***
Солнце еще не встало, и с прудов тянет запахом зелени и свежести. Прохладно, ночью шел дождь с грозой. Молнии Цзыдяня не сравнятся с тем, что на небе творилось: белые ломаные линии исполосовывали его, вспыхивали, окидывали все темное пространство, такое огромное и высокое, что страшно представить, во сколько раз эти молнии длиннее плети. Цзян Чэн не спал всю ночь. Не первый раз он не может сомкнуть глаза и лежит на постели, глядя в резной потолок или в окно, где бывают звезды, тучи и такие грозы. Он с недавних пор ждет именно бушующих лютых ночей, чтобы почти до утра било, лило и громыхало. Чтобы заглушало стоящие в ушах крики. Каждую ночь ему снятся кошмары. Иногда черепаха клыкастой пастью утаскивает людей в темноту. И Вэй Усяня — последним, когда страх перед чудовищем на самом пике. Шисюна монстр прокусывает до крови, с громким треском ломает позвоночник. На его лице застывает ужас. И он до конца зовет Цзян Чэна на помощь, только чтобы умереть, глядя глаза в глаза. Иногда Вэй Усяня поглощает темная энергия. Не легкая аура, которую иногда источают мертвецы и звери, а изначальная тьма. И он снова зовет своего шиди, тянет руки, и Цзян Чэн пытается ухватиться за чужие ладони, которых почти удается коснуться. Жертву затягивает в красно-черный отравляющий водоворот и разрывает на части, а Цзян Ваньинь остается с собственными воплями. Иногда шисюна швыряют в клетку к огромным собакам. Цзян Чэн их никогда не боялся, но глядя на это, понимает, почему боялся Вэй Усянь, для которого в момент зарождения фобии они примерно такого размера и вида были. Животные рычат, скалят зубы, надвигаются на Вэй Ина так, что не остается сомнений — растерзают в любой момент. В таких кошмарах крики Вэй Усяня особенно громкие и от них больнее всего. Цзян Ваньинь не может подойти к этой клетке, пока в его сторону тянутся руки. Эти же руки потом, когда собаки принимаются за самую страшную трапезу, лежат огрызками на земле. И всегда одно и то же. Полные ужаса серебряные глаза и отчаянная мольба: «Помоги…» Вэй Ин зовет его, как всегда, когда не может справиться со своими страхами или получает слишком серьезную травму для того, чтобы храбриться. И Цзян Ваньинь ничего не может сделать, стоит, как прибитый, и смотрит на смерть своего брата. Чего стоят все эти битвы плечом к плечу, защита от дворовых собак и прочая ерунда, если сейчас Вэй Усянь не факт, что еще жив? Вэни могут расправиться с преступником как угодно, один способ другого кровавее. О пыточных Цишаня ходят байки, и Вэнь Чао с отцом и братом — наглядное доказательство, что не такие уж это и байки. И Цзян Чэн, представляя, как могут обращаться с Вэй Ином в этом ордене, умирает изнутри. Сегодня десять дней, как брата арестовали. За это же время Цзян Ваньинь добрался до дома и привел помощь, при этом едва стоя на ногах и совсем без еды и сна. Ныне он здоров, сыт и даже не пытался отправиться следом за Вэнями, чтобы любой ценой отбить Вэй Усяня. Наследник Цзян стоит перед воротами дома, перекинув через плечо мешок с провиантом. Он заранее одолжил меч у одного из адептов, хотя привычного родства, как с Саньду, не ощущает. Еще не рассеялись сумерки, и двери перед юношей высокие и темные, так что резьба на верхней части створов неразличима. Возможно, утро застанет его уже в дороге. Иногда они с Вэй Усянем тайком покидали Пристань Лотоса. Вернее, не очень тайком: это в Гусу за ворота лишний раз не ступишь, дома можно выходить в город или самостоятельно организовывать ночную охоту, только не наломай дров и отчет потом предоставь. Если ходили слухи о действительно серьезных проблемах и при этом адепты во главе с братьями Цзян рвались эти проблемы решать, матушка особенно строго контролировала, когда, в каком составе и куда отправлялся отряд. Сейчас, впрочем, Цзян Чэн не хочет никому ни о чем сообщать. И боится встретить сестру. Ему все равно, как добиваться в крайнем случае согласия родителей, но Яньли — тот самый фактор, который одним взглядом может успокоить, сбить спесь и переубедить в любом решении. Ей о своем плане Ваньинь не говорил, хотя, скорее всего, девушка и сама догадалась — ее брат всегда был плохим актером. Так что комнату и порог дома он покидает в четвертом часу утра, заранее собранный и преисполненный решимости. Цзян Чэн кладет руку на створ. Он готов, всеми фибрами готов, и все же медлит. Выйдя отсюда, сев в первую попавшуюся лодку и выплыв хотя бы за территорию Ляньхуа, он лишится всякой возможной поддержки. Лететь на чужом мече, в принципе, можно, но это рискованно, так что такой вариант Ваньинь откладывает на случай, если его хватятся и начнется погоня. Глупо рассчитывать, что все проблемы решатся, как только он достаточно испугается. В прошлый раз не решились. Цзян Чэн берет себя в руки. Он вспоминает, как в пещере Сюань У брат не колебался, отвлекая черепаху на себя и выпуская всех остальных, даже если это означало собственную погибель. Стыд и вина за свою теперешнюю слабость наполняют наследника ордена энергией, и он уже готов толкнуть чертовы двери. — Далеко собрался? Знакомый резкий голос, как обычно, заставляет замереть. Ваньинь вспыхивает сразу несколькими чувствами: инстинктивный страх смешивается с гневом и презрением. После мысли «Поймали!», в детстве означавшей завершение любой авантюры независимо от того, насколько можно противостоять и добиться своего, приходит понимание, кто на самом деле стоит позади. Они не говорили все это время. Юноша бы не ответил, даже если бы задали какие-то вопросы. К счастью, в матери осталась совесть, и с детьми она не заговаривала сама, предпочитая их обществу тренировки адептов, еще более жестокие, чем раньше. Ваньинь не смотрел на нее. Он не знал даже, считал ли ее до сих пор своей матерью. Она вдыхает и выдыхает громко. Раньше никаких пауз бы не было, полилась бы волна отчитывания, потом наказание, снова отчитывания и так до тех пор, когда найдутся дела поважнее. Но, опять же, делать вид, что все по-прежнему, она не собирается, а потому около минуты оба заклинателя стоят у ворот молча. Это глупое ожидание не слов, а действий. Либо мать вернет сына домой, либо сын твердо покинет дом, отправляясь делать что-то безумное, но правильное. «Чего ты ждешь?» — язвит его внутренний голос, озвучивать который нет ни сил, ни желания, — «Ты же всегда так пеклась о моей безопасности! Давай, видишь же, что у меня при себе один меч и — как там было? — беспробудная тупость. Давай же, останови, разыграй заботливую мать, которая всего лишь отобрала у детей игрушку.». В том, что иначе их отношения с Вэй Ином она не воспринимала, Ваньинь уверен. Юй Цзыюань вздыхает. Ее нерешительность, наверное, первая в жизни, раздражает сына все больше. Такая великая правительница с твердой волей, ведущая за собой весь орден, где сейчас ее хваленая сила? Или все это было не более, чем формой истеричности, просто в более благородной оболочке, чем у Ван Линцзяо? Цзян Ваньиню до сих пор постыло сравнивать этих двух женщин. Все десять дней он пытался понять, искал в поведении матери хоть какие-то оправдания. Самая острая сыновняя любовь в нем подрубалась каждым воспоминанием о том дне. Мотивы вроде защиты ордена ценой свободы одного человека не работают, ведь Вэй Ин невиновен. Сейчас наследник устал. Он не знает, за что именно идет бороться и насколько хватило терпения Вэней. Цзян Чэн снова подается вперед, собираясь открыть дверь. — Стой! — выкрикивает Юй Цзыюань, и он в шоке слушается, потому что в ее голосе не приказ, а просьба. Матушка действительно любит своих детей, любит сильнее всего. Она будет волноваться больше, чем злиться, она не хочет, чтобы сын пошел на свою смерть. Маленький мальчик, искренне тянувшийся к родительской любви, опускает руку. Младший брат, у которого отняли половину жизни, злится и напоминает, что госпожа Юй слишком избирательна и взяла на себя право решать, кому жить, а кому сгнить за решеткой, без суда и следствия. Ее забота о родных детях — тоже своего рода эгоизм. Ни капли чести, морали… — Не останавливай меня, — отвечает Ваньинь, сверля глазами вырезанные из дерева переплетения лотосов. Он надеется, что голос не дрогнет, — Пока я здесь, брата, возможно, уже убивают. Одной этой фразы достаточно, чтобы сделать глубокий вдох и толкнуть дверь. Наследник ордена набирается уверенности. В этот раз он не будет следовать приказам матери и не бросит Вэй Ина. Злость и вина горят внутри, подгоняя. Еще немного, и дом останется за спиной. — У нас не было выбора! — кричит мать, и Ваньинь останавливается. Для того, чтобы, наконец, перестать демонстрировать безразличие. — Не было выбора?! — он машинально захлопывает ворота и, наконец, разворачивается, чтобы спустя почти две недели после того дня взглянуть на мать. Юноша хочет высказать все. И то, что выбора не быть не могло, ведь Вэй Ин — такая же часть ордена, как любой другой человек. И то, что он не виноват — снова, и снова, и снова, пока это не вобьется в чужую голову. И то, что для Цзян Чэна с сестрой он никогда не был дорогой игрушкой, и не один, так другая придумают что-то, и уж лучше не сестра, потому что она даже минуты в бою не продержится… Ваньинь замерзает на месте. Встающее солнце блестит в глазах госпожи Юй, и впервые ясно видно, как осунулось ее лицо, какие темные синяки под ее глазами и как сами глаза кричат о боли. Ни следа хозяйки Пристани Лотоса. Просто женщина, у которой стряслось невообразимое горе и которая должна держать спину ровно и сжимать трясущиеся руки, в любой момент готовая взвыть. — Пойдем в мой кабинет, — мать говорит далеко не так резко, как раньше. Это просто приглашение, просьба, что угодно, и внезапно появляется ощущение выбора. Как будто наконец-то можно ослушаться. Цзян Чэн никогда не видел мать такой и теперь уже не уверен, что знает хотя бы бóльшую часть произошедшего в день ареста. Если бы мать избавилась от ненавистного мальчишки, разве выглядела бы она подобным образом?.. Ваньинь отходит от двери. Смотрит на матушку, как загнанный зверь на хищника, который вроде и ранен, но напасть гипотетически может. Она вздыхает почти благодарно и, повернувшись, идет в дом. И снова внезапный выбор. Последовать и понять, что же с ней не так, или настоять на своем и не терять время. Цзян Чэн косит глазами на ворота. Один уверенный толчок — и он довершит задуманное, но… Он все же не знает, имеет ли смысл бездумно врываться в Цишань. Увидит ли вообще брата или умрет в бою раньше, ничего не добившись, а то и принеся, возможно, еще живому Вэй Усяню проблемы своей выходкой. С характерами Вэней это вполне ожидаемо. На другой чаше весов — шанс понять, наконец, что происходит, что произошло и что может произойти. Цзян Чэн сжимает меч и, не дожидаясь, когда мать скроется из виду, быстро идет в дом.***
В кабинете тихо. Зачем-то Юй Цзыюань вешает глушащие талисманы. Цзян Ваньинь, засыпанный странностями с головы до ног, никак это не комментирует. Он все еще с мечом и котомкой на случай, если все объяснения матери покажутся недостаточными. Юй Цзыюань подходит к своему столу. Аккуратно сложенные бумаги она стопками сдвигает, ища столь непонятным образом какую-то одну, видимо, в самом низу. Цзян Чэн наблюдает за матерью пристальнее. У нее трясутся руки, Цзыдянь не искрит, но аура от него исходит почти убийственная. При других обстоятельствах юноша бы бросился ее успокаивать, но сейчас и здесь только дивится ее непривычному поведению. Наконец, госпожа Юй вытаскивает один лист пергамента, пробегает его глазами, выдыхает и кладет на чистую поверхность стола. Затем отходит к окну в другом конце кабинета и там замирает. Это снова выбор. Читать и проверить ее слова или не обращать внимания, веря только в свои убеждения. — Мы действительно передали Вэй Усяня в орден Цишань Вэнь, — начинает Юй Цзыюань после долгого и глубокого дыхания. Она стоит спиной к сыну. За окном — вид на Пристань с лодками, ту, с которой уводили арестованного, — И у нас действительно не было выбора. Цзян Чэн становится на то же место, что и она несколькими минутами ранее, берет в руки документ, который должен объяснить, ради чего собственные родители разрушили его жизнь. Он узнает почерк отца.«Настоящим договором заверяется, что адепт ордена Юнмэн Цзян Вэй Усянь, имя при рождении — Вэй Ин, переходит в распоряжение главы ордена Цишань Вэнь, Верховного Заклинателя Вэнь Жоханя, на исправительные работы по добыче драгоценного металла и камня в качестве наказания за организованный упомянутым адептом протест власти ордена Цишань Вэнь. При этом, принимая во внимание неправомерность действий адепта ордена Цишань Вэнь, Вэнь Чао, родного сына Верховного Заклинателя, доказательства которой приложены к настоящему договору, со своей стороны орден Юнмэн Цзян выдвигает требование о сохранении жизни и неприкосновенности Вэй Усяня, как ценного и расторопного работника, а также в силу очевидной потери весьма одаренного первого ученика орденом Юнмэн Цзян. Нижеподписавшиеся глава ордена Юнмэн Цзян и госпожа Юй Цзыюань обязуются не организовывать никаких противостояний ордену Цишань Вэнь, не посягать на власть, не участвовать в каких бы то ни было бунтах и не присоединяться к враждебным ордену Цишань Вэнь альянсам.»
Цзян Чэн смотрит на бумагу две минуты. Три. Четыре. Он уже несколько раз все прочел. Суть изложена вполне ясно, и любой посторонний человек бы пожал плечами и принял все, как факт. Но наследник Юнмэна видел своими глазами, что творится в рядах Вэней, поэтому для него с тем же успехом можно было настрочить стихотворение и ввести в правила Гусу Лань. — Я знаю, что ты в это не веришь, — мать, уже понявшая, что он все прочел, не оборачивается, — И я знаю, что ты сейчас скажешь. Что Вэнь Жохань слишком амбициозен, чтобы согласиться на такое. Что он бы скорее стер бухту Ляньхуа с лица земли, чем терпел у себя в ордене кого-то вроде Вэй Усяня даже на положении слуги или чернорабочего. Нам на самом деле пришлось пойти на гораздо бóльшие уступки, чтобы этот договор был заключен. Цзян Ваньинь откладывает документ, который, кажется, уже выучил наизусть. Даже без понимания всей ситуации текст, складно написанный, в его голове едва сходится. — В первую очередь, — женщина говорит тихо явно не от страха, что где-то рядом есть лишние уши, и, вдруг обернувшись, становится рядом с Цзян Чэном. Мать и сын стоят рядом и оба перечитывают снова и снова бумагу перед собой, — Обстоятельства, в которых был организован бунт, действительно говорят не в пользу Вэнь Чао. Больше двадцати адептов предоставили нам отчеты, по которым ясно, что вы все бы умерли, если бы Вэй Усянь не прогнал Вэней и не остался вместе с Лань Ванцзи. В случае обнародования этих отчетов орден Цишань Вэнь перестанет быть хоть какой-то силой в глазах всех других людей, пойдут слухи, что его адепты способны только трусливо убегать. Цзян Чэн, знающий стратегическую теорию, догадывается дальше сам. Вэнь Жохань бы не собрал в свои ряды и половины заклинателей, а ополчись против него все остальные, он точно не выстоит. И люди наверняка пойдут сражаться, зная, какова на самом деле сила любого адепта ордена Цишань Вэнь, трусливо прикрывавшегося живым щитом. Пусть правда и известна каждой торговке, которая не поверит в доблесть Вэнь Чао и легко признает заслуги Лань Ванцзи и Вэй Усяня, подтверждение слухов даст результат гарантированно и в несколько раз существеннее. — Орден Юньмэн Цзян — это почти четверть ныне живущих заклинателей, состоящих в принципе в каких-то орденах, — продолжает мать, — При создании союза даже с одним из пострадавших великих кланов, не учитывая того, насколько близки мы с Ланьлин Цзинь что с помолвкой, что без, образуется сила, способная уничтожить Цишань Вэнь на корню. Цзян Чэн и вполовину не знаком с нынешней расстановкой сил. — Он мог организовать внезапное нападение, как на Гусу Лань, — слабо возражает юноша, — Тогда… Тогда мы бы лишились многих адептов. — Мог, — соглашается госпожа Юй, — Это и было в его планах. Но мы со своим предложением оказались быстрее. Если бы Вэнь Жохань отказался, это было бы общеизвестно и дало бы нам и всем остальным повод готовиться к войне, ведь нападение Вэнь Жоханя и жестокое наказание несоразмерно с тем, что сделал Вэй Ин. И, опять же, об этом бы знали все. Как ни крути, люди были бы недовольны. Кто-то бы знал правду об убийстве Сюань У и попытке избавиться от невинных подростков. Кто-то, кому не давали бы читать официальные объявления, был бы недоволен и только подкреплял мнение других, говоря, что Цишань Вэнь скрывает правду. В таких обстоятельствах, что бы ни ждало Юньмэн Цзян, это бы стало не демонстрацией силы, а толчком к противостоянию всех остальных. — Мы с Фэнмянем должны были взять удар на себя, — матушка крутит на пальце искрящий Цзыдянь, — Нам не привыкать к осуждению других. Сам же знаешь, что люди сейчас уже считают нас чуть ли не демонами в человечьем обличье. Мы решили перевести стрелки на себя и никому не объяснять, что на самом деле произошло. Цзян Чэн поднимает на нее глаза. Юй Цзыюань ненавидела слухи. Она всегда ссорилась из-за этого с отцом, не могла нормально общаться с детьми, гоняла всю Пристань Лотоса. Она стала предметом всеобщего осуждения, чтобы спасти Вэй Ина. — Стала, — кивает матушка, и Ваньинь понимает, что сказал это вслух, — И более того, сам Вэй Усянь не должен был знать ничего. — Почему? — у Цзян Чэна сдавливает в груди, когда он осознает, что сейчас чувствует брат, — Разве что-то изменится, если он не будет знать? Теперь он видит совершенно другую женщину. Госпожа Юй согласилась на план мужа, а ведь с момента получения отчетов прошло совсем немного времени. Она отказалась от той части своей репутации, которую можно было считать хорошей. Она сделала все, чтобы спасти мальчика, которого ненавидела столько лет, и теперь приняла все возможное разочарование и обоснованный гнев этого мальчика, только чтобы он жил. — Это последнее, чем пожертвовал Юньмэн Цзян после заключения договора, — вздыхает Юй Цзыюань, сжав руки так, что костяшки выступили четким контуром, — Вэй Усянь должен так же порвать все связи с нами, как и якобы мы с ним. В случае, если кто-то из его старых знакомых выступит против Цишань Вэнь, его используют в качестве заложника. — И как это связано с тем, что он уверен в нашем предательстве? — сглатывая, спрашивает Цзян Ваньинь. — Ты же его знаешь, — грустная улыбка, никогда прежде не появлявшаяся на лице Юй Цзыюань, сейчас бьет что-то в юноше на осколки, — Так-то он будет немного больше ценить себя. Без хоть какого-то переосмысления он себя не пожалеет, если это будет кому-то неудобно. Если станет заложником в безвыходной ситуации — кинется на лезвие. А уж зная, что только его жизнь не дает нам по-настоящему противостоять Вэням… Они оба одинаково морщатся. Об этом еще страшнее думать, чем если бы Вэй Ина убили в Цишане. Картина, как он сам прерывает свою жизнь ради них, встает перед глазами, и становится трудно дышать при мысли, что она могла бы стать реальностью, если бы не предусмотрительность и любовь супругов Цзян. Ваньинь тяжело вдыхает и зажмуривается. Второй раз в своей жизни он кардинально меняет представление о матери. Теперь слов не хватает, чтобы это описать. Представить в полной мере, как она делала все ради защиты того, кто спас ее родного сына, и соглашалась на всеобщую ненависть, наследник ордена не может. Он не может, а Цзыюань это своими руками сделала. Ваньинь смотрит на маму, пока та не может взглянуть на него. Осторожно кладет свою руку на ее, худую и бледную, проводившую сейчас вдоль текста договора. Матушка вскидывает голову от неожиданности, и в этот момент сын притягивает ее в объятия. — Ты сделала все, что могла, — говорит он то, что чувствовал все это время и понял сейчас, — Это… Это лучше, чем если бы Вэни забрали его сами. В ответ мама обнимает его так же крепко. Ваньинь сквозь шум в голове не слышит всхлипы над своим плечом.***
Они ужинают вместе впервые за эти две недели. Цзян Чэн все рассказал сестре. Она плакала дольше и громче мамы. Весь день родители занимались делами ордена: как назло, приехали главы мелких орденов, аудиенции шли одна за другой. Обед и чай слуги носили в кабинет отца, мама сидела там же. На Ваньиня возложили особую ответственность: вместо госпожи Юй он тренировал адептов. Наблюдая за полигоном с позиции учителя, он понял все, что когда-либо делала мать. Возможно, вел себя даже жестче. Но результата добился в виде нескольких освоенных подростками сильных заклинаний и эффективных приемов. Вечером семья собирается за столом на веранде. Темнота еще не спустилась, но фонари зажжены, и их теплый свет падает на воду и дерево, мутнит черты лиц и подчеркивает следы последних дней. Только сейчас обратив внимание на родителей, Цзян Чэн многое замечает. Оба похудели и постарели, хотя две недели назад казались едва ли не моложе учителя Ланя, который еще даже не поседел. Оба временами смотрят друг на друга в молчаливом тяжелом диалоге, а иногда — просто перед собой, отложив насколько-то палочки и ложки, и тогда в глазах можно прочесть каждую мысль и все сожаления. Ваньинь злится на себя. Он был слепым и упертым мальчишкой. Пересиль он свой бараний нрав, понаблюдай непредвзято — и сразу бы заметил, что чувствуют родители. Ответственность за этот раздор в семье лежит не только на них, тем более, что нужно было позаботиться о безопасности и ордена, и Вэй Ина, и на решение каких-то еще проблем не оставалось времени. Сестра была убита потерей. Она едва заставляла себя есть и в принципе выходить из комнаты. Маленький А-Сянь, цеплявшийся за ее руку и своей улыбкой способный залечить любые сердечные раны, исчез, когда ее даже не было дома. Его просто забрали без возможности попрощаться, будто это был не ребенок и в принципе не живое существо, а какая-то вещь, которую можно заменить. Все так неестественно без него, и невозможно принять то, что теперь будет только эта жизнь. Где уж ей было думать, почему все случилось. Цзян Чэн не должен винить кого-то, кроме Вэнь Чао. Этот высокомерный выродок оказался хуже собственного отца, а ведь мир заклинателей даже не упоминает его имя. Ваньинь еще сомневался, кто из правящей семьи Вэнь более жестокий, когда мама сказала, что над Цишанем летают птицы-оборотни, одолженные у Не Минцзюэ и обученные присматривать за Вэй Ином. Что, упади с головы Вэй Усяня хоть волосок, они поднимутся незаметно под самые облака и прилетят в Юньмэн, как знак нарушенного договора. И что Вэнь Жохань распорядился не убивать этих птиц, а надзиратели на каждом руднике уже устали от своей работы и будут только рады не гоняться за духовными животными, гораздо более ловкими, чем любой опытный заклинатель. Все это завязано на словах. Глава ордена Вэнь может нарушить любой договор и сделать так, что никто не узнает. Он может отдать один приказ, а потом втихаря — прямо противоположный. Но это был единственный способ спасти Вэй Усяня. Тихий ужин кончается тем, что Цзян Чэн идет в кабинет родителей. Он ловит многозначительный взгляд отца и понимает, что слышал не все. Хотя какая еще правда может быть, если уже этой хватает, чтобы долго обдумывать и так до конца и не понять? Отец закрывает дверь и вешает талисман. Похоже, действительно готовится рассказать нечто важное и не для посторонних. Цзян Ваньинь стоит рядом с матерью и почему-то пришедшей с ними сестрой. Яньли никто не отговаривает и не отсылает. Глядя на нее, язык не поворачивается что-то говорить, и брат может только успокаивающе сжать ее руку, отметив, что девушка примерно так же выглядит, как родители. — А-Чэн, — начинает мама, и она сейчас сильно отличается от себя утренней. Даже как-то возвращается к образу Пурпурной Паучихи: глаза блестят желанием действовать, в движениях знакомая твердость. Это немного успокаивает, — Мы втянуты в очень серьезную политическую игру. А такие игры честными не бывают. Я хочу, чтобы ты понимал это, когда будешь слушать то, что мы с отцом сейчас скажем. Ваньинь кивает. Он уже не ребенок, и думать, что все всегда будет по правилам, можно только в Гусу Лань. То есть, в идеальных условиях. И даже там пламя солнца привнесло своеволие, поставив себя выше вековых устоев. — Вэнь Жохань наверняка будет пытаться как-то обойти договор, — говорит матушка, не отрывая пальцев от Цзыдяня, как и всегда, слегка вертя его на пальце, — Но он также может и выполнить наши требования. Естественно, не просто так. Он создаст сносные условия для Вэй Усяня с определенной выгодой для себя. Скорее всего, чтобы в какой-то момент ткнуть его носом в то, что приемная семья его предала, а в ордене Цишань Вэнь на самом деле не так плохо, и завербовать его, используя в случае чего против нас. — Он ни за что не согласится! — перебивает Цзян Чэн прежде, чем решает, говорить ли вообще, — Я знаю Вэй Ина, он не такой… Сама мысль о том, что брат может, пусть и вполне оправданно, перейти на сторону Вэней, нереальна. Мама вздыхает и кивает, отвечая неожиданно мягко: — Я знаю. Не забывай, по большей части вас воспитывала я. Это звучит без злобы, как прежние камни в огород Цзян Фэнмяня. Ваньинь отстраненно думает, что у родителей за это время образовалась связь более прочная и основанная на взаимопонимании. Кто бы знал, что потребуется заплатить такую цену. — Я знаю это, и именно поэтому Вэй Ин все еще в опасности, — продолжает Юй Цзыюань, позволив немного ярче светить кольцу, — Он откажется, и тогда Вэнь Жохань перестанет играть в порядочного сторонника договора. И в том, и в другом случае Вэй Ин пострадает, и пострадает сильно. Поэтому времени у нас немного. Воздух сгущается. Цзян Чэн задерживает дыхание. — Если для того, чтобы спасти и его, и орден, нужно играть нечестно, мы будем играть нечестно, — произносит мадам Юй и в эту минуту выглядит самым привычным своим образом. Статная и высокая, она вновь хозяйка Ляньхуа и такая же глава ордена, как ее муж. Цзян Фэнмянь отходит от двери. Он за сегодня часто так останавливался и не сразу с кем-то заговаривал. Цзян Чэн не может и представить, каково ему. О Вэй Чанцзэ и Цансэ Санжэнь отец говорил, как о своих лучших друзьях. По крайней мере, та часть его сына, которая не изнывала от недостатка внимания, сохранила воспоминания, свидетельствующие только о дружеской и почти братской привязанности между Цзян Фэнмянем и его правой рукой. Люди говорили, что к бродячей заклинательнице глава ордена сватался и получил отказ, да и матушка в это верила, но Ваньиню уже почти смешно воспринимать всерьез какие-либо сплетни. Отец отослал ребенка своих погибших друзей в Цишань, довольствуясь слабой надеждой, что это поможет его защитить. Будь Вэй Чанцзэ и Цансэ Санжэнь живы, он бы этого сделать не посмел. Да и права бы не имел. Хотя, возможно, это бы и не понадобилось, ведь все трое даже не были бы частью ордена и не стали бы, возможно, невольно навлекать проблемы на Юнмэн. Но родители Вэй Усяня в своей смерти не были виноваты. Гибель заклинателей на ночной охоте — явление нередкое. А вот Цзян Фэнмянь себя, безусловно, винил. И за то, что позволил Вэй Чанцзэ с женой покинуть орден и лишиться права на официальный отряд, с которым наверняка удалось бы уцелеть. И за то, что позволил своим детям ввязаться в конфликт с Вэнями, и за то, что отпустил их на «перевоспитание». Тогда казалось, что выхода нет, а сейчас за амбиции Вэнь Жоханя платит ребенок, даже не признанный частью семьи Цзян. — Мы не можем выступить открыто, — Цзян Фэнмянь отводит глаза, и голос у него совершенно разбитый, — Поэтому будем накапливать силу, не вызывая подозрений. Многие кланы пострадали от Цишань Вэнь, выжившие адепты полны решимости отомстить. Агенты Юньмэн Цзян вербуют таких людей под прикрытием менее влиятельных кланов, за которыми надзор не такой сильный. В принципе, расстановка органов наблюдения Вэней выглядит примерно так: наиболее ответственно работа выполняется в крупных и великих орденах, где трудно уследить за каждым подозрительным событием. В мелких кланах же работают спустя рукава, да и Вэнь Жохань почти отовсюду перенаправил патрульных в центры владений великих орденов. Те, кто остались в городах вроде Юньпина, пропускают многие важные события, и наши люди спокойно могут встречаться со скрывающимися там беглецами. Цзян Ваньинь впечатленно поднимает брови. От отца он хитрости не ожидал, и тем не менее сейчас видит, что, даже оправляясь от потрясения, Цзян Фэнмянь способен взять в свои руки самые сложные дела. Возможно, для прямолинейной матери он действительно был лучшей партией. — Тем же занимается Цинхэ Не, — продолжает отец, наклоняясь над большой картой земель орденов. Скалистая местность, на которой расположена Нечистая Юдоль, недалеко от Цишаня, но опасные горные перевалы стали хорошей границей, за которую лишний раз не суются ни единственные в мире заклинатели сабель, ни Вэни, — С Не Минцзюэ мы встретимся через две недели и обсудим результаты работы. Его непримиримость к Вэнь Жоханю широко известна, но также известно и то, что люди его ордена не способны скрывать своих намерений, поэтому Вэни ограничиваются мелкими стычками на этой территории. Нападать на этот орден без причины Вэнь Жохань не будет — горы Цинхэ заселены редкими и опасными тварями, а солдаты Вэнь уже показали, что не способны с такими справиться в любом составе и скорее сбегут, чем что-то сделают. Пока орден Не жив, эти земли хоть немного пригодны для жизни и твари не так плодятся. Цзян Чэн вынужден признать, что Верховный Заклинатель, при всей своей жестокости и беспринципности, способен думать наперед. — Гусу Лань сильно пострадал, — отец переводит взгляд на горы в другой части карты. Что реальные, что нарисованные, они выглядят ровнее любых других, — Поэтому вопрос времени, когда там снимут надзор. Даже если Лань Сичэнь вернется и официально примет пост главы, Вэнь Жохань не будет воспринимать их как серьезных соперников и высылать туда лишние силы. Цзян Чэну не нужно объяснять, почему за Ланьлином наблюдение практически не ведется. Трусливому Цзинь Гуаншаню с его страхом раскрытия каких-то закулисных дел можно верить на слово, а сам орден Цзинь прославился, как богачи с девизом «Деньги есть — тренироваться не надо». Если бы не Цзинь Цзысюань, в это бы еще верилось. К счастью, пока молодые наследники других орденов лично знакомились с талантливыми юнцами во главе с «павлином», старшее поколение смотрело на них снисходительно и делало выводы по слабому Цзинь Гуаншаню, который между мечом и разговором выберет разговор и подольстится любым способом. — Получается… — вдруг подает голос сестра, становясь напротив отца и глядя на карту. Цзян Чэн замечает, насколько понимающие глаза у Янли. Сейчас, когда они с Фэнмянем говорят и думают об одном и том же, в ней проглядывает такая же внутренняя сила, тихая, но влиятельная, — Самый сильный контроль должен быть за Юнмэном, поэтому все агенты работают в других землях, а мы делаем вид, что не можем ничего противопоставить. Родители улыбаются. — Именно так, — отвечает отец, смотря на своих детей серьезно, как в детстве, когда говорил им нечто действительно важное, возможно, даже слишком важное для их возраста, — А-Чэн, А-Ли, вы оба — такие же ключевые фигуры в этой игре, как и главы орденов. А-Ли известна как не способная к заклинательству, А-Чэн — как легковерный и вспыльчивый, — на правду, как говорится, не обижаются, и подростки только кивают, — Поэтому именно А-Ли под видом благотворительности будет собирать информацию у наших шпионов. Они маскируются под нищих и пьяниц. Эскорт из адептов подозрений не вызовет, в конце концов, защищать единственную дочь для нас естественно. А-Чэн будет тренировать адептов так, чтобы они в любом возрасте и с любым уровнем развития ядра могли дать отпор даже Лань Ванцзи. Если тренировки будут жесткими и частыми, все спишут на твой гнев от потери шисюна. Это имеет смысл. Все переигрывания действительно скинут на характеры, детям главы ордена предоставлены именно те роли, в которых они были всю жизнь. Неважно, как плоха их способность притворяться, ведь это почти не понадобится. Цзян Ваньинь осознает, что итог, подведенный сестрой, самый верный из возможных, а план отца действительно может сработать. Переглянувшись с матерью, Цзян Чэн разделяет ее мысль. Никто в этой семье не является таким слабым, как говорят в народе, и каждый способен и на открытый бой, и на грязный шпионаж, чтобы защитить свою семью и невиновных людей. — Я сделаю все возможное, — обещает наследник ордена, и неважно, родителям ли, сестре или себе, — И невозможное тоже.***