***
Ани Лорак - "Снится сон".
***
Мэн Яо абсолютно уверен, что не должен был сегодня приходить. Казалось бы, всего неделю назад странную атмосферу в камере еще можно было перенести. Два-три визита перед этим тоже не казались чем-то из ряда вон выходящим, даже радовали по-своему по мере того, как мальчик все больше сближался с двумя заключенными. Но все предвкушение уюта слетает, как только Мэн Яо переступает порог камеры чуть раньше брата и сестры Вэнь. Если к тому, что перед сном Вэй Усянь заплетает волосы Лань Ванцзи, привыкнуть как-то удалось, то при виде этого юному шпиону хочется выскочить обратно в коридор. Ибо когда прямо перед тобой один человек целует другого в затылок и с какой-то щемящей нежностью прочесывает ему пальцами пряди, это действует куда сильнее, чем полотно над головой с надписью «Вы немного невовремя». К счастью, прежде чем смущение вошедшего подростка и еще более стеснительного Вэнь Нина заставит их все же покинуть камеру, Вэй Ин отрывается от своего занятия и замечает их. Что самое главное — Вэнь Цин, за которой дверь уже закрыли, тоже. — Вэй Усянь, в тебе совсем стыда нет?! — кажется, сейчас она готова за уши оттаскать обоих заклинателей. Упомянутый бесстыдник непонимающе вскидывает бровь: его каждый раз застают за приведением сокамерника в надлежащий вид, что сейчас-то не так? Девушка читает все вопросы на его лице прежде, чем они будут заданы, и вместо ответа указывает на одну деталь, которой достаточно, чтобы все происходящее стало как минимум двусмысленным. Налобную ленту, как ни в чем не бывало лежащую в руках Вэй Усяня. Последний, как будто только сейчас заметив, краснеет, усмехается и, видимо, не зная, как это объяснить и куда свою руку спрятать, возвращается к прическе Лань Ванцзи, пересев так, чтобы можно было при этом еще и разговаривать. Вэнь Цин, поняв, что возражать против ее догадок никто не собирается, вздыхает с усталостью многодетной матери и закатывает глаза. Мэн Яо, догадливый примерно в той же мере, цветом лица сливается со своими одеждами и сожалеет, что сумка с едой и медикаментами у лекаря. Сейчас бы хоть за что-то спрятаться. — Ой, да не смущайтесь вы так, — отмахивается Вэй Усянь, повязывая ленту на лоб Ванцзи идеально ровно и глядя на свое творение (надо сказать, довольно искусное, вот уж таланта парикмахера от него, вечно лохматого, никто не ждал) любящим взглядом. — Если бы я каждый день видела, как самый раздражающий в мире человек держит в руках чертову налобную ленту лучшего ученика Гусу Лань, я бы не смущалась, — саркастично усмехается Вэнь Цин, и что-то в ее голосе толкает на мысль, что она далеко не так зла, как пытается казаться. — Без проблем, приходи каждый вечер, нам все равно однажды понадобятся медицинские консультации, — парирует заключенный, являя собравшимся действительно бесстыдное лицо. — Вэй Ин! — кажется, Лань Ванцзи тоже начинает терять терпение. — Вэй Усянь! — Вэнь Цин лишь из сочувствия к нынешнему состоянию юноши воздерживается от рукоприкладства, хотя у нее явно руки чешутся отвесить подзатыльник, — О детях не думаешь, так хоть второму молодому господину Лань оставь немного достоинства! Мэн Яо не знает, на что именно ему реагировать: то ли на то, до чего он уже додумался (и не очень этому рад), то ли на определение самого себя как «ребенка». — Они — мои ровесники, — переводит тему Вэй Ин, кивая на двоих самых красных в этой комнате людей, — Я понимаю, что ты старше любого из нас, но… Подзатыльник-таки находит место, и драматичный скулеж более-менее разряжает атмосферу. Хотя Лань Ванцзи, уступивший девушке в скорости, смотрит полуубийственно.***
В остальном вечер проходит привычно. Еще сильнее исхудавшие арестанты буквально накидываются на сытную пищу, в которую Вэнь Цин стала класть чуть больше мяса и тофу для Ланя-вегетарианца. Мэн Яо подает, когда необходимо, какую-нибудь тарелку и старается не смотреть на слишком тонкие запястья заклинателей. Лань Сичэнь бы убедил брата вернуться, не покидал бы камеру, пока не добьется своего. Если даже постороннему мальчишке тяжело смотреть на настолько истощенного Лань Ванцзи, сердце родного человека разбилось бы вдребезги. Мэн Яо вспоминает, как ужасно выглядел глава клана Лань. И не выдерживает, почти впихивая в руки арестанту уже пятое блюдо с овощами и тофу. — Ты будто боишься, что мы не съедим все это сегодня, — усмехается Вэй Ин, наблюдая за этой сценой. — Старший брат, тебе тоже следует поесть, — шпион не ругается, но выглядит, как Вэнь Цин в минуты, когда Вэнь Нин делает что-то опрометчивое, — На следующей неделе нас могут не отпустить… И ядро тебе тоже надо подпитывать. В любых других обстоятельствах то, как суетливо он подкладывает самые большие куски в две тарелки, выглядело бы смешно — ни дать ни взять, родная мать. Но в камере, в холоде, в окружении темной энергии и в компании двух неделями голодающих молодых людей вся забава сходит на нет. — Я уже говорил, что только идиот отказался бы от такого замечательного сына, как ты? — Вэй Усянь, закормленный мясом и рисом, с улыбкой ерошит волосы Мэн Яо. Вэнь Цин, сидя с братом поодаль, не может так же не улыбнуться. Разжигают талисман обогрева. Еще одна роскошь раз в неделю. Оставить такие же здесь — плохая идея, уж тепло-то никакие иллюзии не скроют. Сейчас хоть можно объяснить, что лекарю самой холодно. Вэнь Цин не приближается к компании подростков, позволяя брату самому налаживать общение. Смотрит задумчиво, перебирая склянки с лекарствами. Сейчас, к счастью, двое заключенных о себе способны позаботиться, срочная медицинская помощь им не нужна. Другое дело — отопление и пропитание. Они должны как минимум три раза в неделю проводить долгие медитации, чтобы золотые ядра, хоть и запечатанные, могли поддерживать тела в здоровом состоянии. Со всей начиненной нечистью магмой вокруг такие медитации почти невозможны.***
— Ты впитывал темную энергию?! Вэнь Цин приходится напоминать себе, что она врач и зареклась убивать людей. А значит, заманчивая перспектива выбить дурь из этой взбалмошной головы не рассматривается. — Цин-цзе, ты же понимаешь, зачем мне это было нужно! Она действительно понимает. Этот Вэй Усянь, безрассудный до предела, был проклят слишком большим для мира заклинателей сердцем. Нетрудно понять, что, отдав свое сердце другому человеку, он будет готов перевернуть все окружающее пространство ценой своего всего-чего-угодно. И, естественно, даже не подумает искать безопасные для самого себя альтернативы. «Мне определенно нужно будет поговорить с госпожой Юй, » — думает лекарь, весь гнев которой остужает крайне самоотверженный вид мальчишки. Если слухи верны (а тому подтверждений уже хватает на неплохую доказательную базу), у Вэй Ина не было шанса вырасти каким-то другим. В пещере Черепахи-Губительницы он собирался умереть, но не дать убить хоть одного из остальных адептов. Сейчас он пытается сделать то, для чего даже Вэнь Жоханю и Вэнь Чжулю, умудренным опытом взрослым мужчинам, требуется постоянный медицинский контроль, не говоря уже о Мэн Яо одного с ним возраста, которому в принципе дозволяется не больше раза в месяц приходить на то пепелище (девушка саму себя корит за то, что берет его сюда в четыре раза чаще, но пока что слабое золотое ядро и отсутствие очистительных обрядов в детстве помогают избежать болезненных последствий). Сам Мэн Яо в кои-то веки уступает ей в понятливости и буквально накидывается на названого старшего брата: — Это же опасно! Ладно я, мой уровень духовных сил низкий, я могу понемногу этим заниматься, и то под присмотром девы Вэнь, но твое ядро… Мальчик в чистом ужасе переводит глаза с одного арестанта на другого. Еще немного, и он Лань Ванцзи обвинит в том, что мимо носа это самовольство пропустил. Вэй Ин, разгадывая его мысли, кладет подростку руку на плечо примиряюще: — Ну-ну, А-Яо, не сердись так. Лань Чжань уже меня вовремя остановил, пока что я решил повременить со своими опытами. Тем более, — эта ухмылочка не сулит ничего хорошего и приличного, — Мы нашли неплохой способ делиться духовной энергией друг с другом и так отгонять призраков… — Избавь нас от красочных деталей, ради всего святого, — стонет Вэнь Цин, закрывая лицо рукой. — Ладно-ладно, — фыркает Вэй Усянь, — Не при детях. Мэн Яо смотрит на них с полным недоумением. Такое ощущение, что эти двое уже забыли, где он вырос. Многие знакомые мальчика и люди из других орденов не преминули напоминать при любой возможности, кем была его мать и где он провел детство. Разговоры о неприличных вещах шли откровенно, чаще всего в подробностях и громко. Вэнь Цин и Вэй Ин же относились к своему другу не просто как к обычному ребенку, а как к натуральнейшей невинности, до сих пор уверенной, что дети берутся из воздуха. Только из-за приятного чувства, вызванного этим фактом, Мэн Яо все реже уточняет, что они почти одного возраста. — Вэй Усянь, я настоятельно прошу, — в тоне целительницы так и наседает сдерживаемое раздражение, — Пока меня нет, не лезь в это дело. Мне хватает пациентов, и малолетних, кстати, тоже. — Я не малолетний! — почти выкрикивает Вэй Ин, сдерживаясь из страха, что талисман глушения не сработает. — Что-то не заметно.***
Вечер Мэн Яо вновь проводит в комнате брата и сестры Вэнь. Изредка корчится, кладя руку на живот: сегодня глава клана потребовал более сложной демонстрации того, что он освоил в Пепельном Перевале, и даже слабое ядро отозвалось не очень хорошо. Целительница еще раз отчитала обоих, и даже Вэнь Жохань пару раз вздрагивал. Впрочем, горящий алчностью взгляд, направленный на талантливого мальчика, не потух вплоть до момента, когда обоих подчиненных отпустили заниматься работой. Государственные дела становятся все сложнее. Потери армии компенсируются со скрипом — бессмысленные битвы Вэнь Сюя забирают уже от двадцати до тридцати тысяч человек в неделю-две, и ход боя, который ведет этот человек, наводит на мысль: а не сошел ли он с ума? Впрочем, учитывая действия его отца, не стоит даже сомневаться, что сошел, причем давно, наследственно и бесповоротно. Недавно Вэй Усянь подкинул неплохую идею для талисмана. На практике выяснилось, что она работает со сбоями, но в целом выполнима. Мэн Яо задирает рукав и, переглянувшись с Вэнь Цин, ждет, когда она повторит движение и прикрепит к ладони нужную бумагу. Затем кистью с невидимыми чернилами юноша пишет на предплечье; у лекаря должны появиться обычные иероглифы, изображенные черной тушью: «У Вэнь Жоханя большие проблемы. Если даже только три великих клана объединятся, включая Гусу Лань, через пару месяцев их сила будет превосходить Цишань Вэнь.» Вэнь Цин кивает и, проведя рукой над кожей, стирает энергией написанное, а затем, взяв у Мэн Яо кисть, отвечает:«Ланьлин Цзинь ненадежен. Они наверняка объединятся только в составе трех кланов, такому трусу, как Цзинь Гуаншань, доверять не будут.».
Шпион поджимает губы. Родственные чувства он давно растерял, но желание матушки не забывается. Вэнь Цин, Вэнь Нин и Вэй Усянь очень стараются убедить его, что любви такой прекрасной женщины глава клана Цзинь не достоин и что стремиться попасть в этот орден — затея не из лучших. «Меня настораживает Вэнь Сюй. Все меньше верится, что он ничего не замышляет — слишком безрассудная тактика ведения боя. Нормальный человек на такое не способен.».«Его отец травит себя темной энергией и надеется, что мои навыки вечно будут спасать его жизнь, тебя это не смущает?»
Мэн Яо не сдерживает смешка. Вэнь Жохань еще и не замечает заговоров у себя под носом (причем, по сравнению с некоторыми советниками, лишь из чувства конкуренции «убираемыми» молодой революционеркой, действия девы Вэнь можно считать благородными), искренне удивляясь, когда помощник сдает ему нового «ненадежного». «Я передал главе клана Не нынешнюю расстановку сил. Система наших шпионов на этой неделе завербовала около тридцати пяти тысяч человек, их обучение будет проходить в Гусу Лань.». Приток людей в Облачные Глубины на первый взгляд обусловлен тем, что все сочувствуют членам великого и праведного клана. Да и с финансовой точки зрения Гусу Лань — самый богатый после Ланьлин Цзинь и обладает самой обширной библиотекой после Цишань Вэнь, так что не стоит сильно подламывать его положение и лишний раз гневать простой люд.«Говоря о Вэнь Сюе: один из его солдат во время лечения сказал мне, что он, по мнению подчиненных, очень странно поступил во время сожжения Гусу. Мол, был дан другой приказ, хотя какой именно — никто не знает.».
Мэн Яо хмурится, потирая висок. Действия молодого господина Вэнь ему до сих пор были не очень понятны. Само нападение на Облачные Глубины в качестве мести за вполне справедливые действия — несусветная глупость, учитывая все обстоятельства и то, что эти обстоятельства известны многим влиятельным людям.«Возможно, если мы как-то узнаем, что на самом деле не так сделал Вэнь Сюй, сможем понять, чем он руководствуется сейчас. Пока что для нас он — одна из ключевых фигур.».
Юноша вздыхает. Меньше всего он, как стратег, любит опираться на вот таких не пойми чего добивающихся людей. Сегодня Вэнь Сюй пошел на гибель с половиной армии, а завтра что? Приведет вдвое больше, потому что захотел? С такой-то головой он одновременно и сильное, и слабое место плана. Будь на его месте тот же Вэнь Чао, рассчитывать на что-то определенное было бы проще. — Иди спать, — вдруг говорит вслух Вэнь Цин, и Мэн Яо, только что убравший ее послание, подпрыгивает от неожиданности. Девушка мрачнеет, замечая его испуг, — Темная энергия на тебя плохо влияет. Через неделю лучше отправляйся с А-Нином к нашим родным. Юноша в замешательстве опускает глаза. Побочная ветвь клана Вэнь — целители и фермеры, и его покровительница по большей части старается не подпускать военных к своей деревне. Если же главный помощник Вэнь Жоханя отправится туда, то непременно с эскортом. — Людей можешь выбрать сам, — добавляет девушка, и этого достаточно для объяснения. Мэн Яо лично знает всех сторонников революции, в отличие от главы клана, на чьих глазах они потрясающе отыгрывают патриотизм. Взгляд Вэнь Цин смягчается. Подтолкнув через стол в руки мальчика мешочек со сладостями, она возвращается к своим записям, будто ничего не делала, и замолкает. У стен, как говорится, есть уши, поэтому открыто-теплых отношений в своей речи никто не демонстрирует. Но сладкое помогает усмирить ток светлой ци и подавляет темную энергию, по крайней мере, у заклинателей помоложе. Мэн Яо складывает бумаги, стараясь не улыбаться слишком хорошо. Средство от кошмаров надежно хранится в его комнате. К тому же, скорее всего, придет Вэнь Нин с теплым чаем. В отличие от сестры, ему можно показывать свою заботу о других. И даже нужно в целях сохранения образа, благодаря которому на многие действия никто не обращает внимания. Закрыв дверь своей комнаты, шпион чуть не скидывает верхние одежды — мало ли, кто придет и кого придется просить не заходить. Вэнь Цин права: сегодня нужно поспать подольше, и так уже почти два дня ушли на безостановочную работу. Но сон не идет, а успокоительные пилюли почему-то не хочется пить сразу. Юноша подходит к своему столу. Должность обязывает быть понемногу и стратегом, и секретарем, и представительным лицом, и заместителем, поэтому рабочее место широкое, массивное, с кучей ящиков, естественно, не хранящих ни листочка компрометирующего. Столешница аккуратно обложена документами, с которыми заклинатель должен разобраться уже через два-три дня. Старательность и исполнительность — то, что в нем ценит Вэнь Жохань. Роль наивного новичка нужно в тонкой пропорции сочетать с проглядывающим умом. Слепых почитателей глава клана подпускает близко, а полезных подчиненных включает в свои дела. Мэн Яо — золотая середина в его глазах, так что привилегии мальчика превосходят даже те, которыми пользуются кровные наследники. Живя так скользко и хитро, трудно остаться человеком. Но каждый раз, когда соблазн, подпитанный темной энергией, пробует заполнить разум, шпион вызывает в памяти самые яркие моменты. То, как Вэнь Цин старается снизить риск искажения ци и дает ему все имеющиеся лекарства, о части которых Вэнь Жохань даже не слышал или был убежден, что они еще не проверенные. То, как Вэнь Нин выслушивает рассказ о прошедшем дне и кормит, поит, иногда сжимает руку успокаивающе, без слов говоря: это не твоя вина, пока что никто из нас ничего не может противопоставить Верховному Заклинателю. То, как Лань Ванцзи рассказывает о техниках ордена Гусу Лань. Со вторым нефритом отношения особенные: узнав о спасении Лань Сичэня, он улыбнулся Мэн Яо и поблагодарил дрогнувшим от чувств голосом, и с тех пор они, не разговаривая, жестами, действиями и глазами показывали свою укрепляющуюся дружбу. То, как Вэй Усянь солнечно смеется, часто говорит хорошие вещи о его покойной матери, рассказывает о своей, бесцеремонно обнимает, лохматит прическу и просто отдает все то, что не дала родная семья.***
Вэнь Цин сворачивает пергамент, исписанный ее теориями о золотых ядрах, и сидит, бессмысленно глядя перед собой. У нее в голове устаканивается очередной вывод, жизненно необходимый более чем сотне людей. Как врачу, ей не наплевать ни на жестоких надзирателей в перевале, ни на главу клана Вэнь, ни на Вэнь Чжулю. Как человек, она гораздо больше беспокоится всего о двоих мальчишках. Существенное отличие в силе Вэй Усяня и Мэн Яо — то, что помогает одному контролировать больше темной энергии с меньшим вредом, чем другому. Огромное везение для заключенного — взаимность его чувств; способ связи золотых ядер действительно помогает Лань Ванцзи и Вэй Усяню, каким бы бесстыдным он ни был. Вэнь Цин не хочет думать об этом много, но все же сегодня она на всякий случай оставила второму молодому господину Лань баночку со скользкой мазью. Незаметно, пока Вэй Ин, который точно бы громко это прокомментировал, учил Вэнь Нина не заикаться (за успехи в этом деле целительница решила в следующий раз принести ему немного алкоголя. Заслужил.). В свою очередь, Мэн Яо вынужден не отказываться от тренировок. Вэнь Жохань слишком хорошо знает, сколько человек с таким потенциалом может достичь в темном искусстве, и полночи приходится проводить на местах захоронений. Вэнь Цин это совсем не нравится, но выбора нет; каким-то чудом подросток добился почти безоговорочного доверия главы клана (что ей тоже не нравится, учитывая пристрастия Вэнь Жоханя к пыткам и необходимость Мэн Яо при них присутствовать), и его одного хватает, чтобы с братом и сестрой Вэнь не приходили в перевал ненужные охранники. Талант к политике несовместим с человечностью — раз за разом история мира заклинателей проверяла эту истину на прочность. И тем не менее, судя по правилам ордена, установленным Вэнь Мао, первый глава был именно гуманистом. И именно он объединил все кланы под свое начало, приведя их к тому, что сейчас трудно себе представить, например, соперничество Юнмэн Цзян и Цинхэ Не, тогда как несколько веков назад эти школы чуть ли не горло друг другу грызли. Вэнь Жохань же, являясь олицетворением как раз бесчеловечности, движется к тому, чтобы однажды его власть кто-то подорвал. Выбирая систему ценностей первого главы клана, Вэнь Цин только отчасти задумывалась о красивых романтических убеждениях. Безусловно, она была против аморальности и несправедливости, но практичность играла не последнюю роль: люди не усомнятся в действиях того человека, который сразу заявит себя достойным доверия; они охотнее выполнят приказ того, чей авторитет построен на уважении; заручившись долгами жизни спасенных людей, девушка заставила их как минимум пересмотреть снисходительное отношение к ее полу… Иными словами, светлый образ праведницы помогал избегать тех рисков, которыми полнилась жизнь Вэнь Жоханя. Но у сердца, способного сострадать и любить, есть и другая сторона. Вэнь Цин не может не заботиться о других. Каждая отнятая жизнь, даже жизнь беспринципного и отвратительного до крайности человека, оставляла в ее душе тяжелый осадок. Отойти от плана революции девушка не могла: чем скорее все будет готово, тем меньше опасность, что Вэнь Жоханю успеет прийти в голову идея уничтожить еще один клан. Но убирать приходится не одного и не двух людей, и целительница с головой уходит в работу. Спасает сто жизней и не может перекрыть вину за десять отнятых. У нее есть А-Нин и Мэн Яо. Два ребенка с наивными глазами, которых хочется просто уложить в кроватки и дать забыться мирными снами. Пусть первый способен на храбрость воина, а второй — гениальный шпион, девушка не может видеть их кем-то кроме младших братьев. Приходится переступать через себя и терпеть страх за обоих. Особенно сложно с Мэн Яо. Мальчик втянут в самую грязную часть политики. Сколько бы целительница ни пыталась заботиться о нем за закрытыми дверями, жестокие смерти мирных жителей в пыточных из его памяти не сотрутся. И хуже всего — Вэнь Цин знает, какая жуткая дилемма творится в его душе. Ребенок, видящий смерть, практикующий темное искусство и слишком добрый для всего этого. Спасти его душу она и не надеялась… Пока не появился Вэй Усянь. Откуда в мальчишке столько солнца, целительница не знает. Он рассказывал ей о своей жизни и только породил больше вопросов. Казалось бы, невозможно не обозлиться на весь мир, когда половину детства ты жил в худших из возможных условий, потом попал в семью-которая-не-семья, потом разочаровался в мечте заслужить любовь приемных родителей, потом оказался преданным ими же и тем, кого звал своим братом, а потом пережил атаку злобных духов. Как Вэй Ин стал самим собой после всех этих испытаний? Изучая его личность, Вэнь Цин пришла к плохому выводу: будучи светлым и добрым человеком, этот паренек — готовый самоубийца. Все, что он делает, несет ноль вреда окружающим только потому, что весь возможный удар он принимает на себя. Кроме шицзе, достойную любовь за последние пятнадцать лет к нему никто не проявлял. И весь объем самоненависти теперь должен разгрести один Лань Ванцзи?.. Целительница не противится общению с ним Вэнь Нина и Мэн Яо. Она сама изо всех сил заботится о Вэй Усяне. Что-то подсознательно требует отдать ему и явно полному детских психотравм Лань Ванцзи столько же сестринской любви, сколько получает ее родной брат и подопечный. Вэнь Цин часто хочется разрыдаться, когда она думает обо всей перенесенной этими мальчишками боли. И ведь кто виноват-то? «Цзян Фэнмянь — тупица, » — думает она. Как мог глава клана не понять характеров собственной семьи? В каких облаках он плавал, пока ломалась психика его приемного сына? «Цинхэн-цзюнь — тряпка.». Глава ордена на словах, на деле — бесхребетный трус, всей любви которого хватило на принятие одного решения и потакания Старейшинам всю оставшуюся жизнь. «Цзинь Гуаншань — мразь.». И это даже мысленно девушка комментировать не хочет. Мальчики с добрыми душами, способные на заботу обо всех окружающих, стали жертвами своих отцов. Воистину, даже Вэнь Жоханя как-то обвинять не хочется. «Безответственные, бесхребетные, какого черта вы вообще отцами становились?!» — вытирая непрошенные слезы, Вэнь Цин не может это даже прошипеть — за ширмой слишком чутко спит Вэнь Нин. Она вспоминает своих родителей, погибших за то, чтобы солдаты правящей ветви как можно дольше не заходили в дом со спрятавшимися детьми. Хотя бы ради памяти своего отца — настоящего, любимого, которого ни в чем не получается упрекнуть, даже отрешившись от дочерних чувств, потому что и упрекать не в чем — она должна довести это до конца.***