***
В полдень, когда над Ляньхуа жжет летнее солнце и торговцы, ругаясь на зной, то и дело смачивают рукава одежды и подвязывают волосы мокрыми тряпками, в кабинет Юй Цзыюань через окно влетает неровно комок черных перьев. Женщина от неожиданности роняет чернильницу. Через минуту вглядывания в нежданного гостя по руке с Цзыдянем ползет трескучая молния. У угольного ворона стрелой подбито крыло, опалены талисманом перья на животе и хвосте, неестественно вывихнута лапа. Можно угадать, какая из травм как получена, с наибольшей вероятностью. Но это не главное. Ворон не простой: идеально обученный духовный зверь, с большим трудом выкупленный из Цинхэ вместе с куда менее сильными и редкими птицами. Он ранен, искалечен и пеплом истлевает постепенно на чистом листе бумаги. И хуже всего: он даже в таком состоянии долетел до Юнмэна. Не имея возможности толком управлять траекторией полета, скрылся от преследователей, по жаре с открытыми ранами добрался и остался незамеченным в надзирательном пункте. Юй Цзыюань не дожидается, пока животное совсем исчезнет — ему все равно уже не помочь. Бросает документы, вырывает длинное блестящее перо из уцелевшего крыла, оставляет чернильницу на прислугу и стремительно покидает кабинет. Во всем доме, как назло, нет никого, кроме слуг и адептов. Им бы доверить донести о произошедшем и пойти самой собираться, вот только у госпожи Юй сейчас доверие к любому постороннему человеку ниже минимума. Она не сразу вспоминает, что оставила сына на полигоне тренировать младших, дева Вэнь в Гусу внедряет своих людей в ряды клана Лань, а дочь и муж еще в городе. Как только вспоминает — практически бежит через терассы, не отвечая на вопросы слуг. Цзиньчжу и Иньчжу следуют за ней молча. Цзян Чэна она замечает издалека. За этот год юноша сильно вырос, возмужал и стал выглядеть самым достойным наследником клана. Даже без Саньду он внушает уверенность в победе войск альянса, и подопечные молодого господина Цзян уже сражаются слаженно. Так думала Юй Цзыюань вчера, позавчера и в любой день до этого. Сегодня она, практически не отмечая ничего в своем сыне, подбегает почти вплотную. Ваньинь, заметив мать, прерывает команды, а рассмотрев выражение ее лица, и вовсе предоставляет адептов самим себе, сходя с возвышения ей навстречу. Госпожа Юй не дает ему задать ни одного вопроса. Поднимает перо на уровень глаз, и именно в этот момент оно рассыпается, оставив обугленный стержень и немного жженого пуха. Цзян Чэну хватает секунды. Он расширенными глазами смотрит на мать. — Вэй Ин, — хором констатируют оба, без труда поняв все знаки, явившиеся лишь за десять минут.***
Цзян Фэнмянь и Цзян Яньли приходят немногим позже. Воодушевленные количеством прекрасно обученных солдат, обновленными жилищами в Пристани Лотоса и хорошим летним урожаем, они сталкиваются со второй половиной семьи, как с пожаром. Яньли не роняет корзину с семенами лотоса только благодаря тому, что слышит о птице, уже успев расставить покупки на ближайшем столе. До Пристани долетел только в мясо перебитый ворон. Птиц было четыре для клана Цзян. Ни один человек больше не получил вестей, а эта более чем красноречиво говорит: на рудниках с Вэй Усянем случилось что-то действительно плохое. Цзян Чэн готов идти в бой хоть сегодня. Еще ничего не известно, но уже хочется посмеяться над самим собой: так наивно верил, что Вэнь Жохань не тронет Вэй Ина просто из-за пары бумаг. — Нужно идти в Цишань, — говорит наследник, сидя напротив сестры в обеденном зале. Сегодня родители едят отдельно, в кабинете Цзян Фэнмяня, одновременно ища способ собрать информацию из перевала как можно быстрее. До сих пор, кроме Мэн Яо, никто ничего не мог сообщить. — Нужно, — кивает Яньли, даже не притрагиваясь, несмотря на голод, к еде. Говорить сейчас толком не о чем: у них на руках вчерашние многообещающие заметки шпионов, непонятный пугающий сигнал с рудников и тысячи догадок, ни одна из которых не оптимистичная. Это похоже на несколько месяцев до дня, когда начал образовываться альянс. Кроме накапливаемой кланом силы, нет ровным счетом ничего, даже хорошую стратегию не построишь. Брат и сестра стараются не думать, что им неизвестно, жив ли Вэй Ин. От одного отголоска этой мысли становится невозможно есть хоть что-то. Страшно. Не прилетела ни одна птица, кроме маминого ворона. Значит, Вэни пытаются замести следы, а заложник в серьезной опасности. Как бы ни была готова вся армия, какими бы силами ни обладала она хоть с кланом Цзинь, хоть без, в обоих наследников Цзян возвращается это чувство полной неподготовленности, будто Цишань Вэнь во главе именно с Вэнь Жоханем всегда, хоть с горсткой людей, но будет возвышаться и опережать их. Яньли могла бы успокоить младшего брата. Обратить внимание на неизвестность большей части происходящего. Но она и сама понимает: самое главное — безопасность Вэй Усяня — уже потеряно. И теперь в силах ее, как старшей сестры и молодой госпожи, дай бог чтобы сохранить самообладание. — Ты злишься на маму? — спрашивает вдруг Яньли, видя, как едва трещинами не идет чашка в руке брата. Цзян Чэн не удивляется, только напряженно на эту же чашку смотрит, прежде чем, вздохнув, поставить на стол и с трудом пальцы разжать. — Не на маму, — отвечает юноша после долгого молчания. Он смотрит на плавающие в супе овощи и почему-то не может вспомнить их вкус, — Они с отцом, конечно, неправильно поступили… Но и я уже не ребенок, чтобы искать виноватых. По крайней мере, помимо Вэнь Жоханя. Цзян Яньли смотрит на него тревожно. Всего год назад ее А-Чэн был таким наивным, пусть и вспыльчивым. Когда он успел так повзрослеть и так устать? Усталость и пережатие в каждом движении, слове, взгляде — они, возможно, всей семьей так же поменялись. Яньли в глазах родителей и брата видит отражения своего заветного желания: пусть все просто будет, как раньше. Ей бы сейчас принести свежий, красный-красный арбуз братьям на пирс, посмеяться от летящих отовсюду брызг, промолчать с улыбкой на замечания, мол, не пристало девушкам с молодыми людьми вместе оставаться. А-Чэн, возможно, хочет поддразнивать брата, устроить шутливую перебранку, позабыть про статус наследника клана и уже наконец-то перестать цепляться за внимание отца. Кто же знал, что все их проблемы больше чем годичной давности будут казаться идеальной жизнью?.. Яньли встает, подходит к младшему брату и под предлогом каких-то поправок в прическе легко гладит по голове. Было бы смешно искать утешение в иллюзии, что она все еще всесильная старшая сестра, которая может решить все, коснувшись макушки ласковой рукой. Цзян Чэну этого достаточно. Он откидывается, прижимаясь затылком к плечу присевшей рядом Яньли, и берет ее за руки. Можно было бы выложить целый свиток о буре в груди и диком страхе, так и норовящем подножку поставить, да только зачем? Они оба знают, что друг у друга на душе, и не могут ничего изменить самым долгим разговором.***
Посреди ночи Цзян Ваньинь, не спящий, даже улегшись довольно поздно, вскакивает с постели. Тихий перестук лапок сокола по столу ему в первую секунду слышится чуть ли не конским топотом. Заклинателю требуется немного времени, чтобы хоть перестать сжимать эфес запасного меча и вспомнить, что птица в комнате — почтовая, а не вражеская. Сокол садится на практичную, крепкую кожаную перчатку. В темноте Цзян Чэн с трудом находит привязанную к лапке записку. Довольно странно: из всех более-менее знакомых птичьей почтой пользуется только ее же придумавший Мэн Яо, и то предпочитает менее заметный и подозрительный путь передачи сообщений. Сопоставив явную спешку, с которой именно эта записка должна была быть доставлена, с сегодняшними событиями, Ваньинь постыдно боится развернуть клочок бумаги. Глазам к чтению во мраке не привыкать, но вглядываться в мелкие иероглифы, находясь в одиночестве, небезопасно. Цзян Чэн осторожно складывает записку в ладонь и, как есть, в ночной одежде, с соколом на руке, нечесаный и невыспавшийся, выходит в коридор. Конвой из крепких адептов клана Цзян, приставленный к каждой двери, почтительно кланяется, и будь времени чуть больше, юноша бы ответил. А так он просто проносится мимо людей. Ладонь с зажатой бумагой как огнем жжет. Ваньинь оправдывает сам себя: мол, открытое пространство, никто не знает, насколько в действительности Вэни ослабили наблюдение, если остановиться или читать на ходу, это будет опасно, а он даже меч не свой взял. Эти объяснения легко прикрывают правду: читать то, что хотел сообщить Мэн Яо, духу не хватает, будто он снова мальчишка, который не в состоянии рассказать маме о разбитой вазе. Ближайшая комната принадлежит сестре, покои родителей на другом конце строения. На ходу Цзян Чэн прикидывает, сколько еще сможет балансировать между страхом получить явно не хорошие новости и страхом не получить никаких новостей, теряя целые часы, длящимся вот уже полдня. Прикидывание говорит, что рано или поздно заклинатель не выдержит прямо посреди коридора, не заботясь ни о лазутчиках, ни о наемниках. Сестра не запирает комнату. У нее надежная охрана на входе и под окном. Цзян Чэн в несколько шагов доходит до двери и стучит, игнорируя желание как раз Яньли беспокоить в последнюю очередь. Что бы ни произошло, сестра уж точно справится и расскажет обо всем лучше, чем родители. Как выясняется, девушка тоже не ложилась и даже не переоделась. Она отпирает, едва заслышав голос младшего брата, и без раздумий впускает его. Яньли сдерживает вопросы и предпочитает первые выводы делать по видимым деталям. И делает безошибочно еще до того, как Цзян Чэн протягивает записку, говоря: — Это наверняка от Мэн Яо. К тебе было ближе, а я пока не успел прочитать. Деве Цзян не нужно слышать всей правды, чтобы сопоставить оставшиеся кусочки. В другой ситуации она бы улыбнулась тому, как милый А-Чэн уверен, что сестра может решить куда больше, чем родители, не раз и не два ошибавшиеся в фундаментальных решениях, но это был слишком тяжелый день, чтобы находить поводы улыбаться. Яньли не тушила в комнате свет и читает то, что действительно написал Мэн Яо. Привычная четкая каллиграфия не выдает ни единой эмоции писавшего, и в очередной раз девушка с какой-то гордостью отмечает, как хорошо этот мальчик умеет держать себя в руках. Все посторонние мысли исчезают, когда она после третьего прочтения полностью осознает смысл текста. Яньли приходится опереться о стену — пол из-под ног на мгновение уходит. Как выглядеть собранной, когда ее младший брат, один из будущих генералов альянса, стоит здесь в самом несобранном виде, а короткое сообщение сносит взрывной волной целый мир? Дева Цзян не знает, откуда берутся силы банально не упасть в обморок. Она забывает про все, вплоть до пытающегося достучаться до какой-то информации Цзян Чэна, и, едва уловив баланс на ногах, в несколько шагов покидает комнату. От тихой и постоянно готовой в первую очередь поддержать любого человека вокруг девушки не остается ни следа: Яньли становится дочерью своей матери и сейчас в ее же духе совершает только самые необходимые действия. А необходимо как можно быстрее добраться до кабинета родителей, по пути в общих чертах обрисовав прочитанное Цзян Чэну, так и бросившемуся следом, в спальной одежде, сапогах и с соколом на руке. Парадокс: в письме было от силы четыре-пять слов, и оно сказало все полно и ясно, в то время как все объяснения наследницы Цзян неожиданно сумбурны и бессвязны. Ничего нового, кроме «А-Сянь в беде», Ваньинь не узнает. Они вдвоем врываются в кабинет. Родители вскакивают с мест, возможно, уже слышавшие шум перед дверями. Изначально они не очень встревожены: без взлома и сражения сюда могли проникнуть только дети главы клана. Однако, разглядев вид и дочери, и сына, супруги все больше теряют спокойствие. Яньли трудно отдышаться, но она говорит, и отголоски решимости на ее лице теряются, когда в заглушенной комнате набатом звучат слова: — Мы должны идти в бой. А-Сянь тяжело ранен, Вэнь Жохань собирается его убить, и Мэн Яо, Вэнь Нин и Лань Ванцзи не смогут его защитить.***
Лань Сичэня легко разбудить. По правде говоря, спит он плохо, и хотя это отзывается усталостью и легкой рассеянностью, ничего не пытается сделать. Лишь недавнее возвращение Вэнь Цин с ее последними разработками более-менее помогает за счет пилюль, способных и усыпить, и избавить от сновидений. И все равно ни одно успокоительное не делает сон крепким, как раньше, и весь график сна, казалось бы, такой привычный вне зависимости от обстоятельств, теперь соблюсти невозможно. Глава клана Лань не покидает Ханьши ночью. Он встает с постели, отчаявшись уснуть, и ходит по комнате, временами касаясь каких-то предметов. Мать жила скромно, он сам тоже довольствуется необходимым. В конце концов, какой смысл украшать помещение, в которое заходишь только поспать и иногда выпить чай со своей семьей? Сичэнь часто бросает взгляд в окно из глубины комнаты. На грудь сильно давит: он иногда позволяет себе глупую надежду, что А-Чжань пройдет по прекрасно видным тропинкам, откроет дверь, спросит, почему на подоконнике горит свеча. Лань Хуань знает, что это бессмысленно, но разве правила запрещают хоть самую малость верить, что этот огонек покажет младшему брату, как сильно его ждут дома? Первый нефрит обхватывает себя руками. Сжимает почти до боли плечи, кусает губу, разве что не бьет сам себя по щекам. Он не любит это состояние меланхоличной подвешенности, предчувствия чего-то жуткого. А разжав пальцы, не может руки опустить: вспоминает, как много лет назад А-Чжань, полностью осознав, что мама не вернется, обнимал старшего брата тайком вечером и так серьезно и по-взрослому заявлял, что понимает и никогда не бросит своего дагэ*. Сичэнь — глава клана. Он взрослый человек, он сильный заклинатель, он Лань… И он еле-еле сдерживает слезы. Одна-две скатываются, и крохотных ладошек заботливого А-Чжаня нет, чтобы утереть, а потому делать это самому Лань Хуань не видит смысла. Он терпит, пока не схлынет боль в груди, хотя знает, что однажды не выдержит и это будет еще хуже, чем тихо выплакаться сейчас… Свеча, погаснув, падает вместе с подсвечником. Сичэнь вздрагивает, обернувшись к окну, и видит сидящего на столе сокола, похоже, случайно и скинувшего не совсем удобно стоявшую вещь. Глава клана чувствует, как руки в пока что дозволенной мере трясутся от нарастающего страха. Часть его не хочет сдвигаться с места, а то и вовсе выбежать из комнаты и не смотреть; другая же часть, вспомнившая, в каком случае прямо в резиденцию должна была прилететь птица Мэн Яо, требует поскорее открыть послание и предпринять любые необходимые меры. И именно вторая половина пересиливает. Лань Хуань едва не бросается к столу, забыв про перчатку, жестом велит соколу уцепиться прямо за плотный рукав и отвязывает примотанную к лапке бумажку. Сердце колотится быстрее и быстрее. Глаза Сичэня сумасшедше-быстро бегают вдоль строк в надежде, что какое-то слово пропущено и смысл письма другой. Ни на третий, ни на шестой раз текст не меняется:Лань Ванцзи и Вэй Усянь. Наказание. Дисциплинарный кнут. Выдвигайтесь срочно.
Это почерк А-Яо. Кусок листа оторван, пусть и ровно. Все написано почти безупречно, только взгляд первого нефрита может уловить колебания в слишком знакомых линиях. А затем складывается понимание смысла письма, и Сичэню требуется вся выдержка, чтобы не упасть на колени. «Ванцзи и Вэй Ин ранены дисциплинарным кнутом.» «А-Чжань ранен дисциплинарным кнутом.» «Мой брат ранен дисциплинарным кнутом!» В главе клана не остается ни единой мысли о репутации или правилах. Он готов сейчас лично поднимать солдат, бегать по павильонам, кричать, греметь оружием, ругаться со Старейшинами. Хандра сходит, сменяясь бьющей барабаном потребностью защитить А-Чжаня скорее и любым способом. Сичэнь как был, с птицей на руке и чуть его же пальцами не растертой в пыль запиской, выходит из Ханьши. Комендантский час, по сравнению с остальными правилами, нарушают нечасто, и дядю достаточно за день утомляют ученики, чтобы сейчас с ним столкнуться. Собственно, об этом глава клана мало заботится, как и о том, насколько тихо ходит. До павильона приглашенных учеников недалеко. Луна светит ярко, все вокруг видно, как днем. Сичэнь раньше устраивал себе ночные пешие прогулки, чтобы успокоиться, ведь в Гусу ночи для этого созданы. И все равно в голове только проклятое письмо и красочные картины его содержания. Каким-то образом самообладания первого нефрита хватает, чтобы сохранять презентабельный вид и не ворваться в нужные комнаты. Но каждая секунда промедления только усиливает панику, и глава клана поспешно вскидывает руку, намереваясь тихо постучать по косяку двери. Прежде, чем ему удается это сделать, двери распахиваются. Мгновение двое заклинателей смотрят друг на друга, прежде чем хором выдохнуть: — Молодой господин Вэнь! — Глава клана Лань! — Нам нужно срочно поговорить! Целительница еле справляется с эмоциями, но пропускает заклинателя в свою комнату молча. Обычно приглашенные ученики спят по двое-по трое в одной комнате, но в случае с Вэнь Цин делают исключение, не подселяя к ней ни юношей, ни девушек. Закрыв дверь, она остается наедине с Лань Сичэнем. Окна тоже завешены и запечатаны талисманами. Даже если пойдут слухи об отношениях главы клана с заклинателем из Цинхэ, сейчас это не имеет значения. — Вижу, тебе тоже написал Мэн Яо, — дева Вэнь демонстрирует Сичэню бумагу, идентичную той, что держит он сам. Напряжение в комнате можно мечом рубить, и то в какой-то момент застрянет. — Каковы шансы, что Ванцзи будет в порядке?.. — Лань Хуань понимает, что это бессмысленный вопрос, ведь А-Яо дал минимум информации, но Вэнь Цин видит его состояние и может только вздохнуть в ответ и не смотреть, как в глазах первого нефрита что-то тускнеет. Мужчина дышит глубоко, пытаясь успокоиться, но она слишком хорошо его знает, чтобы после всего произошедшего ожидать знаменитой клановой невозмутимости, — Дева Вэнь, мы должны мобилизовать армию. Как можно скорее. — Я знаю, — целительница строчит что-то на маленькой бумажной полоске. Со своего места глава клана видит, что это краткая инструкция для Мэн Яо и схематичный рисунок мэйхуа, бамбука и сосны, — Я знаю, Лань Сичэнь, не думай, что я бы хотела жертвовать твоим братом и Вэй Усянем. Ей до дрожи тяжело чувствовать, какой у первого нефрита беспомощный взгляд. Но девушка твердо повязывает ответ на лапку своей птицы и, бесшумно растворив двери и убедившись, что на улице нет абсолютно никого, выпускает сокола в небо. Второй слетает с руки Лань Хуаня сам и направляется следом. — Вэнь Цин, — произносит мужчина, когда поперек деревянных створок снова висит талисман, — Прости, я сейчас как будто не в себе. Целительница хлопает его по плечу — странная, но приятная привычка, приобретенная за время их дружбы. — Ты-то как раз в себе, — качает головой дева Вэнь, — Я бы удивилась, если бы ты пришел ко мне спокойно. Страшно представить, сколько всего сейчас в Пристани Лотоса порушено Цзыдянем. Лань Сичэнь повторяет дыхательное упражнение снова и снова. Они с Вэнь Цин уже столько раз высказывали друг другу все переживания касательно младших братьев, что собраться в ее присутствии особенно сложно. Он привык быть здесь свободным, ощущать себя кем-то помимо лица своего клана. И когда счет идет, возможно, на дни или часы, совершенно не выходит притвориться, что он не хочет с места прыгнуть на меч и лететь вытаскивать Ванцзи в одиночку. Вэнь Цин на этот раз кладет ладонь ему на плечо уверенно, сжимая и заставляя встретиться глазами. — Сичэнь, мы вернем его. Я вылечу его. Я клянусь тебе в этом. Сколько еще придется выжимать из себя надежду, которую раз за разом будет подламывать неизвестность?..***
Главы трех великих кланов и более двадцати мелких собираются в Зале Меча Цинхэ Не. Несмотря на обширные знания Гусу Лань и благосостояние Юнмэн Цзян, Не Минцзюэ выбран генералом и, в паре с Хуайсаном, главным стратегом. Вэнь Цин, взявшая себе второе имя Цюнлинь (она позже объяснит это брату), остается главнокомандующей, но также она отправится в рядах авангарда. Здравый смысл любого военного говорил бы, что будущей главе одного из великих кланов нужно оставаться предельно невредимой. Но в девушке говорит желание первой увидеть и Вэнь Нина, и Мэн Яо, и оценить состояние Вэй Ина с Лань Чжанем. Она уже стояла перед Военными Советами. В первый раз, в основном, давала кучу обещаний, но это было больше года назад. На сегодня она объездила земли всех присутствующих кланов, внедрила своих людей, успешно сражавшихся и защищавших чуть ли не главные семьи, и исцелила больше людей, чем за всю карьеру в Цишане. Лишь немногие здесь знают, что она не мужчина. Нет особой обиды на это — пусть думают, что хотят, вещи гораздо серьезнее занимают мысли. Она должна сказать красивую воодушевляющую речь. Она обводит глазами зал: своих учителей, солдат, с которыми устраивала спарринги каждый день, своих близких друзей. Формальности песком на зубах скребут, но дева Вэнь — Вэнь Цюнлинь — берет себя в руки. Есть время, предназначенное для свободы, и есть время рабочее. — Достопочтенные господа! — обращается к собравшимся главнокомандующая, стоя справа от Не Минцзюэ, — Этот заклинатель провел в каждом из ваших кланов много времени. Все силы были вложены в подготовку к величайшему перевороту со времен объединения великих кланов. И они даже не подозревают, насколько величайшему. — На сегодняшний день положение такое, — для справки девушка разворачивает один из присланных Мэн Яо свитков, — В клане Цишань Вэнь, в котором был рожден этот заклинатель, идеологический раскол перевел на нашу сторону значительную часть войск Вэнь Жоханя, а также целителей и формально принадлежащих к клану мирных жителей. Если кто-то и слышит потрескивание молнии, замечаний не делает. О жестоком обращении Вэнь Жоханя с беспомощными родственниками слухи ходят, не без помощи Не Хуайсана и множества шпионов пущенные. Вэнь Цин старается лишний раз в подобную болтовню не ввязываться, ведь и без того помнит, что пережила ее семья. — Мои родные в числе последней группы, — продолжает девушка, бросая взгляд на главу клана Не и ловя в ответном что-то похожее на улыбку, — Солдаты Цишань Вэнь, перешедшие на сторону альянса, обязаны жизнью моим близким, и поэтому этот Вэнь Цюнлинь может быть уверен в их преданности. Со стороны собравшихся несколько трогательно верить, что благородный заклинатель не пойдет с мечом на своего спасителя. Вэнь Цин же знает, что Вэни чтят долг жизни достаточно фанатично. — Весь ход войны перевернуло событие, произошедшее больше полутора лет назад, — продолжает заклинательница, теперь уже почти неотрывно глядя в ту сторону, где рядом сидят Лань Сичэнь и семья Цзян. Они первыми догадываются, о чем идет речь. Глава клана Лань, с самого прихода письма не спавший ровным счетом нисколько, от белого цвета лица переходит к сероватому. Теперь уже не нужно постоянное наблюдение за его состоянием, чтобы заметить, каким несчастным выглядит первый нефрит, хотя стоит отдать ему должное: Гусу был готов идти на Цишань меньше чем через час после получения письма. Остальные косо смотрят на представителей Юньмэн Цзян. Вэнь Цин, до сих пор прохладно относившаяся к правящим семьям большинства кланов, вынуждена признать, что чувство справедливости даже к сыну слуги у них есть, и продолжает: — Вэнь Жохань нарушил договор о неприкосновенности заложников, и сейчас альянс может действовать в полную силу. Планы расстановки войск переданы прямо из Цишаня, как и данные о настоящем количестве солдат на стороне Вэнь Жоханя. Среди собравшихся проходят восхищенные перешептывания, похоже, относящиеся к талантливым шпионам в стенах Знойного Дворца. Вэнь Цин подавляет усмешку. — Если Вэй Усянь и Лань Ванцзи находятся на каторге, — вдруг подает голос Цзинь Цзысюань — один из трех руководителей отрядов Ланьлин Цзинь, бросив неуверенный взгляд на мать, но не проглатывая язык, — Разве не будет безопаснее сначала напасть на Пепельный Перевал и освободить их? Целительница поджимает губы, выждав, пока главы кланов закончат громко и вразнобой поддакивать. А затем вдруг звучит тихий и сипловатый, но уверенный голос Лань Сичэня: — После… нарушения договора заложников отправили не обратно, на перевал, а в темницы Знойного Дворца. Если мы нападем на каторгу, то только потеряем время и, более того, будем ослаблены темной энергией. Лань Цижэнь, как и весь зал, сочувственно смотрит на молодого главу. Не нужно пояснять то, что он сам сейчас осознает: Вэй Усянь и Лань Ванцзи находятся в самой большой опасности за все время своего заключения, и в любой момент Вэнь Жохань может их просто добить. Как и Мэн Яо, который вкладывает все силы в их лечение. — Армия клана Вэнь сильно ослаблена, — Вэнь Цин не пытается никого утешить, только констатирует факты, но убитые взгляды Цзян Чэна, Цзян Яньли и Лань Хуаня ей совершенно не безразличны, — О расколе никто не знает. Если мы начнем действовать, те, кто все это время был на стороне революции, устроят сражения прямо внутри войск. — Но что, если они передумают? — спрашивает глава клана Яо. Каким бы раздражающим он ни был, сейчас его подозрения не нелепы. Дева Вэнь пробегает глазами численные данные. Исключив тех, кто наверняка ей верен, прибавив примерное количество новобранцев в Цишане и просчитав вероятность, что прекрасно обученные и опытные адепты четырех великих кланов пересилят сколько угодно «пушечного мяса», она кивает сама себе и отвечает главе Яо: — Это ничего не изменит. Армия альянса в любом случае перевесит Цишань Вэнь, даже если Вэнь Жохань наберет в два раза больше новых адептов, чем обычно. Доверие к ее словам — не то, что может дать каждый из собравшихся. Но у них нет выбора. Вэнь Жохань может окончательно обезуметь и потерять контроль над темной энергией, об этом неоднократно предупреждали всех заклинателей, для чего-либо попадавших в Цишань. — Согласно плану, — говорит уже Не Минцзюэ, вставая рядом с Вэнь Цин, и странно — несмотря на разницу в росте, она не чувствует себя маленькой, как в первые дни в Цинхэ, — сначала войска альянса избавятся от надзорных постов. — Это исключит риск нападения Вэней на мирное население в наших землях, — догадывается Лань Цижэнь. Говорить очевидное было не обязательно, но столь авторитетный заклинатель может расположить к Вэнь Цин многих, и девушка глядит на него благодарно. — Верно, — кивает глава клана Не, выпрямившись и обведя глазами всех собравшихся. У него горящий взгляд прирожденного военачальника, — И после этого мы направимся в Цишань. Кланы Мэйшань Юй и Юнмэн Цзян сосредоточат силы на прорыве в Безночный Город, с их стороны Вэнь Жохань не укреплял оборону. Цинхэ Не и Гусу Лань будут атаковать линии обороны вокруг Цишаня и его центра. Он не уточняет, что этот план придумал Хуайсан, лишь многозначительно и гордо усмехнувшись. Именно со стороны двух последних кланов Верховный Заклинатель ждал наибольшей агрессии, так что армия Вэнь сосредоточена на Востоке в большей степени, чем на юге, на границе с Юнмэном. Вэнь Цин про себя извиняется перед Лань Сичэнем. Она знает, что первый нефрит всем сердцем хотел идти в первых рядах вместе с Цзян Чэном и при этом, как глава клана, должен сражаться вместе со своими адептами и отвлекать Вэней от основной атаки альянса. Но они оба делают это ради своих младших братьев, и личные желания не имеют значения. «Если все получится, » — обещала целительница вчера вечером перед экстренным собранием Гусу Лань, — «Мы встретимся в Знойном Дворце и вместе доберемся до темниц.» Не Минцзюэ вскидывает руку, кулаком небу грозя, и выкрикивает глубоким голосом: — Солнце, созданное Вэнь Жоханем, сожгло наши дома, убило наших людей и разрушило наши семьи. Семья целителей Вэнь, годами хранившая устои своих предков, займет место Вэнь Жоханя и восстановит честь своего клана! Вэнь Цин будто заряжается от него энергией и, встретившись с поддержкой в глазах главы Не, надеждой — семьи Цзян и отчаянной мольбой — Лань Сичэня, уже руку приподнимает, чтобы жест повторить. Но опускает со вздохом и на время прикрывает глаза. Они все сильные, и три великих клана вполне могут выступить против одного, и все же дева Вэнь, как никто другой, понимает, насколько силен Вэнь Жохань. Она поднимает глаза спокойно, без лишних эмоций, и говорит так, чтобы услышал каждый перешугивающийся и умолк — тот, кто подхватил было слова Не Минцзюэ: — Этот Вэнь Цюнлинь не знает, чем кончится наша революция. По всем расчетам она должна пройти хорошо, однако в клане Цишань Вэнь есть как минимум два темных заклинателя, и никто в мире до сих пор не сталкивался с их мощью. И все же… — ей нужно больше воздуха, — Все же я хочу защитить свою семью. И не только я. Мы все хотим защитить свои дома и своих родных. И поэтому я прошу вас быть на моей стороне. Целительница выдыхает и не склоняется, хотя сейчас, зная, что в Цишане А-Нин буквально каждый день дважды или трижды посещает Вэнь Жоханя, готова пасть к ногам любого и умолять о помощи. Прошло много времени. Она стала сильным заклинателем. С ней, как с будущей главой клана, должны считаться. И ни один высокопоставленный мужчина и ни одна женщина в этом зале не смеют сейчас выступить против нее. Каждый поднимает свою чашу и пьет, тут и там звучат громкие возгласы: «За будущего главу клана Вэнь!», «За успех революции!», «За восстановление чести клана Вэнь!». И впервые за эти месяцы, ловя взгляды Лань Сичэня и Цзян Яньли, Вэнь Цин видит облегчение, от которого самой хочется плакать.***