Маски, что мы носим. Решения, что мы принимаем.

      Торжественный приём был в самом разгаре: по залам лилась негромкая мелодия, молчаливой, но нужной мебелью стояли немногочисленные телохранители. Вот только находились они здесь, скорее, для того, чтобы охранять захмелевших аристократов друг от друга, нежели от покушений извне. Удивительно, как порой незначительная доза алкоголя может уравнять простого рабочего с китобойной станции и потомственного вельможу. Весь лоск и благородство мигом слетали с обряженных в дорогие наряды людей, стоило им принять лишнего на грудь. И тогда стражники начинали выполнять роль вышибал в дешёвом портовом кабаке.       Впрочем, пока всё было пристойно. Гости пили вино, пунш и коктейли, в последнее время очень популярные в Дануолле. Особенно у дам, которым не нравился горький привкус виски, а попробовать хотелось. Сладкие добавки в виде соков, молока и фруктов с Серконоса вызывали восторг у светских львиц и напыщенных аристократок.       Конечно, этот приём не мог затмить пышные празднества у сестёр Бойл, но в стенах особняка собралось немало народа, прибыла даже Эсма Бойл. Правда, шептались, что она пришла сюда не столько развлечь себя разговорами или напитками, сколько найти очередного любовника. Так же можно было сказать и о половине других женщин, но те старались не выставлять свои интересы напоказ. Эсме же прощалось её вызывающее поведение, как-никак с состоянием Бойлов могла поспорить лишь императорская казна.       Стол ломился от закусок: креветки, канапе, отец даже заказал какао-бобы, чтобы сделать шоколад. Вот только происходящий вокруг праздник совсем не радовал Инессу, в честь которой и был устроен приём. Шутка ли – выдавать дочь замуж?       Девушка была раздосадована и огорчена. Отец когда-то обещал, что она выйдет замуж только по любви. Да – повзрослев, она поняла, что мечтам маленькой девочки не суждено сбыться, такого в их обществе не бывает – это романтичные сказки. Это только Бойлам позволено выбирать мужей и любовников, менять их, как перчатки, и никто им слова не скажет. Не то, что их семья.       О помолвке ещё официально не объявили, а девушке казалось, будто новые жакет и блуза давят на неё со всей силы. Или может, это просто потому, что в гостевой зале собралось много народу, и, несмотря на распахнутые окна, было очень душно.       – Инна, почему ты грустишь? Ты же замуж выходишь? – спросила маленькая непоседливая Анна, теребя юбку воздушного белого платья.       – Просто не я его выбирала, – грустно выдохнула девушка.       Непохожая на старшую сестру Анна пошла внешностью в отца, а не во вторую жену. Несмотря на натянутые отношения мачехи и падчерицы, сёстры искренне любили друг друга, поскольку родителям в последнее время было не до них. Отношения супругов разладились, и девочки предпочитали проводить время вместе: играли, Инесса укладывала её спать вместо няни, выводила гулять, покупала игрушки и платья. Так она хотела отвлечься от невесёлой перспективы замужества и переключиться на заботы о сестре. Девушка и так упиралась как могла, лишь бы оттянуть неприятный момент официального объявления о помолвке, истерила, притворялась больной. Отец уступал долго, но всему приходит предел, и дальше тянуть с этой новостью уже было нельзя.       – А ты будешь меня навещать? – спросила Анна.       – Конечно, буду. У тебя ведь никого ближе меня нет.       – Тогда буду ждать тебя каждый день!       – У неё своя семья будет, – вмешался молодой худощавый парень чуть старше Инессы. – Тебя, кстати, мама звала, кажется, что-то срочное.       – Ладно. Счастья вам. Пока.       Анна проворным мальком юркнула между гостей и скрылась за ворохом парадных брючных костюмов, носимых в Дануолле и мужчинами, и женщинами. Первой эту моду ввела её величество императрица Джессамина Колдуин, предпочитая вместо широких шуршащих юбок платьев, на которые можно в любой момент наступить, строгую, но практичную одежду. Стоило королевскому лекарю, учёному и художнику Академии Натурфилософии Антону Соколову нарисовать Джессамину в таком наряде, как все столичные барышни кинулись в Ткацкий Квартал, заказывать подобное одеяние. Никому не хотелось отставать от законодательницы моды.       Инесса укоризненно посмотрела на подошедшего парня, что так бессовестно обманул маленькую девочку. Холёный брюнет с зачёсанными назад волосами, цепким оценивающим взглядом начинающего ростовщика, подмечал на присутствующих дорогие украшения, словно прожжённый деляга. Девушке он не нравился, ей даже уважать его не за что, с учётом того, что их брак – чистая формальность. У отца в последнее время появились проблемы, и возможность породниться с богатым ростовщиком, Адамом Гидони, была хорошим шансом продержаться чуть дольше, рассчитаться с долгами. Так получилось, что интересы сошлись, отцу нужна финансовая поддержка, а Адам хотел хотя бы для вида женить непутёвого и единственного наследника – Рона.       Потому за что ей уважать парня, что просаживает отцовские деньги за игрой в карты и шляется в «Золотую Кошку», как на работу? Сама мысль лечь в одну кровать с этим человеком после того, как он возвращался от шлюх, вызывала тошноту. К тому же она небезосновательно опасалась, что их так быстро женят, потому что Рон всё-таки подхватил срамную болезнь от очередной проститутки. И потому Адам вполне справедливо решил – пусть сын умрёт дома рядом с женой, как муж и семьянин, чем как последний докер в порту от сифилиса. Грязные слухи в высшем обществе распространяются быстрее крысиной чумы, и пахнет от них столь же отвратительно, как и от наводнивших улицы плакальщиков.       – Тебе так хочется со мной поговорить? – раздражённо спросила Инесса, наливая себе бокал вина.       – Мы сегодня официально становимся женихом и невестой, – ехидно улыбнулся он.       Девушке не нравилась эта улыбка, тонкая, издевательская. Рону весь этот цирк доставлял удовольствие, ведь он ни разу не вступал в брак, и его это веселило – новый опыт, новые впечатления. На чувства, испытываемые невестой, ему было плевать.       – Мог бы и не напоминать, – Инесса едва удержалась, чтобы не выпить бокал залпом или не плеснуть ему в лицо. Во-первых, не хотелось устраивать скандал и подставлять отца, а во-вторых, жаль тратить тивианское красное на помойного кота.       – Да ладно тебе. Это же всего лишь формальность, каждый будет жить своей жизнью. Ну, родишь ты мне для вида ребёнка, а лучше парочку, чтобы мой старик угомонился. А там – с кем хочешь и где хочешь. Обещаю, претензий предъявлять не буду.       – Не надо было тебе прогонять Анну, ты с каждой секундой мне всё противнее.       Инесса поставила бокал на стол и пошла прочь, из последних сил удерживая накатившуюся ярость. Не о таком супруге она мечтала, но Рон перехватил её за локоть и привлёк ближе к себе. Проходящие мимо молодые аристократы отсалютовали им бокалами и сказали дежурные фразы: «Мы рады за вас», «Сегодня ваш счастливый день».       – Лицемеры, – прошипела девушка.       – Послушай сюда. Веди себя на людях, как пай-девочка, – в голосе Рона послышалась угроза. – Характер ты будешь проявлять в другом месте, за закрытыми дверями, на мягкой кровати и в шелковом пеньюаре.       Инесса высвободилась из его руки и пошла прочь из залы. По боковой лестнице она поднялась на второй этаж и вышла на балкон. Хотелось плакать от досады и несправедливости. Да, она понимала, что отец выдаст её замуж по политическим или деловым интересам. Это только в романтических сказках помолвленных аристократок отпускают навстречу любви благородные женихи, не желая им жизни по принуждению. Но девушка надеялась никогда не попасть в такую ситуацию, когда с первого же дня совместная жизнь разведёт по разным комнатам, а измены будут обычным делом. Ей было противно оставаться с Роном наедине, а о том, чтобы спать с ним и рожать детей вообще не могло идти речи.       – Неприятно, когда родные заставляют насильно калечить себе жизнь, – послышался мягкий голос неподалёку.       Девушка обернулась на лестницу. В тёмном углу, куда не падал приглушённый свет настенных ламп, кто-то стоял. Фигура явно принадлежала мужчине, а по голосу он был не старше самой Инессы. Но девушка была уверена, что никогда раньше этого молодого человека не видела. Контуры его одежды выдавали в нём работника китобойной станции или же обычного моряка. Разглядеть его во всех подробностях мешала густая темнота в углу, но он явно был не из их общества. Откуда он знает о её ситуации?       – Кто вы такой? – спокойно спросила Инесса, гордо подняв голову.       В конце концов, это могла быть обычная провокация какой-нибудь из претенденток на роль невесты Рона. Многие барышни, что столь же беспорядочны в связях, как и сам сынок богатого папочки, всё бы отдали за жизнь при муже и без обязательств.       – Кто я такой – значение имеет крайне малое, гораздо интереснее, кто ты такая.       На последнем слове он сделал шаг вперёд, выходя на свет, и девушка застыла в ужасе. Перед ней стоял приятный внешне молодой человек в обычной одежде: свободные брюки, простые сапоги до колена и застёгнутая на пряжки потрёпанная куртка из грубой кожи. Лицо у него было приятное, хоть и бледное, а коротко стриженные чёрные волосы ему очень шли. Его можно было бы даже назвать красивым, если бы не холодные абсолютно чёрные глаза, в которых плескались лёд и издёвка.       В этот момент стихли звуки, превратившись лишь в слабые отголоски, застыл ветер, исчезли запахи. Мир вокруг раскололся, исчез, потонул в сиреневом мареве, оставляя после себя лишь жалкие островки жизни: домов, улиц, особняка её семьи. Девушка видела, как отделяются комнаты, как застывшими манекенами представали гости в обеденной зале. И она осталась на жалком клочке балкона и пролёта лестницы один на один с хозяином бездны.       – Как причудливы повороты судьбы, так же любопытны и бездны человеческого разума, – он подошёл совсем близко, отчего Инесса вцепилась в перекладину балкона.       Она всегда относилась к учению смотрителей с пренебрежением. Считала, что столь могущественному созданию незачем тратить своё время на жалких смертных. Если он вообще существует. Ну, кто в их просвещённый век будет верить в страшные истории о мальчишке с чёрными глазами и властью над разумом и жизнью? И вот теперь кошмар всех смотрителей и маленьких детей, что не хотят ложиться спать, стоял перед ней во всём своём великолепии. Вот только истории не передают и толики того ужаса, который сейчас испытывала девушка.       Его мощь пробивала до костей, заставляя тело ныть, будто в лихорадке, а голова забивалась далёким гулом океана и песнью китов, что мучительно умирали от гарпунов китобоев.       – Интересно, ты слышишь песнь. Но не понимаешь её смысла, – он склонил голову, и теперь в черноте его глаз читалось любопытство.       – Зачем я здесь? – решилась спросить она. – Если бы ты хотел меня убить или свести с ума, то не стал бы разговаривать.       – Ты сообразительна, а ещё жаждешь жить, как никто другой в этом погрязшем в смерти и разложении городе, – ответил он, делая шаг в сторону и вглядываясь в сиреневую даль Бездны. – Признаться, я не ожидал, что опыты Соколова дадут такой ошеломляющий результат.       – О чём ты? – Инесса не сразу поняла, что обратилась к Чужому на «ты». Но его, похоже, это не волновало. Как божество может волновать полёт мухи или писк комара?       – А ты никогда не задумывалась, почему матушка Тереза нашла тебя на берегу реки, уставшую, ослабленную и абсолютно нагую? Почему ты, забывшись во снах, слышишь песнь океана, многоголосый хор китов и даже можешь его различать? И даже сейчас твоё тело пронзает дрожь, но вовсе не от моего присутствия, как тебе может показаться.       Инессе не хотелось разбираться в его словах и речах. Ей хотелось быстрее покинуть это место, но самовольно это сделать не получится, Чужой не отпустит её, раз сам привёл сюда.       – Попробуй, прислушайся.       Он растворился в облаке темноты, чёрным туманом растаял среди сиреневого марева Бездны. Накатило сбивающее с ног отчаяние, хотелось закричать от безысходности и ужаса.       – Что я должна попробовать!? Прислушаться к чему!? – закричала она в безразличную пустоту.       Девушка села на пол и поджала ноги, глядела в одну точку и старалась успокоиться. Неужели ему так скучно, что он решил поиграть с несмышлёной девчонкой, отчаянием и болью довести до сумасшествия? Видимо, не все доктрины Аббатства преувеличивали его жестокость.       Но чем больше она смотрела в одну точку, тем больше убеждалась, что пол странно плывёт, будто туда налили воду, и теперь она меняет свои очертания, становясь то бесформенной лужей, то идеально ровным кругом. Инесса не сразу поняла, что оно подчиняется её мыслям. Вот ей захотелось увидеть ровный круг воды, и он тут же собрался, вот он растёкся хаотичной кляксой и въелся в доски. Девушка вспомнила старинный узор, что нашла в библиотеке отца. Там была гравюра дерева, переплетённого корнями с другим деревом, только находящимся под землёй.       Вода снова проступила из деревянных досок, стала приобретать очертания чёткого рисунка: ветвей, ствола, листьев, корней. Что это такое? Неужели Чужой решил впечатлить её детскими фокусами?       Протяжный утробный вой заставил вздрогнуть и глянуть вниз. В пространстве, окутанная маревом тумана, парила туша левиафана. Несмотря на огромные размеры, Инесса сразу поняла, это потерявшийся детёныш. Он никак не мог найти мать и звал её, но Бездна не имеет пределов, потому скитаться он мог тут бесконечно.       Инесса протянула к нему руку, будто хотела погладить и успокоить, как когда-то успокаивала Анну, прибегавшую в её комнату после приснившегося кошмара. Она тогда гладила сестрёнку по голове и нашёптывала тихий мотив колыбельной. Глупо, наверное, пытаться успокоить гиганта нелепым воспоминанием. Однако левиафан крупно вздрогнул, сделал резкий круг, чтобы развернуться и направился к ней, словно почувствовал прикосновение.       И тут девушку сбило с ног, в голове зазвучала песнь. Мотив колыбельной, что она пела Анне, голодным зверем бросился на разум. Мелодия превратилась в жуткую какофонию несвязных звуков, они распадались, соединялись в жутком резонансе, раздирающем голову на части. Хотелось кричать, но горло сдавило, а потом пришло удушье. Воздух обратился в воду, заполняя легкие, солёная океанская вода въедалась в кожу, щипала глаза, одежда стала тяжелой от влаги.       Прекратилось всё резко, будто кто-то срезал эти ощущения, освободил от гнёта разум. Инесса тяжело упала на пол балкона, а детёныш левиафана, потеряв успокоительную нить, раздосадовано застонал и поплыл дальше. Он чувствовал себя обманутым, потерявшимся ещё больше. Ему дали надежду найти дом, успокоение, а затем лишили этого, вновь оставив одного посреди Бездны.       – Вот видишь, – Чужой появился прямо перед ней, покачав головой, будто над нерадивой ученицей. – Ты можешь многое, но пока ты не поймешь песнь – не сможешь её контролировать. В этом тебе могут помочь те, кто носят мой знак.       – А если я не захочу? – Инесса поднялась на ноги.       – Тогда ты закончишь очень печально, почти как Старая Ветошь, а ведь когда-то она была одной из самых красивейших и влиятельнейших людей Дануолла. Однако её безумие вредит только ей самой, а вот твоё может навредить многим. В том числе и тому, из-за кого ты и твоя сестра оказалась в таком положении.       – Анна? Она жива?       Инесса задохнулась от этой новости. В богадельне «Горьколист» она провела три недели, пытаясь выяснить у других работников и работниц, где её сестра. Последним ярким воспоминанием, прежде чем проснуться в кабинете Терезы, было то, что её и сестру уводят в разных направлениях. Она уже смирилась с тем, что больше никогда не увидит её, хотя Чужой мог и солгать. Кто сказал, что проповеди смотрителей преувеличены? Что в них нет рационального зерна? Что, если это – всего лишь подлая манипуляция для достижения нужного результата, или же выстраиваемый спектакль?       – Ты ещё и невероятно подозрительна, – он склонил голову, выразительно вздёрнул бровь, отчего по коже девушки пробежали мурашки. – Но я не настолько злопамятен и капризен, как меня выставляют эти нудные адепты Аббатства Обывателей. Мне не нужно манипулировать людьми, чтобы те делали что-либо. Человеческая натура такова, что вынуждает творить мерзости по собственной воле. Я в большинстве случаев являюсь лишь спусковым механизмом, рычагом подачи ворвани, а вот спичку подносят уже они. Ты привнесла элемент хаоса в партию, о которой сама не подозреваешь. И выбирать, каким путём пойти, предстоит лишь тебе. В любом случае, я буду с интересом наблюдать за разворачивающимся действием. И совет напоследок. Когда проснёшься – беги.       Она вынырнула из сна, как тонущий человек, нащупавший в последний момент опору. Ощущение маленьких влажных носиков и щекотка длинных усов заставили подобраться и обратить в бегство парочку крыс, уже примерившихся к руке. Инна залегла за старыми трубами теплотрассы, чтобы пробегающие мимо стайки крыс не стали её жрать во время сна. По одной они ещё опасаются нападать на спящих людей, но не толпой в пятнадцать-двадцать особей.       – Слушай, он уверен, что эта девчонка сюда пошла? – услышала она голос.       Из-за поворота тоннеля показался свет масляных ламп. Ну да, прожекторы в узкий коридор старых катакомб спустить проблематично. Что уж говорить о толстых скрутках проводов?       – Уверен, не ной, а иди давай, – послышался второй голос.       – Да перестань, сколько времени прошло с ареста Тимша? Час? Два? Даже если она и проходила здесь, то сейчас может быть где угодно. Эти тоннели тянутся под всем Дануоллом.       – Знаю, но у нас приказ.       – Да к чёрту этот приказ, капрал нас не видит. Давай просто присядем, покурим, поболтаем за жизнь, а потом скажем, что никого не нашли.       – Ну, не знаю…       – Слушай, ты серьёзно хочешь соваться туда? Да там может быть всё, что угодно: плакальщики, полчища крыс, уличные банды и сектанты, которых развелось сейчас, как блох на шелудивой собаке. Лично я шагу не сделаю дальше.       – Ладно, давай так: идём до следующего поворота и там останавливаемся.       – Замётано.       Инна понимала, что свет ламп её мигом демаскирует. Щели между старыми трубами были слишком большими, стража её заметит и выкурит оттуда в два счёта. Потому она перемахнула через препятствие и припустила бегом по тоннелю.       – А ну стоять! Именем закона! – заорали ей вслед.       Топот ног в тяжёлых солдатских сапогах заставлял бежать вперёд и только вперёд. Подгоняемая криками стражников, девушка отчаянно искала выход, пыталась найти укромное место. Но картинка размывалась, взгляд плыл, ей никак не удавалось ухватиться хотя бы за что-то. Бок быстро заболел, появилась одышка, горло засаднило.       Инна поняла, что если сейчас же не оторвётся или не спрячется, то её поймают. Всё-таки стражников учат преследовать преступников, и какой-никакой экзамен на выносливость они сдают, даже в это чумное время.       Шум волн ворвался в вихрь звуков звоном колоколов на часовой башне. Похоже, погода на улице испортилась и теперь воды Ренхевена нещадно бьются о стены набережной. Девушка инстинктивно побежала в ту сторону. Что она усвоила на отлично – так то, что люди слишком ценят свою жизнь, а стража вряд ли сунется вслед за ней под ненасытные и бьющиеся в агонии волны. Со стихией она как-нибудь справится или же её размажет по камням мощной волной. Но лучше так, чем оказаться в тюрьме или казематах смотрителей.       Вот только это оказался тупик. Обширный выход канализационной трубы с покорёженной ржавой решёткой выходил на реку, откуда обратно в трубу заливалась вода. Чудесное воплощение того, как разгневанная стихия старается вернуть всё дерьмо людям. Между торчащими прутьями виднелись прорехи, чудовищно узкие, чтобы там быстро пролез человек.       Возвращаться назад нельзя, преследователи дышали в затылок, а никаких боковых дверей не было видно, да и спрятаться негде.       – Мэм! – показавшиеся новобранцы-стражники тяжело дышали.       Им этот забег тоже дался нелегко, но выглядели они намного лучше в конец запыхавшейся девушки.       – Не стоит испытывать наше терпение. Вам бежать некуда, потому настоятельно просим пройти с нами, – для острастки они схватились за пистолеты, но пока что не вытаскивали из кобуры.       Они подходили ближе, а девушка пятилась к самой решётке, к выходу и ловушке. На Дануолл налетел настоящий шторм. Инна с детства плохо плавала, хотя любила резвиться в воде. Волны реки с остервенением бились о стены набережных, разлетаясь крупными кляксами, затапливающими всё вокруг. И вот очередная волна жадно лизнула спину девушки, окатив с ног до головы. Мигом стало холодно и противно, ведь главная артерия города не блистала чистотой, а особенно после наступления чумы. Инна понимала, что ещё пара шагов и вода просто собьёт её с ног, сделав легкой добычей для стражи.       – Мэм, давайте без глупостей.       Решение пришло мгновенно, ей не хотелось умирать, не хотелось отправляться в лапы стражникам, зная, что где-то в этом погрязшем коррумпированном городе возможно всё ещё жива её маленькая и беззащитная сестра. Девушка достала из кармана брюк камею, что подарил ей отец на помолвку, и сжала в кулаке, прося сил и уверенности. Инна спрыгнула вниз, там, где текли нечистоты и рванула прямо к ржавой решётке. Выжить любой ценой или умереть, третьего не дано. Треск ткани был едва слышен, рвущаяся одежда чуть задержала падение в воду, но не предотвратила её.       Могучие и безжалостные воды реки быстро проглотили очередную соломинку, погребая под своими волнами.       – Что за нахуй? – спросил один из стражей, указывая на изорванную одежду, оставшуюся на решётке.       Ренхевен закружил в сумасшедшей круговерти. Волны вздымались, ветер свистел и нёс Инну, как щепу через поток, заполняя лёгкие мутной грязной водой, где плавали не только мусор и ил. Иногда прибивало к самому дну, где части тел порой цеплялись за неё, норовя остановить, показать, что сотворила с ними жизнь в этом городе: полуобглоданные руки и ноги, иногда головы, торчащие из-под грубо сшитых саванов.       Объеденные до костей крысами и миногами пальцы неожиданно больно вонзались в бёдра и ноги, сдирали кожу. И каждый раз, стоило выплыть на поверхность, волна захлёстывала, хороня под собой, не давая дурочке вдохнуть полной грудью, преподнося жестокий урок. Не в казематах солдатни или смотрителей, так в бушующей стихии встретит свой конец.       На очередном витке её больно ударило о набережную, выбив воздух из лёгких и едва не лишив сознания. Перед глазами помутилось, руки перестали слушаться, в ушах зазвенело, и мир замедлился. Бушующий вокруг хаос словно притормозил дальше делать своё дело, будто давал шанс прочувствовать весь спектр эмоций.       Инна помимо воли закрыла глаза, расслабилась, отдалась этим бушующим волнам, что понесли её, как кусок мокрой газеты или расползающуюся на лоскуты ветошь. И именно в этот момент в голове набатом зазвучала песня. Она родилась где-то внутри, отчаянным ударом сердца прокатилась по телу, заставляя сделать неосознанный, но такой нужный вдох.       Грязная вода хлынула в нос и лёгкие, вызывая болезненный спазм и ощущение неотвратимого конца. Девушка понимала, что сейчас захлебнётся, а потом её сожрут миноги, но всё, на что оказалась способна пропахшая нечистотами, дерьмом и отработанной ворованью вода, оставить в горле неприятный привкус.       Инна сделала ещё вдох и ещё, не чувствуя больше болезненных спазмов в отчаянной попытке урвать клочок воздуха из-под бушующих волн. Нет, тело наполнилось лёгкостью и глаза перестало щипать от попадающего туда со дна сора.       Волны по-прежнему мотали её, но теперь это ощущалось намного легче, будто так и надо. Всё происходящее было настолько естественно, что и представить нельзя. Но инстинкты продолжали кричать об опасности. Волны грозились разбить тело о каменные стены набережных или кинуть под железные лодки у пирсов.       Инна пошевелила ногами и те почему-то стали двигаться в унисон, а вот загребать руками стало намного проще. Хотя одну она судорожно сжимала, неся в ней что-то ценное и важное. Почему она не тонет и чувствует себя в воде так же хорошо, как и на земле, она ещё успеет подумать. Сейчас надо было либо найти укрытие, либо выбраться из воды, иначе ей не жить. Водовороты просто раздавят её и шваркнут об дно, хищно оскалившееся острыми камнями, обломками лодок, кусками арматуры или ржавыми осколками металла.       Течение несло вглубь города, и это уже было хорошо, ей не хотелось оказаться в океане, сама мысль об этом вызывала панический ужас. Она как представила, что под ногами ничего, кроме кромешной тьмы бездны. И что обитает на той глубине так никто и не знает.       Она быстро поняла бесполезность сопротивления потокам, надо было делать только одно – пытаться седлать волны. Только так она могла сэкономить силы. Мост Колдуин оказался страшным препятствием. Отключённая охранная система не искрила, но всё дно было усеяно разбитыми баками из-под воровани. Видимо, стражники не потрудились их как следует закрепить или отнести в сторожки, и те слетели вниз. Ей едва хватило ловкости не пораниться об торчащие осколки стекла. А дальше были мотки проводов, строительных сеток, кусков металла и бетона.       Волны швыряли из стороны в сторону, и один раз своевольная стихия решила проучить строптивую девчонку. Волна разбилась о встречную, отбросив девушку в сторону и шваркнув о бетонную сваю спиной. Только чудом она не лишилась сознания и не различила треск костей. Инна старалась сместиться в сторону, ближе к набережной Клеверинга, где её когда-то нашла Тереза. Волны накатывали, не давали вынырнуть, сориентироваться в этом хаосе, но всё-таки девушка смогла заметить далёкие огни, знакомые дома набережной и резко свернула туда, стараясь не делать больших переходов в сплошном потоке воды. Если плыть напрямую к берегу, то волны её просто сметут.       Инна чувствовала как стремительно слабеет, боль в теле не давала продохнуть. Силы заканчивались, несмотря на возможность дышать под водой. Волны стремились утащить её дальше, к Радшору и излучине реки. Там, на резком повороте, набравший скорость поток просто размажет её по стене.       Оставалось совсем немного, чуть-чуть догрести до песчаного берега и волна поднялась, выплюнула её из своих объятий, бросив возле лестницы, по которой Инна перебирая одними руками взобралась выше. Там она повернулась на спину, всмотрелась в хмурое небо и поняла, что задыхается.       Лёгкие ответили спазмом, и ей пришлось снова повернуться на живот, извергая эту вонючую и противную воду Ренхевена. Приступ боли, прокатившийся от живота до головы, стал последней каплей и девушка потеряла сознание, ощущая, как холодные, мелкие капли дождя наждачной бумагой проходятся по коже.       – Просыпайся! – требовательный голос ворвался в сознание вместе с дурным резким запахом нашатырного спирта.       Инна подскочила на протестующе скрипнувшем продавленном диване, едва не стукнувшись лоб в лоб с Терезой, а потом оглушительно чихнула.       – На третий раз это уже будет системой, дорогая. Давай одевайся, – она положила на диван комплект одежды, пахнущий крахмалом и стиральным порошком.       Бельё оказалось слегка великовато, но лучше так, чем оно будет мало. Свободные брюки с широкими карманами и подтяжками, кремовая мужская рубашка и обычные ботинки, но те хоть оказались по размеру.       Пока она одевалась, обвела взглядом небольшой кабинет старухи, отмечая, что ничего не поменялось. Такой же небольшой стол с маленькой лампой с крышкой из зелёного стекла, кипы бумаг, распределённых по стопкам. Книжные шкафы и шкаф для историй болезни плотно прилегали друг к другу. Но были все в трещинах и если один убрать, то второй тут же рухнет. Всё так же, как и три недели назад.       На улице властвовала ночь, видимо, пролежала она здесь как минимум пару часов, поскольку волосы успели высохнуть почти полностью.       – А теперь расскажи, что произошло в особняке? – спросила Тереза. – И не надо мне говорить, что это ты всё организовала.       – Тереза, я не понимаю…       – По громкоговорителю передали, что Арнольд Тимш больше не является городским поверенным и лорд-регент вскорости назначит другого. А у тебя в руке нашли вот это.       Тереза показала ту самую камею, что с издёвкой продемонстрировал Тимш. Так вот что она сжимала в руке всё это время, пока нещадные волны несли её тело сквозь волны. Совсем забыла про неё, не вспоминала, лишь зная, что надо выжить любой ценой.       – Я вообще удивляюсь, как ты оказалась так далеко от Делового Квартала, снова на набережной и без одежды. Твоё счастье, что Оуэн и Кира в этот момент шли на смену, пока стража сидела в караулках и носа не высовывала. Так что говори, что там случилось?       Девушка вкратце рассказала о встрече с Китобоем. О том, как она чуть не свела с ума Тимша, как преодолела стихию и очутилась на набережной, предпочла не говорить. Лишь сказала, что бежала от стражи и бросилась в воду, думая, что нещадные волны просто разобьют её о камни и дело с концом.       – Говоришь, был без маски? – старуха прищурилась, будто вспоминая что-то. – Лицо запомнила?       – Тереза, он мне шею угрожал свернуть, если издам хоть звук. Да, даже если бы я выполнила его условие – это чудо, что он меня не прирезал. Насколько я знаю, Китобои свидетелей не оставляют, – взъярилась девушка.       – Ладно, прости меня, – примирительно сказала старуха, поднимая руки. – Просто ты лежишь тут сутки без сознания, а Кира сказала, будто сюда хотят нагрянуть смотрители, как раз по твоему делу.       – Смотрители? А им-то что у нас надо?       – Тимш во всеуслышание объявил тебя ведьмой. Видимо, не может смириться, что остался без гроша в кармане и теперь сидит в Колдридже, среди пьяни, бандитов с Дистиллири и конченными отморозками.       – Но я видела, как Китобой что-то положил ему в карман…       Инна вспомнила, что пока мужчина обыскивал бесчувственного Арнольда, он не только вытащил у него ключ, но и положил во внутренний карман письмо.       – Китобоя видела только ты, но, даже находясь в тюрьме, его слово против твоего будет иметь немалый вес. Он, правда, не стал распространяться, что ты работаешь медсестрой в «Горьколисте», они сами как-то догадались.       – Саквояж… – сокрушённо прошептала Инна. – Я оставила его в кабинете Тимша, когда убегала.       Тереза приставила ладонь к лицу, сжала и без того тонкие выцветшие губы и пошла прочь из кабинета. Когда она вернулась, неся на плече небольшую сумку, девушка уже поняла, что будет дальше. От стражи Тереза ещё могла отбрехаться, всё-таки бывший военный медик. Она могла давить на чувство долга этих суровых с виду мужиков. Многие офицеры только поэтому не трогали «Горьколист», они безмерно уважали эту женщину. Островная Империя держалась на море и, спасая очередного матроса или офицера, она спасала чьего-то друга, отца или деда, пока состояла на службе.       А вот фанатики – другое дело. Для них не существовало ничьих авторитетов, они искореняли инакомыслие, сжигали ведьм, уничтожали нечестивые артефакты, убивали любого подозреваемого в оккультизме. С приходом к власти лорда-регента, смотрители превратились в цепных гончих псов, готовых порвать любому глотку и встали над законами. Теперь они творили, что хотели и прибегали к самым жестоким методам ради достижения своих целей.       Терезе не позволяла совесть сдать молодую и глупую медсестру. Хотя, скорее всего, она хотела спасти «Горьколист» и всех тех, кого ещё можно поддерживать на разбавленных эликсирах.       – Забирай и уходи. Там немного монет и еда, хватит на первое время. И больше не возвращайся сюда, – приказала Тереза.       Повелительные нотки в её голосе звучали отчётливо и твёрдо, она приняла решение и обсуждать его не собиралась. Инна не хотела уходить, понимая, что на этих неприветливых улицах не выживет. Головорезы, контрабандисты, плакальщики и полчища крыс, рыскающих по городу не оставят ей ни единого шанса. А если смотрители вознамерились её поймать, то поймают рано или поздно. Но и оставаться здесь – подставлять пациентов и персонал, а те ни в чём не виноваты. Тереза вообще могла её спокойно сдать и жить себе дальше, но смотрители вряд ли остановятся на поимке одной ведьмы, а престарелая женщина всё ещё помнила значение слова «честь».       Девушка попыталась неуклюже поблагодарить за заботу, но тут дверь в кабинет распахнулась. Вбежала взмыленная медсестра, форменный халат сбился, чепец съехал на сторону, а заколотые волосы налипли к покрытому испариной лицу.       – Смотрители! – отрывисто выдохнула она. – Вошли через главный вход. Сюзанна их пока отвлекает.       – Чужой их раздери, мы их задержим, а ты беги через заднюю калитку, да поживее!       Оставаться дальше не имело никакого смысла, потому девушка сжала в руках сумку и выбежала из помещения. Технический лифт находился в левом крыле здания и доезжал до цокольного этажа. Длинный коридор разносил эхо её бега, отдаваясь в пустом помещении подобно звуку сирены от орудийной башни. В любой момент пауками могли разойтись смотрители и увидеть, что технический лифт работает. Хорошо, что поднимается-опускается он медленно, а по пути лишних пассажиров не подбирает.       Инна закрыла створки железных дверей и опустила рычаг до таблички «Цокольный этаж». Проще и быстрее пройти через первый и выйти через запасной выход, сделанный как пожарный. Но вероятность нарваться на смотрителей тогда возрастала. Да и во внутреннем дворе, как и позади богадельни, наверняка стояла парочка человек. Смотрителей можно обвинять во многом, но не в идиотизме. Что-что, а облавы они делать умели не хуже городской стражи или регулярной армии, если таковая требовалась.       Железная коробка, звеня подогнанными листами, медленно и величаво стала опускаться. Про себя Инна молилась, чтобы Тереза и другие медсёстры задержали их, иначе те могли выключить электричество или вытащить бак с ворованью из системы подачи энергии. Лебёдка гудела, едва сотрясая кабину, вибрация отдавалась по всему телу девушки и вызвала острый приступ клаустрофобии.       Она живо представила, как отключится электричество, как замрёт механизм, как в бессильном отчаянии она начнёт дергать пусковой рычаг, а тот бездушно отзовётся громким лязганьем. Как бессильно и беспомощно будет наблюдать за открывающимися дверьми, где её схватит маскарад смотрителей, безликий за своими страшными искусственными личинами.       Кабина в ответ дёрнулась, чем заставила Инну вжаться в холодную металлическую стену, но потом мелодично звякнула трель звонка. Только тут она увидела, что стрелка наверху указывает на обозначение цокольного этажа. Девушка моментально, насколько позволял запорный механизм, открыла двери и, не запирая, понеслась по узкому коридору. Пока бежала, думала, что так даже лучше. Этот лифт не сдвинется с места при открытой двери, а значит хотя бы с одной стороны преследования можно не ждать.       Цокольный этаж был испещрён маленькими комнатами, по обыкновению, запертыми. Что там делали, держали или складировали, Инна не знала, да и сейчас это было неважно. Она добежала до конца длинного коридора к люку. Откуда можно было выбраться прямо к задней калитке богадельни. Поднявшись по шаткой железной лестнице, девушка выдвинула щеколду и внутренне молилась, чтобы створки не заскрипели, и на улице не было смотрителей.       Первая молитва была услышана, а вот вторая нет. На улице стояло двое в жутких золочёных масках и синих мундирах. Но только у одного на поясе висела сабля и подсумок с гранатами. Второй же сжимал в руке рычаг громоздкой закреплённой на спине ремнями шарманки. По центру её стоял валик, какие ставят в музыкальные шкатулки или органы. Но в отличие от них шарманка смотрителей издавала удивительно мелодичный, но душераздирающий механический звук и треск. Инне пришлось один раз услышать эти звуки и они врезались в память, как предвестники беды.       Оба мужчины стояли к ней спиной, не увидев, как неподалёку от заросшей клумбы приподнимается жестяной лист. В темноте, да сквозь заросли нестриженого кустарника его было тяжело разглядеть. Девушка аккуратно вылезла на улицу, прикрыла вход на цокольный этаж и, постоянно озираясь, пошла к задней калитке. Створки проржавевших ворот стояли едва прикрытыми, и щель была слишком маленькой, чтобы протиснуться сквозь неё.       Она понимала, что смотрители наверняка стоят по всему бульвару Клеверинга. А значит, надо уходить во дворы, попытаться спрятаться в домах с пометкой: «Закрыто в связи со вспышкой чумы». С болезнью можно разобраться и потом, когда она удерёт от смотрителей.       Взявшись за прут калитки, девушка потянула его назад, та удивительно легко поддалась, но петли заскрипели так, что слышны, наверное, были в самом удалённом уголке Башни Дануолла.       Тут же послышался механический перестук валика в шарманке. Смотритель среагировал мгновенно, заведя проклятый инструмент и вертя рычаг, как сумасшедший. Второй тем временем вытащил саблю и кинулся к девушке. Та задержалась всего на секунду, но выскочила и со всего маху треснула створкой.       Смотритель выставил руку, и она проскочила между прутьев, задравших рукав мундира и наверняка ободрав кожу. Девушка уже не слышала, закричал ли мужчина от боли или нет, всё перекрывал гул проклятой музыки, отдававшийся болью в висках и головокружением.       Она пробежала между домами, скрываясь в темноте переулков, убегая по мусорным кучам и отвратительно чавкающим буграм. Инна не хотела знать, на что именно она наступала – на испорченные фрукты, трупы крыс или гниющие куски человеческих тел. Топот ботинок распугал охотящихся жирных грызунов, ей повезло, что стайка насчитывала не больше пяти штук. Эти воняющие помоями и смертью твари, сбиваясь в большую кучу, теряли инстинкт самосохранения и бросались на взрослых и рослых громил. Что уж говорить о хрупкой надсадно дышащей девушке?       Когда бок нестерпимо закололо, а горло сковали тиски холода и сухости, Инна остановилась, переведя дух. Она оказалась в трущобах, где сиротливо горели парочка фонарей, мерцающим светом добавляя жути, нежели освещая всё вокруг. Снова накатила паника, ослеплённая страхом, она даже не знала в каком направлении бежала, но в голове стучала одна мысль – надо идти к воде. Только там она сможет укрыться. Проблема была в том, что она абсолютно не знала, в каком направлении двигаться.       – Ты только посмотри, что нам преподнес случай, – услышала она нахальный и самодовольный голос.       Из темноты двигалась троица, они зашли со всех сторон, отрезая её от выхода. Обычные мужики, одетые в грязные и застиранные одежды, не мывшиеся уже несколько дней. Они оценивали фигуру Инны, одаривая сальными взглядами.       – И что же прелестная нимфа забыла на нашей территории? – спросил другой мужик.       – Прошу, – взмолилась девушка. – У меня ничего нет, ни эликсиров, ни денег.       – Правда? А вот мы сейчас и проверим.       Один из них быстро стащил рюкзак у неё с плеч, второй перехватил руки, заведя их назад и не без удовольствия притянув ближе к себе, вдыхая её запах. Девушке же стало дурно от ядрёного сивушного духа, смешанного с запахом пота и дешёвого табака.       – Смотри, – он выудил на свет небольшой кошелёк, где было всего ничего, две десятки. – Да, негусто.       – Давай-ка карманы вывернем.       Понятное дело, что не карманы ей сейчас будут выворачивать. Потому Инна стукнула каблуком сапога по ноге бандита. Тот не ожидал подобного от паникующей девочки и выпустил её из рук, запрыгал на второй ноге. Правда, третий бандит не дремал и быстро изловил её. Та сдаваться не собиралась, прекрасно понимая, что с ней сейчас могут сделать.       – Вот же сука! Ничего, сейчас ты отработаешь всё по полной программе.       В голову снова проник шёпот, отдающий привкусом соли во рту и шумом волн в ушах. Надо было дезориентировать их, оглушить, чтобы выиграть время и бежать к воде.       Из пересохшего горла вырвался надсадный крик, и Инна тут же упала на мостовую. Мужик её отпустил, попятился, зажимая уши и стараясь выкрикнуть хоть что-то. Из-под пальцев пошли тонкие струйки крови, то же самое творилось и с его приятелями. А крик не прекращался, смертоносным потоком разносясь меж домов, разбиваясь эхом о железные ставни чумных домов. Несколько секунд, стоивших этим идиотам слуха, и девушка снова побежала, куда глаза глядят.       Фигура, соткавшаяся из теней, ловко схватила её за руку, и развернула обратно, прижав спиной к себе. Изгиб локтя оказался под подбородком так, что голову опустить было невозможно. Сильные руки зажали шею, медленно выдавливая воздух, заставляя темнеть в глазах. Медсестра безвольно повисла в этой хватке, пыталась отодрать от себя удушающий захват, царапая ногтями грубую китовью кожу куртки и слыша лишь хрипловатое дыхание из-под маски с выдающимся вперёд фильтром. А потом всё снова потонуло в темноте.