе — управляющего. Когда в бедолагу полетел ещё один тяжёлый предмет, пан инспектор тихо прикрыл снаружи за собой дверь. Хейфец сильно сомневался, ушел ли вообще этот недоработник тогда живым из хозяйской мануфактуры, и жалобные вопли последнего, доносившиеся из-за двери, делали эти сомнения вполне обоснованными. Он лишний раз убедился, что никоим образом не хотел бы оказаться на пути у разъяренной пани Шеффер, похоже, вполне заслуженно носившей свое прозвище «дьявола в юбке», и одновременно умевшей быть такой милой и ласковой с теми, кто был ей дорог. На месте бывшей мануфактуры Еремеевых теперь работала полиция, и у пана Хейфеца, благополучно завершившего в Киевской губернии свои служебные дела, оставалась неразрешенной только одна проблема. Эту проблему звали Ольга Платоновна Червинская. Сколько раз они говорили с ней о том, что раньше, или позже придётся принимать решение об их дальнейшей судьбе, но как то все время находился повод отложить этот момент. Во время приезда господина Червинского в Киев Юрию не удалось с ним пересечься, и теперь, похоже, им с Ольгой предстояло самим поехать в Червинку.***
Николаю Дорошенко чудится, будто бы он идёт по ступенькам вверх по темному коридору, наподобие того, что вел в подвал купцов Еремеевых, и нет конца-края этому подъёму… Только мрачные стены кругом давят на него, а сзади и спереди от него него слышится чьё-то тяжёлое дыхание, он чувствует, что это идущие рядом с ним люди, но никак не может их разглядеть… Нежный, ласковый голос зовёт его издалека, так похожий на голос его матери, которую он почти не помнил, так как был ещё маленьким, когда потерял ее — она умерла сразу, когда родилась младшая сестрёнка. Но вот среди всего этого невнятного шума и материнского голоса послышался заглушивший все остальные звуки громкий детский плач. Малыш надрывался так сильно, что для Николая все остальные звуки перестали существовать, даже голос матери на минуту умолк. Неужели это плачет его сын? Или это сестрёнка Натали, когда была совсем крошечной, страдала так об утраченной для нее навсегда матери, которую не успела узнать? А может, это кричит сам маленький Николя в начале своего пути? А теперь, получается, он видит конец своей жизненной дороги? «Мама, что там? Мне можно туда? Там хорошо?» — слышит он теперь свой собственный голос, почему-то кажущийся ему незнакомым. Страха нет совсем, только любопытство, и вот наконец в конце тоннеля ему видится свет… — Ему становится хуже, — незнакомый голос врывается в сознание. — Кажется, он от нас уходит… Чьи то руки сильными толчками давят ему на грудь, оттуда со свистом вырывается дыхание… — Нееет, нет, пожалуйста, только не уходи!.. — слышится ему голос, такой до боли знакомый, но это уже не голос его матери. От этого отчаянного крика сознание, кажется, выворачивается наизнанку. Никогда и не с кем он не спутает этот голос… голос его Лидии. И снова надрывно заливается плачем ребенок. Николай сквозь полуприкрытые веки видит образ той, которая столько раз являлась к нему в снах. Его мечта, его любовь и надежда. Его любимая сидит рядом с ним, укачивая на руках плачущую дочку. «Так вот чей плач я слышал!» И — удивительное дело — в прекрасных светлых глазах женщины ему мерещатся слезы. Она плачет… из-за него? «Нет, это точно бред, этого просто не может быть. Я знаю Лидию почти столько, сколько она живёт на этом свете, но почти никогда не видел, чтобы она плакала». Тем более не представлялось, чтобы причиной этих слез был он, Николай Дорошенко… Тяжёлый стон срывается с его губ, от боли содрогается все тело. Женщина тотчас наклоняется к нему, улавливая его дыхание: — Кажется, ему лучше… За ее спиной маячат неясные фигуры в белых одеждах. Доктора?.. Кругом белые стены. Больница?.. — Где я? Мне это все снится??? — Если и так, то Вы заспались, пан Дорошенко, Вы не приходили в себя четверо суток. На губах Лидии Шеффер появляется улыбка, и от этой улыбки почему-то не веет ее обычной холодностью — наоборот, она словно согревает его душу. И на этот раз слезы льются из глаз женщины уже от радости, а она не пытается их остановить…***
— Я так и знал, что рано или поздно появишься ты, и весь сон насмарку, — попытался улыбнуться Николя, но вместо улыбки у него вышла лишь жалкая гримаса. — Молодому пану в самом деле лучше, — проговорил доктор, наблюдавший эту сцену. — Первый раз вижу, чтобы человек, едва придя в сознание после такого состояния, сразу же начинал шутить. — Это Вы просто не знаете этого человека, — улыбнулась и Лидия. — Видимо, хороший человек, раз такая пани от него столько времени не отходит. — Самый лучший, он настоящий герой, — немного смутилась молодая женщина. — И все же — не утомляйте его сильно, он ещё слишком слаб, ведь, если я правильно понимаю — этот герой Вам ещё будет ой как нужен в жизни, — вернул ей улыбку доктор, оставляя их одних в палате. — Вообще-то ты, похоже, действительно ни при чем — меня разбудила Викки, я вдруг отчётливо услышал ее плач. — Так получилось, что сегодня я не могла не взять её с собой — она сильно капризничала дома, никак не давая мне уйти. Как видите, желание командовать взрослыми с возрастом у нее только растет. Лидия с любовью взглянула на притихшую дочку. — Если я правильно понял, ты приезжаешь сюда не первый день? — Какое это имеет теперь значение, Николай Александрович? — Лидия опустила глаза. — Важнее то, что Вам наконец то стало лучше. — Совсем никакого значения? Жаль, я почти успел поверить в твое «не уходи» и «самый лучший»… — Не надо, Николай Александрович, пожалуйста, хотя бы сегодня для разнообразия Вы можете не ерничать? С Вами совершенно невозможно нормально разговаривать! — Кто бы говорил, Лидия Ивановна… — Я о многом хотела бы с Вами поговорить, но, боюсь, сейчас не самый лучший момент для подобных объяснений. Просто… — Лидия вновь запнулась — правильные слова никак не шли ей в голову. — Вы в самом деле были так нужны… здесь. Мы все очень ждали, чтобы вы поскорее поправились, и Юрий Абрамович, и Ольга Платоновна… — Пан Хейфец жив? — обрадовался Николя. — Значит, ему удалось уехать тогда от Еремеевых? Как видите, я оказался не таким везучим. — Вы прекрасно понимаете, что без Вашей помощи у него не было бы шансов уйти оттуда живым. Только вот как вас угораздило ехать в самое логово Еремеевых одним, без сопровождения полиции? — Ну мы же справились? Теперь все должны быть довольны, ну, кроме Еремеевых, разумеется. — Давайте вы это обсудите позже с Юрием Абрамовичем. Лично я довольна другим — тем, что Вы, несмотря на свое полное безрассудство, умудрились выжить после случившегося. — Нет, наверное, я все-таки ещё сплю — госпожа Шеффер, которая обо мне беспокоится — никак не укладывается в моем сознании. — Придется привыкнуть и терпеть — в некотором роде, я теперь Ваша должница, ведь Вы вернули доброе имя мне и моей мануфактуре. — Я очень даже не против это терпеть, хоть до конца своих дней, — неожиданно серьезно ответил Николай, взяв хрупкую руку Лидии в обе свои. — Главное — чтобы ты не передумала. — Я и так слишком многое передумала за последнее время, Николя, — голос Лидии дрогнул. — Иногда несколько дней позволяют понять больше, чем прошедшие до этого годы. — Теперь я понимаю, что так просто мне от нашего общения не избавиться. Я действительно должен был вернуться оттуда. Вопреки всему вернуться к тебе…