///
Юле не нужно ничего больше: их взаимодействие ограничивается неловкими касаниями, улыбками и дрожью, застывшей где-то около сердца; они ходят по сплетениям безмолвности, трепетностью откликаясь под тканями бархатной кожи и мурашками мерцая вдоль позвонков; они не обсуждают происходящее, интимные разговоры совершенно не в их потрясающем умиротворенном стиле, – Тина цепляет ее запястья полупрозрачной шалью, путается где-то посередине вдохновения и чрезмерного обожания. Порой жесты говорят громче, чем самые красноречивые слова. Юля впечатывается в Тину где-то на уровне ребер, ловит ее тихие вдохи и легкими, воздушными прикосновениями задерживается на плечах и запястьях; подобное входит в привычку, и Юля – такая обычно неприкасаемая и отдаленная для остальных – вбирает в себя малейшее движение подушечек пальцев Тины в своих волосах и на шее. Они молчат о многом. Вне публики перед выступлениями Тина никогда не поддерживает ее вслух: Юля видит заботу, глубокое уважение в голубом сверкающем взгляде и тянет Тине руки, – Тина ласково гладит побелевшие от нервов костяшки, сжимает ладонь и кивает, без лишних пафосных обещаний показывая, что все пройдет хорошо. Тина ее чувствует. И Юля верит, а потому почти не дрожит, когда они обе появляются на сцене; Тина обнимает и обволакивает тончайшими нотами парфюма, блестит искрами софитов и в Юлином сердце; Тина – светлая, яркая и ослепляющая; с ней Юля напрочь забывает о существовании приевшейся темной помады. После эфиров Тина издалека улыбается ей печально, но счастливо; немое «до встречи» режет пространство, и с каждым новым прощанием Юля все больше задыхается в толпе от невозможности снова дотронуться к светлым прядям и острым ключицам, – банальные переписки по ночам и длинные гудки по разным сторонам трубки лишь изредка скользят между ними, и Юля понимает, что остается только ждать любой случайной далекой встречи; Юля успокаивает себя тем, что в светском обществе огромное количество бесполезных мероприятий. И в Юлины планы абсолютно не вписывается ни одна чертова изоляция; какое-то время она смиренно терпит, посвящает себя домашним заботам, рутине и музыке; в итоге Юля приходит к тому, что ищет забвения в близости с другими, пытается отогнать панику от недостатка Тины подле; Юля выдерживает пару месяцев и находится буквально на грани нервного срыва, – Юля касается себя сама, Юля представляет Тину, Юле мало и неправильно; Юля почти ненавидит себя за странные привязанности. Она много пьет, пишет и вдохновляется зудящей под кожей язвительной болью; все их короткие диалоги и брошенные на ветер комплименты ничто, по сравнению с крепко сплетенными пальцами и губами на шее друг друга. Я скучаю по твоим рукам. Я скучаю по твоей улыбке. Я скучаю по тебе. (я схожу с ума без тебя) Как-то так происходит, что Юля знает о дозволенности приехать в любой момент, о разрешении быть рядом, вместе, – ее даже не колышет тот факт, что Тина ни разу не обмолвилась про свой адрес; однажды вечером, практически на самом закате, Юля все-таки пользуется этой возможностью, Юля срывается и пересекает черту. Она надеется, что Тина ей будет рада. Она приезжает в этот томительный для обеих безработный период, ради приличия мнется у входа (хотя прекрасно в курсе, что Тина дома) и жмет на звонок, подавляя внутреннюю нервозность и сомнения; ладони подрагивают, а мир вокруг кажется каким-то мутным и нечетким, ведь впервые за длинные беспросветные месяцы она увидит Тину. Свою Тину. Юля улыбается хлещущим из груди воспоминаниям и манящему предвкушению; Юля ждет минуты, подставляет лицо тлеющим лучам солнца и подсознательно чувствует, как Тина подходит к ней, – Юля различает ее по привычному шлейфу цветочного парфюма; Тина дает о себе знать за пару секунд до появления, и Юля уверена, что даже розы в этом саду не пахнут так сладко, как их обладательница. Тина облачена в простое светлое платье на тонких бретелях, а ее волосы выглядят очевидно длиннее, нежели в их последнюю встречу; Юля едва сдерживает удивленный вдох, – глаза Тины широко распахнуты, а взгляд полон едва ли не шока, словно она не узнает Юлю вовсе; Юля неловко улыбается и тянется к Тине в объятия, в свое долгожданное безопасное место. Юля говорит «наконец-то» плавными движениями по Тининым позвонкам и порывистым дыханием в шею, слышит учащенное сердцебиение в ответ, ощущает тепло тела Тины сквозь ткани рубашки, что блаженными импульсами мерцает за ребрами; умиротворение заполняет призрачные потоки пространства, сбитой нежностью вторит долгим объятиям; Юля почти стонет, когда Тина улыбкой скользит в ее волосах, своими духами вплетаясь в темные пряди и оставляя дорожки пряного запаха ей на ключицах. Тина ведет ее на кухню, молча ставит чайник, – она ничего не спрашивает, а Юля уверена, что у них еще найдется время поговорить; попытка завязать диалог будет выглядеть нелепо и слишком смущающей, и потому Юля просто берет Тину за руку, а пальцы в сплетении сами находят друг друга; Тина отводит взгляд, вдруг оказавшись зажатой между столешницей и Юлей, а Юля инстинктивно жмет их руки к своей груди, – такой жест, вероятно, всегда был одним из любимых. Тина знает и к нему привыкла; она все еще не смотрит на Юлю, но борется с очередной очаровательной улыбкой, – Тина кусает нижнюю губу, безуспешно пытается подавить порыв; свободной ладонью Юля касается ее щеки, чувствует, как уголки рта Тины приподнимаются, и, боже, Тина выглядит такой милой и домашней, что Юля не сдерживает восхищенной хриплой усмешки – тут же лбом опускается Тине на плечо, дабы скрыть смятение. – Ты пахнешь, как розы, – наконец едва слышно выдыхает она, носом уткнувшись Тине в кожу и теряя голову в изобилии цветочного дурмана. – Мне так это нравится. Тина бережно заправляет Юле прядь за ухо, смотрит своим самым пронизывающим и будоражащим взглядом, – это значит «спасибо», это значит «мне не хватало тебя», это значит «я не хочу тебя отпускать»; Юля понимает, жмется еще ближе, мелкими невесомыми поцелуями отпечатывается на Тинином предплечье; Юля отступает назад лишь для того, чтобы иметь возможность всмотреться в Тину внимательнее, дольше. У нее абсолютно неистово бьется сердце. Где-то за окном шуршит летний ветер, а волосы Тины блестят в лучах преломляющегося алого заката; Тина снова тянется к ней, и Юля смыкает пальцы на ее талии, сминает шелк платья и ногтями цепляется за худые бедра; Тина решается на самый дорогой, отчаянный жест, – Тина целует Юлю в губы так осторожно, как только может, и в поцелуе Юля отчетливо слышит слова о любви.//