***
Они должны были знать, что затишье не растянется надолго. Полугода хватило, чтобы привыкнуть к тюремной жизни. «Привыкнуть», конечно, громко сказано, но когда местная кормежка и в принципе условия жизни перестают казаться чем-то совсем непригодным, появляется смирение. Вэй Усянь постоянно болтает, по вечерам (ночам) заплетает Ванцзи и спит с ним на одной соломе, медитирует лежа столько, сколько может перед тем, как уснуть, ибо ему совсем не хочется демонстрировать второму нефриту что-то, что сам Вэй Ин не сразу объясняет. Жизнь течет своим чередом. Раз в неделю появляются Вэнь Цин и Вэнь Нин, нормально кормят, и хотя даже при их помощи скулы двоих заключенных острее меча и сухожилия на запястьях скоро будут шире самих запястий, никто не жалуется. Вэй Усянь даже начинает думать, что остаться так до конца жизни — неплохая перспектива. Одергивает себя, правда, косясь на Лань Ванцзи и на секунду переставая улыбаться: тот совсем похудел и краска с лица сошла, не должно быть такого при нормальной жизни, еще и с простудами, участившимися после той первой, приходится бороться. Но на каждый совет как-то поговорить с Вэнь Жоханем и попробовать вернуться домой Ванцзи либо молчит, либо отвечает отказом. Вэй Ин может только глаза закатить. Мэн Яо, хоть и примерно одного с ними возраста, ведет себя больше как младший. Над ним весело подшучивать, иногда он смеется, иногда, как Вэнь Нин, возмущается так забавно, что Вэй Усянь не перестает набирать остроту шуток вплоть до подзатыльника от Вэнь Цин. Ей самой за эти подзатыльники достается тяжелый взгляд Лань Ванцзи, который замечают все, кроме потирающего голову и драматично стонущего нарушителя спокойствия. Это не та жизнь, которую можно назвать счастливой, но если к ней приспособиться, вполне можно провести так не одно и не два десятилетия. Вэй Усянь в такие моменты забывает, что его золотое ядро цело и лет жизни ему с Ванцзи уготовано больше, чем обычному смертному. Гораздо больше.***
Гори-гори ясно… Посреди ночи Лань Чжаня будит безумный вопль. Юноша самым неправедным образом скатывается с соломы на пол и резко садится. Спросонок не сразу соображает, что происходит. А затем у него разбивается сердце. Вэй Ин, согнувшись в три погибели и сжав руками голову, сидит на постели и кричит. Такого Ванцзи не слышал ни на одной ночной охоте. Крик человека, который без конца умирает заново, либо разрываемый на куски, либо от линчи. Невозможно представить, насколько больно должно быть тому, кто так вопит и воет, и Лань Чжань чувствует все то же самое, просто слыша, что творится с его другом. Гори-гори ясно… — Вэй Ин! — Ванцзи бросается обратно на солому, хватает его за руки, пытаясь отнять от висков, сжатых с нереальной силой, трясет за плечи, мысленно умоляя поднять голову и осмотреться, ведь в камере ничего нет. — Вэй Ин! — он не понимает, через что проходит в своем разуме Вэй Усянь, чтобы так кричать. Почему, если они оба жили здесь все это время, один лишь немного дольше — почему только Вэй Ин чувствует это? Ванцзи бы с радостью воспользовался возможностью быть на его месте. — Убирайтесь! Это первое слово, которое вылетает изо рта Вэй Усяня. И оно не говорит ни о чем хорошем. Лань Ванцзи ничего не может сделать таким образом. Ни передать духовную энергию, ни почувствовать с помощью Бичэня, где именно находятся призраки. Юноша не сомневается, что они вернулись. Сколько их? Как сильна их темная энергия? Насколько глубоко они в голове Вэй Усяня? Времени нет. Слушать это выше его сил. Лань Чжань действует полуавтоматически: натягивает струну, как в первые месяцы проживания здесь, и играет. От «Очищения» и «Покоя» без духовных сил проку не будет, и единственное, что приходит на ум, даже не является исцеляющей песней! Но Вэй Ин знает ее. Он должен вспомнить. Если он слышит голоса призраков, значит, нужно играть громче, чем они все способны говорить. Лань Ванцзи еще не был в подобных битвах. Все его навыки и оружие, весь арсенал техник Гусу Лань — все бесполезно. Он играет простую песню, которая никому другому бы не помогла. Он даже не знает, как в голове Вэй Ина идет этот бой, пока что обнадеживая себя тем, что хотя бы крики одного человека эта музыка может заглушить. У самого душа рвется от вида Вэй Усяня каждую секунду, но этой боли достаточно, чтобы играть еще усерднее. Они сидят напротив друг друга, и это действительно выглядит странно для тяжелого сражения. Вэй Ин вцепляется в виски так, будто у него под черепом что-то ползает, а Лань Ванцзи играет с совершенно не привычной для самого себя ожесточенностью, так что мелодия звучит надрывным зовом. Гори-гори ясно… — Прочь! Пошли все прочь!!! — Вэй Ин! Десять минут, дольше которых в жизни Ванцзи ничего не было. Десять минут ада на двоих, полную силу которого переживает только один. Десять минут, прежде чем Вэй Усянь запрокинет голову с особенно громким криком, который уже должен был услышать весь перевал, а затем, опустив руки на колени, резко затихнет. Лань Ванцзи все еще играет, уже тише, чтобы в окружающем беззвучии не ударить случайно по чужому разуму слишком сильно. — Вэй Ин… Вэй Усянь вздрагивает. Смотрит на него, и в затуманенном взгляде расцветает узнавание. — Лань Чжань… — шепчет заключенный и, завалившись набок, падает, приземляясь на чужое вовремя подставленное плечо. — Вэй Ин!***
Утром их обоих приходят будить. Ванцзи, на плече которого все еще спит Вэй Усянь, не знает, как прервать его сон. То, что произошло, точно утомило их обоих, но одного до обморока, перешедшего в такой нужный отдых… Вэй Усянь просыпается сам, садится, зевает, потягивается. Так же, как каждое утро, вот только отголоски страха в его глазах остаются. Смотрит на Ванцзи и, увидев беспомощную тревогу, отводит глаза. — Прости, я тебя вчера разбудил, — голос тихий и хриплый. Лань Чжань едва сдерживается, чтобы не притянуть Вэй Ина обратно на свое плечо. — Это были те же духи, — Ванцзи даже не спрашивает. Он играл ту мелодию, и Вэй Усянь в этом уверен, даже если успел увидеть лишь размытый силуэт. Музыка прорывалась сквозь голоса, не исчезала, и только благодаря ей рассудок все же вернулся. Вэй Ин молчит. Он не знает, как правильно отблагодарить второго нефрита. Любых слов будет мало даже для выражения части того облегчения, что появилось, когда исчезли голоса и красно-черные всполохи. Они молча принимаются за еду. Иногда поднимают глаза друг на друга. Беспокойство и благодарность, безмолвная просьба рассказать о пережитом и желание поделиться вливаются друг в друга, иногда сталкиваются, как две встречные волны. В эти моменты Вэй Усянь открывает рот, чтобы начать, но никак не может прочесть, что чувствует друг, зато сила этого чувства такая явная, что он не решается заговорить.***
Они уже не отходят друг от друга во время работы ни на шаг. Вэй Усянь исподлобья поглядывает на Ванцзи, пока тот ищет нефрит. Лань Чжань косится на него самого, если замечает, и приходится притвориться, что две минуты таращился абсолютно случайно. «Он так помог мне, » — размышляет Вэй Ин, отрешенно счищая кусочки земли с обломка, — «Если бы не его песня, я бы не справился ни тогда, ни сейчас.». Это чувство слабо напоминает благодарность. При каждом взгляде на Ванцзи в груди теплеет, хочется улыбнуться и тысячу раз сказать «спасибо», только вот язык будто отнялся, и вся теплота так и копится внутри. «Эти призраки… Они вряд ли выбрали меня специально, » — нахмурившись, Вэй Усянь рассматривает красноватый кусочек на ладони, — «Поодиночке у них низкий уровень темной энергии, к заклинателю с золотым ядром они не прицепятся. Но при этом наша с Лань Чжанем камера для них явно особенная, в конце концов, в одну воду дважды не войдешь, и если уж призрак исчез из какого-то места, он не вернется спустя полгода. Тут уж либо не уходить, либо не приходить.». Становится неожиданно холодно. Юноша снова смотрит на второго нефрита, но теперь от этого почти так же страшно, как в ту ночь кошмара о сожжении Гусу. «Они ведь могут в следующий раз напасть на него, » — понимает Вэй Ин, и вся неловкость уступает тревоге, — «А я не знаю, как сыграть эту песню достаточно громко и подействует ли она вообще похожим образом. И духовные силы не могу передать…». — Лань Чжань, — Вэй Усянь говорит это имя раньше, чем успевает засомневаться. Золотые глаза, отчего-то вспыхнувшие еще ярче, пригвождают к месту, заставляя на миг забыть слова. Но миг все же проходит, а результаты размышлений возвращаются, и теперь после глубокого вдоха заклинатель уже не может позволить себе отступить, — Я… Я слышал, о чем говорили эти призраки. Возможно, мы близки к разгадке. Лань Чжань смотрит теперь только на него, машинально поскребывая камень. Вэй Ин, игнорируя мурашки по коже, старается вспомнить как можно больше из сегодняшней ночи и на этом и сосредоточиться: — В общем-то, это опять были песни. Даже такие… Напевалки. Если бы не текст, они бы звучали даже весело, как какие-нибудь детские считалочки. Ванцзи отчего-то становится мрачнее тучи, но продолжает слушать. — Там постоянно говорилось о чем-то горящем, — по спине Вэй Ина бежит холод, — Кто-то где-то сгорит или сгорел. Они все пели это вразнобой, так что… Он не договаривает. Не может выразить, как жуткие песни словно проникали под кожу и заполняли каждый кусочек тела. — Мне казалось, что я и сам почувствовал этот жар… — юноша проводит кончиками пальцев по плечу второй руки, — И боль. Как если бы горел заживо. Я… Если бы не твоя песня, у меня бы просто остановилось сердце. Он не видит, как от лица собеседника отливает вся кровь. Вэй Усянь сосредоточенно царапает ногтем только что вытащенный кусок нефрита. Почему-то не получается провести никакой аналогии, хотя, казалось бы, так много он не просто узнал, а пережил на самом себе. — Лань Чжань, у тебя есть какие-нибудь мысли? — спрашивает Вэй Усянь, протягивая другу камень. Нет разницы, кто именно положит его в тележку, но хочется не просто разговаривать, а как-то соприкасаться. Особенно после воспоминаний о кошмарах. Любая возможность дотронуться до Ванцзи кажется исцеляющей, и это едва получается списать на благодарность. Второй нефрит выглядит слишком угрюмо. Настолько, что его невыразительное лицо становится совершенно каменным или даже железным. Ванцзи задумчиво держит красноватый кусочек породы, хотя по глазам видно, что дефекты на камне интересуют его меньше всего. — Мы должны обследовать перевал, — даже голос становится напряженным, хотя на первый взгляд рассказ Вэй Ина о призраках напоминает любой другой, — Как можно ближе к камере. Вэй Усянь не может улыбнуться, глядя на такого Лань Чжаня, но атмосфера уж чересчур удручающая, так что он старается не уподобиться своему товарищу и отвечает довольно живо: — Верно. Если тела этих людей находятся где-то рядом с горой, в которой мы живем, неудивительно, что они выбрали именно нашу камеру. Возможно, никто из них там даже не жил. На это хотелось надеяться. Чем меньше человек при жизни посещал какое-то место или чем менее значимым оно было, тем легче изгнать из этого места его дух. При запечатанном ядре все, что понадобится — высокий уровень игры на цине. — Вот только… — Вэй Усянь оглядывается кругом. Вэни раньше в упор за ним не следили, но судя по тому, как легко они в тот раз поймали Лань Чжаня, на всех остальных заключенных подобное не распространяется. Пока второй нефрит рядом, они оба под постоянным наблюдением, — Это будет сложно. Вряд ли Цишань Вэнь хочет раскрывать подобные секреты. Лань Ванцзи тоже смотрит на надзирателей. Одной выходкой он может отвлечь внимание на себя, и тогда Вэй Ин успеет незаметно где-нибудь укрыться и уже сам проверит местность возле горы. — Даже не думай! — прерывает его мысли Вэй Усянь и хватает за предплечье, так что второй нефрит не сразу вспоминает, о чем именно не надо думать, — Лань Чжань, после полугода рядом с тобой мне нетрудно догадаться, что сейчас у тебя на уме. Даже не думай отвлекать их на себя. Ванцзи сжимает зубы. Подобные споры занимают значительную часть их времени: Вэй Ин ни на йоту не принимает каких-либо дополнительных жертв с его стороны, всегда возмущается и старается, если уж уступил, отдать после сполна. Лань Чжань думал, что смирился с невзаимностью, но каждый раз понимание, что вся забота Вэй Ина о нем исключительно от благодарности или из чувства долга, разбивает внутри то, что еще не добито. — Эй-эй, не подумай, что я это не ценю! — поспешно оправдывается Вэй Усянь. Стоит признать: он действительно стал почти что читать мысли своего друга, хотя любой другой человек бы не заметил никаких перемен в лице нефрита, — Просто… Я не хочу, чтобы ты, во-первых, вредил себе, а во-вторых, делал это зря. Вокруг того места наверняка много охраны, и если даже пять-шесть Вэней решат, что стоит тебя задержать или что-то в этом роде, я в любом случае столкнусь с остальными. И у нас обоих нет возможности использовать духовные силы. Лань Чжань пристально смотрит на него, вздыхает и опускает голову в тихом поражении. — Вот и отлично, — Вэй Ин как ни в чем не бывало отпускает его руку, и странно: того чувства острой неправильности прикосновений, что и во время обучения, не возникает. Даже таких грубоватых, — Расслабься, сейчас и полудня нет. Мы точно найдем способ в этом разобраться.***
Каждый маленький шаг ближе к нужной горе сопряжен с риском. Заклинатели притворяются работающими не покладая рук. Если ловят на себе взгляды — отходят чуть назад, берут тележку, которую везут лишним крюком. Вэй Ин подмечает, что, если он как-то поддразнивает Лань Чжаня, Вэни брезгливо отворачиваются. И чем громче и бесстыднее он это делает, тем более быстрая и явная у них реакция. У этой стратегии есть и другая сторона. Ванцзи все еще Ванцзи, и с каждой шуткой, становящейся все острее, растут шансы, что, даже избавившись от всего лишнего внимания, два арестанта поссорятся прямо в шаге от горы. К счастью, лица с тех тропок, на которых ходят Вэни, не разглядеть, так что путем подмигивания и выразительного косоглазия Вэй Усяню удается донести истинные мотивы своих действий. Лань Чжань, вероятно, понимает, но отвечает все так же. И голос повышает. «Либо я ему все-таки надоел, » — размышляет Вэй Ин, наблюдая за всеми попадающими в поле зрения Вэнями, — «Либо он прирожденный актер.». — Лань Чжа-а-ань, — протягивает юноша, решаясь на самый отчаянный шаг. В прошлый раз кончившийся худшим образом, — А помнишь, как я тебе порнушку подсунул вместо правил ордена? Эффект грандиозный. Вэни синхронно закрывают глаза руками с хлопком, заглушающим, наверное, скрип всех тележек в горах. В отдалении слышится нестройное разноголосое: «Дебил». «Сейчас или никогда». Заключенные смотрят друг другу в глаза, кивают и, оставив в трещине в скале талисман искажения реальности, в один прыжок оказываются возле горы. Одежда и темные волосы помогают слиться с окружающей средой, пока «Вэй Усянь» все еще громко дразнит «Лань Чжаня» по заранее продуманному сценарию. Теперь есть час на то, чтобы обыскать местность вокруг горы хотя бы на возможность тайных захоронений. «Надо будет поблагодарить еще раз Цин-цзе за талисман, » — думает Вэй Ин, быстро обходя скалы вместе с Лань Чжанем, — «Кто ж знал, что она может вложить в него такую хорошую иллюзию.». Теперь надо действовать предельно осторожно. Конечно, глупо рассчитывать, что никто из Вэней не попытается прервать откровенные издевательства не только над Лань Ванцзи, но и над всеми присутствующими. К счастью, Вэнь Цин, создавая этот талисман, смогла также наладить его связь с ядром Вэй Усяня, и пару раз можно заставить клонов делать что-то менее провокационное. Когда «спор» переходит десятиминутный рубеж, заклинатель действительно меняет обстановку. Теперь «он» и «Лань Чжань» подходят к какой-то скале в противоположную сторону, но не очень далеко. — Мы до завтра будем здесь копаться! Ты такой жестокий! — слышится с той стороны. — Вэй Ин, сосредоточься на работе. Лишние разговоры запрещены. «Ради всего святого, пусть они будут достаточно тупыми и клюнут на это, » — молится Вэй Усянь, практически проползая вдоль скалы. Поверхность шершавая, с острыми торчащими камнями, постоянно можно свалиться в расщелину и разрушить конспирацию. За время первого «спора» они с Лань Чжанем успели пройти половину того, что нужно. Земля под ногами самая обычная. Нигде не отличается. Захоронения в вулканической почве — это всегда опасно и трудно, а главное — цельных пластов магмы с естественными трещинами после этого не остается. Справа от горы идет ряд высоких скал и пепел даже гуще. Навык задерживания дыхания сейчас совершенно необходим. Нельзя позволить себе даже кашель. Заклинатели замирают и осторожно осматриваются перед каждым поворотом. Пока что все чисто. Более того — чем дальше, тем меньше ощущение в принципе человеческого присутствия. А вот темная энергия только усиливается. Значит, они оба на верном пути. Обойдя почти половину горы, юноши заглядывают за еще один выступ скалы. Острое зрение сейчас очень помогает. Несмотря на черную почву, именно здесь, в небольшой низине, почти полностью затянутой пеплом, как туманом, видна какая-то насыпь. И это точно не осколки. И Вэней, что самое странное, здесь тоже нет. «Темная энергия вредит системе духовных сил, » — вспоминаются слова Вэнь Цин, перекликающиеся с собственными размышлениями Вэй Усяня, — «Даже мне не по себе, хотя мое ядро запечатано и как-то сражаться с темной ци во мне нечему». Они не сговариваясь спускаются. Прошло около получаса, нужно еще успеть сменить свои иллюзии, пока талисман не сгорел бесследно. Туман удается разогнать где-то вокруг ладоней. При всем том, что они оба видели на ночных охотах, встречаясь с привидениями, узнавая истории лютых мертвецов и слыша о почти полных геноцидах в мелких кланах… Стоит наклониться, чтобы присмотреться к насыпи, и волосы на голове дыбом встают. На земле лежат почерневшие, обугленные человеческие скелеты. В первые секунды трудно заметить что-то еще. Но время утекает, связь с талисманом становится все слабее, и приходится взять себя в руки. Вэй Ин всматривается в малейшие детали, даже не пытаясь понять, сколько здесь трупов. Делать выводы сейчас нельзя, нужно именно смотреть и запоминать, иначе за размышлениями упустишь что-то важное. «Вряд ли я смогу вспомнить много, » — сетует про себя Вэй Усянь, стараясь побороть тошноту, — «Все же Лань Чжань правильно сделал, что пошел со мной.». Внезапно Ванцзи тянет его за рукав и, когда Вэй Ин обращает уже на него внимание, кладет свою ладонь рядом с одной из распластанных скелетированных кистей. Завтрак снова просится наружу. Рука трупа в два раза меньше руки Лань Чжаня. Темная энергия вдруг вскидывается. Вэй Усянь озирается по сторонам: воздух чернеет, проступает запах гари, хотя пепелище явно старое и должно было уже перестать так пахнуть на фоне вулканического дыма. Горелая плоть, вспышки пламени… И жуткие крики, пробивающиеся в уши. Лань Ванцзи замечает его состояние вовремя. Хватает за руку, не зовя, чтобы не привлечь внимание Вэней своим голосом, и тянет обратно. Они увидели достаточно, да и времени, чтобы оценить хотя бы масштабы этой недо-могилы, нет. Прежде, чем темная энергия и призраки успевают что-то сделать, второй нефрит вытаскивает Вэй Усяня тем же путем сперва за вереницу скал, где редеет пепел, а затем и вовсе на другую сторону. У Вэй Ина все еще кружится голова и очень громко бьется сердце, но так его легче оттащить к скале, возле которой тихо работают их двойники. Час почти прошел. Остается буквально минута. Настоящие заклинатели точно не видны за практически навесом из камней, но если они появятся рядом с копиями, это заметят. Счет идет на секунды. Полуобморочного Вэй Ина Лань Чжань проводит вдоль горы ближе и ближе к той расщелине, которую они якобы исследовали все это время, заранее вымазывает свое и его лицо в пыли, как можно сильнее сливаясь с цветом почвы. Талисман виден только тем, кто намеренно на него смотрит. Вэни, слава богам, этого не делают. Ванцзи замечает тлеющий уголок — осталось десять секунд. Он подбирается, как для прыжка. Вэй Усянь, все еще дезориентированный, болтается куклой в его руках. Шесть. Пять. Лань Чжань придумывает сотню оправданий на случай промаха на ходу. Три. Два. Вдох. Один. Шаг — и оба заклинателя в мгновение ока занимают нужные места. Талисман, скрытый пластом земли, сгорает бесследно и без особой вспышки. Одежда и грязь позволяют сделать их рывок незаметным, и Ванцзи не может поверить в такое везение. Которое заканчивается тем, что у Вэй Усяня подкашиваются ноги и все же подступает к горлу рвота. Он не в состоянии даже думать, не то что сдерживаться. — Вэй Ин! — Лань Чжань вскрикивает машинально, и на него оборачиваются, но тем лучше: решат, что они отсюда не уходили. Беспокойство о Вэнях как появилось, так и исчезает, и второй нефрит целиком сосредотачивается на своем друге, поспешно придерживая ему волосы и почти неосознанно поглаживая по спине. Так делал брат во время одной ночной охоты, которая произвела на Ванцзи особенно неприятное впечатление. К счастью, после этого Вэй Усянь немного приходит в себя и смотрит на него с благодарностью. До самого вечера Лань Чжань не позволяет заклинателю напрягаться и совершенно не скрывает свою панику при любом признаке того, что Вэй Ин все еще под влиянием темной энергии. На все успокаивающие слова и неловкие шутки отводит взгляд и поджимает губы, так что в итоге оба замолкают.***
Они сидят в камере тем же вечером. После рвоты Вэй Усяня заставляет поесть только совсем лютый голод. Лань Ванцзи с него глаз не сводит. Своих напряженных, встревоженных глаз. — Лань Чжань, я правда уже в порядке, — естественно, никакого эффекта: уж если второй нефрит что-то заметил и сделал для себя выводы, переубедить его невозможно. Приходится смириться и довольствоваться тем, что хотя бы нет тонны вопросов. Когда забирают тарелки, они некоторое время сидят вдвоем в тишине. Говорить, пока атмосфера наполнена неловкостью одного человека и беспокойством за него — другого, очень трудно. Но сил мало, за день оба устали, и нужно все как следует обдумать, чтобы принять важное решение: стоит ли сегодня ложиться спать? И не один раз было доказано, что в случае Ванцзи и Усяня самые лучшие планы получаются только в ходе разговора. — Итак, — как обычно, Вэй Ин берет на себя бремя того, кто начинает, в надежде снять напряжение даже самой бессмысленной болтовней, — Что мы знаем об этом деле: судя по всему, прямо под окном нашей камеры находится массовое захоронение людей. Прямо на этом же месте их тела сожжены. Среди них есть дети. — И женщины, — добавляет Лань Чжань и поясняет, ловя испуганный взгляд, — Всего в той части, что мы успели рассмотреть, два типа скелетов: детские и женские. Это видно по тазовым костям. Вэй Усянь глубоко дышит, закрыв глаза. Пришедшую ему на ум брань второму нефриту слышать не стоит. — Теперь, когда ты об этом сказал, — продолжает юноша, справившись с мыслями и теребя красную ленту, — Я действительно слышал только детские и женские крики. Да и странно было бы складывать мужчин и женщин с детьми для сжигания раздельно, причем, так, чтобы любой случайно на них наткнувшийся человек первым делом узнал о самых беззащитных убитых. Глаза Лань Ванцзи будто бурей заволакивает. Он смотрит перед собой и сжимает кулаки, едва выдавливая: — Их не складывали. — Что? — переспрашивает Вэй Ин едва слышно, пока в жилах от догадки стынет кровь. Проходят слишком долгие секунды, прежде чем второй нефрит поясняет с плохо скрываемой яростью: — Все скелеты лежат не ровно, но и не так, будто их кидали на землю. Они явно шевелились, пока горели. Вэй Усянь вспоминает положение костей. Действительно, люди будто замерли в каких-то импульсивных движениях, скелеты женщин странным образом повернуты к детским, а иногда их руки обхватывают маленькие плечи и позвоночники. Некоторые крохотные черепа, отвалившиеся от остального тела, лежат аккуратно на середине крупных грудных клеток. В это страшно поверить. Это страшно представить. Люди попросту задыхались от дыма, одновременно горя заживо, и каждому повезло по-разному. Далеко не все потеряли сознание до того, как умерли от огня. — Вот же изверги… — только и выходит связно, хотя в голове Вэй Усяня комментариев явно побольше. Ему хочется разбить кулаком пол, стену, разорвать на части Вэней-надзирателей. Нетрудно понять, почему люди в перевале такие странные и почему здесь только мужчины: наверняка когда-то на работы согнали целые семьи и затем на глазах мужчин сожгли их детей и жен. Так Вэнь Жохань убил двух зайцев одним камнем: получил рабочую силу из морально сломленных и идеально покорных людей и смог создать кладбище мучительно умерших, убитых и незахороненных, причем, именно таких душ, которые больше всего подвержены энергии Инь. Каким бы гневом ни пылали два заклинателя, есть еще вопросы, требующие ответов. — Но… — когда удается перестать до боли сцеплять зубы, продолжает размышления вслух Вэй Ин, — Это значит, что все духи должны направить свою злобу не на ближайшую камеру, а на своих убийц. Ведь Вэни все еще здесь, и в них течет кровь общего предка. Даже если бы тех, кто убил женщин и детей, сменили другие, призраки бы все равно на них нападали. Ему сложно мыслить логически. Все еще непонятно, как людей заставляли находиться на месте их же сожжения. Хотя, по сути, заклинаний обездвиживания не так уж и мало, и если жертвы не могли сдвинуться с места и просто оставались в объятиях друг друга… От этой мысли становится еще хуже. Картина матерей, прижимающих к себе детей перед неизбежной смертью, тщетных попыток встать и сбежать, когда прямо перед глазами нет никаких ограждений, слишком жестокая для сознания Вэй Усяня. — Мы уже знаем, что Вэни практикуют темный путь, — отвечает Лань Ванцзи, чудом сохраняя здравомыслие, хотя для его уровня праведности и человеколюбия представлять подобное должно быть еще тяжелее, — При этом у них есть золотые ядра. При содействии Вэнь Цин и ее семьи одно другому может не мешать. Вэнь Чжулю и Вэнь Жохань же развили этот путь до высшего уровня. И наверняка именно поэтому им обоим необходима сама Вэнь Цин. Вспомнив, что у нее и ее родственников под прицелом правящей ветви находится мирная и беззащитная часть семьи, осуждать лекарей не получается. Из того, что видели арестанты, больше выводов не сделать. Да и то, до чего уже додумались, еще надо переварить. — Я… — Вэй Ин не знает, куда глаза девать, — Я, наверное, сегодня не буду спать. Если призраки вернутся, лучше будет мне встретить их с ясным сознанием. Лань Чжань смотрит на него таким же пристальным взглядом, что и утром. Взглядом, после которого все идеи становятся глупыми. — Мы можем передавать друг другу энергию во сне, — предлагает он так внезапно, что до Вэй Усяня доходит не сразу. — Но наши ядра запечатаны, — вскидывает тот бровь и понимает, что зря это сделал, потому что следующие слова его ошарашивают: — Если наши руки образуют круг, а тела соприкасаются, этого достаточно, чтобы энергия ци сама объединилась. Вэй Усянь очень смущенно понимает, что именно должно произойти. Они с Лань Чжанем должны лечь так, чтобы грудь, диафрагма и точка дяньтянь одного соприкасались с теми же местами другого всю ночь. Конечно, будучи маленьким, он иногда засыпал в обнимку с Цзян Чэном, и несложно представить, как столь близкие духовно братья Лань так же спят, защищая друг друга от ночных кошмаров… Мысль о том, чтобы лечь так на Лань Ванцзи, все тело не то чтобы отторгает, но ощущение не самое привычное. И острое, как ведро перца. И самое главное — Лань Чжань сам это предложил. «Ну… У него все еще есть шанс обозвать меня бесстыдником, » — утешает себя Вэй Ин, стараясь хоть так побороть шок. Да и как ему хранить репутацию, если сейчас окажется, что вещи, предложенные Лань Ванцзи из Гусу, способны смутить Вэй Усяня из Юнмэна? — Тогда позволь мне расчесать тебя перед сном, — изо всех сил вызвав нахальную усмешку, произносит Вэй Ин. Лань Чжань садится спиной к нему без промедления.***
— В этот раз можешь повязать мне ленту, — говорит Ванцзи, когда прическа завершена. Вэй Усянь, испытывавший во время уже привычного вечернего ритуала что-то новое, замирает, глядя на протянутую через плечо ленту. На контрасте с простой серой одеждой она кажется еще белее. Касаться ее раньше было преступлением, почему же сейчас она предложена с такой готовностью? Лань Чжань, конечно, переступил уже через все свои принципы относительно неприкосновенности. И буквально предложил спать прямо на нем. Но лента… Она подсознательно кажется какой-то священной. «Он же не ляжет спать, если я на все это не соглашусь, верно?» — понимает Вэй Ин и только поэтому берет головной убор, бережно, почти нежно. На соревновании он не успел прочувствовать ткань. Она гладкая, мягкая, с вышитым узором из облаков. Повязывать ее на лоб Лань Чжаню кажется чем-то сродни обряду. Уже лежа, чувствуя под собой биение чужого сердца, дыхание и тепло тела, Вэй Усянь понимает природу своей неловкости. Слава Небесам, Лань Ванцзи слишком трудно привыкнуть к режиму сна, отличному от Гусу, и он уже не чувствует красноречивых доказательств истинной степени бесстыдства своего друга. До одури хочется двинуться, чтобы это напряжение хотя бы потревожить, не дать вот так накапливаться, но прикоснуться к себе или пошевелиться — значит, разбудить Лань Ванцзи, который после этого точно не заснет и не восстановит силы. А в голове Вэй Ина чехарда мыслей. Его ладони лежат в ладонях Лань Чжаня, и это ощущается таким надежным, будто все в этой жизни выносимо, если вот так не выпускать друг друга. Но это такая же иллюзия, как та, что создал днем талисман. Жить в перевале, прямо над кладбищем, опасно. И второй нефрит ордена Лань этой опасности особенно подвержен. Неизвестно, насколько хватит придуманного ими способа. Ведь полгода было достаточно просто присутствия Лань Ванцзи, чтобы призраки не приходили, а потом потребовалось настоящее сражение. Сейчас, даже если сработает столь напрягающий (и нисколько не неприятный) план, его действия может хватить тоже только на ограниченное время. Вэй Ин смотрит на это бледное, красивое, благородное лицо. Губы, потерявшие цвет, к которым до задержки дыхания хочется прижаться и греть, пока снова не станут розовыми, а то и красными. Шею, мышцы которой выступают даже в расслабленном состоянии (и о которую хочется потереться носом, как и о щеки, пытаясь сточить болезненную остроту). Видеть в золотых глазах отвращение к самому себе сродни смерти, но даже малейший риск потерять Лань Чжаня еще хуже. Вэй Усянь прикусывает губу и, скривившись и сдерживая всхлипы, осторожно опускает голову на грудь второго нефрита. «Ничего. Злись на меня, ненавидь меня, если хочешь. Главное, чтобы ты был в безопасности.». Он принимает это решение. В конце концов, Лань Чжань заслуживает гораздо большего, чем нищий, бездомный, безродный, слабый и безрассудный мальчишка.***