***
если хочешь совет — присаживайся и послушай меня, мой друг. никогда ни к кому не привязывайся. это ада десятый круг. ну зачем тебе эти бабочки и искрящийся свет внутри? ты же знаешь, что эти лампочки лопнут быстро на раз, два, три. чувства лёгкости и забвения вдруг балластом потянут вниз. все моменты, прикосновения — только ранят, как острый крис. если хочешь совет — не связывайся, не ищи для себя проблем. никогда ни к кому не привязывайся. эти люди не насовсем. Лика Крылатая, стихи.ру
***
Не Минцзюэ за всю жизнь не видел настолько глупого поражения. Убежденный Вэнь, каким бы безмозглым ни был, все равно остается убежденным Вэнем. То есть, сначала своя шкура, потом все остальные. Так было всегда: Вэни скидывали на любые другие кланы проблемы, связанные с монстрами, убивали тех, кто мог об этом сообщить, запугивали мирных жителей, нападали на мелкие недовольные семьи и сжигали целые деревни начисто. Былое величие теперь держалось на всеобщем страхе непобедимой армии и всесильного Верховного Заклинателя. Если бы не Мэн Яо, воины Не были бы так же не уверены в возможности победить. К счастью, связь, разработанная Хуайсаном, дала новые данные: отряды, нападающие на другие кланы, на самом деле немногочисленны. Гусу так и вовсе могли выстоять, если бы не были застигнуты врасплох. Вэнь Жохань не набирал слишком много людей на замену погибшим, которых становилось все больше. К восьмому или девятому месяцу подготовки к свержению Верховного Заклинателя дела клана Вэнь пошли совсем плохо: увеличивать военный призыв было нельзя, чтобы не провоцировать мирных жителей, плативших за защиту от темной энергии, а ее в Цишане в несколько раз больше, чем где-либо еще. Но крайний разбой, учиняемый для ослабления тех или иных кланов, встречал все более ожесточенный отпор и лучшую подготовку, ведь другие ордена независимо от своего влияния видели творящийся беспредел и понимали, что хоть ты заискивай перед главой Вэнь, сейчас уже нельзя предугадать, к чему он придерется. Чьей именно идеей было напасть со стандартным отрядом на клан, подчиненный Цинхэ Не на взаимовыгодных условиях, Не Минцзюэ хочет узнать только ради смеха. Возможно, Вэнь Жохань не знал о недавно заключенном договоре с главой Чжун*? Так или иначе, именно клан Чжун предупредил всю Нечистую Юдоль о нападении Вэней. Столь маленькая деревенька на окраине не отбилась бы, но союзник в лице великого ордена прибыл быстро и в одночасье переменил все в свою пользу. Стратегия Хуайсана заключалась в том, чтобы сперва прибыло несколько солдат, а затем постепенно собрался почти весь орден. Для оставшихся и разгоряченных боем захватчиков постоянное подкрепление врага не стало бы заметным: улицы деревни застроены вразнобой, из-за любого угла можно выскочить, за любым домом можно спрятаться. Бой вышел легким, и весь отряд с удовольствием наблюдал, как отступали выжившие Вэни. Из жалости их не стали добивать, да и многие вполне вероятно скончались бы от потери крови, еще и по жаре. И только один солдат продолжал бессмысленный бой, отбиваясь исступленно от наседающих воинов Не. Как честные люди, они не нападали гурьбой. Как просто шокированные и не понимающие, что происходит, стояли и смотрели, как Вэнь раз за разом скрещивал с кем-то клинки. Не Минцзюэ до сих пор не может понять, во-первых, что в голове у этого человека творилось, а во-вторых, почему посланные в клан Чжун воины не сказали имя и звание этого безумца? Сам глава Не вел важную аудиенцию, когда все возвращались, и доверил младшему брату проконтролировать все формальности, связанные с заключением их первого пленного Вэня под стражу. Аудиенция кончается к полудню. Проводив главу очередного небольшого клана, Не Минцзюэ на пути к темницам сталкивается с братом, крайне чем-то озадаченным. — Хуайсан? — глава Не придерживает едва не вписавшегося ему в живот юношу за плечи. В последнее время они все больше привыкают к осторожным прикосновениям, ни в какое сравнение не идущим с постоянными ссорами прошлых лет, — Ты справился с тем Вэнем? Второй молодой господин теребит веер. Обычно он так делает, когда что-то идет не по плану, а не по плану что-то идет редко, учитывая, что два самых изворотливых ума (не считая Вэнь Цин) их поколения объединились для достижения своих целей. — Справиться-то справился, — отвечает Не Хуайсан, звуча при этом совсем не успокаивающе. Опять же, говоря о своих стратегических успехах, он ведет себя так же, как когда оправдывается за неудачи, будто боится, что ему не поверят или что сделанного будет недостаточно. Сейчас маска непутевого шуганного мальчишки, носимая и Хуайсаном, и Вэнь Нином, ни на долю не появляется на его лице. Очевидно, дело совсем серьезное, и тут есть над чем поломать голову. — Что-то не так? — спрашивает Не Минцзюэ. Вид младшего брата, настолько на чем-то сосредоточенного, его пугает. Не Хуайсан качает головой, постукивая по ладони веером. Еще одна привычка, которая в сочетании с этим лицом превращает внешне не изменившегося мальчика в расчетливого хладнокровного гения. — Все не так, старший брат, — отвечает он, пожимая плечами, и смотрит как бы сквозь, — Этот Вэнь — не просто солдат. Мы схватили Вэнь Сюя.***
Темницы Цинхэ не оборудованы чем-либо, кроме цепей, коек и решетчатых окон. Пыточных здесь нет — из отвращения к Вэням и всему, что с ними связано. Отчасти из-за нелюбви Вэнь Цин к развлечениям главы ее клана воины Не приняли ее сторону. Если нужно вытянуть информацию, всегда найдутся такие люди, как Мэн Яо и Хуайсан. Эти двое — можно сказать, квинтэссенция ораторского искусства, а на неплохом уровне есть еще с десяток-два «разговорщиков». Не Минцзюэ редко лично посещает камеры. Единственные, кого он бы с радостью увидел в подобном положении — это воины клана Вэнь, а такие, в силу умения вовремя спасти свое мягкое место, сюда почти не попадают. И пожалуйста! Десять лет со смерти отца ни одного солдата не было, а теперь сам молодой господин Вэнь своими ножками пришел в руки. Верилось с трудом, но с какой стати Хуайсану шутить или открыто врать об этом? Да и воины Не выглядят уж слишком подозрительно, как будто не человека поймали, а дракона. Не Минцзюэ стоит в камере вместе с братом и тремя сопровождающими. Напротив них, подвешенный цепями за руки, в крови, на коленях — Вэнь Сюй. Люди ордена Не нанесли ему много ранений, но ни одного смертельного. Да и трудно бить всерьез, когда человек пытается сражаться со всей армией после проигранного боя. Лекари отмахнулись — само заживет, золотое ядро не даст потерять слишком много крови, нечего даже бинты тратить. В итоге теперь с локтей, лба и спины пленника то и дело натекают багровые лужи на полу. Цвета ханьфу Цишань Вэнь — черный и красный, и когда кровь заполняет все пространство под ногами воина, кажется, что это полы дасюшэна распластались по земле. — Он отбивался почти до потери сознания, — рассказывал солдат Цинхэ Не, участвовавший в задержании, — Мы его сюда чуть ли не в обмороке притащили. С момента, когда выбили меч, почти не сопротивлялся. Не Минцзюэ смотрит на Вэнь Сюя. Тот — в пол, низко опустив голову, так что растрепанные волосы, пропитанные кровью, падают с плеча. Не верь глава клана лекарям, подумал бы, что юноша уже мертв. Если приглядеться, он еще дышит, только тяжело и с сипом. — Мы ему рот заткнули, — пояснил стоящий рядом с клавой клана воин, — Он все разглагольствовал про силу Цишань Вэнь, оскорблял другие ордена. Командир не хотел, чтобы кто-то вспылил и прикончил его без приказа. Не Хуайсан неловко кашляет, прикрыв лицо веером. Даже его, знающего многие тонкости человеческого характера, поражает такое поведение. Не Минцзюэ и вовсе в замешательстве: сын Вэнь Жоханя так и напрашивается на смерть! Совершенно не свойственно Вэням. Тем более, орден Цинхэ Не известен не меньшей порядочностью в отношении пленных, чем Гусу Лань, с чего бы вдруг столь влиятельному человеку стремиться погибнуть, лишь бы не попасть в руки еще даже не вражеского клана? — Это очень странно, — говорил еще в коридоре Не Хуайсан, — У него-то перед всеми людьми столько привилегий, лишний раз пальцем не тронешь. Может, он хотел спровоцировать нас, чтобы потом Вэнь Жоханю было из-за чего нападать? Версия неплохая. Вот только и в ней есть нюансы, нарушающие стройность. Вэни напали первыми, причем на клан, чье благосостояние важно для земель Цинхэ. Выжившим воинам дали возможность отступить. Вэнь Сюя задерживали самые терпеливые из солдат, специально подобранные как раз для того, чтобы к убитым в запале врагам Верховный Заклинатель не мог придраться. То есть все факты говорили об объяснении, так поразившем воинов Не: Вэнь Сюй сам нес ответственность за то, что оказался в таком положении, и достаточно свидетелей с незаинтересованной стороны может это подтвердить. Не Минцзюэ прищуривается. Интуиция подсказывает ему, что все не так просто. Пока что версия Хуайсана — единственная более-менее логичная, хоть и выставляющая Вэнь Жоханя недальновидным идиотом. При всей своей неприязни, глава Цинхэ знает: этот человек гораздо умнее. — Рассредоточить патрули в окрестных городах, — приказывает Минцзюэ, поворачиваясь и выходя из камеры вместе с остальными, оставляя Вэнь Сюя одного, — Его перевести в подземелье. Поставить двоих солдат в самой камере, двоих на выходе и шесть в коридоре. — Думаешь, за ним придут? — догадывается Хуайсан, складывая веер и идя рядом с братом чуть впереди. — На всякий случай лучше как можно больше пространства вокруг него держать на виду, — отвечает глава клана, — Вэнь Жохань, может, и самоуверенный, но точно не настолько. Если касательно этой ситуации мы ему что-то предъявим, много кто будет на нашей стороне. Младший брат оглядывается на камеру. — Пока что у нас есть два варианта, — снова раскрыв веер и неторопливо обмахиваясь им, произносит юноша, — Либо все это — очень многоступенчатый хитроумный план, либо и Вэнь Жохань, и его сын — совершенные психи. — Ну, первое для нас особенно опасно, так что бдительность не теряем, — кивает Не Минцзюэ. На этом обсуждение вопроса завершается: ни у кого больше идей нет. Глаза Не Хуайсана холодно вспыхивают, прежде чем он покидает с братом коридор.***
В камере темно, холодно и тихо. Двоим воинам Не запрещено разговаривать друг с другом, говорить что-либо пленнику и отводить от него глаза. В любой момент может произойти непредвиденное, и учитывая все странности при задержании, в этом мало кто сомневается. Подземелье Цинхэ полнится духами не хуже, чем в Цишане. Здесь тоже убивали людей, кто-то мог покончить с собой, так что призраки находятся там, где им вздумается. Но все же это земли двух разных кланов, совершенствующихся лишь по сути похожим способом. Вряд ли даже многомиллионный арсенал сабель мог бы собрать столько темной энергии, сколько плодилось в горах и деревнях, окружающих Безночный Город. Вэнь Сюй вырос именно там. Здешнее средоточие духов для него почти не ощутимо. Воздух слишком свеж, хоть камера и пропитана запахом его же крови и не проветривается — как-никак, подземелье. Серость Цинхэ по сравнению с чернотой и краснотой Знойного Дворца холодная, не умиротворяющая, как Гусу, но в значительной степени к этому близкая. Открывается дверь. В полузабытьи от ран Вэнь Сюй едва косит глазами. Все, что он видит за завесой собственных волос — обувь и полы одежд клана Не. Дорогих, искусно вышитых, явно не предназначенных для обыкновенного аскетичного воина. В любом другом ордене это не стало бы серьезной приметой, но в Цинхэ только один человек славится пристрастием к роскоши. Вэнь Сюй не слышит разговора. Это странно: караульные должны бы поприветствовать человека выше рангом, тем более настолько выше. С большим трудом удается поднять голову и одним движением скинуть с лица половину мокрых прядей. Это действительно Не Хуайсан. И он отнюдь не игнорируем солдатами и сам тоже вполне обращает на них внимание. У юноши аккуратные ловкие кисти рук и прекрасная мелкая моторика. Разговаривая на конференциях, в компании и в принципе с кем угодно, он всегда подкрепляет свои слова активными, но элегантными жестами. Сейчас же остаются только эти движения, скуповатые, но непонятно, что значащие. Вэнь Сюй почти усмехается, опустив голову от боли в ранах на спине. План неплохой: если поставить к пленнику, у которого нет сил смотреть долго по сторонам, глухонемых охранников, то все, что придут им сообщить, не дойдет до ненужных ушей. Неважно, знает ли пленник язык жестов, всегда можно встать спиной, а Не Хуайсан еще и умеет выражать свои слова очень небольшими движениями, заметить и уж тем более интерпретировать которые в полумраке камеры можно, только смотря прямо на него. «Разговор» длится меньше минуты. Шуршит подол ханьфу, и в том клочке, что может видеть Вэнь Сюй, появляется край ткани. Не Хуайсан стоит близко, но не настолько, чтобы наступить в подсохшую кровавую лужу. И молчит. «Я-то не глухой, » — думает пленник, не имея возможности сказать это, — «Если есть что спросить, не обязательно пытаться прочесть мои мысли.». Тишина давит. Такие молчаливые всегда раздражали Вэнь Сюя. В их власти, казалось, был не просто диалог, который сейчас он не может начать по своей воле, а вся жизнь, весь мир. Гордые, непочтительные, невежливые. Такие же, как его отец. — Молодой господин Вэнь, — это не голос того мальчишки, что вечно прячется за спиной старшего брата и не способен саблю в руках удержать. Это голос того, кто знает о своей правоте и власти, кто сейчас вывернет другому мозг наизнанку и ткнет носом в самое сокровенное, — С тех самых пор, как начались твои набеги на небольшие кланы, я не мог понять твоих действий. Ты берешь огромный отряд, нападаешь исподтишка и возвращаешься домой с мизерным количеством людей. Бойни, учиняемые тобой, все похожи: умирают и женщины, и старики, и дети, сгорают поселения, что-то разграблено… Подобное можно было бы принять за простой разбой еще полгода назад. По покрытой кровавой коркой спине пробегают мурашки. Не Хуайсан спокоен, слова его змеятся, ползут по земле и стенам, и что важнее всего — это не разоблачение, лишь констатация факта одним человеком другому. Мир схлопывается до размеров меньше камеры — до того пространства, что отделяет Вэня от второго молодого господина Не. — Я собрал информацию обо всех твоих набегах, — продолжает последний, и гулко веер постукивает по ладони в такт речи, — И нашел одно очень странное обстоятельство. Либо все кланы, что ты ослаблял и грабил, оставались без лидеров, либо в резне погибали все возможные наследники и члены их семей. И вдруг ты сделал только одно исключение. Холодно. Слишком холодно. Дышать труднее в несколько раз — воздух обжигает легкие. — Орден Гусу Лань, если уж искать хоть какой-то мотив, нанес Вэням оскорбление, — продолжает Хуайсан. С треском веер раскрывается, и Вэнь Сюй вздрагивает от этого звука, — Вэнь Жохань тогда еще заботился о мнении простых людей, обеспечивавших Цишань Вэнь так же, как и другие ордена. А значит, есть только две стратегии: либо устроить беспорядочную резню, списав все на твой гнев за брата, либо великодушно закрыть глаза. В той ситуации золотой середины не было, и все твои последующие нападения вот уже год как спокойно обуславливают вспыльчивым нравом, если тем, кто об этом говорит, нужно тихо-мирно разойтись с Вэнь Жоханем. Логично, просчитано и оттого страшно звучит все, что говорит этот юноша. Действительно, люди бы не разгневались так, если бы нападение на один из великих кланов списали только на вспышку гнева. Даже при вполне заслуженной дисквалификации Вэнь Чао и при том, что, кроме него самого, в его позоре виноват никто не был. — И все же в Гусу Лань выжили все Старейшины, — Не Хуайсан лишь делает вид, что размышляет. Его тон уверенный, наигранно-задумчивый, но все еще уверенный, — Учитель Лань, который встал на вашем пути, тоже выжил. Лань Ванцзи, по сути, и «оскорбивший» твоего брата, — презрение в этом слове едкое, как дым, — отделался травмой ноги. Даже Вэнь Чао, который его на чужих глазах не обвинял ни в чем и будто бы совсем забыл, в конце концов отправил Лань Ванцзи на убой. А ты? Что сделал ты, якобы пылающий праведной жаждой мести? Погнался за потенциальным главой ордена, который бы спокойно сравнял с землей Безночный Город и нашел бы на это силы, мстя за свой дом? Позволил ускользнуть ценнейшим знаниям, хотя мог бы догнать и точно так же обокрасть? Лань Сичэнь ведь бежал раненый, в одиночку, а с тобой была чуть ли не армия. Вэнь Сюй не может вдохнуть. Он вскидывает голову: этот Не Хуайсан наверняка применил какое-то заклинание! Но встречается только с поблескивающими прищуренными глазами и ледяным выражением лица. Змея. — Ты нарочно позволил выжить всем близким людям Лань Сичэня. Кроме его отца, который кинулся в безрассудный бой после десятилетий без тренировок и сам нашел свою смерть. Слова заклинателя, как лезвие, обрушиваются на Вэнь Сюя. Он чувствует себя хуже, чем без одежды на площади. Хуайсан не сделал ни шага ближе, но его глаза будто в половине длины ногтя от глаз пленника. — Ты не мешал ордену Гусу Лань возвращать ту силу, что сам же и отнял. Снял надзорный пост. Не схватил Лань Сичэня по прибытии в Гусу и не останавливал Лань Ванцзи, хотя тот дважды оскорбил твой орден. Это ли действия вспыльчивого и мстительного человека? Вэнь Сюй вдыхает, согнувшись пополам, широко открыв рот. Не Хуайсан умен, но сейчас возникает чувство, что он может читать мысли. И подтекст в его словах куда яснее, особенно учитывая, что здесь только два человека слышат, что он говорит, и оба знают, чего не говорит. Кто вообще позволил этому мальчишке ворошить его душу?! Сорви прямо сейчас с пленного Вэня хоть целый отряд по лоскуту, не оставив ни тряпки — и то не было бы такого чувства насильной открытости. Не Хуайсан молчит. Снова пытка тишиной, еще более противная, чем предыдущая. Он смеется? Ему отвратительны подобные вещи? Вэнь Сюй действительно ненавидит чужие издевательства или порицание, но сейчас их даже нет, а впечатление, будто есть! Вдруг второй молодой господин Не наклоняется, и в следующую секунду его рука, обернутая платком, исчезает за пазухой сына Вэнь Жоханя. Тот с рыком дергается, тут же оказавшись в тисках двоих охранников. Не Хуайсан вытаскивает единственное, спрятанное под заплатой, и изучает насмешливым взглядом. — Уж не знаю, откуда у тебя это, — вздыхает юноша, вертя находку в руках, — Только слишком уж сентиментально носить такое у сердца, отправляясь на битву, да и не практично. Помнут, в крови испачкается… В его руке — высушенный цветок пиона, прикрепленный к кусочку бумаги. Вэнь Сюй смотрит на вещицу, слишком изящную для жестокого воина, и вдруг в его глазах Хуайсан видит что-то надломленное. Будто не бумажку с цветочком достали на свет божий, а само сердце. Секунда. Две. В воле наследника Не бросить цветок прямо в лужу крови, чтобы доказать, что слова о риске в битве не были просто словами. — Да уж, люди вашего клана и впрямь непредсказуемы, — усмехается юноша, возвращая своеобразный талисман на место так же бесстыдно, как вытащил. Встав, делает знак рукой, и охранники отпускают пленника, повисающего еще более обессиленно, — Не волнуйся, обо всем, что я сейчас сказал, не узнает ни одна живая душа. Мне просто было не очень понятно, что ты за человек. Вэнь Сюю уже все равно. И на то, что воины Не возвращаются на свои места, и на то, что Не Хуайсан покидает камеру, то ли обернувшись, то ли нет. Он чувствует себя игрушкой, заинтересовавшей любопытного ребенка на минуту и оставленной без тени страха, сломана она или нет. Пленник усмехается. Как будто для него это впервые.***
Не Минцзюэ потирает лоб, вертит с громким «Пффффф» чашку с травяным чаем и не глядит на младшего брата. Год назад он бы за уши оттаскал Хуайсана за такое самовольство: ну, не шесть лет ему, чтобы совать пальцы в огонь и думать, что не обгоришь! Однако с момента включения в активную подготовку к революции младший меняется, причем быстро, кардинально и бесповоротно. Чего стоит только удивительное спокойствие на советах ордена, сменившее непонимающий взгляд мальчишки и явное желание покинуть мероприятие. Так что, когда Хуайсан днем заявляется, выданный с головой видевшими его накануне в три часа ночи солдатами, язык не поворачивается напомнить, что вокруг Вэнь Сюя меры предосторожности усиленные не просто так. Этот второй наследник клана Не выглядит так, будто «навестить» пленника — далеко не результат детского любопытства. У него в глазах отражается сталь. Как у девы Вэнь, в голове держащей в три раза больше, чем с языка спускающей. — Итак, — прокашлявшись после того, как подавился чаем, начинает Не Минцзюэ, — Я так понимаю, вчера ночью ты что-то у этого Вэня выведал. Хуайсан, присаживаясь за стол напротив, легким движением веера отсылает всех стражей и приближенных. Субординация в последнее время установилась жесткая: некогда ближайшие боевые товарищи стоят на ступень ниже родного брата, и если уж наследник с главой ордена обсуждает крайне важный и деликатный вопрос, то это, во-первых, по делу, а во-вторых, ни на букву не для ушей за пределами семьи. — Боюсь, старший брат, Мэн Яо со своими подозрениями был прав, — вздыхает Хуайсан и откладывает веер. Знак небессмысленный: веера для него — зона комфорта с того момента, как в день смерти матери старший брат утешал его расписыванием одного такого, маленького и простенького. Если уж убрал веер за пределы своей досягаемости — значит, готовится сказать нечто жизненно важное, и тут надо слушать, верить и, желательно, потом не орать, — Вэнь Сюй для нас — нисколько не надежная фигура. Не Минцзюэ это и подозревал. Он, как военачальник, слышал куда больше деталей нападений старшего наследника Вэнь и мог наверняка сказать, что психически этот человек вряд ли здоров. — Он не просто лез в самое пекло и людей своих туда же сгонял, — Хуайсан отпивает свой чай, — Этот человек не ставит свою жизнь вообще ни во что и, как ни странно, делает это не ради ордена. Глава Не морщится. Он подозревал, что воспитание Вэнь Жоханя превратит обоих сыновей в нечто, далекое от человека. У одного, правда, хотя бы инстинкт самосохранения на месте. — То есть, ты хочешь сказать, что для него ничего в жизни ценного нет? — уточняет старший, когда Хуайсан долгой паузой дает такую возможность, — Странно, честно говоря. Если он не заботится о делах клана, то зачем тогда напал на Гусу Лань? Младший Не берет с тарелки яблоко. Фрукты и сладости стоят здесь специально для него, Минцзюэ предпочитает не перекусывать. — Я не знаю, что им двигало, — качает головой юноша, счищая кожицу с яблока маленьким ножом для бумаги. Обычно этим занимаются слуги, но если Хуайсану нужно занять руки, он и работой не чурается, — Впрочем, раз уж ты заговорил о Гусу… Он вырезает ровный кусочек из мякоти и, повертев на лезвии, съедает с таким видом, будто создает Вселенную. — Старший брат, — Не Минцзюэ не может угадать, что за эмоции в глазах младшего, как не может и заставить себя отказать, что бы тот сейчас ни попросил. Это тот же взгляд, что и в вечер после встречи с семьей Цзян, когда, разоткровенничавшись, они договорились, что один не будет тренироваться с саблей совсем и станет главным организатором кампании, а второй — сведет свои собственные занятия к минимуму, снизив риск искажения ци, — Я думаю, Лань Сичэнь должен его увидеть, когда придет ответ из Цишаня.***
Вэнь Сюй усваивал отцовские уроки с боем, разбивая лоб не единожды, упрямо талдыча свое и опровергая раз, два, три. Чаще всего не усваивал. Лет до семнадцати был упрямцем, требовательным, строго следующим своему намеченному курсу и непреклонно повторяющим: не поверю, пока не проверю. Орден Цишань Вэнь отправили на обучение в Гусу, когда ему было пятнадцать. Все ныли про правила, сдерживались от драк, которые приветствовались дома и становились для будущих воинов нормой еще с пеленок. Адепты из ветви целителей жаловались реже, по большей части, на однообразную еду, просили даже поваров готовить с добавлением белковых продуктов и… В общем, очередные дискуссии о здоровье. Все, что запомнил Вэнь Сюй — мальчик с нежной улыбкой и белой лентой. Полная противоположность любому другу из родного ордена, этот спокойный незнакомец притягивал взгляд. Лань Сичэнь был и оставался первым среди молодых господ, и с этим спорить даже из гордости казалось абсурдом. Красивый, как цветок, он нес в себе то умиротворение, которого не сыскать в Цишане. Впервые за всю жизнь пошатнулась вбитая в голову отцом константа: все люди желают друг друга столкнуть в пропасть, если не хочешь, чтобы внизу оказался ты — бей чужое плечо первым. Сичэнь был добр ко всему миру. Терпеливо объяснял что-нибудь другим ученикам, общался со всеми независимо от званий. Однажды чей-то слуга едва не уронил поднос, и будущий первый нефрит подхватил одним грациозным движением все, что падало, еще и успокоил бедолагу, отвел в нужную комнату и убедил его хозяина не гневаться. Видевший все это Вэнь Сюй запечатлел каждый миг, и долго еще со словом «совершенство» у него ассоциировался именно Лань Сичэнь. Этого человека не получалось даже толком ревновать. Хотя явное предпочтение из всех отдавалось Не Минцзюэ, стоило Сичэню улыбнуться и начать что-то рассказывать своему другу — и зеленоглазый монстр в груди наследника Вэнь опускал голову, оставляя место только восхищенному наблюдению и надежде: однажды и я стану талантливым и сильным, и тогда он посмотрит на меня. И Сичэнь посмотрел. В тот день было жарко. Солнце палило нещадно, но Вэнь Сюй после занятий не мог отменить тренировки. Стрелял из лука, как умалишенный, вытирая пот со лба. В какой-то момент начала кружиться голова, даже близость огненной стихии с рождения не дала возможности достаточно привыкнуть. Вэнь Сюй не помнит, как подкосились ноги. Просто вдруг его поддержали под локоть, а стоило поднять взгляд — и сердце остановилось. Картина Лань Сичэня, загораживающего солнце, смотрящего с мягким беспокойством, была самой прекрасной из всех, что наследник когда-либо видел. Предложенная вода — самым вкусным напитком. Слова об искреннем восхищении его упорством и умением стрелять из лука — лучшей похвалой. На каком-то из местных праздников, куда отпустили учеников, Лань Сичэню бросила цветок девушка. Она исчезла почти в то же мгновение, а первого нефрита без слов попросил купить игрушку-барабанчик младший брат, тогда еще маленький. В итоге цветок оказался мимоходом вручен Вэнь Сюю с улыбкой, мол, с А-Чжанем будет неудобно, храните его у себя в память о столь чудесном празднике, молодой господин Вэнь. Этот пион — единственный подарок Лань Сичэня — юноша действительно хранил, только ни один человек на свете не знал, что его значение далеко за пределами простого сувенира. Вэнь Сюй пытался стать другим. Он хотел позаботиться о своем младшем брате так же точно — может, тогда станет достойным дружбы с этим человеком. Вытянул Вэнь Чао на базар, предложил купить игрушку… И по возвращении получил сорок ударов ферулой. Отец смеялся над правилами Гусу Лань, негодовал, что испортили ему наследника. Пригрозил, что если Вэнь Сюй посмеет как-то перебивать нормальное воспитание младшего брата, то уж отец-то убедит Вэнь Чао в жестокости мира по-своему. Тогда, лежа избитым посреди тронного зала и сжимая одежду на груди, под которой был спрятан высушенный цветок, молодой господин Вэнь понял: он никогда не сможет привести Сичэня в Цишань, никогда не будет достоин его дружбы, никогда не сможет стать таким же чистым и светлым. Он родился Вэнем и Вэнем же умрет.***
С той поры жизнь изменилась. Вэнь Сюй больше не приближался к брату, отдавая всего себя тренировкам. Потребовал пост военачальника, и Вэнь Жохань, впервые увидев в глазах сына пламя своего клана, не отказал. В двадцать два года Вэнь Сюй получил приказ: сжечь Облачные Глубины, оставив в живых главу ордена Лань и несколько учеников. В двадцать два года наследник клана Вэнь смотрел на окровавленные белые одежды, велел отряду сжигать и уничтожать все на своем пути, ходил по полю боя, осматривая бессмысленно все, что попадалось под руку, повел людей на лекарский павильон, в комнаты учеников, на полигоны. И молился про себя: «Беги, возьми брата с собой, дядю, отца, кого угодно, только успей сбежать…» Он ломал ногу Лань Ванцзи чужими руками, не уверенный, что смог бы сделать это сам. Играл жестокого и беспринципного, а перед глазами был Лань Сичэнь, трогательно гладящий по голове и ведущий за ручку маленького А-Чжаня. «Прости меня.». Вэнь Сюй посмел ослушаться приказа. Он убил Цинхэн-Цзюня, который и бился-то неохотно, и вывел людей из Гусу до того, как сгорит дом с горечавками — ученики при нем шептались о покойной матери первого нефрита, жившей далеко от других людей, и потому все постройки на окраине должны были остаться целы. С этого дня начался обратный отсчет. Вэнь Сюй кидался в один город, в другой, шел на бой и так хотел уже… просто сдохнуть хоть где-нибудь! И неизменно цветок на груди жег памятью о чужом разрушенном мире. Наследник молился всем богам только о том, чтобы Сичэнь вернулся домой и нашел брата живым, чтобы отец как можно меньше думал об «и так ослабленном ордене, чего тебе еще надо, пламя ненасытное?!». Что хранило его все эти годы, не давая уйти и унести грехи в могилу? Вэнь Сюй надеялся, что погибнет в очередной резне, как преступник. Что Лань Сичэнь не найдет в себе силы простить и пойти спасать его, при этом точно попав под руку главы клана Вэнь. Смерти детей и стариков от собственной руки отравили ему душу. Он сам делал себя чудовищем, сам шел в Преисподнюю. И единственным, что связывало его с Небесами, была молитва: «Выживи. Вернись домой, забудь меня, как кошмар, будь любим и защищен и живи.».***
Дверь камеры открывается. На этот раз шаги тихие, и заходит человек с другой аурой. Не то чтобы можно было определить, какой именно, когда цепи сдерживают духовную энергию и золотое ядро. И весь мир вспыхивает, когда сверху раздается голос, приходивший в редких спокойных снах и самых тяжелых кошмарах: — Это он? Вэнь Сюй хочет поднять взгляд и — трусливо этого не делает. Что он увидит? Ненависть в тех глазах, что смотрели раньше с добротой и пониманием и одни из тысячи не замечали пламени на ханьфу? Теперь и для него это пламя будет значить больше, чем все остальное? Вэнь Сюй надеялся, что достаточно очернил свою душу, чтобы вынести эту ненависть. — Схвачен при попытке истребить клан Чжун. Тихий пораженный вздох и неверящее: «Но… Они же всего лишь земледельцы!» — больнее, чем пять ударов дисциплинарного кнута за грубое ослушание приказа. Значит, о том, что он один остался и практически сдался, не сказали. Звон меча, вынимаемого из ножен, такой громкий в этой тихой камере. — Снимите цепи, — и звук голоса, что дороже собственной свободы и больнее всех ран, — И дайте воду и полотенце. Я должен увидеть его лицо. Вэнь Сюй почти падает, когда с запястий снимают железные кольца. Его духовные каналы уже повреждены, так что разницы почти никакой. Едва удается удержаться на руках с такой силой, что локти выгибаются. Плеск воды и шорох выжимаемой тряпки. Внезапно рядом садятся на колени, и у самого края лужи крови пленник видит белоснежные одежды. «Ты испачкаешься… Уйди, не приближайся ко мне…». Такие знакомые — это слишком похоже на нежность и слишком прекрасно, чтобы быть ей на самом деле — руки приподнимают его лицо за подбородок. Аккуратно, будто боясь сломать. И вытирают кровь не грубо, как сделал бы любой другой человек в мире. Кляп вынимают, и Вэнь Сюй поднимает голову, порываясь остановить, напомнить про убийство Цинхэн-Цзюня и раны учителя и А-Чжаня… Слова не находят выхода. Первый нефрит смотрит холодно, и Шоюэ обнажен, почтительно протянут преклонившим колено адептом Цинхэ Не. Лишь мельком появляется гневная мысль: «Никто из вас не смеет касаться его или его меча!». Вид Лань Сичэня гасит и ее. Разбитый, уставший, потерянный. «Это моя вина. Я не остановил отца, и ты потерял своего брата. Из-за меня ты разлучен с А-Чжанем.». Когда эти руки стирают с лица кровь и убирают грязные волосы, невольно вспоминаются строки какого-то поэта Гусу Лань: «Как жмется цветок к солнцу, Дыхание ветра — к реке, Смогу ли и я прижаться Щекою к твоей руке?»** Вэнь Сюй не смеет поддаться желанию сделать прикосновения чуть теплее. Не тогда, когда своими руками уничтожил свет в глазах Сичэня. «Хочешь, я отрекусь от ордена? От отца и брата? От своего имени? Я сделаю что угодно, я правда пытался предотвратить твое горе, поверь мне! Я попытаюсь еще тысячу раз!» — его гнилая душа кричит это оглушительно, пока губы плотно сомкнуты. Лань Сичэнь не святой и не небожитель, он человек, но лучший из людей. Даже явно готовясь отомстить за свою семью, он дает врагу шанс на достойную смерть. Первый нефрит встает, не избегая смотреть на пленного, но и не удостаивая лишним взглядом. Будто Вэнь Сюй — вещь, которая здесь просто находится. — У главы клана Лань воистину великое сердце, — шепчутся в отдалении адепты, — Этот пес-Вэнь уничтожил почти все, что у него было, и он ведет себя с ним, как с обычным заключенным! «Заткнитесь! Не смейте говорить о нем за его спиной!» — гнев остывает вновь, когда Лань Сичэнь не делает своим же подчиненным замечание. Столь глубоко его горе?.. — Вэнь Сюй, — говорит первый нефрит, глядя в глаза человека, сидящего на полу, — Твой отец отказался от условий искупления преступлений, совершенных тобой против кланов заклинателей и мирных жителей. Глава ордена Не расценил это как позволение назначить тебе наказание самостоятельно и ответа на уточнение не получил. Вэнь Сюй едва не сплевывает. Если бы не взгляд Лань Сичэня, само упоминание Не Минцзюэ в этой ситуации довело бы его до тошноты. — По решению четырех великих кланов, включающих в себя беженцев из других пострадавших семей, было решено, что именно я, как глава клана Лань, потерявший отца по твоей прямой вине и брата — по косвенной, исполню смертный приговор, — продолжает Лань Сичэнь, и глухая обида поднимается, отравляя все внутри, — Вэнь Сюй, признаешь ли ты свои преступления и принимаешь ли наказание? Молодой господин Вэнь открывает рот. Гордость велит рассказать здесь и сейчас, что именно было приказано и какой ценой выжил Лань Ванцзи, оправдать себя… В памяти всплывает лицо отца, и всего юношу передергивает яростью: «Ты все у меня отнял. Я ненавижу тебя. Разве ты был моей семьей? Ты звал себя Солнцем, но никогда им не был! Только один человек в моей жизни был Солнцем, и он так скромен и благороден, что никогда не признавал этого… Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!». И снова, рассеяв воспоминания, перед глазами юный глава клана Лань, бледный и вынужденный жить хуже, чем заслуживает. Все старания не имеют смысла: он потерял своего брата, он несчастен, и это вина наследника Вэнь. — Да, — раздается в камере тихо и хрипло от долгого молчания. И вновь воцаряется тишина. Лань Сичэнь берет в руки меч и медленно заносит над головой пленника. Вэнь Сюй закрывает глаза и одними губами, никому не слышно шепчет: — Благодарю. В один миг его настигает вечная темнота.***
Лань Сичэнь сидит в тронном зале Цинхэ. Чай, мягкий запах которого окутывает его теплым покрывалом, безупречен, как и следовало ожидать от Не Хуайсана. Роспись стен и общий колорит напоминает прохладные цвета Облачных Глубин. О смерти Вэнь Сюя он ни с кем не говорит. Дела ордена забирают все больше времени: теперь, когда армия Цишань Вэнь больше не сможет нести масштабные потери, придется все же заключить союз с Ланьлин Цзинь. Как именно убедить Цзинь Гуаншаня твердо встать на сторону альянса — вопрос, решение которого взяла на себя семья Цзян. В отличие от более молодых адептов, Лань Сичэнь не раз замечал, что наследник ордена Цзинь далеко не так недоволен своей бывшей невестой, а когда она стала проявлять себя, как отличный политик и дипломат, сам юноша стал проявлять неподдельный интерес. — Мэн Яо прислал новости о расстановке войск и о Вэй Усяне с Ванцзи, — объявляет Не Минцзюэ, только что говоривший с братом. Лань Хуань разворачивает карту, уже скопированную Хуайсаном, и с помощью духовной энергии проявляет написанное поверх рисунков. Читает. Вздыхает с облегчением. Улыбается. — Я так благодарен А-Яо и молодому господину Вэю, — говорит Сичэнь, складывая письмо и кладя в сумку цянькун. Не Минцзюэ смеется и поднимает чашу с вином. Он бы высказался, но хватает и того, что уже свыкся с очевидным и неизбежным. За его спиной Не Хуайсан улыбается, а потом закрывает веером половину лица и отводит взгляд.***
— Вэнь Сюя казнил своими руками глава клана Гусу Лань! — Неужели звереныша настигло возмездие? Слава Небесам, я уж думал, это никогда не кончится… — Ну, не говори наперед, второй молодой господин Вэнь все еще жив и, говорят, он еще хуже своего брата. Чего стоит только то, что он устроил наследникам четырех великих кланов! Бедняги еле выжили… — Я слышал, душа Вэнь Сюя раскололась на части и никто не смог ее призвать! Даже в клане Лань! — Значит, он и не возродится? За это стоит выпить!***
В Знойном Дворце, в полдень, когда солнечный свет пробился сквозь красный тюль и багровым заполнил тронный зал, Вэнь Жохань пригубил дорогое вино, бесцельно-лениво поглаживая подлокотники трона и с усмешкой наблюдая, как отражается на поверхности хмельного напитка красно-черный интерьер, превращая прозрачную жидкость в кровь. — Жалкое существо. Ни наследник, ни военачальник из него не вышел, одни убытки да капризы, — уносит негромкий голос под своды зала эхо.***
я писала тогда: «если хочешь совет, присаживайся», люди высекли золотом фразу простую эту: «ну зачем тебе свет? никогда ни к кому не привязывайся», и летела простая фраза моя по свету. её пели от горя, читали взахлёб с надрывом, и слова отзывались как сотни простых реприз. кровь от лопнувших лампочек тихо и больно стыла, память лучших моментов тянула балластом вниз. «эти люди не насовсем» — утверждали сотни, и порвётся однажды и эта тугая нить… только знаешь, ведь хуже всего никого не вспомнить, оставаясь один на один с этим страхом жить. Лика Крылатая, стихи.ру