//
Тина больше не носит кружево или алую помаду – в Тине нет былого притворства и тяги ко всему вычурному: Тина теперь оголяется на сцене и не дышит в унисон со зрителем; в ней, внезапно чересчур осчастливленной, места для чего-то (
кого-то), помимо себя единственной, совсем не осталось, – и Тина упорно говорит об этом, проектирует на окружающих так, словно опять сценарием в голову вбили, словно с первого раза до людей не доходит. Тина в нескольких интервью громко заявляет, что влюблена – здоровья и силы ее избраннику – и смеется заливисто, почти по-настоящему; почти, но недостаточно, чтобы Юля поверила.
Юля же предпочитает игнорировать навязчивые перемены: по вечерам листает ленту в инсте, специально-быстро проматывая бесконечные рекламы в историях Тины; их диалог ушел совсем куда-то вниз Юлиного директа, будто и вовсе привиделся; Юля считает, что их не-общение оправдано совершенной не-дружбой.
В конце концов, Тина имеет полное право перед Юлей ни в чем не отчитываться: если они параллельными созданы, вот так и останутся. Только Юля – творческая, она в геометрии никогда особо не смыслила; Юля никак не поймет, почему нельзя параллельные эти сломать к чертовой матери, скрестить, стереть и чтобы не рисовать границ более, чтобы дать волю и объясниться.
Время идет.
И они едва не становятся друг другу чужими – но Тина (ах эта Тина!) в какой-то самый переломный момент всегда успевает Юлю обнадежить; то приобнимает спонтанно в свете софитов, то лепечет на камеру что-то невнятно-значимое, такое, от чего у уже-совсем-не-девочки Юли дрожит рябью где-то под сердцем от то ли восхищения, то ли избытка волнения или жгучей тревоги; Юля с ней смущается так же, как раньше, когда они практически родными казались, когда касаться Тины не было чем-то запретным или томительным, адским, желанным.
Касаться Тины – и от одной мысли у Юли спустя гребанный год пересыхает в горле; нет, Юле больше нельзя.
Не теперь, когда Тина так увлечена кем-то другим.
И пускай Тина больше не носит кружево – а Юля, Юля все еще поет для нее.
– Мне понравилась твоя ювелирная коллекция, – в один из светских вечеров произносит Тина, подходя к Юле в сверкающем голубом платье; на Тине вдруг снова тот пьянящий легкий парфюм, а не уже привычный едкий французский: Юля тупит взгляд, избегая зрительного контакта – Тинины формальные комплименты сбивают с толку.
– Правда, она чудесная! Свежий глоток среди всего тяжелого золота, – продолжает Тина, а Юля лишь кивает и тихо шепчет слова благодарности.
Остаток мероприятия Юля наблюдает украдкой, издалека: они обе обречены бесконечным контролем своих менеджеров, а потому единственное, что Юля может позволить – несколько раз улыбнуться с другого конца зала, оставить хоть что-то, слегка напоминающее о том, что их связывает.
История одной судьбоносной песни не должна закончиться настолько бессмысленно.
Юля возвращается домой далеко за полночь, разбитая и ужасно уставшая, но сон почему-то никак не идет; Тина и аромат ее прежних духов въедаются в кожу так сильно, что Юле начинает казаться, будто они не Тинины, а ее собственные, с нотками нежного жасмина и сладостью ванили; Юля никогда не носит подобные запахи, но Тина,
ее Тина, полностью соткана из их нежных эфиров.
Около половины третьего ночи телефон Юли вибрирует, и она пару секунд не находит сил смотреть уведомление; любопытство берет верх – кто же там такой наглый – и буквально через мгновение весь сон пропадает бесследно.
Ты была очень красива сегодня.
Тина, мать ее, Кароль.
И Юля думает, что вот-вот задохнется.
Юля хочет напечатать «спасибо», Юля хочет проигнорировать, Юля хочет позвонить и спросить,
какого лешего, Юля хочет столько всего, что пальцы зависают над клавиатурой, и Юля теряется.
А Тина снова пишет первой.
Я скучаю по тебе, Юлечка.
И Юле, блять, больше ничего не надо – Юля срывается и звонит Тине в половине третьего ночи, и Тина, вероятно, пьяная или ненормальная, раз пишет все это: Юля ждет ровно два гудка, прежде чем Тина поднимает трубку, и глухой Тинин вдох Юле кажется самым возбуждающим звуком; Тина опять начинает первой:
– Надеялась, ты уже спишь.
– Собиралась удалить сообщения к утру? – нервно шутит Юля, а Тина вполне серьезно отвечает:
– Ну, не в первый раз.
И Юле вдруг становится почти страшно: что такого может писать ей Тина, чтобы после смутиться и удалять?
– Почему ты просто не сказала? – задает вопрос Юля, не до конца уверенная, о чем именно спрашивает: Тина какое-то время молчит, а затем говорит приглушенно, словно боится, что ее уличат в чем-то тайном:
– Я не имела права тебя потревожить.
Юля слышит, как голос Тины ломается, Юля слышит, что Тине больно; Юля долго решается перед тем, как ответить что-то очень важное, трепетное и искреннее; внутри загорается пламенем целый мир, когда она наконец произносит:
– Я думаю о тебе, Тина.
И Юля имеет в виду не банальное «ты в моих мыслях постоянно», не «я вижу тебя во снах», не «я не могу забыть тепло твоего тела», а помимо этого, помимо этого бреда Юля имеет в виду «я схожу с ума без тебя, Тина», «я не выношу твоего нового счастья, Тина», «
я хочу быть той, в кого ты влюблена, Тина».
Возможно, в этот момент Юля признается даже не Тине, а самой себе.
– Я знаю, Юлечка, – и от такого ласкового обращения у Юли сладостной судорогой сводит мышцы; Тина снова медлит, но вскоре добавляет, чтобы добить бедную Юлю окончательно: – Я знаю. Потому что тоже думаю о тебе.
Горло сдавливает комом слез, но Юля не слаба, чтобы просто расплакаться; Юля терпит, терпит сквозь дрожь и волнение; трепет Тины она практически чувствует кожей, и так до безумия жаль, что они не рядом – Юле хочется выть от несправедливости.
– Ты вернула духи, – это не то, что на самом деле собирается обсуждать Юля, но другую тему придумать не может: Тина хмыкает, и Юля готова поспорить, что она закатывает глаза.
– Ты заметила. Мне, признаться, эти гораздо больше подходят.
И Юля никак не развивает разговор – опускает веки, в воображении восполняя образ домашней, любимой Тины.
Ни одна из них не кладет трубку до самого утра; Юля засыпает на диване в гостиной под колебания Тининого дыхания и тяжелые ритмы собственного сердца.
За окном начинается дождь – май отвратительно предсказуем.
////
