Дурной вкус - Пластинки
Гриммджоу упер взгляд в потолок. «Я целоваться не собирался, так-то. Сам бы не стал, как и обнимать. Слишком…близко.» Созерцая потолок, ему легче думалось. Действительно — белый вызывал не только чувство отрешённости, но и покоя. Как бы принятие отрешённости, что ли. Но возникала другая трудность — Гриммджоу, довольно последовательный и привыкший требовать это от других, перескакивал с мысли на мысль. «Конечно, если сравнивать с пылающими внутри мертвого чувствами, пойти против своих слов это так, пустячок. Одно вытекло из другого. Во имя Смерти, Иноуэ, больше не целуй меня.» Он потянулся к поясу, затаив дыхание. Одернув сам себя, откинул голову на подушку, прикрыл глаза и выдохнул. — Вообще ничего не делай. Мне фантазии хватит.***
— Улькиорра, как себя ведёт по время прогулок Иноуэ Орихиме? — прислужник скрупулёзно записывал за Канаме. Кисточка шла по бумаге мягко, не спеша. А у Гриммджоу неприятно застучало в виске. «У Айзена изменились планы на нашу странную троицу? Или это рядовой вопрос?» — Смирно. «В некотором плане Улькиорра неплохой союзник. Вот, лицо непроницаемое, не подловить. С другой стороны, мне также сложно будет подловить его.» Гриммджоу перехватил в воздухе монетку и отвлекся от неприятных мыслей. «Все никак не спрошу у Иноуэ назначение этой штуки. То ссоримся, то вот, уже два дня не виделись. Улькиорра решил отвести подозрения и пару раз погулять», — он усмехнулся. «Посмотрим, будет ли действенно.» Удивительной Гриммджоу показалась своевременность этого решения — Айзен взялся за хогёку всерьез, уйдя в подземные лаборатории, поэтому контроль над армией усилился в разы. Время начала и окончания патрулирования записывалось, вёлся протокол собраний, а пришедших из экспедиции на грунт Эспад досматривали. «Или дело скорее в том, что Куросаки близко подобрался?» — Гриммджоу. — Что? — Вечером сменишь Баррагана на патруле у южных ворот Лас Ночес. — Понял. Гриммджоу умудрился избежать экспедиций, но не патрулей. На Канаме в роли руководителя смотрел как на несмываемое пятно на рубашке: досадно, досадно, но что поделать. Собрание окончилось. Гриммджоу больше ничего не держало, но стоило сделать шаг к дверям, так нарисовалась она. — Почему ты так пренебрежительно относишься к нему, а, господин Гриммджоу? — Лилинетт дружески ткнула в бок локтем, озорно улыбнулась. Гриммджоу приподнял бровь. Беситься из-за сочетания обращения на «вы» с «ты»? Или похвалить за смелость слабого, в общем-то, фрассиона? «Ага, слабая, пока не объединится со Старком. Где он там, кстати?» — обведя взглядом зал и не найдя, принял, что разбираться придется в одиночку. «Хотя, что бы Старк сказал ей?» — Он мне руку отрезал и сжёг, мелкая, — он оскалился, — я его четвертовать готов, — Канаме как раз вышел, поэтому язык Гриммджоу сам по себе развязался. — Довольно скучный способ. И вообще Канаме довольно сильно впрягался за тебя, знал? — Лилинетт выглядела хитрее хитрости. Это насторожило. — Эта лизоблюдская мразь с пунктиком на одностороннюю справедливость? — он рассмеялся. «Ещё кто-то кроме Гина крутит? Интересно.» — Шутишь. — Эх, а ты слишком быстро это понял. Но я рада, что подняла настроение, а то ты мрачнее Улькиорры был, — она, заложив руки за голову, удалялась спиной. — А мне нечего прохлаждаться, пойду Старка будить. Не пропади на патруле, господин Гриммджоу! Даже после ее ухода на губах Гриммджоу осталась лёгкая заинтересованная усмешка. «Я раньше не замечал ее. Мелкая, вроде неглупая. Одного со мной вида… Заставлять Иноуэ ревновать было бы совсем детским поведением», — и его как ударило наотмашь воспоминание. «Вы ведёте себя хуже, чем ребенок!» «Ошиблась. Ещё не начинал и не собираюсь», — взгляд то злых, то смущённых карих глаз ему был милее, чем взгляд одного, озорного, светло-розового, вот что.***
— Помните, вы спрашивали, как проще выучить азбуку? «Помнит, что я спрашивал, хотя я сам забыл», — и раньше Гриммджоу замечал внезапную, щемящую нежность в моменты совсем обыденные. Эта нежность заставляла его замереть, задуматься. Гриммджоу не отвергал, давал расцвести и порадовать. А как расцвело-то… Он потянулся коснуться левой стороны груди, но, вспомнив, переделал так, будто ворот поправлял. Спросил лениво. — Ну? — Мне кажется, очень просто запомнить, что основных гласных звуков пять: а, о, э, у, и. Они вынесены в отдельный ряд. Дальше появятся ещё три. Согласных больше: с, к, т, х, м, н, р. Добавляя к ним основные гласные, вы получите ряды. Таким образом — ряд Ка, ряд Са, ряд Та, ряд На, ряд Ха, ряд Ма, ряд Ра. Дополнительный, ё, я и ю и ещё — ва, во и н. — Понял. Гриммджоу не понял ничего. — Господин Гриммджоу, если вы что-то не понимаете, то стоит сказать об этом сразу. Если на первом этапе возникнут сложности, то мы далеко не уйдем. — Я разберусь по ходу, Иноуэ, давай дальше, — отмахнулся он. — Прекращай так смотреть, говорю ж, я быстрее на примерах пойму! — Хорошо. Давайте разберем ряд гласных. — Гласные… Ты говорила это слово. Почему гласные? Иноуэ задумчиво коснулась тупым концом карандаша губ и сказала, помедлив: — Понимаете, наш язык состоит из звуков. Они делятся на гласные и согласные. Получается, что гласные — это звуки, которые можно петь, при этом воздух, выходящий изо рта, не встречает преграды. А-а, — она протянула звук, потом взглянула на Гриммджоу. — Попробуйте. Допустим, с «о». — О-о? — Почему у вас вопросительная интонация? — она улыбнулась. — Сверяю, — проворчал Гриммджоу. — Значит, согласные — это те, которые пропеть нельзя? — Да, противоположные. Гриммджоу, довольный собой, оскалился. — Ничего сложного. — Тогда вот, прошу, — написав что-то в два движения, она показала ему. Гриммджоу проморгался. — あ. «А». Сначала верхняя горизонтальная черта, теперь вертикальная, немного под углом. А теперь зигзаг. — … Оно что, все такое сложное? И…Сначала эта, потом та, верно? Вышло далеко не так каллиграфично, как у Иноуэ. Гриммджоу откровенно забил на это и провел горизонтальную линию. — Вторая линия чуть под углом, господин Гриммджоу, нижний конец чуть выше, — Иноуэ следила за написанием. — Да вижу, — фыркнул он и провел зигзаг. К его удивлению, он вышел очень даже. Иноуэ, правда, этого не заметила. — Давайте ещё раз. — Зачем? У меня получилось, я запомнил, что это «а», — Гриммджоу прямо изумлённо воззрился на нее. «Она чувствовала то же, когда я объяснял ей или что-то похуже? Непонятно, но интересно?» — Когда у вас перед глазами будет ещё больше сотни таких символов, станет сложнее. Я совсем не хочу принизить ваши способности, — увидев гримасу, поспешила добавить она, — но не ждите, что у вас сразу начнет получаться. — У меня получится, — больше процедил он. … Только вот силы оставили его уже на десятой «а». — Нет, Иноуэ, это ни в какие ворота! — Угол, понимаете? Угол, конец чуть вверх! — Да на что это влияет, объясни! — Смотрите, — она написала что-то и показала ему. Обвела в кружок вертикальную линию в одном иероглифе и в другом. — け и あ. Кэ и А. Один и тот же элемент. Вы ещё не раз его встретите, поэтому лучше сразу научиться писать правильно, не находите? Гриммджоу испытал смешанные чувства. Возможно, недавние мысли помогли понять дальнейшие слова Иноуэ и даже, страшно сказать, признать кое-что. «Как она права.» — Ты права, — показалось, что это не его голос — слегка глухой, констатирующий. Кажется и Иноуэ подумала, что ослышалась. Гриммджоу прокрутил в пальцах карандаш, отвёл взгляд. Написал раз, другой, третий. — Вы меняетесь или я схожу с ума в четырех стенах?.. — Ты ещё гулять ходишь. — С господином Улькиоррой это походит на пытку! — Ха-ха, как странно, я думал, вы поладите. — Его энергетика… Пугает меня. — Моя, значит, нет? — Я к вам привыкла, а вот его взгляд пронизывает меня до костей! Гриммджоу усмехнулся, выписывая символ. — Мне он всегда казался жалким. — Казался? Теперь не кажется? Он приподнял брови, приоткрыл и закрыл рот, и взвесив, произнес: — Пожалуй. Иначе я бы проигнорировал его предложение. Гриммджоу поморщился. «Так старательно избегаем тему поцелуя. Это к лучшему?» — Гриммджоу осознал, что в одиночестве обдумывать тот момент было поприятнее. — А давайте от написания к практике. — Я по-твоему разговаривать не умею? — Как бы вам сказать… Иногда вы немного неправильно произносите, например, глушите звуки, поэтому непонятно, что вы имеете ввиду. Вот, прочтите. Это «Ка». — Га. — Слышите? У вас «ка» слишком похоже на «га». Попробуйте снова. — Я не виноват, что ты так произносишь, — проворчал он, но глубоко вздохнув, повторил. — Ну вот, послушайте. Слово «собрание» и «своеволие». — Ну «ка» и «га», я слышу. — Вот при чтении не забывайте об этом. Давайте весь ряд. Ка, Ки, Ку, Кэ, Ко. — Га, кхм, Ка… — теперь Гриммджоу не мог отделаться от ощущения, что говорит неверно. — Черт бы побрал, — он коснулся виска, прищурился. «Только что говорила же… Вылетело. Ка, это я помню, а дальше? Ки… Или…?» Иноуэ коснулась его плеча. Гриммджоу вздрогнул. Округлившимися глазами взглянул на нее. — У вас получится, давайте, — Гриммджоу почти ощерился, мол, оставь это для кого-то из своих, я в себя верю. Однако вовремя осознал, что именно те четыре слова ему и нужны были. Вернее, первые три. Возможно, роль сыграл и голос, и взгляд Иноуэ. — Ка, Ки, Ку, Кэ, Ко, — он произнес на одном дыхании, чтобы не сбиться и смотрел ровно глаза в глаза. — Уже лучше, — она ободряюще улыбнулась. — Ка, Ки, Ку, Кэ, Ко. — Ка, Ки, Ку, Кэ, Ко. — Вот видите! А то у меня уже почти возникло ощущение, что вам просто нравится слушать мой голос! — она засмеялась с задором, теплотой. Гриммджоу, получая удовольствие от вида, улыбнулся. «Ты только в Куросаки своем ошибаешься, а так довольно проницательна.» — Он неплох, — улыбка стала усмешкой. — Не скажу, что уникальный и бла-бла-бла, но не раздражает. — Это лучшая похвала, которую я могла услышать от вас, — она взглянула на него с хитринкой, прищурившись. Гриммджоу повторил за ней, приподнял уголок губ. — Когда кинешь меня на лопатки, тогда и похвалю по-настоящему. — А я вас хвалю чаще, чем вы меня. — Больше поводов? — он не стал уворачиваться от тычка, посмеялся. Негромко, без безумия, просто с весельем. — Кхм, давайте закрепим успех. — Га… Ги… Гу… Гэ… Го, — она указывала на читаемый символ и по мере чтения Гриммджоу вела пальцем. Вдруг Гриммджоу, озарённый, сверкнул глазами. — Эй, а не будет дальше так — Са, Си, Су, Сэ, Со? И, соответственно, Дза, Дзи, Дзу, Дзэ, Дзо? Я понял это по моей фамилии… Ну и по примеру, ты в начале говорила, — он схватил лист и карандаш, уже занес, чтобы написать, однако. «Черт, я будто на долю секунды вспомнил, как писать, но забыл.» Лист и карандаш были брошены обратно. — Вас прямо-таки приятно обучать и, кажется, у вас срабатывает машинальная память, — она приподняла уголки губ. Гриммджоу не совсем понял, о чем она, но переспрашивать не стал. Переживал порыв к письму, не до Иноуэ стало. — Согласитесь, так просто — было Ка, стало Га только благодаря паре чёрточек рядом! Лаконично, — ему показалось, что Иноуэ давно хотелось обсудить с кем-то красоту азбуки. «Возможно, даже со мной. В общении каждый стремится донести свое, важно лишь уметь слушать…» — При чем тут лак? — Гриммджоу, в последнее время чаще сражающийся с самим собой, чем сражающийся с другими, решил прервать хоть один порочный круг. — Лаконичность не связана с лаком. Если коротко, то один народ, спартанцы, жили в Спарте, столице региона Лаконии. Они были воинами, довольно жёсткими, имеющими привычку ясно и кратко излагать мысль. Лаконцы лаконичны. Гриммджоу недоверчиво прищурился, морщась. — Совсем не японское слово. — Ну конечно, это древнегреческий. — Ещё какой-то народ со своим языком, что ли? — Более того, этот народ сейчас выглядит иначе и знаете… — Не продолжай, — он болезненно прикрыл глаза, останавливая её ещё и жестом. — Мне нужно только научиться читать. Краткий экскурс в идиотию грунта я не просил. Иноуэ улыбнулась ему как ребенку, отвела взгляд. — Мне кажется, вы достаточно любознательны, поэтому… Как только вы научитесь читать, вам захочется узнать больше и больше. — И что, ты будешь мне в книгу тыкать вместо того, чтобы объяснить? — он скептически усмехнулся. — Мне нравится ваша мысль! Знаете, сквозь ваше самолюбие утомительно пробиваться… Он осклабился, покачал головой. — Только о нем и говоришь, словно это что-то плохое. Нет, не так — словно во мне ничего больше не присутствует. Иноуэ прыснула, закрыла ладонью рот и захихикала. — Что ты опять угараешь? — наслаждаясь звонкостью, он попробовал скрыться в ворчании. — Восхищаюсь вами, — сквозь смех произнесла Иноуэ, и только он хотел заметить, что восхищение привык получать в другой форме (можно и без вставания на колени и прочего, так сказать, повседневный вариант), она сказала: — Кхм, однако нас не ждёт обучение. Я думаю, вам стоит и писать научиться. — Ты думаешь, мне это надо? — он вскинул бровь. — Ошибаешься. — Нет, потому что вы сами показали, что машинальная память у вас есть. К тому же, благодаря многократному прописыванию учиться читать будет проще. — Почему? — Ну, понимаете, рука и мозг запоминают очертания, а потом легко отличают один символ от другого даже не в рукописном тексте. Я уверена, вас и математика заинтересует, — последнюю фразу она сказала так, что напомнила Гриммджоу Заэля. «Тихо, прям с предвкушением…» — Математика, — от слова у него почему-то пошли мурашки по загривку. Он поморщился. — Ты говорила недавно это слово, — он пощелкал пальцами, упер взгляд в колени. — Статика? Концы одинаковые. — Окончания… Я говорила про статистику. А вы помните что-нибудь про статику? Ну, вдруг… Мне очень интересно, каким образом вы вспоминаете слова. — Завязывай с этой интонацией, — Гриммджоу поморщился. — Она меня напрягает. — Кхм, простите, — она кашлянула в кулак, — я иногда забываю… И все же? Он пожал плечами. — Оно возникает само по себе, словно на ухо сказали. Я редко что-то вспоминаю специально. Скажи мне, зачем по слогам разбирать? Я ж их знаю. Ты не показываешь их мне на бумаге, а заставляешь произносить. Зачем? Да, я понял, что иногда говорю неправильно. Ну и? — Как бы… Вы, говоря без обиняков и прочего, сейчас как ребенок, — Гриммджоу сморгнул, а после прищурился. — Вы умеете говорить, у вас есть чувство языка и… — Это ещё что такое? — Ну, вы интуитивно понимаете, где какое слово должно стоять, в большинстве своем правильно произносите. — Дальше. — Но периодически вставляете не то слово, или то, но сказанное не так. В вашей голове нет системы. — У тебя было также, что ли? — Конечно же. И я читала книги по педагогике, — она, слегка покраснев, словно Гриммджоу поймал ее на постыдном, заправила за ухо прядь. — Из простого интереса? — он хмыкнул, вдруг представив Иноуэ с толпой детворы. «Рыжие или нет?» «Чтобы у меня были рыжие волосы, у моих обоих родителей они должны быть таковыми, ну, или хотя бы светлыми.» «Можно губу и не раскатывать даже. Я Пустой и в этом смысле тоже», — он усмехнулся, но в уголке губ усмешка задрожала. «И вряд ли я скажу однажды "эй, Иноуэ, я тут это… ну, чувства у меня, давай свалим?".» — Я планировала стать учителем, — сказала Иноуэ, выдернув Гриммджоу из тоски, — но мои родственники настаивают на медицине, — она слегка опустила голову. — Если бы я тебя не знал больше месяца, предложил бы послать их к черту, — он коротко посмеялся, скалясь. И, осознав, нахмурился глубже обычного. — А зачем учиться, ты ж и так умеешь. Тогда их предложение вполне себе. — Это ведь совсем... другое. Я запускаю процесс, но почти не контролирую. И не смогу объяснить внезапное излечение, потому что... — Не понимаешь выгоды. — Понимаю. Но... Наверное, боюсь взять ответственность? Да и нечестно. Ну... Те, кто изучает медицину, прикладывают много усилий. А мне так, почти из неоткуда. Обманывать плохо... — она о чем-то глубоко задумалась, хотя, казалось бы, прописная истина. И не завершив мысль, начала новую, Гриммджоу не успел вставить. «Ты стараешься. Я видел. Но, пожалуй, я и так щедр на комплименты», — себе не жалел. — Тем не менее, родственники обеспечивают, мол, ты хорошо учишься, мы содержим. Такой был договор после смерти Соры. Но с жизнью, где постоянно нужно быть начеку и в любой момент сорваться с места, не так легко найти подработку… — Так нахер такую жизнь, ну, — он, потягиваясь, поднялся. — К-как же? — Легко и просто. Я все понимаю, но тебе от Куросаки одни хлопоты, — он приподнялся на цыпочках, в росте приблизившись к двум метрам и, зевнув, опустился на всю стопу. «Со мной проще. Я сильнее. Ну да, часто лечить придется, но чем плохо? К уму ещё и правильное телосложение добавляется, на радость тебе. И… ради тебя я не буду злоупотреблять твоим даром.» — Не могу и не хочу. Мы друзья. «А мы?» — Такие закадычные, что они отпустили тебя сюда? — он, иронизируя, усмехнулся. «Я бы не позволил девчонке к мертвым мужикам пойти. Ну ладно, к мертвым прям мертвым может быть, а не к арранкарам. Черт возьми, она же может… нет. Не уйдет.» — Во-первых, я сама ушла, а во-вторых — если вы продолжите в прежнем тоне, мы поссоримся. И я не знаю, как вы сможете передо мной извиниться, — она строго поджала губы. — И все же. Когда домой вернешься, поразмысли. «Хочу думать, что ты благоразумна. В конце-концов, на меня не бросаешься с криком «ты мою подругу насквозь пробил!». Хотя, знай она об этом случае, вряд ли со мной разговаривать стала.» — Обязательно, я ведь ценю ваши советы. — Мне не нравится, что ты хвалишь меня с такой саркастичной интонацией. — Вам так много не нравится, что мне не хватит пальцев обеих руки и ног, чтобы перечислить. — А ты пыталась? — Я же иносказательно. — Может, лучше ещё про азбуку расскажешь, а? — Ах да, вы меня отвлекли. Так вот… — И вечно я виноватый… — И ворчливый. Ну эта черта мне нравится, к слову… — А тут поподробнее. Иноуэ, пропустив мимо ушей, невозмутимо продолжила, правда, чуть порозовев: — Ряды Са, Та и Ха тоже озвончаются, но вот последний может ещё и смягчаться… Гриммджоу вдруг ощутил что-то давно забытое. «Будто я за столом, рядом ещё много ребят, шумно, а мне лень вслушиваться… Что это такое?» Но только подумав, он упустил момент. Мысленно вздохнув, внимательнее прислушался к Иноуэ. И вовремя. Она спросила неуверенно, опустив взгляд: — Господин Гриммджоу… Вы правда думаете, что я вернусь домой? Он задумался. — Если сама захочешь, Иноуэ, если сама захочешь, — и вздохнул по чему-то своему, невысказанному.