***
Sia — Unstoppable.
***
Не Минцзюэ — хороший военачальник, сильный человек, честный и прямой. На него можно смело положиться, но при этом обвести его вокруг пальца очень сложно. Он — глава ордена с детства, и Цинхэ до сих пор стоит твердо только поэтому. Даже ненавидя Вэней, он не вступает в открытые противостояния, хотя и разглагольствует дома, как хочет наконец перестать перед всеми пресмыкаться. Из уст кого угодно другого это звучало бы бахвальством, но глава ордена Не для всех, кто его знает, по-прежнему сильный и ничуть не двуличный человек. Он потерял отца, мать, он еще до совершеннолетия перенял управление орденом и смог не дать многовековой крепости пошатнуться. Он имеет право говорить с Вэнь Жоханем на повышенных тонах, пусть и встречая в ответ выразительный взгляд умудренного опытом взрослого, смотрящего на мальчишку с точным предсказанием того, как увянет эта молодость. Но при всем этом Не Минцзюэ — старший брат. И как бы он ни хотел, чтобы его Хуайсан стал сильнее и мог сам защититься, каждый раз потворствует нытью, оправданиям и упрашиваниям прекратить тренировки. Хуайсан не единственный в Цинхэ, кто предпочел бы что угодно сабле. Таких юнцов с колен поднимали и приучали к военному делу силой. Будь у Не Минцзюэ реальное желание сделать из брата великого воина, давно бы сделал. И каждый раз, когда за спиной в ответ на любой гнев шипит и поет, требуя крови, сабля, глава ордена не решается отказать последнему живому родственнику. Весь дворец Цинхэ не смеет насмехаться над ним и над Хуайсаном, ибо все слышат голоса сабель. Хрупкий, но добрый и отзывчивый, с наивными глазами и светлой улыбкой, второй молодой господин Не разбавляет мрак Нечистой Юдоли. Его нелюбовь к практической части войны позволяет поменьше контактировать со смертью и побольше веселить окружающих суровых воинов, которые не могут так же сурово смотреть, как мальчик возится с птицами или восторженно пускает в дело очередную купленную братом побрякушку. Не Минцзюэ в нем души не чает. Понять чувства старого друга ему несложно. В тот день, сразу после возвращения в Гусу, Сичэнь вдруг прислал ему письмо с просьбой встретиться где-нибудь как можно скорее. Учитывая их чуть ли не в стихах воспетую дружбу, встреча где угодно и когда угодно ни для кого не могла стать странным событием. Важно было другое: безупречные иероглифы Сичэня очень заметно потеряли свою ровность и красоту. Так мог бы писать любой адепт Гусу Лань, но никак не первый нефрит. Глава ордена Не прибыл в Облачные Глубины стрелой, оставив дом на самых надежных подчиненных. Надзорных постов нигде не было, и с первой же секунды встречи на Минцзюэ свалилась страшная новость. Лань Сичэнь сообщил ее сам, не дожидаясь, когда друг хотя бы спрыгнет с меча. Тогда полдня они провели вместе. Первый нефрит убивался по брату, и утешить его было нечем: преступникам в темницах Цишаня уготована либо смерть, либо пожизненная пыточная с попеременным исцелением, позволяющим продлить извращенное удовольствие палачей. Сичэнь, белый, как его одежды, не знал, куда руки деть, говорил бессвязно. Роль невозмутимого Ланя в глазах Старейшин давалась ему тяжело, в присутствии Минцзюэ же последние барьеры упали, высвободив лавину сожалений и самоненависти. Глава ордена Не никогда ему не завидовал. Лань Ванцзи, безусловно, был таким младшим братом, о котором мечтал бы любой нормальный человек. Если бы Хуайсан имел хотя бы сотую долю его дисциплинированности, уже стал бы генералом. Но Ванцзи не улыбался с самого раннего детства. Если одной широкой улыбки Хуайсана старшему брату хватало, чтобы испарились проблемы с Вэнями, с орденом и со всем остальным, то Сичэнь всю жизнь положил на то, чтобы вытянуть своего А-Чжаня из кокона под именем «Второй нефрит ордена Гусу Лань». Вытянул. И долго себя за это корил. Минцзюэ тогда не выдержал и прервал друга одним вопросом: разве было бы лучше, если бы Ванцзи стал послушной куклой Старейшин? Если бы в нем всякая воля к жизни зачахла, как в его матери, взорвавшись изнутри сдерживаемыми эмоциями? Сичэнь тогда пытался что-то возразить, но раз за разом натыкался на один факт — Вэй Усянь был необходим его брату, спас, превратил в человека. И Ванцзи сделал выбор сам, исходя из своих чувств и стремлений. «В этом я им восхищаюсь, — отпивая чай, заявил в тот день глава ордена Не, — Не думаю, что кто-то без его силы пошел бы за тем, кого любит, на вэньскую расправу.». Это был жестокий разговор. Лань Сичэнь не успокаивался и прощать себя не собирался. Минцзюэ, понимая его до глубины души, в итоге как начал, так и закончил просто слушателем.***
Вылазка Лань Сичэня сейчас должна быть тайной. По общеизвестным данным, он передал дела дяде и отправился медитировать на несколько дней. По факту — летит в Цинхэ, едва с меча не падая. Проблемы ордена вкупе с переживаниями не дают лишний раз поесть, а поскольку главу за нарушение режима по уважительной причине никто наказать не осмелится, о еде ему и не напоминали. Только дядя приносит после обеда что-нибудь и уносит пустые тарелки молча. Сичэню перед ним немного стыдно за свое трусливое избегание столовой и любых мест, где раньше собирался в полном составе весь клан Лань. С ухода Ванцзи смотреть на пустующее место за столом выше сил первого нефрита. Минцзюэ о его состоянии знает и предусмотрительно встречает еще за четверть часа лету до Цинхэ. И не ошибается в своих опасениях: на главу ордена Лань страшно смотреть, то, что он вообще способен стоять на мече, уже можно считать чудом. Поддерживать первого нефрита и сильнейшего заклинателя в их поколении под руку кажется неестественным, но глава Не летит достаточно близко, чтобы вовремя подхватить. — Ты хоть спишь? — спрашивает он негромко. Адепты всегда отдаляются на почтительное расстояние, позволяя друзьям личные беседы. Сичэнь даже не отвечает — моргает медленно, и если бы не его красные глаза, это получилось бы принять за «да». Минцзюэ устало отворачивается, бесцельно рассматривая горы впереди. Он уже отчаялся уговаривать товарища не губить собственный организм. Хватит и того, что живой. Можно было бы пошантажировать, мол, не будешь есть и спать, сил не наберешься, как брата вызволишь? Но старший из двоих заклинателей непосредственно знаком с размером нынешней военной силы и именно поэтому боится обнадеживать. В крепости их встречает Хуайсан. В последнее время он сблизился с братом не без причины: тренировки сошли на нет, а после рассказа Сичэня о поступке Ванцзи братья Не, вдвоем пытавшиеся как-то его утешить, всю ночь вместе просидели. Это было первое долгое и крепкое объятие за семь лет. — Глава ордена Лань, — кланяется юноша и, выпрямившись, едва держится в рамках приличий. Да и любого непостороннего бы насторожили выпирающие скулы и бледность Лань Хуаня. А еще жуткое открытие — он не может улыбаться, как прежде. Минцзюэ спокойно доверяет друга младшему брату. Хуайсан точно знает, как общаться с людьми в любой ситуации, не зря же до сих пор при таком родственнике живой и здоровый. Разговор об искусстве в кои-то веки пригождается: сперва Сичэнь отвечает, мыслями витая явно не здесь, но позже взаимная тяга к прекрасному более-менее отвлекает, и глава ордена Не обещает себе накупить еще дюжину редких полотен, если уж от них есть польза там, где нет от него самого. Семья Цзян присутствует в неполном составе. Госпожа Юй и ее дети — именно те, чьи перемещения по миру будут отслеживать меньше всего. Вэни, до сих пор уверенные в разладе супругов и простоте Юй Цзыюань, с легкостью примут эту поездку за ее личное желание отдохнуть от мужа, а ее детей — от того, кто предал Вэй Усяня. Вся эта история с договором Минцзюэ не нравится до зубовного скрежета. Услышав о ней в первый раз, он был готов наплевать на возраст и пол госпожи Юй и хорошенько на нее наорать. Глазами незаинтересованными ситуация выглядела так: женщина, ненавидящая якобы незаконнорожденного сына своего мужа, сплавила этого самого сына на вечные муки в Цишань Вэнь («грязный, подлый, бесчеловечный Цишань Вэнь, хорошо, Хуайсан, незаинтересованное лицо таковым является только на половину») и символически прописала, что Юнмэн дружит с Цишанем, а мальчишку трогать не будут. И прямо так свято поверила, что договор будет соблюдаться. А потом, прожив к моменту встречи почти две недели со своим грехом, она посмотрела на Минцзюэ глазами женщины, убившей ребенка, и упросила (из уст Пурпурной Паучихи все, что не есть приказ — просьба) продать любые средства слежки и помочь отыскать Вэй Ина и проконтролировать, чтобы с ним ничего не случилось. Птицы-наблюдатели привязаны к энергии ци заклинателей. Хозяин должен обучить кого-то постороннего соединяться с духовной системой животного и получать именно ту информацию, которая нужна. Таких птиц выделили десять. На четверых адептов Цинхэ для более точного результата, двух немного позже — Гусу Лань, поскольку их уровень духовной энергии и концентрации выше, и на каждого члена семьи Цзян. Которые, судя по всему, в этом ритуале проводили по полдня, как бы их ни убеждали, что, случись какой-нибудь ужас, птицы сами подадут сигнал. Когда духовная энергия Цзянов стала истощаться, им пришлось бросить постоянное бдение и только со страхом ждать сигнала. Сейчас, спустя несколько месяцев, это совершенно другие люди. Все трое скорбно и с очевидным грузом вины стараются поменьше смотреть кому-то в глаза. Юй Цзыюань через силу сохраняет ту же выдержку, что и до ареста Вэй Усяня. Цзян Чэн — мальчишка, пытающийся вернуть если не брата, то самого близкого на свете друга, и позабывший детские обиды. Цзян Яньли — действительно старшая сестра, потерявшая своего маленького А-Сяня и даже не знающая, жив ли он и не ошибается ли ее птица. Сохраняя добрую улыбку и свет своей души, она временами так взглянет, что у видавшего многое Не Минцзюэ горло пережимает. Для него эта семья — не лучшая, не разобравшаяся в своих чувствах, но, безусловно, любящая. Кому, как не главе ордена Не, это видеть. И главное — он в самом воздухе чувствует, как каждый член семьи раскаивается во всем, что делал. Госпожа Юй сидит между своими детьми. Напротив нее Хуайсан усаживает Лань Сичэня. На трон садится сам Минцзюэ, предоставляя брату место рядом с собой. Здесь нет только ордена Ланьлин Цзинь, и это вызывает горькую усмешку. — Ну, что ж, — прокашлявшись, Не Минцзюэ обводит взглядом зал. Три ордена из пяти, два из которых вынуждены вести себя, как тараканы, а третий до сих пор восстанавливается. И на рассмотрение этих трех с половиной калек нужно вынести решающий вопрос, который на голову самого Минцзюэ свалился не так давно, — Слава Небесам, сейчас здесь собрались адекватные люди, более чем готовые сначала знакомиться с фактами, а потом делать выводы. Лидеры кланов недоуменно переглядываются. Это, конечно, соответствует правде. Каждый из них столкнулся с ситуацией, когда за внешними признаками или фамилией скрывалось то, что прямо противоречило известным фактам об этих признаках и фамилии. И все же к чему было именно такое начало их импровизированного Совета? Не Хуайсан едва сдерживается, чтобы не прикрыть лицо веером. Люди, сидящие здесь, перед ним масок не надевают, и будет неуважительно пытаться прятать эмоции, даже зная что-то грандиозное, чего не знают они. Вместо этого юноша смотрит на брата, как на надежного и мудрого человека. Минцзюэ, поймав его взгляд, уверенно кивает. Юй Цзыюань даже не указывает на то, как раздражителен этот немой разговор. Будто братья внезапно обособились от тех, кого сами же пригласили. Глава ордена Не встает с места и говорит громко, четко, но без привычного командного тона: — Вы можете войти. Двери зала открываются, что возможно только при соблюдении двух условий: если Не Минцзюэ целиком и полностью готов впустить сквозь им же поставленный барьер кого-то и если этот человек не замышляет никакого зла по отношению к находящимся в зале. Комбинирование подконтрольного заклинателям и неподконтрольного — один из самых высоких уровней барьеров. Человек невысокого роста, одетый в плащ с широким капюшоном, выглядит загадочно и даже немного зловеще. Уверенной походкой он приближается к столу, за которым сидят братья Не, и становится чуть впереди двоих телохранителей. Повисает не просто тишина, а полное отсутствие звуков. Если Минцзюэ пренебрег договоренностью встречаться максимум двум главам орденов, значит, человек действительно важен для их планов. Вошедший снимает капюшон и откидывает полы плаща за плечи, демонстрируя алый чаошен с вышитым пламенем. Люди в зале задыхаются. Это девушка. И это Вэнь. Трещит Цзыдянь. Белые тонкие пальцы ложатся на рукоять меча и корпус сяо за поясом. Охрана за спинами двух глав орденов хватается за оружие. Все замирают. Напасть первыми — самоубийство, и даже несмотря на инстинктивно вспыхнувшую при виде знакомых одежд ярость они не могут не думать о том, что это все еще девушка. Присутствие Юй Цзыюань при этом никого не смущает. Проходит минута. Две. Будь здесь песочные часы, было бы слышно звук отдельных падающих песчинок. Вэнь смотрит на каждого, ловит взгляды, намеренно задерживаясь на лице любого человека, от главы ордена до слуги. И постепенно гнев на нее за ее одежды чуть притупляется. Все помнят Ван Линцзяо. Даже не будучи Вэнь, эта женщина воплощала в себе пороки, которыми обладали оба сына Вэнь Жоханя. Но они смотрят в глаза той, что стоит здесь. Возможно, кровно связанной с ненавистным орденом и самим его главой, кто знает. И она совершенно другая. Она красива, но красива не соблазнительно, а благородно, с бьющей в ауре внутренней силой. Она смотрит прямо и твердо, так что, умей кто-то читать мысли по глазам, увидел бы да, я такая. Да, я здесь. Да, я из этого ордена. Но пока ты говоришь со мной, как с человеком, я буду так же говорить с тобой. «Они не примут меня сразу. Я девушка, и я Вэнь. Я не могу сейчас просчитаться. Я должна понять их, я должна дать им понять, что не боюсь их. Я уже делала это в Цишане, где ничего не могла решать, я сделаю это сейчас.». Когда каждый так или иначе поддается тому, насколько жестко и уверенно смотрит эта девушка, она подает голос, глубоко вдохнув: — Меня зовут Вэнь Цин. И я надеюсь, что главы орденов окажутся выше и дальновиднее моих соклановцев и выслушают меня перед тем, как напасть. Люди тушуются и не смеют возразить. Им хочется. Им хочется обозвать ее псиной-Вэнь. Хочется обвинить в грехах ее ордена. Хочется наконец-то отыграться хоть на ком-то из Вэней. Юй Цзыюань, как бы зла ни была, вдруг останавливается, и кольцо на ее пальце гаснет. У этой девушки нет оружия. Если сорваться на нее, когда она просит лишь возможность что-то сказать, не будет ли это похоже на произошедшее в Пристани Лотоса три месяца назад?.. Остальные просто глотают языки. Легендарная целительница, спасшая бесчисленное множество жизней и в придачу настолько сильная по самой своей манере держаться, кажется им кем-то безусловно выше по уровню чего угодно. «Я вас не боюсь. Вас много, вы сильнее и вы ненавидите меня, но я права, и потому я вас не боюсь.». У нее даже нет оружия, чтобы угрожать! «Вы тоже не должны меня бояться. Мы союзники. Поверьте мне, мы союзники.». Не сразу они понимают, что чувствуют. Не инстинктивный страх, а внезапно, подсознательно возникшее уважение. Только убедившись, что все клинки и луки со стрелами опущены, Вэнь Цин продолжает, и голос ее эхом летит по залу, как боевая песня: — Мне и моему брату Вэнь Нину было пять и три года соответственно, когда Вэнь Жохань пришел в деревню, где жили мы и наши прямые родственники. С орденом Цишань Вэнь у нас был единственный общий предок, в первом же поколении от которого наши родословные разделились на две ветви, и с тех пор мы, как могли, открещивались от власти и в принципе дел ордена. На родственных началах наша ветвь традиционно обучала несколько десятков целителей и не больше пяти заклинателей, которые должны были защищать деревню и ходить на ночные охоты. «Я не слаба, но мои люди невиновны. Они не причинят вреда никому, поймите это.». Начало истории многим приходится по душе. В конце концов, разве не существует огромного количества поселений, в которых есть горстка заклинателей для решения мелких проблем и основная деятельность мирных жителей? — Однако, даже несмотря на наш фактический откуп от правящей ветви Цишань Вэнь, — голос Вэнь Цин дрожит, и ей приходится сглотнуть, чтобы продолжить, — Даже несмотря на это Вэнь Жохань пришел к нам в деревню и насильно забрал многих маленьких детей для обучения непосредственно в ордене. Я не знаю, зачем он это сделал, если в Цишане и так было много солдат, а наши родственники приходили туда регулярно и хорошо обученными. Но в числе детей были мы с братом. Как бы присутствующие ни ненавидели фамилию Вэнь, сейчас эту ненависть нельзя не сосредоточить на конкретных людях. В число которых дети не входили, по крайней мере, у тех, кто сохраняет ясность рассудка и думает впереди своей горячей крови. — Больше десяти лет мы с А-Нином выживали в ордене. Ему уже было пять лет, когда мы впервые после ухода из родного дома встретились с правящей семьей, и он обладал своим собственным характером. К счастью или к сожалению, характер этот в Вэньский идеал никак не вписывался. Некоторые, включая Цзян Чэна, замирают. Тот робкий лучник на соревновании, который был так напуган, что, даже будучи зарекомендованным Вэй Усянем явно не на пустом месте, не смог противостоять насмешкам и собственному смущению… — Полагаю, вы все вспомнили тот единственный в жизни А-Нина раз, когда он оказался в центре внимания, — Вэнь Цин говорит спокойно, но глаза ее будто смеются, — И вы все не могли не заметить, насколько он робок. Такими же были все его подчиненные, которых мой брат получил только потому, что владел мечом и стрельбой действительно хорошо. Я сама прилагала все усилия, чтобы оградить его от любого участия в делах ордена. «У меня погибли родители, я одна поднимала и защищала брата, меня не поддерживал никто, на мне было больше сотни беззащитных людей, и я пришла к вам с этим. Я Вэнь и я никогда не хотела ей быть. Поймите и примите это.». Лань Сичэнь слабо пытается ей улыбнуться. Как же ему знакомы такие чувства. Не Минцзюэ коротко смотрит на брата, очевидно, ощущая укол вины, ведь он Хуайсана во все это как раз втягивал. — Я надеялась, что мой уровень целительства и моя слава покажутся Вэнь Жоханю достаточной платой, чтобы оставить в покое мою семью, — продолжает Вэнь Цин все более и более тяжелым голосом, и взгляд ее темнеет, — Но сейчас я не могу больше ничего игнорировать. Пусть и косвенно, но я являюсь его родственницей, ношу его фамилию и заработала себе репутацию и в ордене, и за его пределами. Юй Цзыюань прищуривается. Что-то неуловимое тянется к ней от этой девушки. Что-то очень знакомое. «Я не знаю, смогу ли я. Но у меня есть семья и нет выбора.». Свечи будто начинают гореть ярче, когда Вэнь Цин смотрит прямо в глаза госпожи Юй. И это та связь, которую нельзя объяснить. Связь, позволяющая предугадать слова, которые будут произнесены только спустя три удара сердца: — Я, Вэнь Цин, собираюсь свергнуть Вэнь Жоханя и занять его место, чтобы защитить свою семью и восстановить те праведные устои, которые создал Вэнь Мао. «Я не думаю о праведности или жестокости, но люди, поступившиеся моралью, причинили боль моему брату. Не думайте, что я — благородный герой. Мне просто есть, кого защищать и ради кого добиваться справедливости. И если для вас это безумие, откажитесь от своих правил ордена, от заветов предков и от своих семей. Сделайте это, докажите, что я не права, ибо я не буду.». Она ожидает смеха. Негодования. Чего угодно. Но уж точно не тишины. Люди смотрят шокировано. Конечно же, они не поверят большей части того, что она сказала, но разве не должно быть сейчас шквала голосов, задающих вопросы, на которые она готовилась ответить, и высказывающих негодование, которое она готова была принять? И затем приходит понимание. Здесь орден Гусу Лань, который пережил правление Лань И и до сих пор пользуется ее изобретениями. И который на своей шкуре знает, что глава ордена и сам орден могут кардинально отличаться. «Вы… Вы верите, что, будучи Вэнь, я могу выступать за правду?». Здесь орден Цинхэ Не, который во главе с Не Минцзюэ провел с ней не одну тайную беседу и в котором есть немало спасенных ей людей. «Вы не оттените моей фамилией то, что я делала?». И здесь орден Юньмэн Цзян, пришедший вместе с Пурпурной Паучихой, так что не дай бог ему хоть слово сказать про ее пол. «Вы поверите в меня так же, как в свою госпожу? Вы видите, что я хочу того же, что и она?». Они все молчат. — Я выступлю на вашей стороне. С претензией на власть или без нее, — уверяет девушка, стараясь не звучать умоляюще, несмотря на все свои чувства, — Мне нужна лишь безопасность людей, как моих родных, так и тех, кто никому не причинял беспричинного вреда. Они не возражают так, как случилось бы в кругу правящей ветви Вэнь. И не затыкают ее. Что ж, это к лучшему. Самое непробиваемое, с чем всю жизнь сталкивалась Вэнь Цин, эти люди давно преодолели, а остальное — дело техники. — Если кто-то не верит, что моя семья — просто мирные жители, — пользуясь сперва всеобщим шоком, а затем раздумием, добавляет Вэнь Цин, — Спросите главу ордена Не. Он лично посетил нашу деревню, а второй молодой господин Не втайне от правящей ветви Вэнь сверил, кто в какой степени родня Вэнь Жоханю и на кого какой дом в деревне записан. Не лгущий никому в жизни даже без правил ордена Лань, Не Минцзюэ ни слова против не говорит. Его брат активно кивает и, получив какое-то особое ментальное благословение женщины, которую он явно побаивается, поспешно подтверждает: — Да-да, все так и есть. В той деревне большинство — целители, старики и рабочие, и хоть у них и развита духовная сила, они не были замешаны в сражениях ни разу. Орден Цинхэ Не, ненавидящий Вэней, защищает побочную ветвь, носящую ту же фамилию. Что еще, как не правдивость слов Вэнь Цин о положении ее родственников и действиях против них Вэнь Жоханя, могло дать такой результат? Однако находятся смельчаки, которые выкрикивают из рядов своих орденов: — Даже если вы правы, почему вы вдруг решили избрать путь революции? «А не прятаться, как много лет до этого?» — повисает в воздухе, но никто не смеет это произнести. Не в присутствии Не Минцзюэ, ради защиты своей семьи глотающего невозможный объем гнева. Вэнь Цин не улыбается, но ей хочется это сделать. Эти люди говорят слишком предсказуемые вещи. Однако ироничное настроение сохранить не удается, когда она произносит ответ: — Когда я была моложе, я верила, что моих достижений и достижений всех моих подопечных хватит, чтобы Вэнь Жохань исполнил свое обещание. Но он всего лишь не трогал тех, кто жил в деревне. И при этом совсем не следил за своими сыновьями. Аура злости наполняет зал, и многим кажется, что Вэнь Цин похожа на тлеющий уголь. — Они издевались над А-Нином, — ее тон способен сжать чужое горло сильнее, чем руки. Вот так вот и выглядела мама, когда Вэй Усяня забирали Вэни, думает Цзян Чэн, пока сражается за свою возможность сидеть ровно под этим голосом, — То, что вы видели на соревновании лучников, можно считать хорошим отношением. Насмешки, принижение способностей мальчика, его страх перед куда более слабым физически Вэнь Чао — хорошее отношение? Не Минцзюэ и Лань Сичэнь сдвигают брови. Они невольно проникаются теми же чувствами. — Как вы можете гарантировать свою лояльность к нам? — спрашивает еще кто-то в толпе, и на него косятся почти все. Этот парень действительно осмеливается говорить после того, как энергия Вэнь Цин почти заставила каждого здесь находящегося преклонить колени? Цзяны, которым это ощущение знакомо с малых лет, только качают головами с шепотком: «Ой, дура-а-ак…». Однако Вэнь Цин успокаивается нечеловечески быстро и смотрит на спросившего не так, как буравила взглядом пространство секунду назад. Она и в самом деле пришла просто поговорить?! — Вы уже знаете, почему я не могу остаться в стороне. После ареста Вэй Усяня Вэнь Чао было запрещено причинять ему вред. Семья Цзян облегченно вздыхает. Значит, хотя бы часть договора была выполнена. — Но его злость от этого усилилась и выместилась на… менее вспыльчивых людей. Ей не нужно называть имена. Кто угодно поймет, что речь идет о Вэнь Нине, который просто не может дать отпор, во-первых, по характеру, а во-вторых, потому что он из побочной ветви и имеет в несколько раз меньше прав. «У меня есть младший брат, и этот младший брат живет, как собака в семье алкоголика. Если не верите в мою честность, поверьте в мой гнев.». Женщина, стоящая перед ними, готова уничтожить многолетний порядок и самого сильного заклинателя мира ради спасения своего младшего брата. Лань Сичэнь опускает голову, едва не кривясь от чувства собственной бесполезности. Он, глава ордена, не смог защитить своего брата от травм, а до этого всю жизнь — от Старейшин. Разве он бы перевернул весь мир ради того, чтобы А-Чжань жил, как человек? — На моей стороне пока что только триста с лишним адептов Цишань Вэнь, которые еще знают старые правила ордена и искренне в них верят, — в голосе Вэнь Цин — сталь, военный марш, красные и золотые цвета утренней зари. В глазах — блеск меча, который она не носит, — Против — около полумиллиона армии Вэнь Жоханя, но переубедить многих из них — вопрос времени. Моя семья — не единственная присоединившаяся против воли. Люди молчат. Эта женщина не просто говорит. Она исследовала ту часть своего ордена, с которой контактировала только во время лечения и которую могла бы воспринять, как обычных пациентов, и жить себе спокойно. И она налаживала связи прямо под носом Вэнь Жоханя. — Естественно, я посвящаю в планы только тех, кому доверяю и кто абсолютно точно меня не предаст, — продолжает Вэнь Цин, как будто для нее это самая обычная беседа, а не вопрос будущего всего мира совершенствования, — Я могу поклясться вам в верности своих людей. Только Цзян Яньли понимает, на каком основании. Нетрудно узнать истинные мысли человека, когда ты — хрупкая девушка, помогающая ему в тяжелой ситуации. С легкой руки дочери Цзян Фэнмяня сотни бездомных находят себе работу в Ляньхуа. По документам. По факту — те, у кого есть золотое ядро, неустанно тренируются под прикрытием каких-нибудь лавочников. И они все на стороне Юньмэн Цзян каждой нитью своей души. Целительница, пришившая тебе ногу или давшая хорошее обезболивающее — идеальный кандидат, чтобы в бреду высказать, что ты думаешь о жестокости своего главы ордена. — Вы не боитесь, что Вэнь Жохань узнает о ваших планах? — этот человек говорит совсем нерешительно. Даже если высказывает рациональную мысль. Вэнь Цин находит его глазами. Надо же, он из Гусу Лань, еще и совсем не юноша. Возможно, у него даже семья есть. Возможно, ему знакомо это чувство: подчинись, ты уже почти потерял свой дом; подчинись, они сильнее; подчинись, защити хоть кого-нибудь. И судя по тому, что все же он присоединился к войне против Цишань Вэнь, наверняка ему знакомо другое: что, если моего подчинения будет недостаточно?.. Вэнь Цин усмехается. Улыбка расположила бы к ней человека быстрее, но улыбаться как раз нечему. — Вэнь Жохань видит во мне всего лишь вспыльчивую и разозленную женщину, — те, кто действительно сейчас видел ее злой, нервно смеются над «всего лишь», — Он видит, как я реагирую на причинение боли А-Нину, и думает, что мой брат — это мое слабое место. Все вокруг пораженно переглядываются. Вэнь Цин даже не советник, но она просчитала самую распространенную схему поведения двуличного чиновника: покажи себя эмоциональным, держи эту планку, не дай увидеть, как ты способен взять себя в руки, возможно, даже сделай выпад в сторону властей от «неконтролируемой» злости. И на тебя посмотрят, как на разбушевавшегося ребенка или всего лишь женщину. Не Минцзюэ и Лань Сичэнь понимают, что Вэнь Жохань кардинально ошибается. Их младшие братья не только их слабость. Хуайсан и Ванцзи — величайшая сила, которая есть у двух молодых глав орденов. Юй Цзыюань не может отвести глаз от Вэнь Цин. Вспоминает годы, когда действительно искренне злилась на комментарии о своей потенциальной «женской» слабости. Как показывала всем, что они попадают на больное, что сюда можно бить и получить предсказуемую реакцию. Девчонка, ровесница Яньли, превратила это в игру, вжилась в роль, вела двуличную жизнь и всегда была на шаг впереди тех, кто над ней смеялся. И все ради правды и тех, кого любила. Точно так же. «Мать. Моя. Родная. В буквальном. Смысле, » — думает Цзян Чэн, параллельно надеясь, что челюсть, которую он уже не чувствует, не упала самым позорным образом. Вэнь Цин снова смотрит так, как в момент своего появления здесь. — Вы все согласны принять меня, как нового главу ордена Цишань Вэнь? — спрашивает она без страха отказа и поражения. Именно эта интонация почти равнодушия к участию других в том, что она в любом случае сделает, лишает людей последних искр недоверия. Цзян Яньли в наступившей тишине поднимается первой. Она идет от стола под ошеломленными взглядами других. Те, кто видит ее спину, боятся: не отомстит ли так и не оправившаяся от потери дочь Пурпурной Паучихи за своего брата? Не убьет ли здесь и сейчас ту, что носит одежды ненавистного ей ордена? Вэнь Цин смотрит на нее… С неожиданной покорностью. Заклинатели затаивают дыхание. Кажется, целительница готова к гневу этой девушки. К любой пощечине. К любой мести. К разрушению своих планов, ко всему. Яньли смотрит ей в глаза с мгновение, пока у всех замирают сердца. А затем в одном быстром порыве обнимает. — У меня тоже есть два младших брата, один из которых сейчас, как и ваш, в руках Вэнь Жоханя, — звучит тихий голос девы Цзян, и она отстраняется, держа Вэнь Цин за плечи, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать самым уверенным тоном, который собравшиеся только слышали, — Я присягну вам и как новой главе ордена, и как Верховной Заклинательнице. И совсем тихо добавляет, потому что это не для всех ушей: — Я хочу защитить наших младших братьев. Она оборачивается и смотрит на мать и брата. И те с готовностью кивают. Вэнь Цин смотрит на нее в шоке. А затем крепко обнимает в ответ, пряча слезы в чужое «хрупкое» плечо. Если кто-то слышит ее всхлипы, за пределы зала это не выйдет никогда.***
Официально, насколько это сейчас возможно, Совет завершается тем, что обсуждаются общие стратегические вопросы и утверждается всеобщая поддержка Вэнь Цин. Затем адептов орденов оставляют в зале с Не Хуайсаном, чтобы как следует уболтал и повернул все обсуждения ситуации в нужное русло, а потом пустил цепную реакцию. Нужно, чтобы эти адепты нашли тех, кого спасала Вэнь Цин, и за их счет убедили мир в правильности ее действий. Главы отдельно собираются в личных покоях Не Минцзюэ. Вэнь Цин идет с ними, пообещав после совещания ответить лично на дополнительные вопросы. Ей повезло сегодня: как выяснилось, даже в далеком ордене Юньмэн Цзян целители учатся по ее трактатам и многие новаторские методики нет-нет, да кого-то спасают. Труднее было бы иметь дело с кланами Яо и Оуян, помощь которым оказывалась хоть и лично ее отрядом, но анонимно, даже без клановых одежд. Как только дверь запирается, Вэнь Цин выдыхает. В окружении пяти человек оказывается немного, но все-таки легче, чем перед толпой. Хотя ради Вэнь Нина придется привыкнуть. Она смотрит на этих людей. Выглядящие для заклинателей отвратительно, с наверняка сбитым режимом сна и питания, они вызывают сочувствие. Даже Лань Сичэню пришлось воспользоваться косметикой, что вблизи заметно, иначе он был бы больше похож на мертвеца, чем на главу ордена. И Вэнь Цин знает, в чем проблема. — Я была там, где держат Вэй Усяня и Лань Ванцзи, — говорит девушка, едва заставляя себя не опускать взгляд. Да, Цзяны ошиблись с решением. Жестоко ошиблись. Да, Лань Сичэнь тоже потерпел поражение. Но она сама знает, что такое «нужно сделать что угодно, чтобы спасти своего родного человека, прямо сейчас». Они заслуживают знать. — Ванцзи жив? — боги, на Лань Сичэня без слез не взглянешь. Вэнь Цин просто тонет в сочувствии, когда в его тусклых глазах блестит то ли надежда, то ли слезы. — Они оба живы и здоровы, — заверяет их целительница, чувствуя почти жизненную необходимость успокоить каждого в комнате, — Более того, их золотые ядра на месте, хотя и запечатаны. Сичэнь не выдерживает и с шумным вздохом закрывает лоб ладонью. Кажется, роль главы ордена, смирившегося с уходом брата, дается ему нелегко. При редких встречах Вэнь Цин замечала в нем только идеальное соответствие правилам ордена, вежливость, статность и тактичность. Кто бы знал, что якорем для всего этого был Лань Ванцзи. Происходит просто чудесное превращение. К разбитому молодому человеку возвращается осанка, легкая и без железного стержня, и свет, некогда озарявший его добродушное лицо, пробивается сквозь слой неплохого макияжа. Дева Вэнь ощущает, как то же самое наполняет ее саму. «Ты тоже старший, я понимаю тебя.». — А-Сянь… — Яньли, бедолага, похожа на мать. И обе они выглядят так, будто пережили геноцид, — Он хорошо ест? Или хотя бы сносно?.. Это глупый вопрос. Заключенный-мятежник, которого обещали не трогать, но никто не гарантировал, что будут обеспечивать. Сносная еда? Да даже объедки по сравнению с питанием в перевале и на других каторгах можно умять с аппетитом и добавки попросить. Яньли понимает. Но она просто надеется, как надеялся бы кто угодно, в том числе сама Вэнь Цин. Мама ничего не говорит. Она не умеет хвалить, даже если восхищается этой заклинательницей до глубины души. Она не умеет утешать, даже если от очередного разочарования дочери (по твоей вине, госпожа Юй, шепчет совесть, не по вине этого мальчишки, как ты привыкла думать) хочется забыть, где они и что происходит, и забрать своих детей в тихое место. Ей все еще нужно время, чтобы понять, было ли этих детей только двое. И пока она не поняла, Юй Цзыюань не позволяет себе спорить. Они с мужем оба не позволяют себе этого. И остается только стоять прямо, без слов говоря: если хоть один муравей скажет, что эти девочки ничего не добьются, я сожгу его Цзыдянем. И скормлю собакам. — Я… — целительница в отчаянии ищет способ успокоить эту замечательную девушку, которая одна из всех Цзянов выглядит так, будто никогда даже не сомневалась в своих сестринских чувствах, — Я могу сказать Вэнь Жоханю, что проверяю на заключенных лекарства. Он использует темную энергию, так что постоянно нужно что-то новое, и я часто хожу по тюрьмам под предлогом экспериментов. Так что постараюсь занести им нормальную еду. Все присутствующие отшатываются. Логика скачет наперегонки с ужасом, ей же рождаемым. Вэнь Жохань практикует темный путь?! И если ему нужны результаты именно исцеления от последствий этого, значит, те, кто принимает лекарства, сами находятся в эпицентрах темной энергии. Он спокойно ставит эксперименты на живых людях?! Для того, чтобы попасть в место заключения Вэй Ина и Лань Чжаня, работает эта отговорка… — Я убью его! — рычит Цзян Чэн хором с матерью. И Сичэнем. Который, кажется, сегодня прежним собой был от силы минуты три. Вэнь Цин не возражает против их слов. Убьют. И она сделает все, чтобы никто из сидящих здесь в процессе своей мести не пострадал. Она сама не хочет убивать ради убийства и мести. Она хочет безопасности. — Расскажите, как они там, — просит Яньли, и Вэнь Цин впервые за вечер вздрагивает. Голос девушки тихий и мягкий, она пытается переключиться на заботу о младшем брате. Но глаза Цзян Яньли, услышавшей о его страданиях, способны сжечь на месте.***