Перемотка — Как тебя покорить
Прошло несколько дней. Гриммджоу думал и думал о разговоре Иноуэ с Айзеном. Надежда была на то, что Иноуэ разговорить удастся и Гриммджоу, окрылённый этой мыслью, спешил к ней с парой предметов во внутреннем кармане. Он так хотел приступить к занятиям по чтению, что даже потрудился найти предметы, карандаш и листы бумаги. Гриммджоу запомнил название первого, но для чего он нужен не спросил. Но поразмышлял, опираясь на то, как карандаш удобно лежит в руке — он был для письма. На это же указывало и то, что был необходим для обучения письму. Довольный своей гармоничной логикой, он захотел похвастаться Иноуэ при встрече, но совладал с собой. Что творилось с остальной Эспадой? По мнению Гриммджоу, ничего примечательного. На ее собраниях Гриммджоу вовсе уходил в себя, забывая пить навязанный чай (вкуса которого не чувствовал в принципе). Зато в красках представлял, как скука и злость отступят, когда познает чтение — на примере людей замечал, насколько это увлекает. А когда рядом маячил кто-нибудь вроде Вандервайса, Гриммджоу хотел отвлечься больше всего на свете. Когда он выныривал из глубин мыслей, то поражался спокойствию. Гин пропадал в наблюдениях за людьми, а Канаме отправился контролировать ситуацию в отдаленный уголок, Озёрный край. Гриммджоу не подумал, что это затишье перед бурей. Ему показалось, что он сам перестал обращать много внимания на обстановку, а она всегда была более или менее нормальной.***
Гриммджоу рассматривал карандаш, который требовал, по словам Иноуэ, заточки. Листы бумаги, лежащие справа от него, также были награждены задумчивым взглядом. «Будет очень обидно, если из Иноуэ учитель окажется хуже, чем из меня», — он живо припомнил их разговоры и тут же подумал: «Все же она местами странно объясняет. Я такой же?» Гриммджоу отчётливо видел как их различия, так и схожести — только вот последние проявились лишь некоторое время назад. «Можно ли сказать, что того, к кому испытываешь чувства, начинаешь копировать?» — под такие мысли кончик карандаша принимал форму заточенного и длинного скоро. Конечно, не без помощи дзампакто. Закончив, Гриммджоу придирчиво осмотрел работу. «Да нет, бред какой-то», — и принялся доделывать. «Я бы тогда краснел, моргал при одном взгляде на нее. А так я вполне спокоен, даже долго на нее смотреть могу. И вообще… я бы перестал ругаться», — ругань Гриммджоу считал неотъемлемой, неотделимой частью себя. Он даже ждал, что Иноуэ спросит, дескать, как читать вы забыли, а как браниться — нет? «Нет, не забыл. Иначе большинство в районе километра померли бы. Некоторые повторно.» Гриммджоу взглянул на кончик, словно тот мог стать колючим после соприкосновения с колючим взором. И даже проверил гипотезу, тыкнув в предплечье. «Иерро не пробьет, хах, но неплохо.» Иноуэ наблюдала за ним в немом шоке. — Что с прогулками решили? — наконец спросил он. — Ничего, — Иноуэ тяжело вздохнула и принялась прохаживаться по комнате. — Господин Айзен почему-то долго размышляет, — словно не желая, чтобы и Гриммджоу поразмышлял, она спешно спросила, — и… вам не жалко использовать дзампакто для такого? «Ну хоть с интересом спросила-то…» — Может, мне ещё не дышать на него? — Гриммджоу с усмешкой взглянул на нее, стряхивая стружку на пол. После его привлекла зеркальная поверхность дзампакто — он увидел прищуренные голубые глаза и нахмуренные брови, над которыми, как и всегда, нависали прядки. «И почему у меня такие брови? Короткие тонкие линии, которые только к началу чуть шире. Ну вот за что?» — Гриммджоу, зная свою особенность, частично скрыл ее хмуростью и прической. Но внутри головы он не смог так сделать, поэтому, глядя в отражение, нечасто смотрел выше глаз. Наверное, она подумала, что он злился, раз молчит, вот и сказала тихо: — Я думала, что вы с его помощью только сражаетесь. — Ага, но я доставал его в последний раз давно, ещё в схватке с Куросаки. «Не считая зачистки Леса. Но это так, ничего не значит. И я типа соскучился.» Гриммджоу тосковал по сплетению ткани и железа на рукояти в руке и не винил себя в сентиментальности — дзампакто был частью его самого. А Гриммджоу себя любил. А себя в пылу схватки с кем-то вроде Куросаки ещё больше. — И… как он? — быстро проговорила она с большим беспокойством. — Ну, на тот момент… — Куросаки-то? О-о… Едва жив остался, — Гриммджоу широко оскалился, любуясь своим отражением. — Вот поэтому я и собирался с тобой поспорить, ха-ха, — он вновь посмотрел на Иноуэ, сменив оскал на небольшую улыбку. Юмор Иноуэ не оценила, опустила взгляд. Гриммджоу мысленно вздохнул. «Только благодаря его подружке и тому, который как синигами и Пустой в одном лице… Чертов Айзен вечно мешает мне разобраться с Куросаки! О Уэко Мундо, сколько придурков заслуживают смерти!» — его настроение вновь изменилось. Но если смена с радости на злость была типичной, то со злости на грусть… «Жаль только, что Иноуэ не оценит, как я буду красив в крови ее дружков. Точнее, дружка. Остальные мне не интересны.» — Раз уж начали. Что ты в нем такого нашла? — Гриммджоу прямо посмотрел на Иноуэ. «Что ж в нем такого, чего нет во мне?» Та, слегка покраснев, моргнула. Он увидел в глазах неясное выражение, которое замечал не раз. Но Гриммджоу было просто отвлечь. — Он… он мой друг и не раз спасал мою жизнь. «Интересно, считала ли? Ага, да и убить тебя не пытался. А вот за мной водится, да. Понятно все.» — Второе выглядит убедительнее, — он лениво зевнул, старательно имитируя, что тупая боль в пустоте — это та, которая возникает, когда Пустой долгое время удерживается от того, что бы съесть душу человека. — Если будешь и дальше говорить, что вы друзья и бла-бла-бла, то ими и останетесь, — Гриммджоу, возвращая дзампакто за пояс в ножны, финально взглянул на отражение. Грусть залегла на радужке, и Гриммджоу стало совсем дурно. Дзампакто вернулся. «Даю совет, но не хочу, чтобы она следовала ему. Впервые такое ощущаю», — он вновь взял заточенный карандаш. Покрутив в пальцах, подумал, что тот удобно лежит в них. Продолговатый, ребристый. «Ревность», — ему понравилось это слово, вспышкой возникшее в сознании, но точного значения следующей вспышкой не появилось. «Буду считать, что это мерзкое состояние, в котором… я хочу перегрызть глотку одному подонку, с которым Иноуэ отношения ближе, чем со мной!» — мысленно он скрипнул зубами. «О да, это замечательное слово!» Ему до дрожи захотелось сесть ближе к Иноуэ, возможно, взять за плечи или за запястья, в общем, коснуться. Чтобы обратить на себя ее внимание, он даже был готов, лишь на секунду, закричать. Посмотри на меня, узнай меня, пойми меня! Но вместо этого Гриммджоу ещё раз прокрутил карандаш. И был изумлен новой мыслью. «Она же пытается сделать это. Разговаривает со мной, спорит. Научилась не раздражать меня, радовать… А я что? Весь в подозрениях, но сплю и вижу Иноуэ. Молчу о своих чувствах, скрываюсь, но жду от нее действий. Почему? Боюсь? С какого хера я начал бояться хоть и дорогой мне, но девчонки? Как она умудрилась вбить мне это в голову, уже понял, но как сдерживаться… Тоже, но теряю контроль. От раза к разу. Я уже на поводке Айзена или Куросаки, с кем у Иноуэ там сговор?! Ебучая вселенная, просто дай мне сил, совсем немного. Я должен справиться», — от собственного пафоса у него запершило в горле. «С чем? С ней? Убить, чтобы не мучила?» — Гриммджоу мысленно схватился за голову, а в реальности жёстко сжал карандаш, почувствовал каждое ребро. «Отправить к Куросаки, он как раз в Уэко Мундо? Потом постараться забыть, как я забыл тот же счёт?» — мысль, что имя станет таким же неважным, как цифры, была привлекательной и отчаянной. «Иноуэ. Иноуэ. Иноуэ», — отгоняя мысль, Гриммджоу коснулся виска, тяжело, прерывисто выдохнул. «Скажи, черт тебя дери, хоть что-нибудь. Это твой, только твой голос оживляет давно сдохшего меня, ну!» — Господин Гриммджоу? — их молчание затянулось, и, судя по голосу, Иноуэ забеспокоилась. — Что? — рявкнул он, скорее ради того, чтобы призвать к порядку самого себя. Иноуэ вздрогнула, приподняла плечи. Гриммджоу в красках вспомнил их первые разговоры и беспокойно облизнулся. Отвел взгляд. «Что я, в самом деле. Хотел научиться читать, а не сводить к тяжёлым размышлениям. В конце-концов, у меня ночь на это», — его тряхнуло. — Вы так странно смотрели на него, словно вспомнили что-то. Не хотела вам помешать… — Что правда, то правда. Вспомнил, — он усмехнулся. Отпустило. Наверное, от мысли, что Иноуэ беспокоится. О нем. Гриммджоу бы вспомнил, что и о Куросаки она печется, если бы захотел. «Слово ревность вспомнил, а дальше по накатанной…» — Это карандаш, — решила напомнить она и восстановить диалог. — Да помню я, — Гриммджоу поморщился, вновь покрутил в пальцах. Поджал губы. «Нужно разговаривать, иначе меня вторая или хер знает какая шиза накроет!» — Говорила уже, когда просила найти. Зачем он нужен, правда, не сказала, — он поднял на нее взгляд. — Он для письма. Ещё им рисуют. — Что ещё делают? — Рисуют, — она забрала карандаш, посмотрела по сторонам. Найдя взглядом лист, взяла. Дальше для Гриммджоу произошла совершенная магия — проведя одним концом по бумаге, Иноуэ получила заметную серую линию. Пару секунд Гриммджоу смотрел только на нее, а Иноуэ сделала ещё пару. Он спросил: — Ты как это сделала? — Карандаш — это деревяшка, внутри которой есть стержень из графита. Он кончиком выступает из нее и может оставлять на бумаге серый цвет, глубина которого зависит от нажатия, так же, как и направление, и форма. А ещё его можно удалить с помощью ластика, но у нас его нет… В общем, с помощью карандаша можно писать и рисовать, да, — она показала на законченное. Гриммджоу узнал цветок. По традиции он понял, что видел такие только на грунте. Прищурившись, более внимательно взглянул и увидел рядом надпись, нахмурился. — はな — Ха-на. «Цветок». «Насколько это обыденно для нее и как непонятно для меня…» — Гриммджоу провел рукой по лицу, мысленно вздыхая. — Понял, — кивнул, затем подметил. — Похож на настоящий. Значит, ты хорошо рисуешь? — он с интересом посмотрел на Иноуэ. — Да, — она легко улыбнулась, — я часто практикуюсь, только и всего. Это же навык копирования того, что видишь, но мне больше нравится рисовать выдуманное, что я не видела в реальности… Гриммджоу ее совсем не слушал. Теперь он творил магию с помощью карандаша и чувствовал на себе взгляд девчонки через свое плечо. — Мне кажется, у меня талант, — довольный, он отклонился от творения. С листа на него смотрел он сам, но в форме ресуррексиона — с крупными ушами, соединенными с глазами линией некогда стрелок. Прядки над бровями остались, но сами брови скрылись под налобным белым щитком. Больше всего Гриммджоу понравилось, как он нарисовал зубы в оскале — в пол лица. Волосы спускались ниже его плеч. — Они только серые бывают? — Гриммджоу ну очень захотелось добавить цвета. Родина Уэко Мундо дала о себе знать. — Ну нет, есть цветные карандаши. Очень много всякого существует, кроме карандашей, — теперь Иноуэ стеснялась заглянуть через плечо. — А можно мне посмотреть? — Ну на, — он немного подвинулся. — Ой, похоже на вас, — Гриммджоу расцвел после ее слов. — Конечно. Говорю же, у меня талант, — он торжествующе оскалился, приподняв подбородок. — Может быть, — задумчиво произнесла Иноуэ, снова польстив ему. — Это какая-то ваша форма? — Да. Полная. — А цвета в ней какие? — Ну, белый в основном, волосы того же цвета, но длиннее. — Может, дорисуете тело? — Ещё чего, — он фыркнул. — Одного шедевра с тебя хватит. Краем глаза он увидел, что Иноуэ подавила улыбку. — Как скажете. Знаете, я теперь уверена в том, что нужно не только саму таблицу Годзю-юон вам дать, но и рисунки к ней добавить. — Годзю-юон? — интуитивно он понял, что это какое-то число, которое явно больше десяти. Далее он произвел сложный подсчет, сбился и тут же пожалел, что спросил вслух. «Ещё и считать меня учить будет? Это бесполезный навык.» — Ну да, «пятидесятизвучие», — на этих словах Гриммджоу моргнул, не понимая, почему перед десятью идёт пять. Но от прежней мысли о том, что счёт — это ничтожно, не отказался. Даже наоборот — упёрся, нахохлился. — Вообще иероглифов сорок шесть что в первой азбуке, хирагане, что во второй — катакане. Гриммджоу насупился. «Звучит как гигантское число. И мне что, их все знать надо будет?» Радовало только то, что Иноуэ точно не стала бы над ним издеваться лишний раз. — Три выпали за ненадобностью, а четвертый, «н», не включили, потому что он возник позже реформы письменности. Также в Годзю-юон нет кан с диакритическими знаками, но это потом, потом! — она торопливо махнула рукой, а заметив его стеклянный взгляд, подняла брови. — Ты в курсе, что я понял только часть твоих слов? — помолчав, сказал Гриммджоу и даже слегка улыбнулся от растерянности. — Ну… — И ты пытаешься ответить на мои вопросы раньше, чем я их задам, — слегка растягивая слова, продолжил он и прокрутил карандаш волчком в пальцах. — Более основательно поговорим. Как ты сказала, есть две азбуки — хирагана и катакана. Почему их две? Есть какие-то различия? К тому же, зачем так много звуков? Половину все равно опускаешь или проглатываешь, так почему? Она рассматривала его во все глаза, словно он, как минимум, принял облик адьюкаса и теперь разговаривал. То есть увлеченно рассматривала. «Я и тогда умел в речь, в принципе.» — Что за взгляд? — его голос был строгим. Она приподняла плечи. — Вроде мой обычный… Я со стороны не вижу, конечно, — и заправила за ухо прядь. Гриммджоу сощурился. — Спорить не буду, ты же большую часть времени смотришь на меня вот так. Он, расширив глаза в удивлении, похлопал ресницами. «Но меня устраивает такой взгляд, о чем ей знать не обязательно-о.» — Только не краснеешь на каждом моем слове. «Немного приврал, чуть-чуть.» — Не так уж часто я краснею! Но как бы то ни было, вы повторить не можете? «Есть пара занятий, во время которых я могу покраснеть. И ты знаешь, ими можно заниматься и вдвоем, ехе-хе.» Но лицо Гриммджоу оставалось абсолютно невинным. Хотя невинные обыкновенно краснеют при вранье, Гриммджоу неплохо удавалась роль. И к словам он первоклассно цеплялся. — Я мертвый, какая краснота? — Но ваша кровь того же цвета, что и у меня. Разве вы не сможете покраснеть? — Как это связано? — Гриммджоу поджилками почувствовал, что нарывается на очередной ликбез. Но он уже заинтересовался тем, как этот ликбез будет проходить в исполнении Иноуэ. «Я, конечно, знаю каким, и куда течет, но… Периодически Иноуэ раскрывает мне вещи под другим углом. Вот и на нее я могу смотреть под разными — вот милое личико, тонкая шея, ключицы и ух, черт, в такие моменты я жалею, что выше ее на две головы!» — Ну… кровь всегда идёт по подкожным сосудам. Если потереть кожу, кровь прильет в эту область и будет покраснение. А если порезать, то она вытечет. — И я все ещё не понимаю, — Гриммджоу сунул руки в карманы, чуть сглотнул. «Если мысли продолжат идти в том же духе, а я ещё и замечу, какое обтягивающее платье Айзен подобрал для Иноуэ… Заметил.» Он, раздумывая, почесал подбородок. Наверное, со стороны он выглядел не прямо-таки внимающим, и Иноуэ взяла пылкий тон. — Ну бывает, что человеку приятно или неприятно что-то слышать, говорить. Тогда он краснеет. Но иногда бывает, что краснеешь из-за действий кого-то другого. Кровь приливает к лицу, в общем. Он не совсем понял, зачем она рассказывает ему про причину красноты, но не задумался. «Я сам эти причины вспомнил, хм. И как так она перевела тему на меня, а я... доволен?» — Допустим, я получу рану. Кровь всегда под кожей, поэтому, в зависимости от глубины, вытечет разное количество? — если о причинах красноты Гриммджоу задумывался, то о глубине и прочем — нет. Никогда интересно не было. Мол, течет когда порежусь, больно. Значит, нужно не допустить пореза. Гриммджоу поработал с причиной, а не со следствием. — Да, именно! — То есть можно сказать, что при покраснении твоего лица кровь готова вытечь, как если бы ты поранилась? — эта мысль требовала обдумывания, поэтому Гриммджоу с умным лицом коснулся двумя пальцами подбородка. — Вы делаете парадоксальные, но интересные выводы… Ему не составило труда дотянуться рукой до ее щеки, легко провести большим пальцем. — И что в этом случае я наблюдаю? Тебе приятно или нет? Гриммджоу ухмыльнулся, прищурился. Иноуэ покраснела, но не так сильно, как он ожидал. «А я бы как отреагировал, если бы она коснулась? Надо испытать.» — Вроде как мы это обговаривали, — Иноуэ отодвинула руку, сморщив нос. — Про лицо тоже было? Не помню такого, — Гриммджоу, невинно скосив глаза в сторону, поставил локоть на колено и кулаком подпёр щеку. — И вообще, с чего ты возмущаешься? Сама меня потрогать можешь, я везде приятен на ощупь, — просто сказал он без намека и поднес ее руку к щеке. — Ну? — М-мне вот не сложно, ничуть! — когда щеки коснулась ладонь, Гриммджоу оторопел. И едва не подставился через долю секунды, когда понял, что она убирать руку не намерена. «Я совсем не прочь потереться. Чтобы хоть ненадолго, на чуть-чуть… завладеть вниманием.» А когда Иноуэ чуть погладила, он полуприкрыл глаза, расслабляясь и выдыхая так, что услышал только он. Из-под ресниц было отлично видно, как сосредоточена Иноуэ. «Главное в нужный момент покраснеть не смогла, но вот трогает за здрасьте… Удивительно, что мы вообще пересеклись, Иноуэ, просто удивительно.» Гриммджоу захотелось тряхнуть головой, потянуться и с улыбкой подставиться вновь. Может, даже шею. «Бля, ха-ха, приручила ведь. Может, ещё за ушком почешет?» Много позже она расскажет ему, что медленные прикосновения человека даже к его подобию имеют особую силу. Нервы, скрытые под кожей, реагируют особенно хорошо именно на нее. Но тогда Гриммджоу не знал. Да и не знал, как реагировать на неспешные, тягучие поглаживания. Глаза закрылись словно сами по себе. И в тот самый момент Гриммджоу ощутил, как ее вторая рука касается осколка, еще осторожнее, чем левой щеки. Гриммджоу дернулся, отстраняясь и распахнув глаза. — Не трогай, — он даже неслышно сглотнул, чуть покрутил головой, смахивая остатки наваждения. В голове заворочались нехорошие мысли. «Проверяла, легко ли ломается...» — Простите, — Иноуэ потупила взгляд, залилась румянцем, что несколько смягчило Гриммджоу. «Однажды я найду этот переключатель. Но, наверное, никогда не перестану быть мнительным... Или медлительным? Как должно быть?» — Просто мне было давно интересно… он выглядит как кость или ей и является? — Ясное дело, кость, — Гриммджоу невольно коснулся осколка. — Что ещё успела узнать? — прозвучало с ноткой сарказма, но Гриммджоу было взаправду интересно. — Ну… Ваша кожа даже на ощупь плотнее моей. — Ты прежде не трогала мужчин? — собственный голос показался ему прилетевшим издалека. «Необходимый вопрос? Нет. Она же для Куросаки бережется, тьфу ты!» — Т-только когда лечила… — И тогда они были живы, понятно, — Гриммджоу, помрачнев, отвел взгляд. «Айзен знал, что делает, когда сводил меня с Иноуэ. Только легче ли мне от этого знания?»