//
Тина злится, — Юля чувствует это по напряженно сжатым пальцам на своем предплечье даже сквозь плотную ткань блестящего пиджака; Тина раздражена и наигранна, — Юля терпеть не может ее такую, всю светящуюся фальшивыми улыбками и избегающую смотреть прямо в глаза; Тина бесится, окружает Юлю агоничной, дерзкой аурой, — Тина возбуждена до предела, и Юля знает, что Тина ее сегодня убьет или выебет. Она припадает к лопаткам Юли грудью, и ощущение того, что Тинина рубашка полурасстегнута, накрывает сполна, дарит мурашки и дикий жар, расползающийся в области бедер; Юля разводит ноги вслед за Тиной, принимая широкую откровенную позу, пытается устоять на месте, чтобы в очередной раз не откинуться на Тину из-за слабости в коленях, шаткости шпилек и собственной абсолютной потери здравого смысла; Юле влажно, тепло и пошло, но ни одна похоть не способна перекрыть ту неловкость, смущение, что возникает в пространстве, когда Тина находится рядом. Очень, очень близко. — Ты с ума сошла? — шипит Тина, дергая Юлю за локоть и без колебаний уводя к трейлерным гримерным; Юля машинально делает жест своей команде, что все в порядке, что она скоро вернется, — Юля покорно, смиренно следует за Тиной, будто действительно провинилась. — Что ты имеешь в виду? — Юля растерянно моргает, когда Тина заводит ее в вечерний полумрак за один из трейлеров; взгляд у Тины убийственный, притягательный и до умопомрачения сексуальный, — Юля невольно ерзает бедрами, нервно теребит края рубашки и облизывается, оставляя неприятный шершавый привкус матовой помады на языке. — Тебе специально надо было облапать меня перед камерами? Когда нас снимала половина твоих ребят? Боже, Юля, ты издеваешься? — Тина говорит быстро, агрессивно и шепотом, и Юле приходится сделать глубокий вдох, чтобы не выпалить что-то черствое в ответ. — Тина, я просто потеряла равнове... — Юля, блять, ты совесть свою потеряла! — Тина перебивает и отступает назад, всем своим видом демонстрируя, что ей противно от произошедшего, — укол обиды застревает в грудной клетке, и Юлю давит горечь и сожаление; после такого эмоционального выступления соглашаться на фотосессию, вероятно, оказалось чересчур. — С каких пор тебя заботит, что лишнее могло попасть в кадр? — Юля из последних сил сохраняет спокойствие, хотя под прожигающими глазами Тины не распадаться на мельчайшие битые осколки крайне сложно; спустя мгновение Тина опускает веки и начинает шумно втягивать в легкие воздух, словно набираясь отваги высказать что-то. — Юля, я... Боже, это так не просто, — Тина сбивается, хрипит от волнения и, очевидно, усталости. — Не стоило распускать руки, не стоило касаться меня на сцене, не стоило, Юля... Ничего, блять, не стоило. Юля клянется, что прежде никогда не видела Тину в таком состоянии: дрожащие ладони то ли от гнева, то ли от ужаса, растрепанные волосы, раскрасневшиеся щеки и тяжелое, гулкое дыхание, — Тина прекрасна, безупречна до каждой мелкой детали, и в тусклом отголоске камерных вспышек кажется очень маленькой и уязвимой; Юля тянет ей руку, и Тина поддается, сплетает с ней пальцы в родном и необходимом жесте. — Хочешь сказать, что это я все выступление соблазняла тебя? — мягкая усмешка трогает губы, и Юля ощущает, как Тина опаляет горячими волнами ее шею, колебаниями отзываясь где-то у поясницы. Она не спешит отвечать, лишь жмурится и борется с чем-то противоречащим внутри, — Юля видит это по мурашкам на ее ладонях, слышит по громкому сердцебиению и вдохам; Тина качает головой, зарывается носом Юле куда-то в изгиб меж ключиц, скрытый тканями рубашки, и Юля терпеливо ждет, пока она соберется что-то произнести. Июльская прохлада треплет волосы, контрастирует с жаром Тининого тела, играет с постепенно теряющей объём укладкой; Юле пора уходить, готовиться к следующему номеру, вживаться в иной, совершенно другой образ, в котором нет места Тине и каким-либо посторонним чувствам, — Юля прижимается ближе, и Тина касается ее бедер своими, и, боже, на них столько одежды, что Юля готова скулить и рыдать от безысходности и желания. — Ты стала свободнее, — выдыхает Тина, поднимая взгляд на Юлю и крепче сплетая их пальцы. — На сцене. Ты больше не боишься меня. Юля в иронии приподнимает брови, скрывает смущенную улыбку и поджимает губы; Тина, может, и отличная актриса, но сама же читать людей совсем не умеет, — Юля хмыкает и осторожно проводит ладонью по ее щеке, едва ощутимо застывая ногтем у краешка рта. — Ты правда думаешь, что я тебя боялась? — спрашивает она со своей свойственной хрипотцой и пугается от того, что различает в глазах Тины: Тина смотрит не привычно-игриво или восхищенно, а серьезно и решительно, будто собирается отчитать Юлю за плохое поведение. — Нет, я…Просто всегда казалось, что тебя будто молнией шарашит, когда я к тебе прикасаюсь. А сегодня на каждый мой жест ты отвечала взаимностью. Сполна, — Тина смягчается, но заметно, что многое все еще ее тревожит; Юля вдруг разнимает их руки, но только чтобы опустить их Тине на талию, — Тина приглушенно стонет, явно не ожидая ничего подобного. — Тебя это беспокоит? — Юля ведет одной ладонью вверх, рисует невидимые косые дорожки на Тинином костюме, цепляется ноготками за оголенные участки кожи и лишь на невесомый миг задерживается у выреза на груди; этого вполне хватает, чтобы заставить Тину забыть о том, что она собиралась ответить, — Юля ловит смятение в Тинином взгляде, но не останавливается, пробираясь к шее и играя со светлыми локонами. Пару мгновений Юля гладит нежные пряди, щекочет ими Тине плечи и подбородок, а затем резко вплетается пальцами в пшеничную текстуру, вбирает в себя запах лака и полевых цветов; одним быстрым движением Юля находит заколку в Тининых волосах, — раздается моментальный щелчок, и укладка Тины распадается полностью, плавными волнами обрамляя лицо. Юля уверена, что красивее женщины в целой вселенной не существует. — Так мне нравится больше. Зачем ты вообще ее носишь? — задает вопрос Юля непонимающим и слегка удивленным тоном; Тина же пребывает в довольно нетипичном шоковом состоянии, откровенно пялится на свою заколку, которую Юля вертит в ладони, а затем внезапно вжимается в Юлю так резко и тесно, что Юля в действительности понятия не имеет, откуда брать воздух, да и нужен ли он вообще. — Что еще с меня снимешь? Ебать. — Юлечка. Фатальный под ребра. Тина без сомнений идет ва-банк, делает ставку такой ценности, что Юле в страшном сне не приснится, — Юля внимает то, как Тина медленно закусывает губу, облизывается, и теперь ее очередь блуждать руками по Юлиной талии; Тина запускает ладони под ее пиджак, тянет завязки рубашки, и Юля вот-вот захлебнется от рвущих грудную клетку эмоций. Тина — спектр, ураган, шторм, то, что не поддается контролю; Юля чуть не хнычет, потому что помнит, что позволить лишнего они не могут. По крайней мере, не сейчас. И Юля благодарна, что Тина спасает ситуацию. — Тебе пора. Выступать скоро, — она отстраняется, и Юлю тут же окутывает диким холодом; Тина бережно и ласково ведет по ее руке, забирает заколку и начинает медленно покачивать украшение около своего лица. — Но насчет этого…— Тина выдерживает томительную паузу, а затем обходит Юлю и шепчет на ухо: — Я учту.///