Маски, что мы носим. Решения, что мы принимаем.

      Поговорить им не удалось, Дауд просто запер девушку в кабинете, уйдя следить за выполнением приказов. Инна не возражала, поскольку опасалась показываться на глаза Китобоям. Да, Билли призналась во всём сама, но она была таким же обязательным элементом в рядах банды, как и их бессменный вожак. Найдутся буйные головы, готовые свалить всё случившееся на ведьму, ведь все проблемы последних недель случились именно после её появления.       Кабинет Дауда оказался разгромлен: перфокарты аудиографа валялись разорванными на полу, ящики стола были выворочены, папки и письма разбросаны, книги с полок шкафа скинули в центр комнаты, но поджечь не решились, всё-таки огонь контролировать тяжело. Не тронули только доски с перечёркнутыми портретами жертв Китобоев. Но больше всего поражало тщеславие смотрителей. Горькой иронией теперь висели синие стяги Аббатства внутри кабинета Дауда со священным символом на нём: буквой «С» с перечёркивающим её трезубцем.       Девушка подошла к доске с портретами. В прошлый раз её привлекли портреты Джессамины и Эмили, а сейчас решилась осмотреть и другие. Здесь оказались люди самого разного положения – даже простые рабочие, деляги. Не зачёркнутым, например, висел портрет Слекджова – дельца с Боттл-Стрит, барыжащего разбавленным зельем Соколова в районе Дистиллири. В это сложное время люди готовы были обратиться к кому угодно, лишь бы не стать жрущими и блюющими живыми мертвецами, окружёнными сворой кровососущих насекомых.       Но потом взгляд снова скользнул на императрицу, что покровительственно смотрела на неё через плечо жакета с высоким воротом. Инна взяла в руки портрет Эмили и нашла удивительное сходство с реальной девочкой. Ну, ещё бы! Сам Соколов рисовал обеих. Вот только этот слегка горделивый и грустный взгляд ей совершенно не шёл, по крайней мере, сейчас. Может, когда она повзрослеет, и детские черты лица окончательно пропадут, её портрет станет таким же величественным и красивым, как портрет матери.       Инна всмотрелась в лицо и улыбнулась, вспомнив Корво Аттано. У девочки были такие же глаза и подбородок, несомненно, имелись и другие мелкие, но всё же общие черты. Значит, громкий, но не афишируемый слух во всех кругах Дануолла правда? Джессамина родила от своего телохранителя. Впрочем, чему удивляться? Сразу всплыла в памяти сцена, когда Эмили хваталась за рукав Корво, стараясь сбить ему прицел арбалета. Он готов был защитить принцессу от всего мира, если потребуется, не показывал своего страха и смятения, ведь сам впервые видел русалку. Так нельзя защищать, будучи скованным долгом, так можно защищать только собственное дитя. И вся аристократия, в том числе и сама Инна, поверила в это абсурдное обвинение, что Корво убил Джессамину.       – Я не причиню ей вреда, – услышала она голос Дауда за спиной.       Он не стал её отгонять, лишь забрал листок и снова прикрепил к доске, посмотрел на перечёркнутый портрет и тут же отвернулся.       – Она похожа на отца, – Инна вышла из-за стола, не желая занимать личное пространство Дауда.       А ещё очень хотелось сказать, насколько она рада его видеть, как хорошо, что он жив, что испытала, когда услышала голос Далилы, как помчалась обратно в Радшор. И всё только для того, чтобы увидеть его живым, но не поднимала взгляд и старалась подавить эти позывы. Злость на саму себя охватывала её. Она не могла чувствовать такое к человеку, что разрушил жизни сотен людей, что погубил их судьбы. Отдал на съедение жадным крысам из парламента всю Империю. И только лишь потому, что ему предложили деньги, много денег. И из-за этого сама Инна оказалась в лапах безумца-Соколова, что решил позаигрывать с чёрной магией.       – На Корво? Ты с ним виделась? – он прищурил глаза и вышел из-за стола.       – Я хотела уплыть в море. Ты был прав, искать Анну бессмысленно. Если она жива, то наверняка в какой-нибудь помойке ищет себе пропитание на день или же в доме у богатого извращенца. И ещё непонятно что хуже.       При этих словах, убийца развернул отданный ему Билли листок и отдал девушке.       – Из-за него меня и не было в логове, когда напали смотрители, – пояснил он. – Там был весьма интересный отчёт о задержании, но эта часть тебя наверняка заинтересует.       Девушка вчиталась в ровный каллиграфический почерк, и с каждым прочитанным словом сердце билось всё сильнее:       «Довожу до сведения Верховного Смотрителя, что сестра Мойра добралась до обители в целости и сохранности. Девочка напугана, но вполне здорова, начитана и любознательна. Уверена, она сможет послужить Аббатству Обывателей в полной мере, когда станет полноправным членом нашего ордена Оракулов. Мы берём её под своё крыло, и отныне мирское имя Анна Барнс больше не относится к ней. Теперь она такой же служитель Аббатства, как и все мы.

С уважением, Верховный Оракул Таннар.»

      – Значит, она теперь там? – сердце готово было разорваться на куски от боли и обиды.       Теперь её любознательная и пытливая сестрёнка станет таким же фанатиком, как эти уроды в синих мундирах и жутких золочёных масках.       – Ты хотела знать ответ, – отозвался за спиной Дауд. – Теперь ты его знаешь. Думаю, уж лучше так, чем стать жертвой голодных крыс или домогательств плешивого аристократа.       Чернила потекли по бумаге, руки девушки дрожали от несправедливости этого мира. Мокрый листок, где уже было не разобрать слов, тяжело упал на пол, расползаясь волокнами, но в чём-то убийца был прав. Анна жива, ей ничего не угрожало и никто не тронет её своими грязными лапами.       Девушка отошла к окну, нисколько стараясь разглядеть там хоть что-то, сколько пытаясь схватить больше воздуха, поскольку в кабинете стало невыносимо душно. Или же ей так казалось?       Хотелось выть от бессилия и тупой ноющей боли внутри. Не такой судьбы ей хотелось для сестры, её вырвали из нормальной жизни, заставили поверить в то, что вся семья мертва. И теперь она в логове фанатиков, сестёр Оракулов. Её будут пичкать пропагандой, фанатичными речами, превращая лишь в слепое орудие. Но согревала мысль, что она жива, о ней позаботятся, она сможет прожить долгую жизнь и, возможно, станет достойным человеком.       – А что с Эмили? – убийца опёрся на свой стол, не замечая хаоса разбросанных бумаг.       – Несколько высокопоставленных лиц работают с Корво, он нашёл девочку и привёз в один паб. Моя камея – всё, что осталось от прошлого, от того, что связывает меня с этим городом. Я спела песнь, закляла её и отдала Эмили, чтобы той не снились страшные сны, чтобы она чувствовала себя в безопасности. А когда я уже была у пирсов, то услышала голос Далилы. Она сказала, что моя жалкая защита не спасёт её, а лишь задержит.       Инна снова повернулась к Дауду, решив донести до него свою мысль. Может хоть что-то проснётся в этом чёрством человеке, и если нет, то она знала куда идти.       – Дауд, она хочет что-то сделать с Эмили, что-то очень страшное. Корво прогнал меня, и он знать не знает о Далиле, видит главную угрозу в Хайреме Берроузе. Я не вытащу Анну из лап Аббатства, но хочу помочь принцессе.       Убийца опустил взгляд на мгновение, а потом стал что-то искать в ворохе бумаг. Наконец, он вытащил потёртый и сложенный вчетверо листок, судя по истрепавшимся краям, его часто разворачивали и читали.       – Я нашёл это стихотворение в мастерской Далилы, в особняке Арнольда Тимша, читай, – он протянул листок девушке, та вчиталась в строки.       Чем дальше она читала, тем сильнее тряслись руки, тем больше холодными тисками сжимало сердце. «Кто же крошкой овладел», – последняя строка подобно выстрелу в голову заставила замереть от ужаса. Неужели, ведьма хотела занять место Эмили? Вот только вместо государственного переворота решила превратить девочку в свою марионетку? Или, что ещё хуже – самой стать Эмили Колдуин, тогда никто ничего не заподозрит.       – Сколько продержится твоя защита? – неожиданный вопрос вывел Инну из шока, и та сморгнула несколько раз, приходя в себя.       – Я не знаю, – покачала головой девушка. – Но, когда Далила связалась со мной в первый раз, мы оказались на островке в Бездне, и там была мастерская, висел незаконченный портрет. Она лишь сделала набросок, обозначила линии, даже не начинала его раскрашивать… Надо предупредить Корво.       Девушка сорвалась с места, однако Дауд схватил её за руку, не давая ступить и шага из кабинета.       – Нет, пусть лорд-защитник делает своё дело.       – И оставить её на съедение ведьме? Ты этого хочешь? Тебе мало убийства Джессамины? Хочешь отобрать у людей последнюю надежду? – вспылила Инна, пытаясь вырвать руку из его хватки, но убийца держал крепко.       – Если бы Чужой хотел, он бы рассказал о ней Корво, а не мне, – девушка заметила, как изменился взгляд убийцы после её резких слов. – Всё что произошло с того дня и до сегодняшних событий – моя вина. И всё, что случилось сегодня с Билли… Я заслужил это. Я, но не мои люди.       Маска безразличия и холодности треснула и сквозь неё Инна впервые увидела человека: уставшего, преданного и виноватого. Она чётко различила его сожаление о содеянном, о совершённой ошибке. Кровь бежала быстрее, сердце колотилось от волнения. Видимо, он долго говорил себе, что всего лишь наёмник, ему заплатили, чтобы он выполнил свою работу. Вот только теперь последствия его выбора обрушились на него мощным ударом топора палача.       Впрочем, Дауд быстро с собой справился, снова став безразличным и холодным, но видно было, что предательство Билли стало для него сильным ударом. Возможно, он хотел уйти сам, просто не находил для этого повода и не ожидал, что его верная ученица подставит под удар других Китобоев.       Инну грызло любопытство, язык жёг невысказанный вопрос, и после недолгого раздумья она решилась его задать:       – Почему ты её отпустил? Ты ведь никогда и никому не прощал.       Ответа она не ожидала. С чего ему откровенничать с ней, да и вообще что-то объяснять какой-то ведьме?       – Преступный мир жесток, – он окинул взглядом бумаги и стал медленно их перебирать, складывая вместе, распределяя по отдельным стопкам. – Это не военная служба, где полно бюрократии и подковёрных интриг, нет возни за столами и бумагами, невозможно получить звание за выслугу лет или по сумме достижений.       Девушка застыла статуей, стараясь не дышать, поскольку не ожидала от него никаких ответов, но то, что он говорил сейчас, ощущалось чем-то вроде исповеди и непозволительной откровенности. Потому боялась лишним звуком или движением спугнуть этот момент.       – Выживает в этом хаосе сильнейший или приспособляемый. И когда добираешься до верха, когда ты сплачиваешь вокруг себя людей, начинаешь делать себе репутацию: делец, барыга, убийца, – он усмехнулся этим словам. – Ты надеваешь маску, которая прирастает к лицу и остаётся там навсегда. Но все мы имеем свои слабости и когда наступает момент, у таких, как я, есть два выхода.       Он сложил стопку бумаг на край стола, затем повернулся к ней лицом, скрестив руки на груди.       – Первый – это уйти на почётную пенсию, добровольно оставив свой пост. При хорошем раскладе за всю свою преступную жизнь ты сможешь наворовать или заработать приличные деньги, чтобы прикупить домик где-нибудь на Серконосе, а, возможно, какой-никакой титул. Второй – тянуть лямку до конца, пока не придёт кто-то более сильный, умный, хитрый и молодой. Потому либо старый вожак исчезнет с горизонта, либо приемник его загрызёт. Но она совершила непозволительную ошибку – нанесла удар не по мне, а по банде. По людям, которых она взрастила и сделала убийцами. Её бы не приняли.       – Но почему? – так и не понимала Инна.       – Когда она умерла, – он бросил взгляд на зачёркнутый портрет Джессамины, – я позволил себе утонуть в чувстве вины. Не знаю, что именно стало тому причиной. То как она защищала дочь, хотя понимала, что ей осталось жить не больше минуты. То как Эмили дралась и вырывалась до последнего из рук моих людей. Или же та невыносимая боль, которую я увидел в глазах Корво. Каждый день я живу с чувством неотвратимого возмездия, я не знаю, когда оно придёт, но знаю, что оно неизбежно. Пусть же и Билли живёт с ощущением того, как глупо она просрала свой шанс стать моей заменой. И, между нами говоря, будь я на её месте, поступил бы точно так же.       Повисла тишина, нарушаемая лишь копошением и короткими отрывистыми командами снаружи, шорохом тяжёлых стягов на ветру.       – Ты пойдешь к Эмили? – спросил он.       – Да, проведаю её завтра, – ответила девушка. – Может, помогу прибраться здесь?       Дауд удивлённо посмотрел на неё, будто она предложила ему что-то неприличное.       – Я всё равно сейчас не смогу ничем заниматься, а так хоть руки будут заняты и отвлекут от мыслей.       – Почему нет? – пожал плечами он.       Инна взялась за книги, решив, что в своих бумагах пусть Дауд разбирается сам. Первым делом он пошёл настраивать аудиограф, вздохнув над разорванной в клочья стопкой перфокарт, видимо, фанатики там ничего интересного не услышали.       – Вот же суки и не побрезговали ведь! – с усмешкой сказал убийца, извлекая из-под стола пустую бутылку из-под виски и разорванную пачку сигарет.       Девушка собирала литературу и аккуратно ставила в книжный шкаф, стараясь не повредить. Многие тома оказались настолько потрёпаны, что непонятно было, как не развалились окончательно. Рутинное занятие отвлекало от невесёлых мыслей, но не избавляло окончательно. В какой-то момент из глубины торговой палаты послышались приглушённые взрывы. Похоже, убийцы выпроводили в карантинную зону всех смотрителей и теперь взрывали тайные ходы.       Когда она ставила очередные книги на полку, то увидела за окном движение и, снедаемая любопытством, подошла ближе. Китобои собирали трупы своих товарищей, скрупулёзно обыскивали, снимая с них маски и уцелевшую амуницию с боеприпасами, а потом укрывали саванами. Этого в Дануолле было хоть отбавляй, склады ломились от грубой ткани, в которую заворачивали трупы.       Напряжение, раздражение и гнев скользили в душном воздухе. Ливневые тучи прошли стороной, зацепив город лишь краем, но не исторгнув из себя влаги. Внешне всё было спокойно, Китобои выполняли выданное задание, но в любой момент они могли сорваться, кинуться друг на друга, вцепится в глотки, будто свора собак. Как бы хорошо их не обучали, сколько бы ни вбивали в них дисциплину, все они оставались людьми. Их злость на себя, Дауда, Билли и весь мир в целом, кипела внутри раскалённым металлом.       – Спой им, – девушка вздрогнула от прозвучавшего рядом голоса, не услышав, как убийца подошёл.       – Спеть?       – Они сейчас – разлитая ворвань. Одна искра заставит взорваться и превратиться в свору голодных и жаждущих крови псов, – пояснил он. – Они потеряли товарищей, их предала та, что столько лет прикрывала им спину, обучала, была советником и напарником. У них горе, но показать его – проявить слабость.       – И ты хочешь, чтобы я спела? Я же могу свести их с ума.       – Ты не убила Фёдора, когда он пришёл к тебе в последний раз, а потом помогла освободить Томаса. Им это нужно. Спой, сирена.       Девушка вздрогнула, поскольку последние слова он сказал ей прямо на ухо. Инна на секунду замерла и задержала дыхание, по телу пробежала приятная дрожь, а спина покрылась гусиной кожей.       За окном всё так же напряжённо Китобои заворачивали тела товарищей, учеников и друзей в саваны. Их злоба витала в душном воздухе, они хотели выплеснуть её здесь и сейчас, нужен был лишь повод, хоть какой-нибудь: неаккуратно брошенное слово, случайный толчок товарища, слишком громкий звук.       Инна прикрыла глаза, стараясь вспомнить хоть что-то, подходящее к этой ситуации. Что можно спеть? Какая мелодия разорвёт их души и даст выход ярости и горю, чтобы люди не стали рвать друг другу глотки, а сплотились между собой, приняли этот жестокий урок и пошли дальше.       Вспомнился старый уличный музыкант и его помощница. Они были в «Горьколисте» ещё до того, как туда привели Инну. Она услышала эту песнь случайно, но та была наполнена такой печалью и тоской, что разрывалось сердце. И сейчас она как нельзя кстати подошла.       Первые же слова заставили Китобоев напряжённо застыть. Это не напоминало поминальную песнь, скорее колыбельную, призывающую не печалиться об умерших. Они не страдают, им не больно, они просто ушли, как уходят все из этого мира. Мягкие слова, едва слышная мелодия за ними вплелась в сознание людей, застывших напряжёнными статуями.       Вначале их злоба достигла предела, они хотели разорвать ненавистную ведьму на кусочки, что посмела петь им песнь. Но потом горе, обида, предательство навалилось на них, погребая под собой, заставляя кого-то согнуться, кого-то обессилено упасть на колени.       Навь пела, не призывая идти и мстить за погибших товарищей, а справиться, остаться собой, не превращаться в жаждущих крови монстров. Колыбельная смерти давала памяти о погибших впечататься в сознание, стать уроком для живых, проведя через боль, через рвущееся сердце.       Слова медленно срывались с мыслей, доносясь до каждого находящегося рядом разума, прокручивались по кругу два коротких куплета, а потом ей ответили. Инна задрожала, ощутив хор голосов, что решили спеть в ответ. Это была огромная сила, прошивающая тело, будто молитвы смотрителей, что так стремятся защититься от Чужого. Вот какова истинная сила слов, если рядом тот, кто может управлять чужими мыслями, главное только оказаться в нужном месте в нужное время.       Невдалеке раздался вой едва ли принадлежавший человеку, так воет раненый зверь, потерявший всё. Будто стая животных поочерёдно люди кричали от гнева, несправедливости и горечи утраты. Кто-то это делал сдержанно и вкладывал все эмоции в единый крик, кто-то заходился в тяжелом протяжном стоне, тонущем в лабиринтах разрушенных зданий, в чёрных провалах окон.       Инна погасила песнь осторожно. Дальше люди сделают всё сами, просто выпустят затравленные эмоции из себя до конца. Сегодня Дауд дал им эту возможность, но без толчка они бы ни за что не сделали это. Не выплаканные слезы, не вырвавшийся из глотки крик гнева или ярости мог разрушить человека окончательно.       Девушка повернулась к убийце. Он стоял оперевшись о стол, не плакал, не кричал, а просто застыл. Только было видно, как желваки ходили на щеках и явственно скрипели зубы. Дауд смотрел в центр пола комнаты и, казалось, даже не дышал. Инне захотелось подойти, положить руку ему на плечо, но поспешила покинуть кабинет. Он не мог в очередной раз продемонстрировать свою слабость, хоть на секунду приоткрыть эмоции, тем более перед малознакомой девчонкой.       Стоило ей закрыть дверь в кабинет, как послышался звон стекла. Похоже, он разбил пустую бутылку, но после наступила тишина. Даже если он ещё как-то показал свои переживания, то не издал ни единого звука. С трудом подавив желание зайти обратно, Инна пошла прочь, куда-нибудь в темный угол, где её не сразу найдут.       Бездна больше не пугала, из страшной и нелюдимой она стала заботливой и успокаивающей. Её сиреневое марево, неестественный свет, плавающие в отдалении островки больше не казались чем-то чуждым. Неподалёку тут же показался левиафан, он всегда её находил, слышал, помнил звучание собственных костей, которые навь использовала для своих нужд.       – Я помогу, – тихо сказала девушка и потянулась к огромной туше кита.       Он ответил высокочастотным звуком, будто понимал человеческие слова. Инна прикрыла глаза, потянулась к Бездне, столь отзывчиво давшей ей возможность увидеть пронизывающие её силы. Словно струны диковинного инструмента, они оплетали всё вокруг, пронзая паутиной слов, мыслей, воспоминаний и времени.       Чужой разум с такой радостью отозвался на призыв. Молодой потерявшийся левиафан хотел услышать песнь матери, чтобы найти её, перестать бояться, встретить соплеменников. Инна держала в руках его примитивный разум, если сравнивать с человеческим. Вот только оба они были одинаково хрупки, и следовало относиться к ним бережно. Девушка вслушалась в песнь, уловила нотки призыва и дотронулась до струн, пронзающих Бездну. Одна, вторая, третья – нет ответа.       Тыкая в каждую, будто слепой котёнок, она смогла наконец-то найти отголосок, дотронулась снова и услышала ответ. Едва различимый, неуверенный и почти неслышный. Дальше было просто – отправить песнь туда, стать проводником вдаль, чтобы наконец-то указать путь.       Левиафан дёрнулся, услышав мать, развернул могучее тело, и быстро поплыл туда, откуда шёл ответ. Будто моряк за путеводной звездой, дальше он сам найдёт свою дорогу.       – Впечатляет, – Чужой появился неподалёку, встал подле, глядя вслед удаляющемуся киту. – Когда навь вымерли, они уже почти превратились в жаждущих крови зверей. Они забыли, что такое любопытство, знание и вкус жизни. Лишь последняя из них, одна из самых старших, решила уйти так, чтобы о ней слагали легенды. Пандуссийцы предоставляли им таких, как ты. Более любознательных, свирепых и сильных…       – Они стали убивать друг друга? – не верила девушка.       – Навь могут жить одновременно в двух мирах, но превращённые никогда не забывали о своей человеческой жизни. А когда в твоих руках власть над разумом других людей, – он хитро прищурился, отчего по спине Инны пробежал холод. – Согласись, сложно устоять, а тебе ещё предстоит сделать выбор.       – Выбора ни у кого и никогда нет, обстоятельства вынуждают нас принимать те решения, которые есть, – отмахнулась девушка, поражаясь своей смелости.       Несколько дней назад она побоялась бы ему слово поперёк сказать, а сейчас открыто проявляет своеволие. Чужой капризен и не прощает строптивость, хотя как знать? Он ведь представляет, с кем входит в контакт.       – Ошибаешься, – он сел на перила летящей неподалёку лестницы, окончательно став похожим на мальчишку. – Джессамина Колдуин могла подчиниться требованию аристократии и посадить город на карантин. Возможно, тогда осталась бы жива, или же это бы отсрочило её кончину. Тадеус Кемпбелл мог не поддержать Берроуза и не шлялся бы сейчас по Радшору превращаясь в плакальщика, кляня Корво Аттано и внутренне смеясь над иронией судьбы. Дауд…       Он гадко ухмыльнулся, заметив, как девушка быстро перевела на него взгляд, а дыхание у неё на секунду прервалось.       – Он мог не соглашаться на тот контракт, но решил, что императрица ничем не лучше и не хуже других аристократов, чья кровь покрывает его руки. В жизни каждого человека наступает время, когда ему надо принять решение, от которого будет зависеть вся его дальнейшая судьба. Решение, которое неизбежно повлечёт последствия. Его можно ждать долгие годы и даже не заметить этого, как случилось с Даудом. Твоё решение уже рядом, буквально в шаге. Два образа. Два платья. Две маски… Тебе предстоит выбрать, которую ты наденешь, и переиграть это уже не удастся. Так что выбирай с умом, потому что последствия могут быть очень печальны не только для тебя.       Он спрыгнул с перил лестницы, и сделал шаг. Инна постаралась не отступить и не упасть с маленького травянистого островка, как перепуганная малолетка перед матёрым бандитом.       – В любом случае, – Чужой понизил голос до едва различимого, но Инна слышала всё. – Мне очень интересно знать, что же будет дальше.       До чего же странно может чувствовать себя человек, попадая в одно и то же положение, но в разный временной период. Например, когда в детстве Инна просыпалась совершенно в другом месте, нежели засыпала, ей это казалось чудом. Во взрослом возрасте это наталкивает на невесёлые мысли и бросает в холодный пот. Примерно это испытала девушка, проснувшись в предрассветный час в кабинете торговой палаты на кровати Дауда.       Поняв, где она находится, тут же вскочила, правда, затёкшие конечности подкосились, и пришлось опереться на ближайший шкаф с мелкими ящичками. Самого убийцы она не увидела. Зуд в пальцах и рвущееся наружу любопытство заставляли заглянуть в комод, порыться в сундуке, осмотреть оставленные на небольшом столике письма и пару толстых тетрадей.       С трудом преодолев эти порывы, девушка припустила вниз по лестнице, молясь не встретиться с Даудом. На счастье эти мольбы были услышаны, в кабинете было пусто, и потому девушка выпорхнула из него, намереваясь добежать до своего убежища, и плевать что потом будут болтать о ней и главаре Китобоев.       Стоящий на дежурстве парень активно клевал носом, но всё-таки успел отскочить в сторону, когда в него полетела широкая стеклянная створка. Что он там делал, и кого охранял – непонятно, да Инна и не собралась с этим разбираться. Гремя ботинками по жестяным мосткам так, что её не услышал бы только мёртвый, она добежала до своего убежища, закрыла чердачный люк и только тогда отдышалась.       Бок болел, а легкие горели. Похоже, это самый длинный марафон в её жизни. Интересно, посты Китобоев перераспределили или же сегодня только половина из них несла свою вахту. Только потом она поняла, что наделала. Ведь после вчерашнего, Китобои могли её просто на клочки порвать за спетую песнь и плевать, что это попросил сделать главарь. Никто из банды ведь не в курсе.       Но ещё больше она корила себя за свою реакцию. Чего испугалась? Чего убежала как ошпаренная? Она помнила, как засыпала на втором этаже здания, спрятавшись за шкафами и конторками, не желая показываться на глаза воющим ранеными зверьми Китобоям. Сегодня ещё оставался шанс попасться под горячую руку, а ночью они бы точно выместили всё скопившееся зло на ней. К сожалению, такова человеческая натура, как говорила Тереза и потом подтверждала жизнь. Любой человек ищет виновного, и вчера вся банда могла найти виновного в ней. Даже принимая во внимание спасение Томаса и признания Билли, она – чужая. И все нашли бы корень зла именно в Инне. Может, Дауд как раз и хотел её защитить от этого, нашёл с помощью своих способностей и решил перенести в свой кабинет, уж, туда Китобои под страхом смерти не зайдут, даже в отсутствии мастера.       Выйдя на свет и стаскивая старый макинтош, девушка отметила, что тот уже весь давно в пыли и грязи, а значит, надо бы всё-таки сменить одежду, но это может подождать. Ей хотелось увидеться с Эмили или хотя бы узнать как она. Нормально ли спала? Не отобрал ли Корво подарок? Девушку передёрнуло от одного воспоминания.       Арбалетный болт вошёл в плечо, ей казалось, что она умрёт от резкой вспышки боли, а ещё она видела этот взгляд. Да, выглядел лорд-защитник не настолько хорошо, как его привык видеть высший свет. Хотя, чему удивляться? Полгода в камере, под пытками и без нормальной еды… Это никого не украсит. Но, тем не менее, он смотрел на Инну твёрдо и жестко, запрещая приближаться к дочери.       Возможно, удастся с ним пересечься где-нибудь и узнать. Вряд ли Корво будет рад увидеться с ней в «Пёсьей Яме», да и показываться на глаза другим участникам заговора не хотелось совершенно. Вот тут голову ударом прошиб вопрос: «А которое сегодня число?» За всеми перипетиями, переживаниями и событиями она совершенно не следила за временем, дни слились в единый бесконечный калейдоскоп. Вспоминая, когда именно она сбежала от смотрителей у «Горьколиста» и сколько времени прошло. Подсчитала. 27 число месяца холода. Заглянув в зеркало, она ухмыльнулась, завтра будет прекрасная возможность решить последний вопрос и навсегда распрощаться с прошлым. Туда всё равно уже не вернуться.       Голова чесалась. Было бы неплохо привести себя в порядок, но сейчас это бесполезно. Всё равно погружаться в мутные и грязные воды Ренхевена, потому она пошла в комнату, обдумывая, как же убедить и чем заплатить заговорщикам. Взгляд упал на мешочек, куда девушка собирала жемчуг с хрустаков. За последние дни его набралось немало, когда девушка собралась уплыть, то решила оставить его – достойная плата за убежище, еду и охрану для Китобоев. Вот только они его не успели забрать, и как же сейчас это было кстати. Повинуясь порыву, она сцапала его и побежала вниз. В эту авантюру втягивать никого она не собиралась, слишком личным было дело. Если повезёт, то она сумеет попасть в нужное место и встретиться с нужным человеком.       Спустившись вниз, она не стала отстёгивать пояс, лишь ослабила для начала. А потом, оказавшись в воде и превратившись, просто затянула сильнее, проверила, хорошо ли прикреплён мешок и поплыла к «Песьёй Яме». Она не видела, что с крыш домов за ней наблюдал Китобой в карминовом макинтоше и протянул в её сторону руку. Инна лишь ощутила небольшой укол в груди, едва заметный, чтобы обратить на него внимание и поплыла дальше. А главарь банды растворился среди крыш Затопленного Квартала, отправляясь следом.