***
Какой идиот задумал организовать здесь добычу чего-то, что, по идее, надо находить в черной вулканической почве, Вэй Усянь даже не пытается понять. Вокруг него, скорее всего, люди, которые никогда в жизни не видели, как все эти красивые камни в украшениях на прилавках и руда, из которой плавят мечи, выглядят изначально. Так что вся развернувшаяся в Перевале кампания — пустое дело, и заключенные лишь с утра до ночи роют землю и долбят скалы. Иногда попадается порода, внешне похожая на почву, но при этом по ощущениям другая. Будь земля помягче, это было бы легче определить, но застывшая магма не просто жесткая, а настолько твердая, что ее можно выковыривать кусками, только обладая недюжинной силой и содрав руки в кровь. И в этих кусках в течение нескольких часов приходится ногтями (если уцелеют) выискивать ту эфемерно представляемую песчинку, не похожую на все остальные. Первое время Вэй Ин понятия не имеет, что искать. Возможно, он за несколько дней приспособления выбросил добрых пару мешков драгоценностей, но утешает то, что другие заключенные, как оказалось, чуть лучше в этом подкованы и могли найти в якобы мусоре то, что нужно. В какой-то момент появляется мужчина с длинной бородой, в слабо напоминающем одежду рванье и с такими грустными глазами, что Вэй Усянь, окликнутый им, первым делом спрашивает, не нужна ли медицинская помощь. Незнакомец предпочитает не называть свое имя, но сам вдруг берет кусок земли, такой же, как в руках юноши, и, подробно описывая свойства почвы, отламывает кусочек за кусочком. Сила его сухих пальцев, по форме больше похожих на кости, впечатляет: сам Вэй Ин без жестких тренировок заклинателя вряд ли бы хотя бы поцарапал магму. Затем в ходе довольно интересного объяснения мужчина вдруг просеивает в ладони мелкий обломок и несколько чуть покрупнее, за пределами логики выбирает этот маленький, попросту раскусывает зубами (Вэй Ин успевает только испуганно протянуть руку в попытке остановить. Безрезультатной) и показывает абсолютно чистый красный камень. Вэй Усянь впитывает каждое слово: как отличить одну породу от другой, как выявить, из каких кусков ничего не выйдет, а какие скрывают в себе искомые минералы. В делах практических его память феноменальна. Уже к концу дня заклинатель находит с десяток таких же камней. Без духовных сил невозможно прочувствовать всю землю вокруг, и приходится ломать ногти и стирать в кровь пальцы. Инструментов, естественно, нет. Юноша не злится на Вэнь Чжулю. Пусть работа и не такая легкая, как могла бы быть, но само наличие золотого ядра дает небольшие преимущества перед обычным человеком, который бы уже без пальцев остался. Раны заживают и кровь останавливается быстрее, холод чувствуется, но не провоцирует никаких заболеваний. Другое дело — пепел, которого, соответственно названию места, с лихвой. А от дыма даже с золотым ядром хронически кружится голова, и за несколько дней походка Вэй Ина из легкой и непринужденной превращается в шатающуюся. Иногда он просто замирает, сидя на коленях, потому что ничего перед собой не видит, руки в мозолях не отличают фактуру одной породы от другой, а по ощущениям и вовсе недалеко заветное беспамятство. Как назло, еда тоже скудная. Такое впечатление, что с полей собрали худшее, что могло прорасти с урожаем, кинули в самую грязную воду, хорошо хоть не сточную, и варили в тысячелетиями не мытых котлах. Трудно признать, но даже в лагере «перевоспитания» кормили лучше. Вэй Усянь не придирается. За весь день кормят два раза этой похлебкой и чашкой напитка, назвать который чаем для самого чая оскорбительно. К моменту, когда заключенные возвращаются в камеры, в животе так пусто, что можно и на траву наброситься. Все замечания в адрес еды в Гусу со стыдом хочется вернуть: тамошние завтраки, обеды и ужины в сравнении с этим кажутся кулинарным благословением. Но даже для Вэней глупо полагать, что люди способны выжить на одной воде и при этом эффективно работать. Тем более, народ все больше боится главенствующий орден, и новые арестанты на смену умершим часто приходить не будут. По крайней мере, так думает Вэй Ин, когда однажды находит на подносе паровую булочку, клейкую, плохо пропеченную, с полусгоревшей начинкой. Для любого нормального человека именно такой она бы была — оголодавший заклинатель вгрызается в единственную сытную часть ужина, искренне наслаждаясь вкусом. С того дня проходит неделя, и снова в прием пищи включается паровая булочка. К концу первого месяца Вэй Усянь уже считает дни до момента, когда он хоть немного наестся. Тоска по Гусу и Юнмэну проявляет себя каждый миг. Не только в момент сравнения отвратительного варева с супом шицзе или ученическим питанием. Например, спать на соломе хоть и в определенной степени мягко, но теплое одеяло, свежий воздух с запахом лотоса или гор, возможность выспаться — все это роскошь прошлого. Вэй Ин просыпал даже в Гусу, хотя имел возможность рано лечь и рано встать. Сейчас его отправляют в камеру после заката, часов в двенадцать, а на работу будят в четыре утра — с рассветом. Он клянется себе однажды ночью, ежась от того, как продрог ненастным днем, что никогда больше не придерется ни к чему. Ни дома, ни в Облачных Глубинах, если поедет туда снова. Только бы проснуться утром и увидеть деревянный потолок своей комнаты. Утром Вэй Усянь видит неровный, выдолбленный на скорую руку пласт, так и грозящийся сейчас сорваться и раздавить здесь все и всех.***
Будят не только охранники. У невезучего заклинателя окно с восточной стороны, и ровно на восходе солнце берет и бьет прямо в лицо, как ни повернись. Это было бы наименьшей проблемой, если бы накануне не было целого дня либо ковыряния жесткой магмы, либо таскания телег с уже откопанным, весящим больше, чем все, что за свою жизнь поднимал молодой заклинатель. Сразу после того, как луч настырно влетает в окно, приходят надзиратели с завтраком. Перелечь и поспать подольше юноша не успевает. Однажды он пытался постелить солому так, чтобы свет падал на ноги, а не на лицо. Но оказалось, что тогда под головой и туловищем оказываются островатые выбоины на полу, которых ногами легче избежать во время сна. Одним утром встав в синяках по всему телу, Вэй Ин решает не тиранить сам себя и ложится, как раньше. По крайней мере, тогда у него есть какое-то время поспать. Вскоре в таком утре находятся и плюсы. Если, завтракая, сесть спиной к окну, то теплый луч будет греть хоть что-то. Приходится пододвигаться, пока солнце встает, и ловить еще не скрывшийся за дымом свет, но пока что теплее Вэй Ин ничего не находит.***
В Пепельном Перевале очень большие проблемы с ванной. Если конкретнее — для заключенных ее нет. Вэй Усянь всегда заботился о внешнем виде. Вымыться, чтобы не было запаха после целого дня тренировок, или помыть голову, если длинные волосы набирали на себя слишком много свидетельств о том, где сегодня был их хозяин — эти процедуры были так же обязательны, как дыхание. Спустя несколько дней после прибытия появилась необходимость искупаться. И не была удовлетворена. Конечно, Вэни наверняка сами для себя оборудовали более комфортные условия. Вэй Усянь понимал, что при расстановке приоритетов он и другие заключенные приравнены к самой нижней социальной ступени, но он был зол, устал, раздражался из-за чешущейся головы и кожи и, собственно, вступил в перебранку, которую повторял неоднократно. Его не били. Просто оставили еще и без еды в наказание на два дня. Для заклинателя, уже практиковавшего инедию, это было бы несущественно. Но с утра до ночи горбатившийся в руднике юноша в полуобморочном состоянии уже готов был удавиться за плошку воды. Только заметив, что бунт прекратился, Вэни дали ему ежедневный паек. Вэй Ин обнаружил, что уже может различить вкус мяса и овощей. Было ли это галлюцинацией или в суп действительно изначально добавили нормальные продукты, он в тот момент не задумывался.***
Спустя две недели появляется нечто странное. Сначала ночью Вэй Усянь просыпается от ощущения, что в камере кто-то есть. Несколько раз. Без духовных сил он не может определить, призрак это или разыгравшаяся паранойя. До утра он едва успевает заснуть. Пугающее ощущение повторяется на следующую ночь. Вэй Ин прекрасно видит в темноте, но, сколько бы он ни вглядывался в каждый угол, снова не обнаруживает никаких следов. При этом близость неясной опасности чувствуется так же, как если бы ему в спину кто-то дышал. На всякий случай, юноша начинает ложиться спиной вплотную к стене. Не только для того, чтобы в случае очередного появления странного призрачного существа хотя бы увидеть его при пробуждении. В том, что у Лань Цижэня скучные лекции, плюсов было гораздо меньше, чем минусов. Вэй Усянь не рос холеным наследником ордена, так что большинство из того, что было написано в старательно цитируемых учебниках, он лет в двенадцать проследил на практике. Но, что важно, все уроки Лань Цижэня были систематизированы, поэтому, когда среди упорядоченной знакомой информации появлялось что-то новое, даже в полудреме разум Вэй Ина заносил это новое туда, куда надо. И сейчас он по отголоскам темной энергии, взаимодействующими с золотым ядром, пытался понять, что именно столь часто и методично появляется в камере. Но ничего так и не понимает. Факты, которые юноша определяет точно: К нему приходит призрак. Причем, очень сильный и быстрый: всего за долю секунды по собственному желанию растворяется в воздухе. И призрак наверняка привязан именно к этой камере: насколько известно необъятной заклинательской теории, духи, даже самые сильные, не могут подолгу оставаться на одном месте, если не умерли или жили здесь же. Был еще вариант, когда призрак намеренно выбирал человека и приходил именно к нему. Тогда это была либо месть за смерть убийце, либо какая-то просьба к заклинателям привидения, не научившегося в нынешнем состоянии говорить. Чаще всего, просьба заключалась в поиске и захоронении тела, поимке убийцы, нахождении родственников и, в общем, тех вещах, о которых можно беспокоиться погибшему. Таким образом, у Вэй Ина появилась версия случившегося. Вполне возможно, что призрак, преследующий его по ночам, когда-то был заключенным и жил в этой камере. Учитывая условия такой «жизни», неудивительно, что он умер: от голода ли, или от отравления темной энергией, или погиб на совсем не безопасных дорожках в горах. Версия была такой привычной и стройной, что на время Вэй Усянь успокоился и продумал, как подловить это существо и выспросить у него все самому. Очевидно, если на этого призрака смотрят, он исчезает. Значит, надо лечь спать и, даже если от чужого присутствия станет совсем страшно, не открывая глаз, задавать вопросы. Уж в том, что дух знает, как оставить понятные подсказки, Вэй Ин не сомневался.***
Ночь была еще холоднее, чем накануне. Солома казалась жестче, хотя для арестанта она и так мало чем отличалась от голого пола. В окно светила почти идеально круглая луна, до полнолуния оставалась неделя. Сегодня в планах был четко просчитанный разговор с призраком. Заклинатель лег спать, хотя до сих пор побаивался это делать, и, к счастью, усталость сморила его довольно быстро. Проснулся Вэй Усянь ожидаемо от все того же чувства. Если до этого в камере было холодно, то сейчас почему-то стало душно. Возможно, один из вулканов выпустил облако пепла, разлетевшегося везде и всюду? Но главное: призрак точно был здесь, юноша каждым волоском это ощущал. — Кто ты? — прямые и краткие вопросы были лучшим способом добиться ответа у сверхъестественных существ, — Почему ты здесь? Всего два вопроса, на которые можно дать вполне однозначные ответы. На худой конец, нацарапать что-то на рыхлой земляной насыпи, занимающей часть пола из-за постоянно крошащегося потолка. Вэй Ин надеялся, что призрак воспользуется чем-то подобным. Посмотреть он не мог — спугнет. Оставалось ждать, когда существо поймет, как именно дать подсказку, и исчезнет. Вэй Усянь на миг ощутил, как пахнуло гарью в лицо. Чувство постороннего присутствия теперь обострилось до предела, пуская сердце в немыслимый темп. Затем что-то будто обожгло его плечо, хотя боли не было — жар и запах дыма, и все. Кто-то вдруг выдохнул арестанту в ухо. Он хотел открыть глаза, пока не стало слишком опасно; если это та же тварь, она должна будет испариться. Но почему-то посмотреть на что-то не получалось, веки будто сплавились. А затем над ухом послышался детский монотонный голос, от которого в жилах кровь, вопреки жару вокруг, замерзла: — Милый зайчик, милый зайчик, Там качаются цветы. Там сгорел такой же мальчик, Там потом сгоришь и ты. И в голове завертелся круговорот видений. Море огня, беснующегося, растекающегося во все стороны и сжигающего, кажется, весь мир. Боль от ожогов по всему телу, несильная, потому что ненастоящая, но вполне ощутимая. Вопли и рыдания людей вокруг, преимущественно женщин и детей. Горе и страх заполнили всего Вэй Усяня, и он, не успев ничего понять, с криком потерял сознание.***
С той ночи призрак больше не приходил. Вэй Ин спал, как убитый, но утром чувствовал себя еще более уставшим и разбитым. Воспоминания были смутными, зато ужас все еще холодил изнутри. Что это было? Шокированный видениями мозг совершенно не хотел думать. Обычно Вэй Усянь догадывался почти сразу, о чем пытался сообщить тот или иной дух, даже не прибегая к «Расспросу» ордена Лань, но сейчас в голове все мешалось. Пытаясь хоть немного привести мысли в порядок, юноша решил повнимательнее заняться работой. Благо, именно сегодня был более-менее сносный паек, и силы, потраченные ночью, восстановились достаточно, чтобы избежать обморока среди бела дня. Вэй Усянь задумывался о том, чтобы расспросить других арестантов, чья судьба перекликается с явившимися ему видениями. Но последним контактом за последний месяц с кем-то, кроме надзирателей, был тот самый косматый мужчина, разбирающийся в камнях. Остальные заключенные вели себя очень странно: они не разговаривали друг с другом, копошились в земле, как муравьи, если и помогали друг другу с работой, то совсем без слов, просто поднимая что-то тяжелое и позволяя посмотреть, что под этим тяжелым, или подавая камни тому, кто лучше мог что-то разглядеть. Взгляд любого, кто здесь находился, был пустым и полным тихой скорби. И независимо от возраста все мужчины (а в Перевале были только они) не брились, не умывались, чаще всего не вытирали кровь, если поранились, и не обращали внимания на резко выделявшегося среди них своей внешностью Вэй Ина. Не сторонились и не проявляли интерес, просто игнорировали, проходя мимо. Если говорить о том, чем именно он выделялся, ответ будет прост: всем. Его одежда оставалась целой (хотя, в принципе, времени прошло не так много и работа не предполагала, что он раздерет ханьфу в первый же месяц), лицо, изредка умываемое «чаем» — более-менее чистым, за счет работающего, хоть и подавленного, золотого ядра не росли усы и борода, а волосы подручными средствами приводились в приемлемый вид. Из всех заключенных Вэй Усянь выглядел так, будто его берегли от всех проблем жизни в Перевале, в то время как остальные — как будто их каждый день с головой накрывало все самое опасное, что здесь может произойти. Это казалось странным и несправедливым. Особенно учитывая, что, на первый взгляд, работу все выполняли одну и ту же. Ну, искали драгоценные минералы, возили их на тележках, пачкались в дыму и пепле, спали в не самых лучших условиях, ели очень плохо. Но Вэй Ин не мог поверить, что никого здесь не беспокоил зуд на грязной коже, заражение ничем не лечимых ран и банальное неудобство зарослей на лице. А уж тем более спать в лохмотьях на холоде — последнее дело. Не зная, что за прошлое объединяет всех обитателей Перевала и как к ним подступиться, Вэй Усянь решил идти проверенным способом. В Юнмэне и Цайи он часто помогал крестьянам, торговкам и прочему простому люду. Не для того, чтобы что-то выспросить или подольститься — он и купить себе все мог. Просто ему хотелось помочь. Здесь же люди выглядели хуже, чем последний нищий Илина, и вскоре юноша начал делать то, что ему громким голосом подсказывало сердце. Какой-то мужчина, явно истощенный, не смог толкнуть тележку на гору. Вэй Ин на своей шкуре знал, что такое «неудовлетворительно выполнить приказ Вэней», и начал толкать вместе с арестантом. Груз оказался тяжелее, чем он думал, но ненавязчивая помощь заставила человека в итоге посмотреть на заклинателя… Лицо мужчины исказилось. Он покачал головой, зажмурился и больше на Вэй У Сяня глаз не поднимал. Что это? Похоже на жалость. Оно и понятно, парень молодой, красивый, а скоро превратится в обычного местного арестанта. На это Вэй Ин все и списал. В такой рассеянной поддержке всех, кто попадался на пути, прошел день. Почти каждый человек реагировал похожим образом. Их жалость, как ни странно, вызывала не раздражение, а желание сделать что-то еще. Юноша сам не заметил, как начал бессистемно метаться по всему руднику вместо того, чтобы кропотливо копать одно и то же место. То и дело он оглядывался на Вэней, но те лениво прохаживались по своим местам и никого ни от кого не отталкивали. Это тоже было странно. Обычно взаимодействие заключенных строго контролируется. Не ровен час, назреет бунт. Неужели Вэни так уверены в непререкаемости своей власти? На них вполне похоже.***
Ночью призрака не было. Вместо него появились кошмары. В первый раз горела солома. Ее было много, будто подожгли сухое поле. Вэй Ин на соломе спал, и видение мешалось с реальностью, а знакомый запах травяной подстилки превратился в горелый и терпкий. Заклинатель задыхался, страх сгореть в этой нетушимой и быстро занимающейся огнем соломе сжимал горло, мешая даже сказать что-то во сне. С утра и до вечера он помогал людям еще больше, чем вчера, надеясь, что сможет так прогнать остатки кошмара, от которого, снова из памяти полустертого, остался животный ужас.***
Во второй раз горела одежда. Перед глазами вспыхивало ханьфу, пламя поднималось к бедрам, груди, плечам, палило волосы и ленту. Все попытки потушить или скинуть с себя проваливались — тело не слушалось, и руки только безвольно водили по воздуху, пока огонь сжирал нижние одежды и доходил до плоти. Днем на работе юноша (он не хотел этого признавать) постоянно оглядывал свои рукава, на самом деле целые, полы одежды и проверял ленту и волосы. На подсознательном уровне он боялся, что что-то может в любой момент вспыхнуть, а воображение подкидывало картинку, как одна искра незаметно приземляется на ткань, и огонь разгорается в секунду. Воды в Перевале практически нет.***
В третий раз горела Пристань Лотоса. Это был ад. Дома, люди, деревья, даже цветы на воде, до которых долетали искры — все пылало, как сухая щепка. Вэй Усянь бегал по пирсам, коридорам дома, улицам, но всюду был огонь, и он превращал то, что когда-то было домом Вэй Ина, в пепел. Он не видел шицзе, дядю Цзяна, мадам Юй, Цзян Чэна. Только носился по всей Пристани, сбиваясь с ног, заносясь на поворотах, хватаясь поминутно за столбы, которые потом охватывало пламя, и кричал не своим голосом, зовя приемную семью. Вэй Усянь проснулся рано, задыхаясь и пытаясь унять истеричные рыдания. Надзиратель проигнорировал его состояние, только занес в камеру завтрак и подождал те полчаса, которые заключенным давались на еду и приведение тела в рабочее состояние. Юноша не съел ничего. Днем он бродил по Перевалу, как сомнамбула. Из рук все валилось, но отвлечение в виде какой-то помощи другим он не мог оставить даже в таком состоянии. Люди смотрели на него немного чаще и пристальнее. Один арестант, покрепче и поживее других, похлопал по плечу почти ободряюще, хотя у него было то же унылое лицо. Вэй Усянь всю ночь простоял на коленях в камере, умоляя Гуаньинь уберечь Пристань Лотоса. Был ли этот кошмар вещим или сказались собственные тревоги заклинателя, он не знал, но, принимая во внимание самодурство правящей семьи Вэнь, вероятность того, что даже арест бунтовщика не сдержит надолго Вэнь Жоханя, была очень высока. В утешение заклинатель нарочно думал об ордене Ланьлин Цзинь. Да, это были безнравственные и избалованные люди. Но именно такие должны были разозлить Вэнь Жоханя в первую очередь. Если они много лет оставались в безопасности, значит, какой-то подход к Верховному Заклинателю все же существует. Хотя представить, что дядя Цзян или мадам Юй подлизываются к главе ордена Вэнь так же, как Цзинь Гуаншань, было кощунственно и отвратительно. После этой ночи, проведенной в молитве, Вэй Усянь на всякий случай брался за работу поближе к постам надзирателей. Он надеялся уловить в их разговорах что-то, касающееся недавних событий в Пристани Лотоса. Новостей не было ни плохих, ни хороших. Это немного успокаивало.***
Два дня и ночь без сна и еды оказались перебором. Вэй Усяня сшибло на солому, стоило переступить порог камеры. Сон, несмотря на тяжелые предчувствия, все же сморил его. Это был четвертый раз. Горели Облачные Глубины. Вэй Ин не жил там достаточно долго, не особо любил здешнюю пищу и уж точно не мог терпеть обилие правил, но вид рушащихся в красном мареве зданий почему-то причинял почти такую же боль, как предыдущий кошмар. Вокруг падали мертвые люди в белых одеждах, истекая кровью. Их тела, страшно обожженные, вскоре переставали быть похожими на человеческие. Среди них были и ученики, и старшие, и женщины, и совсем маленькие дети. Вэй Усянь знал, что это сон, но стоять и смотреть он не смог. Кинулся бежать, пытаясь подхватить падающих раненых, стряхнуть с еще не сгоревших тел искры. Ничего не выходило. Сколько бы ни пытался, юноша не мог остановить огонь и смерть. Рядом упал учитель Лань. Искаженное болью, лицо старика пугало, но это был не тот страх, который внушал строгий наставник ученикам. Вэй Ин не смог ни прощупать пульс, ни закрыть раны духовными силами. Это и не понадобилось: он с первого взгляда понял, что Лань Цижэнь мертв. Утром перед глазами стояло неподвижное лицо учителя. Арестант даже не чувствовал голода, аура деятельности и оптимизма сменилась мрачной и задумчивой. Вэй Усянь никогда не питал особой привязанности к старику Ланю и все-таки не мог принять спокойно вид его страшной гибели. По природе добродушный, молодой заклинатель уже давно называл Гусу и его обитателей отталкивающими только в шутку, а то и вовсе подумывал навестить еще раз. И все это на его глазах погибло. Боль обострял тот факт, что Облачные Глубины действительно сгорели. И масштаб трагедии Вэй Ин видел воочию. Лань Ванцзи никогда не пострадал бы физически и морально настолько серьезно, если бы разрушения не стали катастрофой. Естественно, Вэни перебили многих, но, по словам Лань Чжаня, его дядя был еще жив. Возможно, воображение Вэй Усяня вкупе с беспокойством за второго нефрита и его дом само составило ту картинку, которую он в итоге увидел.***
В пятый раз горела библиотека Гусу. Мраморная лестница пошла трещинами и почернела от копоти и крови. Трава и дерево магнолии были выжжены. Вэней Вэй Ин нигде не видел, но следы их жестокости были буквально рассыпаны вокруг. Накатили воспоминания. Мирный день, солнце, тишина. Наказание за нарушение правил. Плавные движения кисти. Шелест листвы и щебетание птиц. Запах цветов, легко заносимый с улицы. Мальчик, самый красивый на свете, пишущий идеальные иероглифы и запечатленный на портрете. Невинные поддразнивания, свет и чистота вокруг. Вэй Усянь запнулся на вершине лестницы. Из него будто вынули что-то жизненно необходимое. Огромными шокированными глазами он смотрел, как подломилась и упала на землю окровавленная фигура. — Лань Чжань! — завопил в ужасе Вэй Ин, бросаясь вперед. Он знал, что Ванцзи не любит касаться посторонних, но напрочь забыл об этом, стоило увидеть израненное тело со страшным образом сломанной ногой. Он звал Лань Ванцзи, в панике посылал не слушающуюся духовную силу в многочисленные раны и не хотел ни секунды верить, что этот человек может умереть. Белая лента на концах окрасилась багряным, как и ханьфу, превращенное бесчеловечными солдатами в лоскуты. Если бы земля и небо поменялись местами, Вэй Ин бы перенес это легче, чем то, что сейчас видел своими глазами. В голове билось: так не должно быть. Надзиратели разбудили Вэй Усяня. Он долго не мог вернуться к реальности после того, что видел. Хотя на этот раз автоматически проглотил всю принесенную еду. Весь день прошел как в тумане: с ним не говорили, чужие взгляды Вэй Ин не встречал, вокруг себя тоже почти ничего не видел. На этот раз страх из сна в полной мере сохранился, и то и дело заклинатель переживал, как там Лань Чжань. Возникло даже желание не спать вовсе, чтобы не видеть снова, как на его руках умирает второй нефрит. Они не были близкими друзьями, но Вэй Усянь чувствовал такую лютую боль потери, что уже подумывал сбежать отсюда самым безумным способом, только бы добраться до Ванцзи и убедиться, что тот в порядке.***
Этот вечер должен был стать началом еще одной ночи, посвященной молитвам Гуаньинь. Теперь уже за жизнь и здоровье не только всей семьи Цзян. Закончив скромную трапезу, Вэй Ин отдает посуду надзирателям и готовится совершить традиционные поклоны, хоть и перед окном вместо алтаря. Усталость и желание поспать давят, и движения юноши заторможенные, да и голова кружится. В мыслях вновь и вновь возникают изображения искалеченных тел, пламя, крики. Все настолько натурально, что приходится трясти головой, напоминая себе, где находится реальный мир. А затем приходят голоса. Их много, в основном детские и девичьи. Хор похож на жуткие мелодии флейты, завывание диких животных, перезвон колокольчиков ненастной ночью, свист ветра и угрожающий шепот. Среди разрозненных голосов проглядывают слова, похожие на песню, что пел призрак в первую ночь ужаса: — Месяц по небу плывет, К нам твой муженек идет, Мы его здесь подождем И потом с тобой сожжем! Разум Вэй Ина уже был помутнен. Схватившись за голову, юноша тихо просит голоса оставить его и перестать нести этот бред, пугающий независимо от того, понимает ли заклинатель, о чем идет речь. Огонь. Очень много огня. Сгорать заживо больно, но почему тогда он остается жив? Голоса поют все громче и разбиваясь на бардак без единого строя. Временами какой-то один перекрывает какофонию, произнося строку целиком. Кто-то заливается пугающим смехом. В темноте мерещится горящая солома, люди и дома. Кажется, что камера вспыхнет сейчас. — Замолчите, ради всего святого! — от ужаса не хватает сил вдохнуть, и собственный голос едва слышен. Призраки изощряются все больше, хохочут, кружатся, выкрикивая прямо в уши все новые слова песни: — Муж-упрямец, муж-упрямец Потерял родимый дом, Догорит же твой красавец В паланкине золотом… Громко. Кажется, ладони сейчас голову раздавят. Пусть раздавят, лишь бы не слышать этого больше. «Это морок? Я схожу с ума? Это из-за темной энергии?» — ни одна мысль надолго не задерживается. Постепенно все в голове Вэй Ина смешивается, и жуткое пение захватывает слух, мешая дышать. Звучит скрип открываемой двери, и что-то внезапно прогоняет лишающие рассудка видения. Вэй Усянь, еще не стряхнувший остатки кошмара, оборачивается. Он яснее, чем когда-либо, ощущает, как останавливается сердце, и губы сами собой складываются в имя, которое он кричал в болезненном кошмаре прошлой ночью: — Лань Чжань…