Пирогеево

      Марио, осторожно орудуя палочками, первым подцепляет остро пахнущий розовый ломтик тунца. Его настороженный взгляд напоминает Луке о мамином коте Джокере, которого застукали на кухонном столе.       — Приятного аппетита, братья! — осипшим от пения голосом объявляет Лука. — Сие есть тело мое, сие есть кровь моя, не стесняйтесь. Исторически эту роль выполняла девственница… — конец его фразы заглушается хохотом двух десятков таких же осипших и полупьяных глоток.       Бесконечный день серебряного празднования 16 июля заканчивается для Огненных ужином в лучшей гостинице Загреба. Лука, вымытый до скрипа, лежит на столе, покрытый большими круглыми листьями лотоса и продолговатыми — аспидистры. На листьях от ключиц до пупка разложены в виде шахматной доски красные и белые роллы и суши. Соски украшены цветками из прозрачных лепестков имбиря. Цветы похожи на кремовые розы на торте, а сам Лука ощущает себя десертом для насыщенных празднованием друзей. Поперек Луки тянется пояс из сашими и устриц, полосками спускающийся до колен. Голову украшает пестрый венок из болотных ирисов. Шеф-повар Огненных Томица Джукич сейчас отдыхает от трудов праведных, вдохновенно матерясь.       «Клянусь… если мы дойдем до финала, я буду в роли этой… ниута… ниоту… девицы-стола! Для всей сборной», — сказал Лука в начале июня, стукнув по столу кружкой пива после рюмки ракии.       «Слава богу, что ты не дал зарок отдаться всей сборной…» — резюмировал Иван по дороге из Москвы в Загреб.       Шиме элегантным движением берет с солнечного сплетения ролл, обмакивает его в плоскую мисочку со смесью васаби и соевого соуса, стоящую на пупке Луки, и подносит к губам Деяна. Делят они праздничный ужин пополам, склонившись над столом в поцелуе, из которого сыплются жемчужно-белые рисинки. Одна падает Луке на щеку, и он, корча зверские рожи, сдувает ее.       Иван подхватывает один из ломтиков свернувшегося кольцом угря с листа, который прикрывает мошонку, и кладет Луке в рот. Кисловато-острая от соуса и чуть согретая теплом собственного тела мякоть тает во рту, Лука провокационно облизывается, удерживая горящий взгляд Ивана. «А где Златко?» — спрашивает кто-то. «Перекрестился и поехал к жене… или не к жене», — отвечают ему.       Алые губы Чарли высасывают устрицу, взятую с левого бедра Луки, а ясные глаза старого друга лучатся весельем: такого мальчишника перед своей свадьбой он не ждал. Матео тянется к красному, как он сам, суши с лососевой икрой, которое специально разместили на сердце, но рука его дрожит в волнении и неловко щекочет Луку палочками сквозь листья. С третьей попытки символ сердца, пусть и не само оно, достается жаждущему. Лука хихикает, пытается не дергаться и не уронить с себя все это великолепие — благо, ему не придется лежать часами в облаке запахов цветов, сырой рыбы и приправ, как это делают настоящие ниотамори. Его ребята сметут закуски намного быстрее.       Ловре, подъемным краном склонившись над Лукой, увлеченно выбирает на правом бедре уже третий кусочек морского гребешка, соединяя его с имбирным лепестком. Суба и Домо проворно подхватывают по ломтику, кажется, рыбы-меча с живота и устраивают фехтование на палочках, пытаясь дотянуться до губ друг друга. Смеясь, они скрываются где-то за спинами Тина, Ливы и Анте, которые тянутся к капитанскому телу с видом голодных птенцов, что в исполнении бройлера Ребича выглядит слегка угрожающе. Щекотные прикосновения множества палочек и пальцев, пробегаясь по телу, вызывают приятную дрожь, а лист лотоса внизу понемногу начинает приподниматься. Йосип, который выше Луки лишь на пару сантиметров, слезает с табурета, откуда он снимал на смартфон, и с чувством выполненного долга уплетает последний ролл шахматной доски, не замечая, как Шиме тянет смартфон из его кармана.       Иван отбрасывает палочки и последним склоняется к практически опустевшему «столу» так низко, что крашеный чубчик стелется по животу Луки. Теплые губы и язык с нажимом движутся по тонкому лотосовому листу и подхватывают последний, оставленный для Ивана ломтик угря, который почти съехал набок под напором члена.       — А теперь пора лишить нашу ниотамори невинности! — объявляет Иван. Освобожденный от еды Лука жадно протягивает к нему руки. Остатки имбиря, крошки и мисочки соуса летят во все стороны.       — Мне не предлагать! — отзывается Домо, аккуратно уводимый за хвостик по лестнице. В полутемном углу кто-то уже звонко целуется, забаррикадировавшись креслами-мешками. Горячие руки Ивана привычно подхватывают Луку и прижимают так, словно Иван готов взять его прямо на этом столе. Не то чтобы они сильно стеснялись, но в номере их ждет дингач модричевского года рождения и все-все, что нужно запасти и сохранить друг о друге до осени...       — Приятного вечера! — посылает Лука друзьям воздушный поцелуй, уносимый наверх в одном венке набекрень и прилипших остатках листьевого одеяния.