***
Не Хуайсан на седьмом небе от счастья. Брат доверил ему ту часть подготовки, что должна проходить в пределах альянса; Мэн Яо исправно высылает разведданные (за него сердце побаливает, все же пронести прямо перед Вэнь Жоханем карты и прочее — задача, которая в любой момент может оказаться слишком рискованной); Вэнь Чао доделал то, что должен был устроить Вэнь Сюй. А сейчас так и вовсе сбылась его великая мечта. Один из немногих талантов второго молодого господина Не в шести искусствах пригодился. Очень пригодился. От его умений зависит будущее всего мира совершенствования. — Та-а-ак… — юноша прибирает на столике, где разложены кисти, краска, пудра и недавно им же изобретенная закрепляющая смесь, — Ну все. Теперь вас не узнать. Человек напротив открывает глаза. Их цвет тоже хотелось поменять, даже удалось разработать заклинание, вплетенное в заколку, которую нужно крепить на затылок. Но от столь решительных мер отказались. — Уж не знаю, что с голосом делать, — тушуется Хуайсан, и вдруг заклинатель поднимает руку, призывая его замолчать, прокашливается… И выдает гулко и низко, почти как Не Минцзюэ: — Этот ученик просит второго молодого господина не утруждаться. Юноша не выдерживает и пораженно смеется. — Надо же, — едва взяв себя в руки, произносит он, не в силах от изумления даже прикрыть лицо веером, — Я и забыл, как легко целителям владеть собственным телом. Прошу простить за недоверие. Человек улыбается ему и встает. Форма Цинхэ свободно сидит на плечах, хитро расширенных, и подчеркивает узость бедер, так что фигура вполне сойдет за такую же, как у любого другого адепта. Обычного солдата мало кто заметит, особенно если его боевые навыки никак не выделяются. На поясе висит сабля, и вряд ли кто-то догадается, что духа в ней нет. Чтобы это окончательно скрыть, придется больше тренироваться. Впрочем, из всех частей плана — далеко не самая сложная. — Пора начинать, — приглашает на выход Не Хуайсан и бросает, не оборачиваясь, когда собеседник оказывается у двери, — И, наверное, стоит еще поработать над походкой. Обычные новобранцы так не ходят, если вы меня поняли. В ответ получает благодарную усмешку.***
Ливень холодный и противный. Навес спасает от капель, но ветер свободно гуляет где вздумается и более того — с той силой, с какой вздумается. Из-за планировки крытого полигона сквозняков много, будто со всех сторон разом дуют люди без остановки. — Девятьсот пятнадцать! — рев начальника отряда доносится со стороны пристройки. Она куда плотнее, и там нет ни ветра, ни холода. Мужчина, сложив руки за спиной, строго следит за юношей в центре полигона, раз за разом повторяющим одну и ту же связку ударов, — Еще раз! Со лба адепта течет пот ручьями. Он дышит часто, через рот, хотя и знает, что от этого будет только тяжелее. Принимает заново стойку, не позволяя себе так, как другие ученики, согнуться и немного отдохнуть. Он благодарен Не Минцзюэ именно за этого наставника, держа перед глазами воспоминания о своей семье. От холода немеют руки. Если нажать на определенные точки, это разгонит кровь, еще на пятнадцать минут тренировки хватит. А то и на тридцать.***
— Он вообще когда в последний раз саблю держал? — шепчутся двое адептов, проходя мимо тренировочного зала. Здесь сегодня особенно жарко, но один человек как пришел в пять утра, едва позавтракав, так и не уходил. У него неуверенная техника ведения боя, наверное, даже Не Хуайсан одолел бы его. Адепты снисходительно качают головами. Они многих новичков видели, этот случай не худший. Конечно, и младшие ученики бы заметили явные ошибки в движениях и неправильный хват, только недавно ставший сносным. — Он так здесь по полдня проводит, — отмечает второй юноша, глядя, как неистовый новенький снова выполняет движение то медленно, контролируя каждую позу, то быстро, с каждым пятым разом все лучше, — Хоть обедает? — Да вряд ли, — пораженно сдвигает брови собеседник, — Ты глянь, с него ж скоро кожа полезет. Отошел бы хоть на час, выглядел бы получше. Сабля рассекает воздух идеальным движением. Оба юноши замолкают — в момент, когда они подошли сюда впервые, над болтающимся при ударе клинком можно было только посмеяться. — Может, останемся здесь? — неуверенно спрашивает один адепт, прячась за колонной, — Ну, вдруг ему плохо станет… Вон, второй молодой господин и того меньше занимался, а в обморок и правда падал. У упрямца трясутся руки и плечи. Видно, что после многочасового занятия сабля ему легкой вот совсем не кажется. Еще и ноги подгибаются, такими темпами он рухнет на колени и не встанет еще неделю. — Давай один постоит, а другой на кухню сбегает, — делает встречное предложение второй ученик, и его лицо вытягивается при виде полностью начатой заново тренировки, — Там… Ну, суп, вроде, остался…***
Дождь и темнота — это хорошо. Можно не беспокоиться о краске. Хуайсан сегодня использовал ее немного, меньше, чем закрепителя, и только в полумраке может сохраниться то же впечатление, что и после его обычной кропотливой работы. За этот месяц резная рукоять сабли стала привычной, словно припечатавшись узором на коже ладони. Оружие не духовное, дешевое, местный кузнец поначалу решил, что этот заказ — шутка. С такими даже дети не тренируются. Но сабли Цинхэ, выкованные по всем правилам, опасны для устойчивости духовной энергии. Нужно отработать технику, чтобы вступить в равный бой с начальником отряда или даже главой клана, клинки которых усилены злобными духами. Скользкая земля — деталь испытания. Ее можно пройти, особенно после тренировки баланса на краю крыши. Но перед этим был целый день беготни, сорвавшиеся медитации, жара, обед наспех… Заклинатель поскальзывается и падает на четвереньки. Так, как и ребенок бы не упал. И силы оставляют, юноша садится, воткнув саблю в землю и повисая на рукояти. От дождя выбиваются волосы и, мокрые, свисают вниз. Все тело становится тяжелым и холодным. Боль в мышцах пульсирует в такт сердцебиению. Такая дикая усталость обычно приходит ночью и перед тем, как сон сморит моментально. Сейчас здесь не ляжешь и не поспишь. Солдат закрывает глаза. За скалами Цинхэ, горами и вулканами, в Знойном дворце люди младше и слабее каждую секунду могут оказаться в центре жестокой бойни, прогневать Верховного Заклинателя так, что тот о страхе собственной смерти забудет. На трясущиеся ноги встать трудно, но возможно. Сабля, слава богам, лишена души и не обидится на столь непочтительное использование себя. Правда, рука тоже дрожит, так что и лезвие может соскочить с камней, но опереться больше не на что. Заклинатель запрокидывает голову. Капли остужают кожу и расслабляют. Надо будет как-нибудь при возможности зайти в Холодные Источники Гусу. До полуночи — самое позднее, когда, по требованию Не Минцзюэ, любой адепт должен спать и не тиранить свое тело на полигоне — еще есть время.***
По легенде, распространенной на весь мир, дева Вэнь была схвачена во время нападения Цинхэ Не на Юнмэн. Так же, как арестованный Вэй Усянь для клана Цзян — плата за безопасность, знаменитая целительница должна стать заложницей, чтобы Цишань Вэнь не нападал на Нечистую Юдоль. В народе шепчутся: такие хорошие люди, один всем поголовно помогал при любой возможности, вторая лечила, невзирая на знатность и достаток, кланы заклинателей совсем потеряли стыд… На деле же в ордене Цинхэ Не и Гусу Лань появляются тридцать новых деревенских жителей, с охотой берущихся за тяжелую работу. Некоторые на своем же горбу возят телеги. И один новый заклинатель со слишком хрупким телом для столь выдающихся боевых навыков. Никто не сомневается, что это мужчина или многое повидавший молодой человек. У него пропитый грубый голос, острое лицо с широкой челюстью и щетиной, развязная походка и абсолютно мужская фигура. Он раздражительный, но верный соратник, правда, так много тренируется, что отправиться с компанией в винную лавку у него нет времени. Он на короткой ноге с любым, кто подойдет поговорить, хотя сам не болтлив. Он прямолинеен, отпускает временами колкости, над которыми смеешься до боли в животе. И только несколько человек в Нечистой Юдоли знают, что он — та самая целительница Вэнь Цин, гениально преображенная Не Хуайсаном и преображаемая каждый день в потайной комнате гостевого крыла. О том, что это девушка, догадаться невозможно. Сохраняя свои привычки и характер, она ухитряется выглядеть удивительно мужественно. Ее не узнает ни Лань Сичэнь, ни прибывшие сгладить «конфликт» Цзян Ваньинь и Цзян Яньли. Все трое забывают о всяких приличиях и теряют контроль над своими бровями, взлетающими к корням волос, как только новенький появляется на Совете и преспокойно стоит среди охраны, а потом вдруг, прокашлявшись, меняет тембр. Не Минцзюэ, отсмеявшись, с гордостью представляет нового адепта.***
Вэнь Цин обладает колоссальным уровнем духовной силы. Как целитель, более чем способна контролировать каждую ее крупицу, но это же любимое дело в свое время лишило возможности тренироваться в необходимом объеме. Теперь же не имеет значения ни дождь, ни жара. Не Минцзюэ гоняет отряды на одном конце полигона — новичок отдельно занимается на другом. Сперва это простые, всеми пройденные вещи (которые для первого раза юноша делает очень неплохо). Потом — через месяц, — то же, что оттачивает сейчас состав воинов, чаще всего бьющийся на передовой. Глава клана усмехается, когда взрослые мужчины оторопело глядят в одну сторону. Деве Вэнь до своего превосходства над ними дела нет. Игра разозленной несправедливостью женщины для Вэнь Жоханя окончена, и теперь те, кто знает о ее настоящей личности, видят уже крайне практичную и старательную девушку. Проводя полдня на полигоне и столько же — в лазарете, заклинательница гонится за двумя зайцами. И думает о младших братьях, оставшихся в Цишане. — Не торопись ты так, — делает замечание Минцзюэ, когда они вдвоем летают на мечах над Нечистой Юдолью. Вэнь Цин оглядывается туда, где сгущаются тучи, и не отвечает. Времени мало, а ей лишняя секунда, проведенная братьями в этом месте, поперек горла встает. Сабля в ее руках из бесполезного железа превращается в часть собственного танца. Голоса духа нет, но есть грубые рубящие движения Цинхэ Не и напористые — Цишань Вэнь, вместе под дождем не позволяющие ни одной капле попасть на подол. Вэнь Цин не носит одежды с вышитым пламенем, но люди из ее клана, присоединившиеся к этой части альянса, видят неистовые тренировки и в них — больше солнца, чем когда-либо было в Вэнь Жохане. Целительница часами не оставляет лазарет. В Цинхэ постоянно нужна помощь, и хорошо еще, что после многих лет присмотра за главой клана Вэнь девушка способна справиться с не таким уж серьезным риском отклонения ци. Не Минцзюэ становится спокойнее и дружелюбнее, его воины тоже чувствуют себя лучше. В целом как-то спадает давящая атмосфера Цинхэ.***
В Гусу Лань тихо, мирно и благополучно. Ни следа того, что натворил Вэнь Сюй, и слава богам — громкий голос совести, в отличие от нынешнего слегка нудящего, игнорировать бы не получилось. Лань Сичэнь Вэнь Цин очень даже нравится. Хоть он и полная противоположность Не Минцзюэ, в манере общаться тоже не кажется лицемерным. Особенно сейчас. Нельзя не заметить, что глава ордена Лань очень беспокоится о младшем брате. У него глаза налиты кровью и кожа сухая, сероватого оттенка, губы так совсем бесцветные. Вэнь Цин деликатно не показывает, что догадалась о привычке первого нефрита держаться на людях, прилагая больше и больше усилий для укрепления Гусу Лань, и потом рыдать по ночам. Если бы она была на его месте, держалась бы еще хуже. Путешествия инкогнито из одного клана в другой — важная часть подготовки. Первый этап — Цинхэ Не — для самого жесткого обучения, занимает чуть больше месяца и приводит к тому, что едва ли не вся армия клана вздыхает с разочарованием, узнав, что новенький, так вдохновлявший их своими успехами и старанием, уезжает в Гусу. Второй — непосредственно Гусу Лань, для обретения лучшего контроля над телом и духовной силой, идеально подходит для медитаций, укрепления золотого ядра и улучшения навыков целителя. И, естественно, здесь прекрасная библиотека. Про Юнмэн Цзян и Ланьлин Цзинь целительница старается не думать.***
В один из дней обучения девы Вэнь стилю боя клана Лань они вдвоем с Сичэнем оказываются в зале с книгами по медицине. Это чистая случайность, Вэнь Цин не приглашала никого читать вместе. Но что-то ей подсказывает: первый нефрит сейчас нуждается именно в ее компании. И девушка молча идет за ним в уединенный читальный зал. Сичэнь наливает чай. Аромат сандала скользит по полкам, книгам, столу, впитывается в волосы и одежду, очищает от лишних переживаний. Но если Вэнь Цин он помогает, то главе клана — напоминает, вместо успокоения вызывая тяжелые мысли. Пить чай целительница умеет не хуже богатой наследницы. В Цинхэ она была похожа на грубого воина, здесь же выглядит почти идеальным Ланем. Учитель, дядя Ванцзи и Сичэня, то и дело смотрит с одобрением, легко доверяет ей, будто позабыв и про фамилию, и про пол. Правда, добиться этого было сложно: пришлось не раз убеждать, что Вэнь Жохань с сыновьями опозорили само имя Вэнь и что только его свержение может спасти тех, кто невиновен или поддерживает нынешнего главу из страха, и вернуть наследие Вэнь Мао. Соблюдать правила оказывается не так сложно, а помощь знаменитой Вэнь Цин в лазарете не обсуждается: ее наблюдения и разработки продвинули местных целителей на много лет вперед. Но Лань Сичэнь не похож на того, кто заинтересован в ее навыках, или помощи клану, или грядущих событиях. Он выглядит на несколько лет старше своего возраста, и его глаза лишены света. Спустя несколько минут молчаливого чаепития глава клана, наконец, поднимает взгляд на гостью и спрашивает тихо: — Как Ванцзи? Я знаю, вы видели его уже больше месяца назад, но… Дева Вэнь быстро кивает. Боль Сичэня она разделяет в равной мере, хоть и не так долго, и желает успокоить его настолько, насколько возможно. — Он в порядке, — заверяет девушка, все еще меняя голос, — А-Яо и А-Нин будут в мое отсутствие кормить его и Вэй Усяня, лекарства я тоже оставила, к тому же, А-Нин, если что, поможет им привести в порядок ток ци и избежать последствий жизни в перевале. Сичэнь поджимает губы, и оттого его улыбка похожа на что-то сломанное. А затем он полушепотом, на выдохе произносит: — Вы не представляете, как я вам благодарен. А-Чжань… Я люблю его больше всего на свете, — у девушки горло спирает, когда его голос дрожит на этих словах, — И молодой господин Вэй… Я не знаю, как его отблагодарить за то, что он так заботится о моем брате. Он ведь любит Ванцзи? — надежда в глазах Лань Хуаня совсем хрупкая, и целительница отвечает незамедлительно: — Любит, я вас уверяю. А-Яо ведь уже все рассказал, так? Сичэнь кивает, чуть порозовев. В письмах Мэн Яо кратко описано все, что он видел. Если это правда, то еще трудно представить, кто — Лань Ванцзи или Вэй Усянь — заботится о другом больше. И все же как бы хотелось, чтобы это счастье А-Чжань строил в уютном доме, в привычных условиях, в достатке, так, как захочет… Она нарушает правила, кладя руку на плечо главы клана, перегнувшись через узкий стол. — Я понимаю, — у Вэнь Цин теперь прежний голос, а вместо твердого и целеустремленного — взгляд старшей сестры, — А-Нин ведь тоже остался там. Прямо в Знойном Дворце. Лань Хуань смотрит на нее с восхищением и все той же благодарностью. Двое, взвалившие на себя заботу обо всей своей семье, рано осиротевшие и видящие весь мир в своих младших братьях, они уже создали какую-то особенную связь, к которой подключены и Не Минцзюэ, и Цзян Яньли. — Расскажите мне, каким он был в детстве, — просит дева Вэнь, снова беря свой чай, — Может быть, вам станет легче. Глава клана улыбается и, похоже, это первый раз, когда его улыбка хоть немного похожа на прежнюю. — Тогда и вы потом расскажите про своего младшего, — предлагает Лань Хуань с намеком на игривость, — Хотя, я уверен, будь здесь молодая госпожа Цзян, истории о молодом господине Вэе были бы куда увлекательнее. Он понимает, что много интересного о жизни маленького образцового Ланя не расскажешь. И все же есть пара-тройка историй, которые могут согреть в отсутствие брата.***
С того дня они медитируют вместе. Первый нефрит и в бою первый, и лишь дисциплина Цинхэ позволяет что-то ему противопоставить. Основы стиля Лань вплетаются в технику Вэнь Цин, обогащая и сливаясь с теми, что уже освоены. Лань Сичэнь тренировался биться с Не Минцзюэ, для него многое не в новинку. И при этом спарринги все чаще заканчиваются «ничьей» и все больше впечатляют как адептов, так и учителей. Правда, уже в Гусу заботливый глава клана, оперируя правилами (неудивительно, что среди четырех тысяч и такие нашлись), запрещает такие же частые тренировки, какие были в Цинхэ. — Я понимаю, что вам хотелось бы завоевать доверие всей армии, — говорит он, — Но в случае победы… Не думаю, что их вера не пошатнется, когда вы перестанете притворяться мужчиной. Поэтому будет лучше провести больше времени в библиотеке. В свое время я обучал на основе наших книг молодого господина Мэн ораторскому искусству. Спустя месяц дева Вэнь должна покинуть Гусу и отправиться дальше. Она прощается с главой клана дольше всех, бесцеремонно хлопает по плечу, заставив улыбнуться невольной ассоциации с Минцзюэ, и гордится каждым разом, когда тоска Лань Хуаня была немного рассеяна. Это можно назвать дружбой, сочувствием или взаимопониманием — разницы никакой, главное, что и Цишань Вэнь, и Гусу Лань будет очень полезен такой союз. Сичэнь просит ее: — Берегите себя. Дева Вэнь кланяется и, выпрямляясь, светится в лучах восходящего солнца.***
Юнмэн красивый. Теплый, шумный, с вкусными запахами, реками и лотосами. Из всех мест, посещенных Вэнь Цин, именно территория клана Цзян кажется важной не столько из-за какой-то практической пользы, сколько сама по себе. Здесь громко смеющиеся дети, торговцы, кричащие не голосом — душой, будто их товар наравне с произведением искусства. Почему-то хочется так же вскрикнуть от веселья и помчаться по улице, не чувствуя ног. Здесь легко, свободно и просторно, как если бы можно было оседлать волну в бурной реке или дым от костра в походе. И все же жить среди простого народа, когда хочешь обучиться стилю фехтования Юнмэн Цзян, бессмысленно. Приходится ограничиться несколькими разговорами с торговцами, здóрово отвлекающими от тяжелых мыслей. Образ бродячего заклинателя-юноши тем убедительнее, чем краснее становятся девушки вокруг, и патрульные проходят мимо без подозрений. Пристань Лотоса вся построена так, чтобы было легко пройти с любого ее конца к жилому кварталу адептов. Начинают мелькать за воротами полигоны и снующие туда-сюда люди в пурпурной одежде. Дом главной семьи не отличается от других помещений, его можно узнать только по табличке над воротами и стоящей перед ними супружеской чете. Вэнь Цин кланяется, с толикой удовольствия подмечая их удивление ее видом. Уроки Не Хуайсана не прошли даром. — Этот заклинатель прибыл для дополнительного обучения в клане Юнмэн Цзян, — повсюду глаза и уши верных Вэнь Жоханю людей, но этого и не заметишь, если не знаешь заранее. Похоже, из всех надзорных постов тот, что в Ляньхуа, организован на совесть.***
Цзян Фэнмяню на вид столько же лет, сколько он прожил. Для заклинателя его уровня это довольно необычно, и Вэнь Цин даже вызывается проверить его духовную систему. Ничего особенного не обнаруживает, золотое ядро и пути ци в полном порядке, и все же у главы клана заметная седина и глубокие морщины. На фоне жены он смотрится, скорее, отцом, хотя год назад оба казались ровесниками. Юй Цзыюань вся железная, прямая, ее руки будто не сгибаются, а ломаются в локтях. Прежнего ненавистно-ревнивого взгляда в сторону мужа нет. Напротив, при нечастых разговорах супруги очень выразительно общаются глазами. Дева Вэнь замечает, как иногда Фэнмянь берет Цзыюань за руку, иногда — наоборот. И всегда молча. Легче всего с Цзян Яньли. Оставив самосовершенствование с мечом, она хорошо разбирается в медицине. Можно сказать, платой за обучение Вэнь Цин стилю боя Юнмэн Цзян становится возможность Яньли стать опытным лекарем. Ей легко дается запоминание трав, а тот уровень духовных сил, которым уже обладает наследница Юнмэна, помогает в теории лечения золотых ядер. С Цзян Ваньинем пересечься не удается — почти накануне приезда Вэнь Цин он отбыл в Мэйшань. Эта семья необычная. С мешком ошибок за спиной. Каждая ошибка наверняка терзает, но больше всех — то, как они поступили с Вэй Усянем. Целительница не одобряет и не оправдывает их, но осуждать всех не берется. Она и не таких родителей видела. Хотя в благие намерения верится с трудом: сколько бы сил ни приложили Цзяны для защиты своего ученика, их старания построены на очень зыбкой почве.***
Суп Яньли, как и рассказывал Вэй Усянь, самый вкусный на свете. Уж как талантлив Вэнь Нин, а их и рядом не поставишь. Проводить полчаса-час на кухне хочется много раз на дню. Однако хорошие учебники по военной теории Вэнь Цин нашла как в Гусу, так и в Юнмэне, и вскоре время даже в этой изначально не планируемой поездке уходит на учебу. Цзян Яньли напоминает Лань Сичэня. Следит, чтобы все поели, поспали, согрелись. Понимающая, мягкая и одновременно похожая и не похожая на соклановцев. И от того, как по ней заметно желание вернуть младшего брата, и благодаря тому, какой она в целом человек, Вэнь Цин проникается к ней особенно теплыми чувствами и взаимопониманием. — А-Сянь и в детстве таким был, — если Сичэня пришлось уговаривать рассказать о Ванцзи, то Яньли уже знает, как облегчить думы, — Когда он и А-Чэн играли в ночную охоту, А-Сянь так по-настоящему закрывал собой младшего брата от всех «чудовищ». Знаете, он боится собак, и А-Чэн защищает его даже от щенков. Они… Они ссорятся, но на самом деле очень любят друг друга. Дева Цзян нечасто плачет. В ней все больше проглядывает усталость. К счастью, никто в клане и не ждет, что потерю Вэй Усяня она переживет легко, и хотя бы улыбаться напоказ, как Сичэню, не приходится. — Я так рада, что у него есть второй молодой господин Лань, — Яньли заметно расслабляется, говоря об этом, — После ваших писем стало немного спокойнее. Вэнь Цин сжимает ее руки, глядя в глаза. Это та же нить, что и с главой клана Лань, только другая. В мире, где старшему брату дозволено больше, чем старшей сестре, им обеим приходится совмещать твердость своей защиты и всю мягкость, отдаваемую младшим. — Глава клана Лань говорил так же, — отвечает целительница, — Но я не чувствую, что вкладывала в это достаточно сил. Ваша забота об этих двоих… Я могу ее понять. Будь моя воля, я бы вас еще больше успокоила. У нее духу не хватило лгать. Ни Сичэню, ни Яньли. Все ведь понимают, что в любую секунду может случиться что-то ужасное. — Что вы, не беспокойтесь, — дева Цзян похлопывает легонько ее по руке, — Вы так рисковали собой и так много сделали… Дева Вэнь качает головой, но не возражает. Вспоминает, как Вэй Усянь отмахивался от проявлений заботы в свою сторону, не верил, что ему могут быть благодарны. И теперь целительница мрачнеет, даже приулыбнуться не может. — Госпожа Цзян, — произносит она, вздыхая через раз. Видя, как отличается отношение наследницы клана к Вэй Ину от ее родителей, говорить правду, пусть и действительно нужную, трудно, — Я хочу быть с вами честной. Я… Я против того, чтобы ваш младший брат вернулся в клан после освобождения. Ей это не удается. Как объяснить в двух словах столь неоднозначные чувства по отношению к главе клана Цзян и его жене? Ведь, с одной стороны, они действительно беспокоятся о своем бывшем ученике, но с другой-то их решение было необдуманным, почти спонтанным. Так с родными не поступают. Цзян Яньли — удивительный человек. Она отпускает руки Вэнь Цин и кладет ладони ей на плечи, чувствуя под одеждой, что даже со всеми тренировками они все еще узкие и хрупкие. — Я понимаю, — произносит наследница клана. Интересно, сколько раз она говорила это своим братьям? — Я тоже хочу, чтобы он жил по-человечески. Мама… Ее можно понять, как и отца, но это… — она все же всхлипывает, отводя взгляд, — Даже с моими стараниями и тем, что делает А-Чэн, это не та семья, которая ему нужна. Яньли сжимает плечи целительницы, прикусывая дрожащую губу. — Я бы хотела, чтобы А-Сянь вернулся домой, — шепот срывающийся, хотя так тихо говорить при еще действующем талисмане глушения на двери не нужно, — Но вряд ли он снова почувствует себя в Ляньхуа, как дома. Это странно, но я надеюсь, что не почувствует. Вэнь Цин кивает. Ничего странного, на самом-то деле: если Вэй Ин решит, что не хочет жить в Пристани Лотоса, это только будет значить, что он не настолько поломан душевно своим детством. — Вы похожи на главу клана Лань, — замечает целительница, кладя руку поверх слишком напряженных пальцев Яньли, — Он тоже очень хочет вернуть второго молодого господина Лань… Но после жизни с вашим братом в Гусу человеку с его темпераментом было бы скучно. Дева Цзян улыбается. За такими обедами наедине они уже успели обсудить, счастливы ли Вэй Ин и Лань Чжань, достаточно ли они едят, удобно ли им спать и не слишком ли опасна темная энергия. Еще хорошо, что наследница Юнмэна в состоянии догадаться, что такое парное самосовершенствование, и даже пошутить по этому поводу.***
Ночи в Юнмэне похожи на некрепкое вино. Когда с прудов тянет особенно ярким запахом лотосов, спать удается крепко и спокойно, особенно если ты не местный. Вэнь Цин часто этим пользуется, но иногда сидит на пирсе, опустив ноги в воду. Довольно теплую, так что можно не бояться переохлаждения. Ночь не темная, над головой звезды. Рядом раздаются шаги. В клане Цзян кто угодно может встать и прогуляться посреди ночи. Воины, включая «новенького», все опытные, и даже люди из надзорных постов их не пугают. Вэнь Цин оборачивается и усмехается. Кланяться незачем даже ради сохранения образа, а вставать тем более не хочется. — Давно вы здесь? — спрашивает Цзян Ваньинь. Он одет по-домашнему, пусть и не в одни штаны с рубахой. Аура наследника клана в его осанке и походке не пропадает. — Дней десять, — отзывается дева Вэнь, садясь почти как Вэй Усянь. Выдавать себя за бродячего заклинателя она может, только изобразив недостаток кланового воспитания. Вокруг тихо. Лишние слова, если они не вызваны раздражением, из Вэнь Цин не вытянешь. Но мало среди ее знакомых людей, с которыми можно посидеть просто молча. Цзян Ваньинь такой. Наверное, только с братом и сестрой много разговаривает, другие члены клана или тот же Не Хуайсан и с натяжкой его болтливым не назовут. Девушка запрокидывает голову. Шея хрустит, давно не разминаемая в эту сторону. — Он рассказывал мне про звезды, — целительница сама не понимает, зачем это говорит. Но оба догадываются, о ком идет речь, — Он вообще нередко говорил про Ляньхуа. О том, что можно лечь на пирс и смотреть на небо. И тогда оно от звезд станет совсем светлым. Рядом шуршат одежды. Ваньинь ложится ногами к суше и головой возле коленей Вэнь Цин. Последняя бросает на него взгляд и проглатывает слова: ни капли умиротворения нет в лице юноши. А взгляд такой, что она тут же сама опускается спиной на доски, лишь бы даже вблизи не чувствовать. — Он не захочет вернуться, — выдает Цзян Чэн, сложив руки на животе. Девушка бы переубедила. Уж она-то может точно сказать, что Вэй Ин все еще любит и Пристань Лотоса, и свою наполовину неудавшуюся приемную семью. И не говорит этого. — Сокамерник спасает его от всего, чем опасен перевал, — рассказывает лекарь. Вэнь Цин уже рассказывала Цзян Яньли, что за отношения между Лань Ванцзи и Вэй Усянем, и вряд ли остальные Цзяны еще с ее слов не знают, — Следят за питанием друг друга, не мерзнут, в работе помогают. Цзян Чэн молчит. Возможно, он сожалеет о том, что Пристань Лотоса с беззаботной жизнью так легко заменена тюрьмой, но зато с любящим кем-бы-он-там-ни-был. Возможно, настолько заботится о брате, что лишь хочет организовать приличную свадьбу, купить хороший дом и оградить наконец от мира заклинателей. В отличие от Сичэня, точно сказать об этом наследнике клана ничего нельзя. Но сейчас Вэнь Цин важнее, что он, вопреки ожиданиям, не похож на свою мать и никогда не отказывался от Вэй Ина всерьез. Только из-за Ваньиня и Яньли целительница доверяет Цзянам, как союзникам.***