Маски, что мы носим. Решения, что мы принимаем.

      Сила вокруг бурлила, позволяя взять её, заполнить себя до краёв, будто ты не пил и не ел несколько дней. И Инна, стоя на коленях посреди дрейфующего в пустоте клочка мостовой, жадно впитывала её. Девушке было всё равно, что за жадным и неумолимым пиршеством наблюдал сидящий на соседнем островке Чужой. Она плакала, как последний наркоман, которому наконец-то дали дозу, тело рвало на части уже от переизбытка энергии. И она не смогла успокоиться и остановиться, пока мышцы не сковало болезненной судорогой.       Инна сжалась в комок, чувствуя, как ломит кости, как они звенят хрустальными бокалами, что разобьются от одного неловкого движения. Сила кипела внутри, билась в стенки хрупкого сосуда, угрожая разорвать тонкую оболочку.       – Ты напоминаешь мне плакальщика, – наконец-то сказал Чужой, склонившись над ней. – Он точно так же пожирает всё вокруг себя, но не потому, что ему это надо, а потому что он не может справиться с животным инстинктом. Потом исторгает из себя эту пищу, не в силах удержать. Его организм разрушен, и он всего лишь оболочка, что ещё двигается и издаёт звуки. Но разум его мёртв окончательно и бесповоротно.       Он положил руку ей на плечо, даже через одежду она ощутила, насколько холодные у него пальцы, и в секунду стало легче. Легкие прекратили гореть огнём, сердце перестало натужно биться, угрожая остановиться в любую секунду, мышцы расслабились, а кости перестало ломить в болезненной лихорадке.       – Теперь ты понимаешь, что значит, бежать от самой себя? – спросил он.       – Я не просила этого, – девушка поднялась с мостовой, растрёпанная, извалявшаяся в грязи. – Прошу, избавь меня от этого. Я…       – Молчи! – приказал вдруг он, и девушка повиновалась. – Никогда ничего не обещай, не подумав. Впрочем, я ничего изменить не в состоянии. Ты сама завершила ритуал, выполнила последнее условие, хотя и не ведаешь этого. Но незнание закона не освобождает от ответственности.       – Но я не хочу этого. Я не буду этим чудовищем!       – У тебя нет выбора, – пожал плечами он. – Ты не соглашалась, а потому ты можешь найти источник не только среди океанских волн, не только в песнях левиафанов и бесконечности Бездны. Ты вольна его выбрать, но бежать от себя означает погубить не только свой разум и жизнь.       – И что мне делать? Пожирать людей? – едва выдохнула она.       Вспомнился треск костей, податливость плоти, что рвалась под напором её когтей, сладость крови и привкус ворвани в мутной речной воде. К горлу подкатил болезненный спазм, едва не вырвало.       – Леди Бойл или императрица Колдуин. Скоро тебе предстоит выбрать свою маску.       Сиреневое марево поглотило всё вокруг, сменившись кромешной темнотой, сквозь которую она услышала очень знакомые голоса.       – Ты могла усыпить её ядом, – сказал Дауд.       – Так было быстрее, – послышался голос Билли. – К тому же вы сами сказали, что расходовать его надо с умом.       Инна едва приоткрыла глаз, не меняя позу, голову стянули повязкой, под которой дико чесалась кожа. Видимо, падение и удар об стол были не такими уж безобидными, но девушка не подала виду, что проснулась и смотрела на Китобоев.       – Похоже, тебе правда нечем заняться, – скривился Дауд и вытащил из внутреннего кармана макинтоша пачку сигарет.       – Сэр, этой ведьме тут не место, – спокойно, но твёрдо заявила помощница. – Вы бы видели, во что она превращалась. Боюсь, только Далила могла бы ей помочь, но приобретёт отличную союзницу. При всём уважении, но вы же сами не знаете, что с ней делать.       – Я разберусь, не впервой мне решать сложные задачи, – он меланхолично чиркнул зажигалкой и запалил сигарету.       – Позвольте мне просто прирезать её или пустить болт под череп. Смерть мгновенная, она даже ничего не почувствует. Думаю, так будет лучше и милосерднее для неё.       – Ты знаешь мой приказ, никто её не тронет.       – Дауд, вы подвергаете нас опасности, другие ребята обеспокоены и они… начинают сомневаться в вас, – осторожно сказала Билли.       Мужчина сделал долгую затяжку, испытующе посмотрев на ученицу, а затем выдохнул плотное облако сизого дыма.       – В таком случае, пускай приходят, я с удовольствием подискутирую на эту тему, – усмехнулся он, и прежде чем Билли продолжила, приказал: – Хватит! Если кому-то что-то не нравится, милости прошу в мой кабинет, только для начала я бы посоветовал прихватить клинок. А сейчас иди и постарайся занять свой выходной чем-то более продуктивным, нежели слежкой за этой девчонкой.       – Она погубит нас всех, Дауд, – всё-таки высказалась она. – Помяните моё слово.       Билли исчезла в ворохе теней, а убийца тем временем развернулся к девушке лицом и выдал:       – Слышала весь разговор или только конец?       – Весь, – ответила она, поднимаясь с кровати.       Это и правда была вполне обычная одноместная кровать с хорошим матрацем. Оглядевшись, поняла, что находится в кабинете Дауда, но теперь на верхней галерее. Тут он устроил вполне неплохую берлогу: широкий комод для вещей, крепкая, пусть и узкая кровать, возле которой стояла початая бутылка с виски. Девушка не удержалась и взяла бутыль. «Старый Дануолл»… А у него хороший вкус. Винокурня, где и производился этот напиток, теперь выпускает исключительно разбавленный эликсир Соколова, ведь не все могут позволить купить его дозу в полном объёме. Инна знала это не по наслышке, богадельня находилась всего в паре переулков от этого здания.       У самой стены стоял ещё один стол, заваленный письмами, записками и книгами, а так же неподалёку находилась парочка стульев. А вот увесистый старый сундук был закрыт, но заперт ли – непонятно. Может, там были его личные вещи?       – Удовлетворена? – спросил он, когда Инна закончила осмотр, и сделал ещё одну долгую затяжку.       – Вполне, – девушка попыталась встать, но голова закружилась, и пришлось обратно плюхнуться на кровать.       Повязка съехала, нарастающая корка на небольшой ссадине заставляла рану чесаться. Инна раздражённо сняла бинт и отбросила в сторону, не так уж и много крови она потеряла.       – А тот Китобой…       – С ним всё в порядке твоими стараниями. Почему не сказала о нём сразу?       – У него была большая кровопотеря. Я хотела дождаться утра, чтобы убедиться, что он вне опасности. Да и вряд ли мне поверили бы.       – Спасибо за него, поскольку он принёс интересную информацию.       – Моя мачеха жива? – выпалила девушка, удостоившись подозрительно прищуренного взгляда Дауда. – Он сказал, что София жива, видимо, боялся, что не выживет и не успеет рассказать.       – Когда мы разберёмся, то ты всё узнаешь, а пока приходи в себя и марш домой, – он докурил и потушил сигарету в тяжёлой керамической пепельнице.       – Нет! Ты мне скажешь, – взъярилась девушка, хватая его за плечо и разворачивая к себе.       Точнее она попыталась это сделать. Как только её ладонь опустилась на плечо убийцы, он перехватил её руку, завёл за спину и больно впечатал Инну в стену лицом и грудью.       – А теперь слушай меня внимательно, девочка, – прошипел он на ухо, ей даже казалось, что он сейчас вцепится зубами. – С этого дня ты обращаешься ко мне только как «сэр». Привыкай к дисциплине, поскольку изнеженная и слишком много о себе думающая аристократка выветрилась из тебя не до конца.       Он надавил на руку сильнее, отчего Инна застонала, ещё немного и он её просто сломает.       – И не смей ко мне прикасаться. Поняла?       – Да.       – Не слышу.       – Да, сэр.       – Умница.       Он отпустил её и спокойно пошёл вниз по лестнице, будто ничего не произошло. От обиды и боли хотелось плакать, а стоящая неподалёку пепельница так и манила взять в руку и запустить ему в голову. Только понимание безнадёжности и глупости этого шага не дали это сделать, потому она поспешила покинуть кабинет, стараясь не разреветься, как последняя малолетка перед обидевшим её хулиганом.       – Получила своё? – услышала она издевательский вопрос от Билли.       Оказывается, она всё это время стояла возле дверей кабинета и нагло подслушивала.       – А я смотрю, тебя так интересует чужая личная жизнь, – огрызнулась в ответ Инна, потирая ноющее запястье. – Никак не налаживается своя, видимо.       – Меня всё устраивает, – она отлепилась от стены и подошла к девушке. – Я предупреждала, что обломает он тебе клыки. И каково теперь без них?       Продолжать эту бессмысленную перепалку Инна не собиралась, потому пошла к лестнице, но не стала сразу идти наверх, а спустилась в тренировочные залы. Стояла тишина, лишь жутким свистом напоминал о себе сквозняк, да в сгустившихся сумерках было довольно проблематично что-то разглядеть. Конечно, в импровизированном коридоре стояли старые керосиновые лампы, но Инна не стала их включать, опасаясь быть замеченной. Хотя, если Китобои видят сквозь стены, то какая им разница, пойдёт она в темноте или нет. Но всё-таки решила лишний раз не дразнить хищников.       Рука на запястье болела, налились отпечатками сильных пальцев синяки. На глаза снова навернулись слёзы обиды и горечи. Может, он зря отверг предложение Билли, не мучил бы обеих.       В архиве было всё так же пыльно, темно и пусто. Как она успела понять, Дауд концентрировал внимание на физической подготовке и умении управлять приобретёнными способностями. Да и зачем лишние знания Китобоям? Умеют читать-писать, способны различить жертву, выследить её, знают город и коллекторы, как свои пять пальцев. Зачем им морочиться историей, науками и прочей ерундой?       Дневник в кожаном переплёте лежал на месте. Его никто не удосужился убрать подальше, но крепло ощущение не найти его завтра, и девушка решилась. Она взяла книжку в руки и попыталась найти хоть что-то, во что можно было завернуть, но никакой тряпки или отреза ткани неподалёку не нашлось. Что ж, значит, оставалось рассчитывать только на удачу. Уже оказавшись возле крыши, Инна постаралась унять дрожь и выйти с гордо поднятой головой.       Сгустившаяся темнота уже не была для неё помехой, она даже смогла сократить путь, поскольку с утра пошла в торговую палату другой дорогой и сэкономила минут десять. Ей стоило больших усилий не начать воровато оглядываться по сторонам, а идти уверенно, будто ничего не произошло. Всё-таки Дауд или его подручные сами оставили ей эти книги, кто сказал, что их нельзя забирать с собой.       Только она дошла до дома и расслаблено вздохнула, как возле чердачного окна материализовался Китобой. Девушка от неожиданности попыталась стукнуть его дневником, но он ловко увернулся от удара и выставил руки.       – Извини, не хотел тебя пугать, – сказал он.       – Что вам надо? – спросила она, прижимая книжку к груди, будто могла защититься, впрочем убийца нападать не спешил.       – Я пришёл поблагодарить тебя за спасение, если бы не ты, то я бы просто свалился с этой крыши или умер от кровопотери.       – Да, не стоит, – девушка была несколько сбита с толку такими словами, не думая, что эти хладнокровные, привыкшие убивать ради денег люди, вообще способны проявлять хоть что-то, кроме высокомерия. – Любой на моём месте поступил бы так же.       – Ну, это смотря кому бы я в руки попал, – усмехнулся он. – Я угощения принёс. Просто не знал, как ещё отплатить. Можем посидеть у тебя, или тут, на крыше, как тебе удобней будет.       Инна опешила от такого предложения. С одной стороны хотелось спуститься в комнату, там было спокойнее и теплее, но вбитое воспитание не позволяло оставаться с незнакомцем одни на один в личном пространстве. Пока что для неё это было неприемлемо. Одно дело, когда ему требовалась помощь и совершенно другое, когда он тут живой-здоровый и напрашивался в гости.       – Давай тут, только я положу книгу и вернусь.       – Хорошо, – согласился он и поднялся к плоской части крыши.       Спустившись в свою комнату, девушка положила книгу под подушку, зашла в ванную и выругалась. Она совсем забыла о замоченной с утра одежде, но решила, что от лишнего получаса ничего не случиться, а заставлять пришедшего с благодарностью Китобоя ждать – невежливо и некрасиво. Потому она плотнее запахнулась в плащ и вылезла наружу.       Парень развалился на крыше и глядел на проплывающие кляксами облака, прячущие первые вечерние звёзды, противогаз лежал неподалёку, как и небольшая сумка на застёжках. Инна подошла ближе и села подле, внимательно разглядывая гостя. Когда делала ему перевязку, то было слишком темно, да и не до разглядывания было, она старалась унять дрожь в руках, и правильно оказать первую помощь.       Рядом сидел приятный внешне парень лет двадцати пяти. Тивианец. Голубого цвета глаза излучали смех, нос был кривой, его явно ломали и не один раз, светлые почти белые волосы были коротко стрижены. Крепкого сложения, видимо, раньше был или моряком или солдатом. Вполне симпатичный, если бы не шрам, идущий от левого угла губ через щеку.       – Абордажный крюк, – пояснил он, заметив её взгляд. – Чуть лица не лишил, так что я ещё легко отделался. Фёдор.       Он протянул ей руку в грубой перчатке.       – Инна, – она аккуратно протянула свою, не желая обидеть его.       – Не знал, что принести, но решил, что этому ты будешь рада.       Он отстегнул карабины сумки и вытащил оттуда несколько груш и яблок.       – Да, сейчас это большая редкость, – изумилась девушка и взяла в руку одно из морлийских яблок, с наслаждением вдохнула аромат спелого фрукта. Гристольские были меньше размером и не такие сладкие, впрочем, она бы сейчас и им обрадовалась.       Казалось, она не ела их целую вечность. Свежие фрукты и овощи сейчас – такая же редкость, как мясо или деликатесы. В Дануолле теперь повсеместно продаются только консервы, скоропортящиеся продукты стоили баснословных денег, и позволить их мог далеко не каждый.       – Ничего, та смазливая аристократка не умрёт, если не досчитается в утренней корзинке фруктов пару штук. Ты это заслужила намного больше, чем она.       – Спасибо тебе, – искренне поблагодарила Инна. – Слишком много вокруг дерьма в последнее время, чтобы хоть чему-то радоваться.       – Согласен.       Девушка с хрустом откусила яблоко и предложила второе Фёдору. Он поначалу отказывался, но Инна настояла, сказав, что надо поступить по-честному. Она пожертвовала своими нервами, а он – временем и силами, чтобы добыть это всё, так что поделить следовало по справедливости. Решив не спорить с ней, парень взял второе яблоко и с аппетитом вгрызся в него.       Фрукт был сочным и мягким, сок стекал по подбородку, но, за неимением платка или салфеток, приходилось вытираться рукавом. Тем не менее, после консервов и странного вида еды, о составе которой лучше не знать, напомнить себе, что есть ещё и такие угощения, было далеко не лишним.       – Я могу тебя спросить? – осторожно поинтересовалась девушка. – София… Ты упомянул, что она жива.       – Да, – кивнул он.       – Просто так звали мою мачеху и… Я попыталась вызнать у Дауда и, похоже, перегнула палку.       – Что? Зубы тебе обломал?       – И ты туда же! – возмутилась она и без зазрения совести выкинула огрызок с крыши.       – Что значит «и я»?       – Да Билли мне тоже самое сказала.       – Ах, это! – усмехнулся он и тоже отправил свой огрызок прочь с крыши. – Не обращай внимания, она всем девчонкам из нашей банды так говорит. Хоть и самой ничего не светит, но надо же показать, кто здесь «любимая жена».       Инна недоумевающе посмотрела на Фёдора. Она, конечно, догадывалась, что всё не так просто, но чтобы вот так открыто демонстрировать своё недовольство...       – А ты что, до сих пор не поняла, что она влюблена в него, как кошка? Просто удачно маскирует это своей собачьей преданностью. А вредничает, угрожает и шипит, думаю, больше по привычке, чем из реального желания насолить.       – Не мне её осуждать, – пожала плечами девушка. – Хотя, после того, как он убил Джессамину…       – Он напился после этого, – прервал её Фёдор. – Веришь или нет, но он заперся у себя и два дня не выходил. А потом исчез в неизвестном направлении, вернулся и снова заперся, всех гонял, угрожая прирезать. Он две бутылки виски в себя влил. Мы впервые видели его таким подавленным и реально опасались за свои жизни.       – А ты? – неожиданно охрипшим голосом спросила она. – Ты был в Башне в тот день?       – Нет, Дауд взял с собой Томаса, Билли и ещё троих мастеров для прикрытия. Никто из нас не знал об этом заказе, пока не услышали весть из городских громкоговорителей.       – Ладно, так что там с Софией? Если это не секрет, конечно, – она поёжилась от холодного дуновения и плотнее закуталась в плащ. Фёдор тоже вздрогнул и запахнул расстёгнутый макинтош, нацепил капюшон, но противогаз надевать не стал. В месяц холода тепло уходило, как только солнце пряталось за нитью горизонта, днём ещё терпимо, но вечером и ночью по городу в лёгкой одежде уже не погуляешь.       Она решила сменить тему, лишь бы не начать его обвинять просто из-за того, что сам находится среди этих циничных людей, выполняет приказы, соглашается на контракты. После сочащейся ядом Билли было очень приятно получить, как оказалось, столь нужную дозу обычного человеческого общения. Потому не хотелось сразу же настраивать его против себя, тем более показываться истеричкой.       – Некая София Тёрн, живёт неподалёку от Бульвара Клеверинга под самым носом у Аббатства, но явно практикует чёрную магию. Меня и напарника послали следить за ней, поскольку имелись подозрения о её связях с Далилой Копперспун. Но эта сука натравила на нас стражу, узнала, где мы себе гнёзда свили. Я-то уйти успел, хоть и ранили меня, а вот напарник… Его скрутили и потащили в Аббатство, так что земля ему пухом.       – Прости.       – Да ничего, когда живёшь на острие клинка, постепенно привыкаешь к такому. Вчера ты потерял друга, завтра – ученика. И если бы не ты, то я бы разделил его участь. А ведь ещё думал на соседнюю крышу кинуться, но до неё уже не доставал. Так что ещё раз, спасибо тебе за помощь.       – А что с Софией? Вы отправитесь к ней?       – Скорее всего, раз она связана с Далилой.       – А что с ней не так? Я слышала об этой Далиле Копперспун, о ней весь дом Арнольда Тимша говорил, она долгое время там жила и любовницей его была. Не спорю, картины у неё жуткие, но чем художница заслужила такое внимание?       – Так Дауд нам приказал её искать. Я же говорил, он напился тогда, а когда вышел из кабинета, всех построил, распределил по районам города, приказал докладывать о любой подозрительной активности, а Билли и Томаса отрядил заняться поисками Далилы, причём мы тогда знали только имя. Чужой ему видимо нашептал во сне. Вот и вышли на бойню Роттвильда, а потом и на Тимша.       – Так исчезновение Роттвильда – ваших рук дело? – удивилась девушка.       – Да, – самодовольно улыбнулся Фёдор, и вышло это на редкость жутко, перекошенный шрамом рот дёрнулся, превратившись в оскал. – Мы заколотили его в ящик для груза и отправили в тивианский порт. А там, кто поверит, что это и есть их партнёр – Бандри Роттвильд?       – Жестоко, хотя, как знать, – Инна крупно вздрогнула от очередного порыва ветра и решила, что пора бы заканчивать эту дружескую посиделку. Уже совсем стемнело, да и похолодало изрядно. – Спасибо за угощение, извини, но…       – Да ничего, всё нормально. Держи, – он протянул ей тивианские груши, девушка попыталась отказаться, но он сказал: – Бери, иначе обидишь меня. И спокойной ночи.       – Я могу попросить предупредить, если вы всё-таки соберётесь к этой Софии?       – А зачем тебе это? – недоверчиво поинтересовался он.       – Потому что Тёрн – девичья фамилия моей мачехи. Я понимаю, что это – бред, ведь её пристрелили, но… Отца убили у меня на глазах, а вот мачеху кинули в кухню, и я не видела, чтобы в неё попала пуля. Слишком много совпадений и…       – Можешь не продолжать, я всё понял. Хорошо, скажу. Только обещай без опрометчивых решений.       – Клянусь, – она попыталась встать по стойке смирно и поставить ладонь под козырёк, как это делали солдаты, но поскользнулась на крыше и нелепо взмахнула руками, едва удержав равновесие.       – Ну, веселить ты умеешь, это точно, – посмеялся он, закидывая сумку через плечо. – Тогда увидимся ещё.       Инна в ответ учтиво улыбнулась и кивнула. Фёдор нацепил на лицо противогаз и исчез в ворохе теней, оставив её одну на продуваемой всеми ветрами крыше. Девушка спустилась вниз, закрылась изнутри и пошла стирать одежду. За неимением бельевой верёвки пришлось развесить её на подоконниках и напомнить себе завтра наведаться на склад за банными принадлежностями.       На плечи навалилась усталость, жутко захотелось спать, но следовало вымыться. Напряжённое и уставшее тело быстро расслабилось в тёплой воде, и Инна едва подавила желание уснуть прямо там. Но мысль эта не вызвала внутреннего протеста, наоборот, ей казалось абсолютно естественным переночевать, погрузившись с головой в воду. Пришлось быстро ополоснуться, дабы не испытывать судьбу. Мысли о превращении в чудовище всё ещё пугали, но не вызывали бурю негатива и панические атаки. Видимо, потихоньку разум привыкал к этой данности, как не столь давно к навязчивой мысли о скорой смерти.       Вернувшись в комнату и устроившись на спальном месте, успела подумать, что же такого увидела Билли в архиве? Что её так испугало?       На следующий день девушка пошла на склад с твёрдым намерением выторговать необходимые мелочи. Придя на место, поняла, что всё сложилось как нельзя лучше. Сегодня за гроссбухом сидела девушка лет двадцати двух-двадцати трёх, но уже в тёмном макинтоше. Будучи морально готовой отстаивать необходимый уровень комфорта, Инна была изрядно удивлена, когда сменщица интенданта сама всучила ей котомку, и они потащились на склад.       Надо сказать, что он занимал немалую площадь внутри торговой палаты, Китобои проломили стену в ближайший дом, проложили коридор, обитый жестью, расширив тем самым складское помещение вдвое. А ещё, девушке очень хотелось поговорить, что было опять же на руку.       Потому, забрав всё необходимое и еле удерживая сумку, Инна ковыляла в свой дом, обустраивать его. Её новая знакомая с усмешкой сообщила, что парни никогда не поймут, как много девушке надо для нормального житья, особенно с учётом того, что поселили её не в общую казарму, как всех, а на отшибе, во избежание. Выяснилось из разговора и то, что это было убежище одного из Китобоев, он там устроил личные апартаменты, но с одного из заданий не вернулся. Все деньги, которые он хранил там, были отправлены на оружие, а так же на закупку эликсиров Соколова.       Вернувшись домой, Инна тут же расставила банные принадлежности: мыло и шампунь на раковину, а полотенца развесила на тронутые ржавчиной крючки. Особенно порадовали несколько комплектов нательного белья, которого оказалось не так уж и много на складах Китобоев, но это и понятно. Всё-таки мужчин в их банде было значительно больше, чем женщин.       Разложив вновь приобретённое богатство, девушка достала из-под подушки злосчастный дневник. Она осознанно не хотела возвращаться в торговую палату, опасаясь за жизни людей. Да, их взгляды для неё неприемлемы, мало того, находиться с ними рядом Инне было неприятно, ведь эти люди убивали ради денег. Но это не повод осознанно подвергать их опасности, пока что они ничего плохого ей не сделали. Если следующая эмоциональная вспышка может принести кому-то вред, то лучше её переждать на безопасном расстоянии. Пусть пострадают стены, окна или неожиданно показавшийся на горизонте плакальщик, последнему было всё равно, он уже труп, просто ещё двигался.       Вздохнув, девушка села подле окна и раскрыла дневник. Снова страшный рисунок жуткого существа полурыбы-получеловека заставил спину покрыться холодным потом, но Инна пересилила себя и перелистнула страницу. К облегчению, там не было жутких картин тварей, но появились описания обрядов, что проводили пандуссийцы, дабы использовать силу океанских глубин и воды. Но Инну больше заинтересовали абзацы про их песни.       Если верить этим скупым очеркам, то песни нави – это самое страшное, что может случиться с моряками. Они часто путали их с китовьими или обычной мелодией, навязчивым мотивчиком, насвистываемым за работой, пока не становилось слишком поздно. Но нигде не указывалось, как они их поют, каким образом можно их вызвать или же «песни» – лишь метафора, и они не имеют ничего общего с песнями в том понимании, какое в них вкладывали люди.       Жуткая книга не хотела открывать своих секретов, всё было слишком запутано, девушке казалось, что она читает справочник о монстрах глубины, но никакой полезной для себя информации найти не могла. Уже дочитывая последние страницы, она зашипела от боли, порезалась неаккуратно проведя пальцем по бумаге.       – Чёрт, – алая капля упала на гравюру, изображавшую метку Чужого.       Она неожиданно вспыхнула зелёным светом, послышался шепот и Инна, как заворожённая смотрела на слетающие со страниц буквы. Похоже, Китобои даже не подозревали, какой секрет хранится в этом труде. Девушка нерешительно положила руку на центр метки, очередная капля впиталась в бумагу, заставив проклятый узор засветиться ярче. Буквы в воздухе стали складываться в причудливую вязь, а потом явили узор китовьего остова, медленно на нём проявился рисунок мышц и кожи. Секунда – и видение исчезло.       Инна некоторое время сидела и не понимала, что это было. Она так надеялась получить хоть какой-то ответ, хоть откуда-нибудь, а попалась очередная загадка. В сердцах захлопнув бесполезный теперь дневник, девушка пошла промывать рану. Неужели Чужому так нравится давать людям загадки одну за другой, окончательно запутывая и при этом никогда не отвечая на вопросы? Хотя, что можно взять с существа, которому несколько тысяч лет? Он видел, как становились и рушились империи, как сменялись века, как умирали и рождались люди. Видимо, ему просто скучно, и насмешливый бог развлекается. Кто они для него? Игрушки, которые можно сломать в любой момент, придут на смену другие и всё повторится по новой.       Тонкая струйка воды окрасилась в алый, а рука тут же изменилась. Инна отпрянула, глядя на тонкие перепонки между пальцев и длинные острые когти. Вот только кровь перестала сочиться и показалась едва заметная корка. Девушка прищурилась и снова сунула руку под струю воды, наблюдая, как рана затягивается сама собой, а потом зазвучал шум океана и едва уловимая песнь.       Источник звука находился в комнате, и Инна поспешила туда, пока ещё могла слышать отголоски и уставилась на камею. Она дрожащими пальцами взяла её, будто впервые увидела. Рука снова приняла первоначальную форму, от мелкого пореза же не осталось и следа. Чужой касался этого украшения, а навь живут в воде возле китов, слушают их песни, защищают их. Девушка быстро нашла в закрытой книге нужную страницу и увидела, что символ рисовался на китовьих костях. Левиафаны по легендам могли проникать сквозь миры, видели ту размытую грань между реальностью и Бездной, скользили на волнах, впитывая в себя потустороннюю мощь.       – Жироварня Гривза, – прищурилась Инна.       Может, именно к этому её подталкивал Чужой, говоря об источнике? Тело среагировало на воду, когда она поранилась, значит ли это, что обращение происходит только в моменты опасности? Но почему тогда, когда она убегала от солдат, осталась без одежды? Она не могла из неё выскользнуть просто изменившись в облике.       Тело пробила дрожь, а в голове назойливыми насекомыми забились вопросы. Она вспомнила паническую мысль, когда её чуть не схватили смотрители у «Горьколиста» – бежать к воде. Значит, ответ был только один – пробовать, идти вперёд, будто слепому котёнку, на ощупь. Она долго колебалась, села на матрац и стала покачиваться туда-сюда, казалось ещё немного и начнёт стучать, как метроном. В конце концов, нервы не выдержали, и Инна выбралась из своей комнаты.       Правда, стоило спуститься на улицу, ближе к воде, как её решимость резко уменьшилась. На поверхности плавал мусор: обрывки газет, щепа, обломки лодок и обрезки ткани. Масляные пятна тоже не внушали оптимизма и вызывали чувство брезгливости. Мало того, мутный коричневый цвет отбивал всякое желание подходить ближе, а к самой поверхности порой всплывали хищные рыбы, в изобилии теперь водившиеся в реке. На дне, скорее всего, находились обглоданные трупы, причём даже не задрапированные в саван.       Её и так отселили ближе к железнодорожной станции, ныне не работающей. Кого возить? И кто здесь работать будет? Китобои давно разобрали металл на свои нужды. Потому она смогла пройтись пока по сухому участку ближе к зданию жироварни. Идти дальше – встретиться с плакальщиками, их утробный вой не спутать ни с чем, а ещё были речные хрустаки. Эти существа устроили пару колоний у самого здания на отмели, так что просто так туда было не подойти.       Инна, стоя на балконе второго этажа подтопленного и осыпающегося дома, гадала, как ей быть и наблюдают ли за ней Китобои. Если да, то даже интересно узнать их мысли. Ведь вряд ли они интересовались её поведением по приказу Дауда. Скучающие ребята, возможно, делали ставки: спустится ли девушка к самой воде или же спрыгнет с балкона, раз так пристально разглядывает воду. На шее висела камея, в качестве ожерелья пришлось использовать кусок тонкой верёвки и надеяться, что та не порвётся и единственная памятная вещь не потеряется среди мусора и грязи пирсов жироварни.       Пришлось неуклюже перебираться через перила, повиснуть на руках и спрыгнуть на крыльцо закрытой железной решёткой двери. Туда ещё не натекла вода, но вот послышавшийся треск хитина и полетевшие в её сторону плевки кислотой заставили спрятаться за стенкой. Агрессивные и тупые моллюски не дадут просто так сдвинуться с места. Пришлось взять волю в кулак и подползти к воде, что плескалась на уровне верхних ступенек крыльца. Интересно, что сейчас Китобои думают, если следят за ней?       Девушка погрузила руку в мутную воду, рискуя остаться без пальцев. Изменяться она не спешила, тогда Инна попыталась вспомнить те чувства, что обуревали ей, когда бежала от стражи. Это был страх неотвратимости несправедливого наказания, отчаяние загнанного в ловушку раненого зверька.       Едва заметная судорога в кисти и вот она уже видит изменение: прозрачная перепонка, длинные пальцы с выступающими треугольными когтями. Отползти обратно не составило труда и, подавляя в себе чувство непомерного стыда, Инна начала раздеваться. Ну не лезть же туда в одежде, ей ещё возвращаться, а на улице было не особо жарко.       Аккуратно сложив вещи, не давая себе времени на раздумья, прыгнула с крыльца, едва не угодив под плевки хрустаков. Грязная вода тут же защипала глаза, попала в нос, вызвав чувство тошноты от омерзительного привкуса, и тут же показались отожравшиеся миноги. Рыбины, заслышав плеск воды, тут же вылезли из своих нор.       Плыли они быстро и небольшой стайкой, Инна едва подавила желание выбраться из воды, ведь сейчас этот страх был ей нужен, главное – удержаться от истерики и паники. Рыбы приближались к добыче, а лёгкие девушки начали гореть огнём, требуя выбраться на поверхность и сделать спасительный глоток воздуха.       Одна из миног подплыла сзади, вцепилась в лодыжку, чем заставила девушку вскрикнуть и выпустить воздух, глотнуть вонючую воду. Пятно крови расползлось вокруг ног, а рыбина начала рвать плоть. Страх взорвался в сознании, она сейчас утонет, её сожрут, и в этот момент беспомощное брыкающееся тельце оказалось в её руках.       Миноги отпрянули назад, уплывая прочь, дабы не попасться неизвестному существу, в руках которой извивался не в меру голодный побратим. Рыба пыталась вырваться из цепких пальцев, но когти надёжно впились в тело, не выпуская добычу, а та вскоре перестала дёргаться, осознав, что делает себе только больнее.       Инна едва подавила желание разорвать причинившую ей боль тварь напополам, а потом впиться зубами в жилистое и полное мелких костей тело. Минога выскользнула из ослабевшего захвата и, активно виляя хвостом, скрылась среди замусоренного дна. Вряд ли она проживёт долго, эти зубастые твари не брезговали поедать собратьев.       Девушка осмотрела свои руки и убедилась, что они изменились, а ноги теперь представляли собой длинный хвост. Жаль, зеркала под рукой не оказалось, и оценить, насколько ужасным теперь стало лицо, нельзя. Правда ли оно настолько страшное, как нарисовали на гравюре или же художник преувеличил с уровнем жути… а может и преуменьшил. Тем не менее, надо было быстро проверить свою теорию и возвращаться домой. Грязная вода неприятно щипала покрытое мелкими, едва заметными чешуйками, кожу.       Плыть сквозь нагромождения мусора было не самым приятным занятием, приходилось держаться дна, чтобы колонии хрустаков не начали плевать кислотой. А ещё всё время надо было отводить от лица разнообразный мусор и стряхивать наросшие водоросли. Один из моллюсков едва не зацепил, и Инна поклялась вернуться и отомстить, а точнее проверить, нет ли в них жемчужин. В конце концов, следовало хоть как-то начать выплачивать долги за свою спокойную жизнь Дауду. Как бы ей ни хотелось его придушить за содеянное, но он дал кров и возможность чувствовать себя в безопасности. Правда, когда-нибудь он спросит за это всё и хорошо бы начать уменьшать сумму выдаваемого кредита.       Большой котлован, вырытый и отданный под пустующие ныне пирсы, встретил огромными стаями миног и подтёками ворвани. Последнего было так много, что поверхность была сплошь в радужных масляных пятнах, и под водой здесь было дышать значительно сложнее, чем возле станции переработки жира в насыщенное топливо.       Сюда причаливали китобойные суда. Высокие здания, напоминающие ангары, мрачными громадинами встречали её, звеня толстыми ржавеющими цепями со страшного вида крюками на концах. Мертвых китов цепляли за морду, а затем механизм поднимал тушу в ангар, где специальные устройства подключали к мёртвой особи, выкачивая ценный жир, переливая его в резервуары, где начинался процесс вываривания и переработки.       Первая же находка заставила сердце Инны испуганно забиться, когда в мутной воде неожиданно проступила распахнутая пасть, полная острых больших зубов. Метнувшись в сторону от страха, она едва не влетела в рёбра мёртвого кита. Распахнутая пасть оказалась всего лишь остовом морды, дельцы не морочились с расчисткой дна. Ил и перегной всё поглотят, а разлагающиеся туши пожрут миноги, коих здесь водилось дикое количество, правда, они старались уплыть от Инны как можно быстрее. Это уже было большим плюсом, не надо отбиваться от хищных стай или стараться уплыть подальше.       Проплыв под рёбра кита, она провела пальцами по костям, ответившим слабой вибрацией, которую обычный человек ни за что бы не заметил. Камея на груди ответила отголоском на эту силу, отчего Инна обрадовалась. Что ж, хотя бы отсюда можно начать свои эксперименты, Китобои далеко, она постаралась уплыть подальше от домов, складов и ангаров. Ей не хотелось, увлёкшись, наброситься на кого-то или по неосторожности свести с ума.       Сжав украшение в руках, девушка сосредоточилась на воспоминании. Вот Чужой держит в руках камею, проводит по портрету холодными пальцами, вызывая в душе дикий ужас. Ей показалось, что китовьи кости вздрогнули, а точнее вода едва заметно отпрянула от них.       Шум открытого океана шипением и треском вливался в уши, призывая увидеть всё, что он таит в себе, кости веками использовались пандуссийцами для своих ритуалов и вырезания рун, помнили это ощущение свободы. Они несли грузное и такое лёгкое тело сквозь темноту и волны, сквозь штиль и шторм, впитывая в себя всю мощь волн и ветра. И пуще всего этого была свобода. Свобода и полёт сквозь плотные и холодные слои воды, они помнили всё – свет рождения и тьму смерти. В них сосредоточились все оттенки океана, его тёмных глубин и марева Бездны.       Инна пропускала через себя эти инстинкты, ощущая невероятную лёгкость и желание кинуться туда, где было это несчастное существо, встретившее свою гибель слишком рано, певшее свою песнь, отчаянно зовя собратьев на помощь, но те ничем не могли помочь умирающему существу. Лишь бежать, дабы не разделить его участь.       Мелодия его последней песни резанула по разуму, щелкнула хлыстом боли, едва не лишив концентрации, собственная песнь рвалась наружу и Инна запела. Это не было похоже на выступления певцов на званых обедах или в кабаках. Песнь зарождалась внутри разума и сплеталась с отчаянной мелодией, зовом о помощи совсем юного левиафана, что поплатился за своё любопытство.       Сквозь песнь она увидела и образы. Акустики корабля мигом вычислили характерные звуки могучего, ещё не вышедшего из детства существа, громовым раскатом прозвучал пуск механизма. Левиафан понял всё слишком поздно. Гарпуны пронзили толстую кожу, натянулись цепи, вытягивая добычу к поверхности. Ему удалось сбросить один, оставляя на шкуре страшную рану. Но тут же в хвост вонзились ещё два, лишая тело подвижности, окрашивая океан в алый цвет. Сопротивление было бесполезно, оставалось только покориться судьбе и стать жертвой прогресса Островной Империи.       Сердце стучало в бешеном ритме, тело расслабилось, а разум заполнило звучание океана. Девушка вторила ему, пытаясь попасть в ритм, дать своему сознанию проплыть по этим волнам, скользить между них и почувствовать всю мощь окружающей стихии. Залитой солнцем поверхности и кромешной тьмы пропасти, где в глубине стиралась грань между реальностью и Бездной, где дули ветра совсем иного измерения, где перемены происходили по прихоти насмешливого черноглазого юноши.       Она не сразу поняла, что песня коснулась чьего-то разума, он метался пойманным в банку светлячком, и высвободиться уже не мог. Мелодия океана рождалась в чужой голове, её нельзя было услышать обычным способом. Это была эйфория, чужие мысли, пойманные в клетку звучания стихии, биение сердца и ритма жизни оказались игрушкой в руках девушки.       Она поднесла руки к лицу, где из завихрений воды соткался невесомый шар цвета ворвани: белый, отливающий в синеву. Хрупкий чужой разум почему-то был холодным, спрятанным за наносной коркой, которую так хотелось сломать. Песнь не умолкала, и постепенно панцирь льда стал трескаться, неохотно и медленно, открывая самую суть человека. Сердце Инны билось от ощущения безграничной власти над существом, с которым можно сделать всё, что пожелаешь. А он даже не догадается, откуда пришла беда, парализованный болью, ему не убежать из этой клетки, из рук сильного, что одним движением расколет разум на мелкие кусочки, рассыплет прахом.       Шею сдавило тивианским захватом Китобоя. На миг стало нечем дышать, а песнь потеряла мощь, холодный шарик пылью растворился в водах. Это длилось всего миг, но его хватило, чтобы Инна с остервенением бросилась к поверхности, разрывая так раздражающую масляную плёнку.       Ужас заставил хватать воздух ртом, хотя она в этом не нуждалась, по крайней мере сейчас. Она чуть не убила человека! Живого, здорового, разумного человека, оказавшегося слишком близко к ней. Ощущение эйфории наполнило мысли, хотелось повторить этот опыт, снова ощутить эту власть. Едва не срываясь на истерику, Инна снова нырнула на глубину и поплыла обратно, уже не обращая внимания на летящий ей в лицо сор, на взметывающийся за спиной ил и шарахающихся в стороны рыб.       Очнулась лишь в тот момент, когда рядом упал плевок кислоты, взвинченная до невозможности, она кинулась на хрустаков. Это была совсем молодая колония из трёх особей, вот только кислота от этого не становилась менее едкой. Вынырнув на мелководье, она двумя взмахами руки разорвала открывших раковины моллюсков.       Среди разорванных мягких тел нашлись две жемчужины, в третьем она не успела вырасти. Добравшись до знакомого крыльца, Инна вылезла из воды и распласталась на животе, всё ещё помня об ещё одной колонии – уже довольно крупной. Правда, пришлось сильно напрягаться, ноги, пока ещё превращённые в хвост, соскальзывали с узких ступеней, потому пришлось активнее работать руками, чтобы вылезти на сушу.       Обращение обратно в человека прошло быстро, как только она полностью вылезла, и поспешила одеться, пока не околеет от холодного ветра. Только когда она застегнула рубашку и макинтош, увидела, что теперь на двери нет решётки. Значит, за ней правда наблюдали, иначе пришлось бы пытаться лезть на балкон.       Внутри дома оказалось пусто и темно, осыпающаяся штукатурка и треснувшие стены не внушали доверия, потому Инна поспешила подняться выше и вылезти на балкон. Существовала неслабая вероятность разбудить мечущихся в поисках пищи крыс, их сейчас развелось на дармовой жратве неимоверное количество. Залезть на жестяной мостик не составляло труда, надо было только ухватиться за скобу для опоры и перелезть с балкона.       Как она попала домой, не помнила совершенно, шла, как в тумане, быстро скинула с себя одежду и залезла в ванную, смывая речную грязь. Она испугалась, что снова превратится, но нет, ничего такого не произошло. Размышлять почему так, времени и желания не было, потому она просто кинула в воду грязные вещи и завернулась в плед в комнате.       Била крупная дрожь от осознания того, каким чудовищем она стала. Но тогда почему она до сих пор жива? Сомневаться не приходилось, в её руках был разум и жизнь Китобоя. А кто ещё это мог быть? Плакальщик вряд ли, его разум не мог распознать боль, он уже мёртв и может только жрать и проявлять агрессию, даже если его начнут резать на куски. Но раз так, то о случившемся должен был уже узнать Дауд. Понять его мысли и мотивы девушка не могла, но если бы её остановили посреди маршрута и вонзили клинок промеж рёбер, то она бы точно не стала никого винить. Такое существо, не умеющее себя контролировать, опасно оставлять неподалёку от себя.       Инна невольно коснулась шеи. Ощущение сдавленного горла было очень явным, хотя никаких следов она не увидела, когда смотрелась в зеркало. Это была сила Бездны, но кто это сделал? Чужой никогда не вмешивался в людские судьбы так явно. Дауд? Но ему-то что делать здесь? И зачем самолично за ней наблюдать, когда можно просто поставить соглядатая? Хотелось бы это узнать, но вряд ли он станет отвечать на вопросы, особенно после случившегося в кабинете. Да и кто она такая, чтобы опускаться до разговоров с ней? Когда её перестала бить крупная дрожь, а воспалённый разум погрузился в дрёму, она снова провалилась в видения.       Перед глазами проплывала Бездна с её бесконечным маревом, где можно было утонуть, провалиться в пропасть и никогда не найти выхода, затеряться среди ветров потусторонней энергии, её волн и плавать в ширине бесконечности. Инну швырнуло в сторону, заставив прокатиться по сочной траве, обдирая кожу на руках и ногах. Это был большой остров с огромным раскидистым дубом, но тут стояли странные запахи – болотная тина, гниль, кислота, ацетон и гипс. Девушка никогда не слышала здесь ничего подобного.       К дереву вела каменная дорожка, но назад пройти невозможно, там камни разваливались и висели в пустоте. Вокруг плавали ещё несколько островков, но они были неподвижны, словно прикованы к месту. Сложно сказать, почему так, но выбора у неё не было, хотя всё происходящее вокруг тревожило девушку. Здесь что-то было не так, и это ощущение усиливалось с каждым шагом, её будто насильно заставили сюда прийти, а по коже шла болезненно колющая дрожь, подтверждая это.       – О, вот и ты, дорогая. Подходи, не бойся. Я тебе зла не желаю, – услышала она мягкий и одновременно с этим резкий голос.       Она вышла на небольшую поляну, где полукругом стояла широкая арка, украшенная резными колоннами. Таким мог бы быть парадный вход в сад или оранжерею, но за этой постройкой мост обрывался. А вот за гладким каменным алтарём стояла женщина с необычной внешностью.       Издали её можно было бы спутать с мужчиной, если бы не широкие бёдра, да небольшая грудь. А так лицо грубое с резкими чертами, волосы коротко острижены и уложены назад. Но больше всего Инну поразил её костюм – шикарный шёлковый жакет покрывали настоящие живые розы, брюки были испещрены рисунками стеблей с шипами и почему-то не было сомнений, что они живые. В круге свечей на алтаре лежал старый гребень. Это была одна из немногих доставшихся от родной матери вещей, затертый, но родной сердцу предмет привязывал к этому месту.       – Ну же, подойди, – уже мягче произнесла женщина, протягивая руку.       Вот только Инна не торопилась подходить, слыша треск и скрежет гипса. Статуи, точная копия этой женщины, внимательно следили за каждым шагом гостьи, но пока что никакой агрессии не проявляли.       – Далила Копперспун? – наугад спросила Инна.       Её автопортрет висел в кабинете Арнольда Тимша, выполненный в жуткой манере. Хищные, прямые линии, рубленое лицо и потрясающая гармония насыщенных синих и алых оттенков. Удивительно, насколько портрет, сделанный в такой манере, был похож на неё саму.       – Рада, что ты знаешь моё имя, значит, мы избежим лишних церемоний, – улыбнулась она и смело подошла ближе. – Прости, что не даю тебе спокойно поспать, но мне пришлось приложить немало усилий, дабы связаться с тобой.       Далила обошла её, внимательно разглядывая со всех сторон, приподнимая лицо за подбородок, пропустила сквозь пальцы золотистые пряди, огладила плечи. Инне становилось не по себе от такого внимания, будто приценивались к рабыне на невольничьем рынке.       – Никогда не думала, что у Соколова хватит смелости провести такой ритуал. Впрочем, несчастный убитый тобой паренёк был слишком ослеплён желанием угодить учителю, чтобы думать о последствиях, – продолжала меж тем она. – Это прекрасный стимул учиться дальше, разве нет?       – Чего вы хотите? – спросила Инна, устав от загадок и туманных намёков.       Ей хватало пренебрежительного отношения Дауда, ребяческой насмешливости Чужого, чтобы теперь ещё натыкаться на восхищение аморальным поступком Соколова, от не менее странной и экстравагантной художницы.       – Чего я хочу? Сейчас главное, чего хочешь ты, нимфа. Не удивляйся так, – усмехнулась она, демонстрируя ровные белые зубы. – Думаешь, тебя везде зовут навью? Нет. Сирена, нимфа, ундина. Выбирай то имя, которое тебе по душе.       – Ты можешь это обратить? – с надеждой спросила она. – Я не хочу этого. Не просила этого.       – Не надо истерик, девочка. Я тоже не просила Чужого оставлять на себе знак, но он дал мне его, разглядев мои таланты. И теперь почти всё готово к осуществлению моего плана. И ты очень мне пригодишься.       Она кинула взгляд на дерево, точнее на холст с прорисованными карандашом линиями. Они складывались в точёную маленькую фигуру девочки-подростка, распознать лицо не удавалось, слишком далеко стояла Инна, чтобы узнать, чей портрет хотела нарисовать Далила.       – Хочешь использовать меня? Заставить выплачивать долг, как Дауд?       – Дауд! – вскричала ведьма, статуи мгновенно среагировали, повернули головы, чуть изменили положение рук, словно готовились атаковать. Похоже, у художницы были к нему личные счёты. – Жалкий выскочка, что тратит силы на слабаков, на щенков, подобранных из канавы. Не понимаю, почему Чужой и его счёл достойным своей силы, но… Не стоит волноваться об этом. Одно слово и ты окажешься рядом с настоящим мастером. Идём.       Они прошли к самому алтарю, где спокойно лежал гребень, горели свечи, но воск не плавился, а огонь застыл в вязком времени Бездны. Инна хотела схватить вещь и как можно быстрее убраться отсюда, но статуи следили за ней, провожая взглядом каждое движение. Не было сомнений, что они бросятся на неё, посмей она сделать что-то не так.       – Дауд не знает, что с тобой делать, лишь держит неподалёку, чтобы контролировать. В любой момент он накинет поводок и стянет ошейник с шипами, дабы ты сидела у его ног, как собачонка. Вот только ты представляешь для него серьёзную угрозу, как бы он ни старался это скрыть от окружающих. Сегодня в твоих руках был чужой разум. Скажи, какого это, держать в тонких маленьких пальчиках жизнь, когда одно прикосновение, мановение руки разобьёт его на клочки?       – Перестань, – потребовала Инна. – О чём ты говоришь?       – О том, что этот мир жесток, и никто тебе не поможет, кроме тебя самой. Я когда-то оказалась выброшенной на улицу, хотя могла стать чем-то большим, чем художница и ведьма. Но у меня не было учителя, а у тебя он теперь есть, – снова улыбнулась она. – То, что ты ощутила – лишь жалкая крупица того, что ты можешь сделать на самом деле. Не бойся, я тебе помогу.       На левой ладони женщины сверкнул знакомый узор, такой девушка видела на страницах той самой книги с жуткими гравюрами. Интересно, метка у Дауда такая же или же она хоть немного отличается?       – Дай мне показать тебе, приоткрыть дверь твоих талантов. А дальше – решай сама.       Инна несмело вложила руки в ладони ведьмы, сцепляя пальцы. В этот же момент взгляд Далилы изменился, улыбка стала кривой и хищной, а пространство вокруг подёрнулось дымкой. Тело пробила дрожь, кости заломило чумной лихорадкой, совсем как в клетке Соколова.       – Не сопротивляйся, – приказала ей художница. – Твоё тело выдержит, если ты перестанешь отрицать очевидное. Отпусти сомнения.       Инна тяжело дышала, руки сводило судорогой и, судя по побледневшему лицу Далилы, она сейчас сломает ей пальцы или вывернет суставы, гребень на алтаре задрожал, а вот статуи замерли. Ведьма больше не контролировала их, стараясь удержать девушку и не потерять при этом лицо. Что-то было не так, чужая воля давила, заставляла пригибаться, припадать на колени не давая сосредоточиться и оказать сопротивление.       Испуг чужого разума отрезвил. Послышался жалобный вой потерявшегося в пустоте левиафана. Он снова пришёл, снова услышал её, снова молил о помощи, просил привести его в стаю. Он не может найти дорогу, не может их услышать, мать не успела его обучить. Далила рядом дёрнулась, не понимая, что происходит, не слыша плача в голосе этой особи и не понимая, почему теперь молодой левиафан барражирует вокруг.       – Отпусти, – прошипела девушка, отпуская её руки и хватая свой гребень, не желая оставлять в руках ведьмы хоть что-то способное снова привести её сюда.       – Дура, ты сама не справишься.       – А ты уже всё решила! – огрызнулась в ответ Инна и посмотрела на деревянный гребень. На руке проступила вода, впитываясь в потёртое дерево, проникая внутрь и превращая дорогой сердцу предмет в обычный склизкий кусок гнилой деревяшки. – Хотела меня подчинить, заставить сделать так, как ты хочешь. Пошла прочь!       Ведьма оступилась, но на её лице не дрогнул ни один мускул. Далила сделала вид, что просто отставила ногу, чтобы отойти в сторону, но девушка заметила промелькнувшую в глазах боль. Бушующая волна эмоций, подпитываемая силой Бездны едва не опрокинула её.       – Ладно. Не стану на тебя давить, но подумай. Ты слишком явно продемонстрировала этим щенкам свою силу. И если даже Дауд не отдаст приказ тебя прирезать, они сами это сделают, особенно его помощница – Билли. Ох, и ревнивая же стерва…       – Откуда?..       Договорить она не успела, сиреневое марево погасло, и стихла жалобная песнь кита.