***
Утро начинается с окликов надзирателей. Сквозь дымку сна Вэй Усянь слышит их размыто, даже пытается проигнорировать и поспать подольше. Однако камеру громко открывают, зовут второй раз, и даже способный пропустить мимо ушей удар гонга Вэй Ин вынужден открыть глаза и сесть, не удостаивая Вэня приветствием. Когда мысли приходят в тот порядок, в котором их можно думать, юноша, наконец, замечает, что в привычном утре много чего изменилось. Во-первых, он проснулся поздно. Обычно, когда приходили надзиратели, сна уже почти ни в одном глазу не было. Во-вторых, надоедливый луч солнца тоже сегодня не ударил в лицо. Возможно, из-за погоды, но, когда Вэй Ин садится, этот луч по-прежнему приятно греет спину. И главное — после того, как приносят поднос с двойной порцией завтрака, с пола встает Лань Чжань, присоединяясь ко второму заключенному на соломе. Вэй Усянь пока ничего не может сказать. Не из-за сонливости, которая довольно быстро исчезает. Он был уверен, вставая, что вчерашняя ночь ему приснилась, и ожидал, что никого утром в камере не окажется. Но, как и вчера, Лань Ванцзи сидит, одетый в темное ханьфу, и явно никуда отсюда не собирается. Сердце Вэй Усяня сжимается, и он не удерживается от улыбки. Которая блекнет, когда он видит, что им обоим придется есть сегодня. Конец недели, как обычно, знаменуется наличием в завтраке паровой булочки. Но она по сравнению с едой нормальных людей ужасна. — Ну… — почесав шею, неловко вздыхает Вэй Ин. Ему стыдно даже смотреть на то, что придется есть, — Вот примерно так я и питаюсь. На самом деле, на вкус это ничего, когда привыкнешь. Лань Чжань молча не отводит глаз от принесенного столика. Вчера они уже обсудили и то, какая здесь еда, и то, сколько раз ее дают, и как все это совершенно не соотносится с объемом физической работы. Гораздо больше его волнует, что истончившаяся талия и запястья и заострившееся лицо Вэй Ина оказались вовсе не иллюзией лунного освещения, и причина тому вполне существенная. Никак не отвечая на скомканные оправдания, второй нефрит берет свою булочку. — Да, раз в неделю как раз ей пополняют паек, — тут же оживляется Вэй Усянь, хватая свою порцию, как будто он до этого боялся даже притрагиваться к еде, — Она на самом деле вкусная и даже в какой-то степени сытная… Он не договаривает. Ванцзи внезапно кладет эту пародию на выпечку на тряпочку, где лежала порция Вэй Ина, и так же молча берет суп. — Э-э-э… — выдавливает Вэй Усянь, глядя на отданную булочку так, будто она сейчас взлетит, — Лань Чжань, не надо мне… Ты же с дороги, да и я уже попривык слегка недоедать… Лучше поешь нормально. Он осторожно перекладывает булочку обратно, при этом кусая свою. Как-никак, есть хочется неимоверно. Стоит убрать руку с чужой салфетки, как второй кусок теста снова оказывается на его собственной, пока второй нефрит невозмутимо пьет суп. Ощущение, что он просто дал своей руке свободу действовать, как заблагорассудится, и даже не смотрит на нее. В отличие от Вэй Ина, вспыхивающего то ли смущением, то ли возмущением. — Лань Чжань! — восклицает он, уже настойчивее перекладывая выпечку на законное место, — Я же сказал, не надо. Ты должен поесть сам! Не нужно быть таким самоуверенным. Хоть ты и прославленный гений Гусу Лань, но все же человек, и человек вполне может упасть в обморок без еды. — Ты падал в обморок? — начисто игнорируя всякие увещевания, Ванцзи поднимает на Вэй Ина обеспокоенный взгляд. Настолько обеспокоенный, что раздражение мигом оставляет. Вэй Усянь честно мотает головой. К счастью, он действительно не терял сознание от голода, хотя нередко был к этому близок. — Мне привычнее есть такими порциями, Лань Чжань, — голос становится тише и нежнее, будто говорит с ребенком, — Я правда не хочу, чтобы тебе стало плохо. Поешь, — юноша смотрит в золотистые глаза, успокаивающе улыбаясь, — Не ради себя, так хотя бы чтобы я не мучился угрызениями совести. Лань Чжань пытливо смотрит на него. Потом на булочку. Потом на свою салфетку. Все это выглядит так по-детски наивно, что хочется засмеяться, но так мило, что хочется полюбоваться еще. Наконец, с самым серьезным видом второй нефрит отламывает половину клейкого белого теста и послушно ест сам. Вэй Усянь вздыхает и не сдерживает короткого смешка. За всю жизнь он не видел чего-то настолько трогательного. В душе становится тепло, и он съедает предложенную половину булочки, которая внезапно кажется особенно вкусной. Позавтракав, юноша собирается выходить, когда снова раздается мягкий голос: — Подожди. Нужно расчесать тебя. Вэй Ин густо краснеет. Он и забыл о вчерашнем предложении Лань Ванцзи, но кто бы мог подумать, что тот говорил серьезно? Ах да. Это же Лань Ванцзи. Конечно, он был серьезен. Но чтобы даже в таких вещах… Вэй Усянь поворачивается спиной. Отговаривать второго нефрита бесполезно, а если отшутиться неудачно, то можно поссориться, как в Гусу. А ссориться сейчас не время, ведь на сторону друг друга только они сами теперь и встанут. И все же сердце бьется очень громко и часто, когда пальцы Лань Чжаня касаются его волос. Сам себя Вэй Усянь расчесывал без особой заботы. Не драл гребнем только из нежелания остаться лысым, но недалеко от этого отходил. Ценой сэкономленного на марафет времени была причиняемая самому себе боль, клочки вырванных волос и небольшой регулярный нервный срыв. Но Лань Ванцзи расчесывает его очень бережно. Невесомыми движениями отделяет пряди, распутывает колтуны, проводит гребнем сперва по кончикам, потом постепенно поднимаясь до корней, терпеливо прочесывая всю длину. Непослушные волосы превращаются в шелк под его умелыми руками, падают на плечи прямые и легкие, хотя у Вэй Ина они от природы пушистые. Это неземное ощущение. Даже когда заплетала шицзе, было просто приятно, тепло и по-домашнему. Сейчас почти так же, но примешивается волна мурашек по телу от каждого прикосновения к корням волос, такого легкого, что хочется прижаться головой к чужой ладони. Вэй Ин забывает, что вокруг него. Закрыв глаза, он чувствует руки, наполняющие спокойствием лучше, чем самая удобная постель, и луч солнца, греющий сквозь сомкнутые веки. На все про все у них есть четверть часа, и этого времени ничтожно мало.***
Все меняется очень существенно. Очевидно, что в две руки работа движется быстрее. Острый глаз Лань Чжаня и его исполнительность в любом деле дают в час полторы тележки красного нефрита. Вэй У Сянь пораженно смотрит на груду чистого минерала. Как наследник ордена, Ванцзи разбирается в драгоценных камнях и их свойствах, но потом рассказывает, что Гусу Лань в принципе нередко заклинает что-то помимо белого нефрита. Красный, не менее драгоценный, удерживает еще больше духовной энергии. Лань И, создавшая технику Смертельных Струн, также принесла в арсенал ордена множество артефактов, успокаивающих душу. Красный нефрит с тех пор применяется целителями и оказывает самое мощное действие, хотя, в силу своей редкости и ограниченности в использовании, используется только в крайних случаях. Чем меньше времени уходит на прежний темп работы, тем больше его остается на наблюдение. Ночь прошла спокойно. Присутствие призраков не побеспокоило заклинателей, кошмаров о чьей-то смерти тоже не было. Вэй Ин пошутил, что гениальный Лань Чжань даже без духовной энергии способен изгонять зло своей музыкой, но шутка эта мало успокоила. Ведь, если рассматривать факты, то, что призраки просто исчезли, ничем не объясняется. Как и любое стихийное явление, они подчиняются определенным правилам, и если уж привязаны к конкретной камере, не должны так внезапно ее покидать. Догадки появляются одна за другой. Во-первых, другие заключенные. На живых людей они похожи только тем, что не слишком сильно напоминают мертвых. Если худобу и землистый цвет кожи еще можно списать на условия жизни, то абсолютно ничем не отличающиеся лица и взгляды вглубь себя настораживают. Ведь, по сути, люди-то разные. Почему они все в одном и том же состоянии? Разве нет кого-то, кто был бы недоволен, или старался найти преимущества в этой жизни, или хотя бы говорил? Не могут же все поголовно, будучи молодыми или не очень пожилыми мужчинами, стать покорными и безжизненными тенями, пригодными только к выкапыванию нефрита и тасканию его в нужные места. Лань Чжань и Вэй Ин не сомневаются: все эти заключенные также связаны с призраками. Возможно, одной камерой дело не ограничивается. Сумасшедших, правда, тоже нет. А значит, нет и прямых доказательств того, что призраки нападают, не выбирая. Во-вторых, надзиратели-Вэни. Вот они как раз выглядят самыми живыми людьми, а ведь проводят здесь гораздо больше времени, если сравнивать с новоприбывшими арестантами. В глазах и движениях нет никаких отклонений от охраны в Безночном Городе или какого-нибудь патруля. И, в подтверждение вчерашнего разговора, они будто не боятся темной энергии и возможности ночных ужасов. В это сложно поверить, но иных вариантов нет. Вэни точно контролируют духов и темную энергию.***
Если Вэй Ин уже привык, что на малом количестве энергии приходится много работать, и нашел достаточно лазеек в барьере на золотом ядре, чтобы понемногу себя подпитывать, то Лань Чжань столкнулся с этим впервые. Дым ли сегодня слишком густой, или пепла больше, или действительно сказывается тяжелый физический труд — точно не скажешь. Но в какой-то момент Ванцзи спотыкается и, ища опору с темнотой перед глазами и жутко кружащейся головой, налетает на тележку с нефритом. Тот, кто ее вез — рослый и чернобородый мужчина. Он оборачивается всей грудой своих мышц. Даже очень хорошо натренированный Ванцзи — всего лишь юноша, к тому же, не до конца пришедший в себя, и выглядит эта сцена так, будто один удар — и от мальчишки не останется мокрого места. Однако мужчина вдруг наклоняется и неожиданно осторожно, пусть и грубовато, помогает Лань Ванцзи подняться на ноги. Даже поддерживает, пока у того перестанет кружиться голова. Ничего не говорит на робкое «спасибо» и приседает, чтобы собрать рассыпанный камень, пока с плато чуть поодаль к ним бежит Вэй Ин. Это происшествие должно быть естественным для любой горной местности. Вряд ли кто-то бы заметил. По крайней мере, кто-то адекватный. Но, увы, к Вэням это не применишь. Вокруг двух заключенных вдруг оказываются охранники. Четверо человек, каждый вооружен, и все недовольны. У Вэй Ина сердце ухает в пятки: от этих людей можно ожидать чего угодно, хоть забивания тем же несчастным нефритом насмерть. И, как назло, до них еще бежать и бежать, хотя как перехватить удар — ни малейшего понятия. — Так-так, — мерзко тянет один из Вэней, полноватый, с выпученными глазами, делая несколько шагов ближе к Ванцзи, — Только посмотрите. Второй молодой господин Лань, оказывается, только на словах так прекрасен, как известно миру, а на деле не пройдет и часа, как он перевернет все вокруг себя вверх дном. Лань Чжань только поднимает гневный взгляд. К насмешкам ему не привыкать, как и к тому, что люди из этого ордена не заботятся, насколько их слова обоснованы. Мужчину, чью тележку он перевернул, отпихивают в сторону и велят «проваливать, пока все добрые». Дважды просить не приходится — он с поразительной прытью покидает тропинку, оставив и тележку, и Ванцзи, даже не глянув через плечо. Его никто не винит: хотеть ввязаться в потасовку с Вэнями, еще и не будучи заклинателем — и роскошь, и глупость. Вэй Усянь вовсе забывает о мужчине, стоит тому убраться из поля зрения. Вэни стоят кольцом, в центре — Лань Чжань, и до них еще половина тропинки. Как же он себя ненавидит за то, что решил разделиться с Ванцзи сейчас! Ведь знал же, в каком состоянии будет новенький и как легко здесь нарваться на неприятности… Вэнь подходит еще ближе. Лань Чжаню совсем трудно сохранять дистанцию: на него наседают спереди, а отступая, он рискует вписаться спиной в еще двоих надзирателей. Знакомое чувство загнанности, фантомная боль в ноге — все это накрывает волной и очень медленно отходит. Круг из Вэней сжимается до непозволительного. Ванцзи не знает, кажется ли ему это от отвращения или он действительно чувствует чужое дыхание на своей шее. — Красный нефрит — самое ценное, что добывается в землях Цишаня, — продолжает разглагольствовать надзиратель спереди, от которого хочется сбежать под землю, — Ты уже известен, как бунтовщик, и тебя милостиво избавили от казни в назидание остальным. И даже подобную щедрость Верховного Заклинателя ты втоптал в грязь, вероломно покусившись на благосостояние нашего ордена! Мерзко. Противно до одури. Смотреть, слушать, терпеть, ибо без ядра и меча ответить не получится, да и гордость не позволяет опуститься до перебранки. — Второй молодой господин Лань воистину высокомерен, — усмехается Вэнь, щуря глаза с узкой радужкой, в которые смотреть долго невозможно — стошнит, — Даже не отвечает, когда с ним говорят. Это ли хваленое воспитание вашего ордена? Терпеть. Он не отрекался от Гусу Лань, а был официально передан в чужое распоряжение. Соглашение, заключенное дядей для прикрытия, могло навредить в обе стороны, хотя деталей Ванцзи не знает — возможно, он как раз больше не Лань и за все свои действия несет ответственность сам. Хорошо бы так и было. Зря он не прочел то письмо. — Если второй молодой господин Лань попробует загладить свою вину, — Вэнь понижает голос, и змеиная улыбка-оскал уродует его лицо, — возможно, ему удастся избежать многих неприятностей. По спине Ванцзи ползет холодок. Из уст этого человека фраза «загладить вину» в последнюю очередь несет тот смысл, который должен быть в нее вложен. Невольно вспоминается разговор с Вэнь Жоханем, и юношу пробирает ужас. Сейчас он в ловушке, у заключенных не будет сил отбить. Полнейшая безнаказанность может раздразнить Вэней, и любое бесчинство они доведут до конца. При мысли, что прямо здесь над ним могут надругаться на глазах сотен людей и Вэй Ина, которого на защиту никто не пустит, у Лань Ванцзи едва не отказывают ноги. — Собери все, что рассыпал, — приказывает Вэнь, и мимолетное облегчение сменяется рвотным позывом, когда после паузы он добавляет, — Без помощи рук. Ртом. Юноша не двигается. Надзиратель кивает остальным, и те грубо хватают Ванцзи за руки, скручивая. Лань Чжань вырывается исступленно — раз уж он решил не покоряться, то до конца этого делать не будет. Сила не на его стороне, и через пару минут запястья оказываются туго стянуты за спиной, а самого бунтовщика рывком толкают на колени, «облегчая» задачу. Естественно, это ни к чему не приводит. Даже в таком положении второй нефрит остается непоколебимым и смотрит исподлобья. Отец с матерью бы гордились. Вэни же ненавидят любое сопротивление. Тем более, когда им прямо в лицо кидают, насколько бесполезны их годами натренированные язвительные языки. В плечи вцепляются чужие руки с излишней силой. — Ну, сам не опустишься — мы поможем, — в ярости заявляет болтливый надзиратель и заносит руку. Ванцзи заставляет себя не отводить взгляд даже инстинктивно. Когда горели Облачные Глубины, он пережил не меньше унизительных избиений. Сейчас подкрепляет понимание, что это — ответственность за собственный выбор, а не нарушение правил или преступление. Удара не следует. Перед Лань Чжанем мгновенно появляется человек, закрыв собой и раскинув руки в стороны. Алая лента путается в волосах, треплется на ветру, и в голове — воспоминания такого тихого утра. — Вэй Ин! — вскрикивает Ванцзи, резко подавшись вперед, но тут же сев обратно под жесткой хваткой охраны. Даже обычная оплеуха не должна из-за него достаться Вэй Усяню! Страха хватает, чтобы продолжить вырываться, хоть и мало, чтобы это дало результат. А Вэй Ин стоит на месте. Худой бледный мальчишка смотрит на грузного Вэня, и серые глаза горят, готовые спалить все вокруг. Он в два раза тоньше, недоедает, недосыпает, в меньшинстве, но не заботится о себе ни мгновения. Мысли сводятся к одному: здесь и сейчас Лань Чжань не пострадает, даже если за это придется отдать жизнь. Ничего не происходит. Совершенно. Ничего. Не происходит. Вэни застывают, вскинутая для удара рука так и остается в воздухе. Со стороны выглядит совершенно необъяснимо: казалось бы, они сильнее и их больше, одной пощечины с применением духовной силы хватит, чтобы выбить дух из обоих нарушителей. Вэнь сердито скалит зубы, сжимает кулаки и опускает руку. — Второй молодой госпоже Лань весьма повезло с прекрасным принцем, — цедит надзиратель, ехидно улыбаясь арестантам, — Действительно, хрупкой девушке самое место за спиной настоящего мужчины. — Попридержи язык, — отвечает Вэй Ин, стараясь, чтобы все его удивление осталось незамеченным, — Если ты хочешь унизить Лань Чжаня, сперва попробуй одолеть меня. Хотя раз тебе пришлось связать заклинателя без ядра и заставить других его удерживать, вряд ли ты справишься с кем-то сам, неважно, есть ли у него духовные силы. Вэй Усянь всегда умел провоцировать других. Лань Ванцзи с безупречной выдержкой, Лань Цижэнь, во всем следующий правилам ордена — перед бесстыдным языком юньмэнского мальчика бессильны все. Он не ожидает, что действительно сможет противостоять заклинателю, но, возможно, удастся взять на себя весь гнев, и тогда Лань Чжаня уже бить не станут. — Ты!.. — Вэнь весь щерится, как собака, даже волосы дыбом встают. Еще немного — и он изобьет Вэй Усяня до полусмерти. Черт с ним. В Пристани Лотоса били, в Цишане били, здесь побьют — хуже не станет… Надзиратель с явным усилием успокаивается и машет остальным. Они отпускают Лань Ванцзи и даже отходят чуть назад. — О женушке своей позаботишься сам, — уже с открытой злостью цедит Вэнь и, встав на меч, покидает гору. Вслед за ним улетают и трое остальных, оставив сидящего на земле второго нефрита и крайне ошарашенного Вэй Усяня. Проходит какое-то время, прежде чем спадает часть шока. Вэй Ин не двигается, смотря вслед надзирателям, как если бы они сейчас могли вернуться. — Они не тронули тебя, — вдруг говорит из-за спины Лань Ванцзи, и обернувшийся на звук Вэй Усянь пятнами исходит от стыда. — Ох, Лань Чжань, прости, — он быстро приседает и распутывает узлы, — Прости-прости, я был так удивлен, что чуть не забыл, что ты тут сидишь. Вот так, — выдыхает юноша, снимая, наконец, веревку с чужих запястий. Синие следы от нее чуть ли не светятся под задранными рукавами, и Вэй Ин кидает еще один, полный праведного гнева, взгляд вдогонку Вэням. На язык так и лезет «Даже тебя не пожалели», но, к счастью, этот же язык удается вовремя прикусить. В конце концов, почему вдруг «даже»? Разве Лань Ванцзи слабее других? Вэй Усянь заставляет себя перевести внимание. От того, что он будет бранить Вэней до конца дня, пользы не получишь, а вот другу сейчас нужна помощь и, желательно, постоянное сопровождение. — Что случилось? — спрашивает Вэй Ин, поддерживая Ванцзи за плечи, — Ты упал? Это от темной энергии? Если сам Вэй Усянь не раз попадал в эпицентр этой самой темной энергии и, похоже, успел немного к ней привыкнуть, то праведный Лань Чжань, который, к тому же, наследник клана и по этой причине не раз подвергался очищающим и защитным ритуалам, уж точно впервые оказался в столь неравной духовной схватке. — Я не знаю, — отзывается Ванцзи, сидя ровно, уже избавившись от головокружения, но не торопясь вставать, и пристально смотрит на Вэй Ина, — Они не тронули тебя. Вэй Усянь нервно хохочет и чешет шею. — Я и сам не очень понял, — он пожимает плечами и мрачнеет, — Это уже не первый раз. На все мои выходки они как будто глаза закрывают. Иногда оставляли без еды. Но даже это нечасто, и я совсем не могу их понять. По характеру все Вэни в Перевале не терпеливее Цзян Чэна. Если они в плохом настроении, то могут придраться к чему угодно. Нередко кто-то из заключенных отправляется довольно далеко в качестве наказания и не возвращается. Но с Вэй Усянем такого не было ни разу. — Сомневаюсь, что на мне у них резко возрастает выдержка, — он смотрит на рассыпанные камни и говорит тише обычного, — По какой-то причине Вэнь Жохань запретил своим людям причинять мне вред, когда меня арестовывали. Даже Вэнь Чао вел себя со мной лучше, чем в лагере. На несколько минут воцаряется тишина. Оба заключенных не двигаются, один — направив взгляд на другого, тогда как тот — невидяще взирая на багровую россыпь. Красный нефрит на черной земле похож на одежды ордена Цишань Вэнь. Как и лава. Здесь есть тысячи ли* риска быть погребенным под огненной лавиной и крохотные залежи целительного камня. Вэй Ин в раздумии косит глазами в сторону и видит, как Ванцзи стоит коленями прямо на мелком нефрите. Все посторонние мысли покидают голову. — Ты можешь встать? Голова прошла? — снова извинившись за невнимательность, спрашивает Вэй Усянь. Лань Чжань кивает, и они вдвоем поднимаются с земли. Заботливую поддержку под руку и спину, как и любые другие случайные прикосновения, второй нефрит теперь принимает спокойно, — Ай-яй, прости, аж с одеждой отпечаталось… Стряхнуть прилипшую мелочь удается легко, но теперь серые глаза смотрят с беспокойством и виной. Это лучше, чем тяжелые мысли, когда вокруг бушует темная энергия.***
Остаток дня Вэй Усянь от Лань Ванцзи не отходит. Они вместе собирают нефрит с земли, отвозят и отправляются за новым. То и дело тишину нарушают вопросы о состоянии друг друга. Особенно усердствует Вэй Ин, иногда пытается взять на себя побольше дел, чего ему с не меньшей настойчивостью сделать не дают. Так проходит время до темноты. Вечером заключенных отводят в камеры. Надзиратели не говорят ни с кем, но два виновника сегодняшней потасовки ловят на себе кучу чужих взглядов. Вэй Ин невольно тянется к руке друга, поглядывая в ответ на Вэней. Ощущение, будто в следующий миг они не выдержат и растаскают обоих по разным углам. От этой мысли все сильнее хочется вцепиться в руку Лань Чжаня, то ли демонстрируя что-то, то ли ради собственного спокойствия. По пути до камеры ничего не случается. Солдаты держатся на почтительном расстоянии, но при этом до самого момента, когда закроется дверь, заключенные не чувствуют себя в безопасности. Хотя толку от их настороженности мало: сопротивление будет бесполезно, даже если чудом сломать заклинание Вэнь Чжулю. Вэй Ин в конце концов сосредотачивается на Лань Ванцзи. Свой первый день здесь он помнит, как бесконечную усталость и голод, и наблюдает за другом более чем внимательно. Второй нефрит ни за что не покажет, если ему неудобно, чего стоит время лагеря в Цишане, когда он со сломанной ногой делал все то же, что и здоровые адепты. Немного сгорбленная спина, замутненный взгляд, еле заметно шаткая походка — достаточные признаки. Вэй Усянь в два шага оказывается рядом и бездумно поддерживает Ванцзи под руку. — Вчера ты советовал мне не геройствовать, — он сам не знает, зачем оправдывается. Может, потому что второй нефрит вполне ожидаемо пытается отказаться от помощи, — Лань Чжань, хватит упрямиться. Ты пришел сюда, чтобы достойно понести наказание вместе со мной. Почему же я не могу отплатить тебе хоть чем-то? Он замирает, глядя в глаза Ванцзи. Наверное, это первое золото в мире, которое может светиться изнутри. — Не нужно благодарности, — отвечает Лань Чжань и дальше может только вздохнуть. — Да-да, я знаю, ты у нас благородный муж, для тебя все это естественно, — торопливо кивает Вэй Усянь, усаживая его рядом с собой на солому, — Но подумай и обо мне. Я никогда не получал ничего подобного, а если и получал, всегда стремился вернуть сполна. Мне будет спокойнее, если ты не станешь меня отталкивать. Лань Ванцзи отводит взгляд. Он почти не отличается от себя обычного, так что Вэй Ин не видит, насколько все пространное объяснение ранит его. Приносят ужин. Как и утром, происходит дележ булочки, которую в итоге чуть ли не с боем вынужден съесть целиком Лань Чжань. При этом в свой адрес он получает попрекания, мол, с утра не поел, чуть в обморок не упал, нельзя же над собой так издеваться, одной подсоленной водой сыт не будешь… Луна тихо светит в решетчатое окно, когда они остаются вдвоем. Вэй Усянь подмечает все: усталость Ванцзи, его излишнюю бледность, то, как от холода без духовных сил едва видна гусиная кожа. Он надеется, что губы у второго нефрита не посинели, а только кажутся такими в тусклом свете. Согреть бы их… — будто не его мысль, но от нее так сложно отделаться. Этого человека, почти ничем не похожего на прошлую живую статую, тянет на руки взять и в одеяло завернуть. Словно лучшую картину в мире вынули из дорогого красивого павильона и повесили на входе в гостиницу. Даже идеальная прическа Гусу Лань, и без того простоватая с одной лишь шпилькой из всех украшений, потрепалась, и шелк волос приобрел легкую пушистость. — Давай теперь я тебя расчешу, — вылетает изо рта прежде, чем Вэй Усянь понимает, что сказал. Почти ошеломленный взгляд возвращает его на землю, но первый ученик Юньмэн Цзян собой бы не был, если бы, один раз сказав ерунду, не развил ее до своего мнения, — Лань Чжань, я же уже говорил, что хочу заботиться о тебе так же, как ты обо мне. Ну, не откажи мне в такой роскоши! Он ожидает чего угодно. Шипения: «Бесстыдник», отпихивания, того, что с ним не будут говорить весь завтрашний день. Может, обида была бы к лучшему: тогда второй нефрит точно не будет в ущерб себе отдавать еще и половину супа, помимо которого еще дней семь никакой еды не предвидится. Когда Лань Ванцзи через силу кивает, и пересаживается так, чтобы его было удобно расчесать, и снимает налобную ленту, Вэй Ин теряет дар речи. А когда через плечо подают аккуратный нефритовый гребень, всерьез задумывается, не сон ли это. Медленно, боясь, что все действительно развеется при пробуждении, юноша берет протянутую расческу. Она настоящая, узор из цветов, выгравированный искусным мастером, можно на ощупь пальцами проследить. И теплая — Лань Чжань носит свои немногочисленные вещи под одеждой. Вэй Ин отделяет одну прядь осторожно, будто касаясь святыни. Даже спутанные, волосы Лань Чжаня мягкие и легко проходят сквозь пальцы. И все же гребнем проводит аккуратно, при малейшем затруднении придерживает прядь у корней или распутывает пальцами. Это своего рода медитация: смотреть, как на расчесанных прямых волосах играет голубоватый свет. Это похоже на что-то уютное, но в то же время несбыточное. Великолепный Лань Ванцзи здесь, под руками обычного сына слуги, становится просто очень красивым человеком, более того — в самой домашней своей версии. Сказка, да и только. С первого раза и не поверишь, если бы не касался его волос прямо сейчас, вселяя в руки всю нежность, изнутри затопившую с головой. Вэй Усянь не замечает, как замедляется дыхание. Сквозь пыль и грязь доносится запах чистоты и спокойствия. Заклинатель инстинктивно принюхивается. Сандал. Наваждение спадает, когда он видит, насколько близко наклонился, почти касаясь носом чужой макушки. Отстранившись, Вэй Ин багровеет и не может перестать загнанно дышать. Все тело напряжено, руки начинают мелко подрагивать, и он случайно дергает гребень сильнее. — Прости! — внезапно громко вскрикивает юноша и зажимает себе рот. В самом деле, таким неуклюжим он себя никогда не чувствовал. Ванцзи даже не пикнул, но теперь Вэй Ин старается закончить все побыстрее, как бы ни хотелось обратного. Кто знает, насколько он перестанет контролировать себя в следующую секунду. Лань Чжань сам заплетает себя и повязывает ленту. Его уютный образ с распущенными волосами исчезает, а этот настолько привычен, что угомонить свое тело Вэй Усяню становится легче. Только жгучее тепло в груди никуда не девается. Сегодня они засыпают так же, как вчера. Лань Чжань не сказал ничего против такой процедуры, только взглянул с благодарностью и забрал гребень. Вэй Ину показалось, что он немного помедлил перед этим. Бывший адепт ордена Юньмэн Цзян корит себя за эгоизм и старается избавиться от подобных мыслей, но что-то в голове подкидывает: остаться вот так с Лань Чжанем — достойное вознаграждение за все пережитое. То, что Лань Чжаню здесь плохо и опасно, затыкает настырный внутренний голос только на время.***