Jane Zhang — «Forgoing worries» («解忧»)
***
Цзян Чэн прилетает в Облачные Глубины ближе к вечеру. За его спиной отряд Вэнь из превосходных лучников и мастеров ближнего боя: клан Цзян уже перенял элементы стиля Вэнь, а после войны Ваньинь провел интенсивные тренировки клана. Об объединении земель речи пока не заходило, хотя границу между Цишанем и Юнмэном уже можно пересекать вполне спокойно. Отряд спускается у ворот. Дозорные приветствуют наследника Цзян, и один из них вызывается проводить гостей к Цзэу-цзюню согласно распоряжению. — Не примите за непочтение к главе клана Лань, — возражает Цзян Чэн, сжимая рукоять меча от неприятного волнения, — Но я хотел бы сначала повидаться с сестрой. Есть несколько неотложных вопросов, которые нам нужно обсудить наедине. Адепт переступает с ноги на ногу, а затем снова кланяется: — Дева Цзян и глава клана Лань сейчас оба находятся в Цзинши. Приказ главы клана немедленно проводить туда молодого господина Цзян предусматривает, что у господина будет возможность встретиться с молодой госпожой Цзян в том же месте. Цзян Чэн, вздохнув, смиряется. У него дрожат руки, и дыхания не хватает, чтобы спорить. Адепт Лань идет впереди, ветер слегка развевает белую ленту. На мгновение фигура юноши преображается, меняется цвет и длина волос, плечи расширяются, походка приобретает особую прыгучесть. Наваждение проходит быстро, но Цзян Ваньинь не дышит почти минуту и едва сдерживается, чтобы не протянуть руку и не развернуть заклинателя к себе лицом. Не доходя до Цзинши несколько шагов, Лань останавливается и поворачивается, кланяясь гостям: — Отряд клана Вэнь может разместиться в гостевых покоях или отбыть в Цишань по своему усмотрению. Глава клана Вэнь покинула Гусу полчаса назад, сейчас здесь только молодой господин Вэнь Нин и молодой господин Мэн Яо. Солдаты кланяются в ответ и, дождавшись знака Цзян Чэна, оставляют его. Мерный стук шагов в три раза медленнее сердца, которое бьется громко в голове. Саньду Шэншоу кладет руку на гладкую деревянную раму дверей и не находит в себе силы открыть их. Сестра написала, что Вэй Усянь очнулся, еще утром. Прошло полдня. Суматоха в Цишане перед отъездом, полет, самый быстрый в жизни и оттого сложный — все это не давало в полной мере осознать, что именно сейчас придется сделать. Пока что Вэй Усянь еще может оправдать предательство семьи Цзян. Возможно, даже вернуться в Пристань Лотоса и взять с собой Лань Ванцзи. Сестра объяснила, почему они должны поговорить с приемным братом именно об этом. Цзян Чэн не ребенок. Он слишком долго закрывал глаза на многие противоречия. Сейчас от них зависит, проживет ли его брат в дальнейшем спокойную жизнь, посвящая себя заклинательству, или же снова будет вынужден защищать себя и всех вокруг. Две-три минуты промедления завершаются тем, что юноша все же переступает порог. Сестра будто ждала — ее Цзян Ваньинь видит первой, поспешно закрыв двери. Яньли коротко обнимает его, и сами собой стираются недели разлуки. Байки в народе о брате и сестре, чуть ли не плечом к плечу прошедших войну, на деле не такие уж и байки, и обоим явно нужно больше одного объятия и больше одного вдоха в полной тишине. — А-Сянь скоро проснется, — предупреждает Яньли, бездумно поправив пряди у лица Цзян Чэна, — Он проспал почти весь день, как и второй молодой господин Лань, так что, скорее всего, обоим хватит сил бодрствовать до утра. В способностях своей невесты Ваньинь не сомневается. В лаконичном сообщении Лань Сичэня говорилось, что утром Вэй Усянь смог проснуться менее чем на час, но никто не говорил, что в следующий раз силы лекарств не хватит на большее. Сестра за руку вводит его дальше в Цзинши. Глава клана Лань и Мэн Яо, не вставая, приветствуют гостя. Это первый раз, когда Цзян Чэн смотрит на брата после войны, и от вида заметно улучшившегося цвета лица Вэй Ина что-то внутри сжимается. Мэн Яо придвигает к кровати еще одну подушку, но Цзян Ваньинь не торопится даже подойти, словно его ноги приморозило к полу. Сестра тоже не приближается, хотя по ней заметно — очень хочет. Опустив взгляд в пол, она не отвечает на молчаливые вопросы обоих друзей. В эту минуту остро ощущается нехватка Вэй Ина: даже красноречие Мэн Яо бесполезно, если некому хотя бы начать разговор. В итоге все просто выбирают дожидаться, пока он сам и очнется, каждый на своем месте. Когда на Гусу опускаются сумерки, случается первое, что помогает заклинателям выйти из неловко-молчаливого оцепенения. Вэй Ин немного шевелится на кровати, сжимая руками одеяло. Мэн Яо первым бросается к больному, хватает за руку и проверяет температуру. Только не обнаружив жара, он выдыхает с облегчением и отодвигается, позволяя брату и сестре Цзян приблизиться. Не будь Цзян Ваньинь так взволнован, наверняка одарил бы тяжелым взглядом за подобную бесцеремонность по отношению к Вэй Усяню. Цзян Яньли повторяет то же, что делал Мэн Яо, но куда более точно. Цзян Чэн круглыми глазами наблюдает, как от ее ладони разливается светящаяся лавандовым ци, окутывая голову Вэй Ина. Лань Сичэнь переглядывается с подругой. В ее глазах легкий страх, но она кивает без слов, и вскоре только брат и сестра Цзян остаются в комнате, не считая двоих заклинателей без сознания. Как и днем, Вэй Усянь, открыв глаза, ничего не видит. Яньли нагибается к нему, пытаясь оказаться перед замутненными глазами, и тихо зовет: — А-Сянь, ты слышишь меня? Она повторяет дважды, и только после этого больной, проморгавшись, собирает достаточно сил, чтобы приподняться на постели и оглядеться. — Ш… Шицзэ?.. — сиплый голос вырывается с явным трудом, и Яньли, до сих пор избегавшая лишних прикосновений, не сдерживается — всхлипывает, обхватив впалые щеки Вэй Ина, и прижимается губами к его макушке. — Да, шицзэ здесь, — ей самой трудно говорить, слезы то и дело приходится глотать, но отчего-то кажется: Усяня сейчас нужно убедить, что она никуда не денется, — Шицзэ рядом, шицзэ снова с Сянь-Сянем… Вэй Усянь достаточно наплакался днем. Возможно, поэтому он только корчится и цепляется за руки Цзян Яньли, как много лет назад — за ветку дерева высоко над землей. Цзян Чэн не остается в стороне. Не в этот раз. Еще до того, как Яньли отстраняется, чтобы рассмотреть лицо младшего брата, Ваньинь притягивает его в крепкое, но осторожное объятие. Под тревожным взглядом сестры обхватывает Вэй Ина руками плотно, как ребенка. — Прости меня, — Цзян Чэн не видит ошеломления на лице брата, — Я должен был защитить тебя. Ты не должен был это все переживать. Вэй Усянь качает головой, насколько возможно в столь крепких объятиях, и не отстраняется. Цзян Чэна трясет, и хотя со стороны кажется, что это он утешает своего старшего соученика, прикосновения Вэй Ина гораздо спокойнее. — Я скучал по тебе, — признается Ваньинь, стараясь и держать, и гладить брата по спутанным волосам как можно мягче. Вэй Усянь может оттолкнуть его в любой момент и больше головы не поворачивать в сторону любого из семьи Цзян. Вместо вполне заслуженного отчуждения старший ученик позволяет близость, которой у них двоих не было… практически никогда, — В тот день я думал, что либо умру, либо убью их всех. Потом чуть не ушел в Цишань — матушка в последний момент объяснила, что клан Цзян уже планировал нападение. Это звучит смешно, учитывая, насколько хуже был организован клан Цзян на момент ареста Вэй Усяня. Не говоря уже о единственном ученике, лишь с мечом и собственным слабоумием направляющемся в самый центр владений клана Вэнь. — Это не твоя вина, — хрипит Вэй Ин, прикрывая глаза, — Вы нас вытащили, я… Я не думал, что мы когда-нибудь оттуда выйдем живыми. Цзян Чэн сжимает его сильнее, а затем все же отстраняется, держа за плечи. Что-то в его взгляде заставляет Вэй Усяня насторожиться. — Вы и оказываться там не должны были, — выпаливает Цзян Ваньинь, и его блестящие от слез глаза становятся куда разговорчивее языка, — Ни ради клана Цзян, ни ради кого-то еще. Просто не должны были. Вэй Ин смотрит на него с затаенным страхом и качает головой: — Но… Мне уже все сказали о договоре… Конечно, нельзя было и надеяться, что Вэнь Жохань его не нарушит, но по крайней мере, вы выиграли время… Цзян Чэн вздыхает шумно, прикрывая глаза. Когда брат так внимательно смотрит, даже при всем пережитом доверяя, говорить становится слишком сложно. Но он сам попросил Яньли дать разобраться с этим, и теперь уже не отступишь, хоть она и поймет, и поддержит. Вэй Усянь заметно напрягается. Наследник Цзян запоздало вспоминает, что Вэнь Цин не советовала его излишне волновать, и теперь уже старается хотя бы голос сделать мягче: — Дело не в договоре. Очень многое из того, что случилось, не должно было случиться. Особенно с тобой. Короткий смешок Вэй Ина прерывает еще одну паузу, и в его лице появляется что-то знакомое: — Цзян Чэн, ты ведь прекрасно знаешь, что кто угодно мог бы пострадать. Если не я, то уж точно наследник или ученик какого-то клана. И тогда война началась бы еще раньше, а так все кланы заклинателей понесли небольшие потери. — Ты… — Ваньиню сложнее сдерживать гнев, чем когда они были детьми. Если бы не плачевное состояние, Вэй Ин уже получил бы по шее, — Ты забыл, что они с тобой сделали? Что они сделали с Лань Ванцзи? Вздрагивает и сестра, и Вэй Усянь. Он не удерживается и косится на соседнюю постель. Легкая улыбка — призрак привычной — трогает его бледные губы. — Лань Чжань уже восстановился. По крайней мере, если верить Мэн Яо. Он и выглядит лучше. Клан Вэнь реформирован, Вэнь Цин позаботится о наказании виновных, — откинувшись назад в почти привычной манере, Усянь смотрит на потолок, — Если я сейчас буду без конца вспоминать, сколько зла Вэни сделали, это будет неуважительно по отношению к ней. Цзян Чэн стискивает зубы, но молчит. Хочется, как раньше, отвесить брату подзатыльник, но это достаточно слабый отголосок прошлого. — К тому же, — пожимает плечами Вэй Ин, — я всего лишь слуга. Даже если бы меня изрубили на мелкие куски, в глазах других кланов это не самый веский повод мстить. У брата и сестры Цзян леденеет все тело. Сами слова Вэй Усяня звучат страшно, а то, что он в них безоговорочно верит — еще страшнее. Яньли отводит взгляд и, отпустив руки обоих братьев, встает. Цзян Чэн следует ее примеру, и проклюнувшиеся было улыбки исчезают. Вэй Ин выглядит все более настороженно, но четкого понимания или хотя бы догадки в его глазах не видно. — А-Сянь, — голос шицзэ дрожит, и она чудом держит спину ровно, — С самого начала… Наша семья делала все неправильно. Неправильно к тебе относилась, воспитывала… Вэй Усянь порывается возразить, но Яньли поднимает руку, призвав дать ей договорить: — Тебе все неверно представили еще в детстве. Когда отец и матушка только привели тебя в клан, тебя не могли официально записать как ученика Цзян. Даже сменить фамилию, хотя ты воспитывался в нашем доме. Вэй Ин снова пожимает плечами, когда она почему-то останавливается: — Я прекрасно это понимаю. Мой отец был слугой, еще и беглым, неудивительно, что я тоже… Сестра всхлипывает и прикрывает рот. Цзян Чэн, кажется, готов взорваться, но громом гремит только его голос, несмотря на то, что Лань Ванцзи все еще спит: — Твой отец не был слугой. И ты тоже. Тишина опускается, как покрывало, давя на каждую клетку тела. Вэй Усянь открывает и закрывает рот, но ничего не говорит, а лица наследников Цзян искажаются с каждой секундой, и Цзян Ваньинь, вдохнув глубоко, продолжает: — Думаешь, отец просто так оставил бы своих лучших друзей, если бы мог? Думаешь, лет, прошедших с ухода твоего отца из клана и… до смерти твоих родителей… — он бросает извиняющийся взгляд на брата, но тот выглядит слишком потрясенным, — Этих лет не хватило бы, чтобы найти беглого слугу? — Дядя Цзян был его другом, — без особой уверенности отвечает Вэй Ин и не может даже взгляд на чем-то остановить. От него прежнего сейчас остается лишь подобие новорожденного щенка, ошеломленного окружающим миром, — Он бы не стал принуждать отца и матушку жить в клане Цзян, особенно после свадьбы с госпожой Юй… Цзян Чэн вздыхает. Связь, пусть и шаткая, в словах брата присутствует. — Но также он понимал, что твои родители будут одни, — он чувствует себя хуже, чем когда арестовывали Вэй Усяня. От вины за необходимость говорить снова и снова об одной и той же давней боли все сложнее разогнуть спину, — И что будь они частью клана, на любую ночную охоту они отправились бы в достаточном сопровождении и с наиболее точной информацией. Да и матушка… — Ваньинь поджимает губы, отводя взгляд, — Она уж слишком заботится об иерархии, то, что твой отец ушел, злило ее куда больше, чем слухи о твоем происхождении. Цзян Чэн вспоминает всю свою жизнь и все то, что в гневе говорила госпожа Юй хоть о самом Вэй Усяне, хоть о его покойных родителях. Сколько раз попрекала тем, что он должен оставаться слугой, и все равно пускала за общий стол, позволяла жить в покоях главной семьи. — А-Сянь, поверь мне, если бы матушка с отцом могли, они бы не пустили твоих родителей путешествовать в одиночку, — Яньли говорит медленно, давая брату передышку, и аккуратно. Ее слова похожи на течение реки, которое не остановится, если только не построить плотину, — И… Как бы это ни было ужасно, но матушка не упустила бы возможности заставить тебя выполнять работу слуги. Не только из ненависти, но и ради того, чтобы за спиной отца не шептались. Конечно, никто, кроме Мэн Яо и Не Хуайсана, не смог бы проконтролировать слухи и наносимый ими вред. Но Вэй Усянь с пониманием кивает — все-таки для любых слухов нужен источник, а если бы он изначально жил соответственно своему статусу, многих проблем в семье Цзян можно было бы избежать. — Но… — Вэй Ин снова хмурится, и в его глазах появляется паника: возможно, впервые в жизни он не может докопаться до чего-то своим умом, — Но ведь слуги в Юнмэне живут неплохо, да и если бы не было всех этих слухов, возможно, госпожа Юй относилась бы ко мне лучше. Разве дядя Цзян этого не понимал? Он наконец поднимает взгляд на шиди и шицзэ и вздрагивает — они выглядят чуть ли не отчаянно, и это не предвещает ничего хорошего. — Понимал, — вздыхает Цзян Чэн с таким лицом, будто перед ним обрыв, с которого нужно прыгнуть, — Вот только… Проклятье, — он вытирает рукой лицо, полустонет-полурычит, и только ладонь сестры на плече не дает что-нибудь разнести в комнате. — Теперь я ничего не понимаю, — рвано выдыхает Вэй Ин, его страх уже отчетливо проступает, еще немного — и за голову схватится, — Почему он все это сделал? Да, конечно, он бы не усыновил меня, чтобы я перестал быть слугой — в конце концов, госпожа Юй бы его за это убила. Но… Разве не было безопаснее просто поселить меня со слугами и… Яньли дергается то к одному брату, то к другому. Раньше, когда они сталкивались со сложностями или когда матушка в очередной раз сеяла раздор в семье, было проще убедить А-Сяня, что он ни в чем не виноват, а А-Чэна — что он не ошибка природы. Но сейчас все гораздо, гораздо глубже, серьезнее и непонятнее, как гнойная рана многолетней давности. — Он не мог, — отвечает Цзян Ваньинь, из последних сил заставляя себя не отворачиваться и не закрывать эту тему, как во время всех прошлых семейных скандалов, притворившись, что это просто братские склоки, — Он по закону не мог. Взгляд Вэй Ина жжет хуже демонического проклятия. Цзян Чэн проклинает весь мир за то, что этот взгляд обращен на него, заставляя совесть грызть изнутри крупными тупыми зубами. — По какому закону?.. — самым страшным из возможных голосов спрашивает Вэй Усянь. Яньли сжимает плечо младшего брата, хотя сама уже едва не плачет. Ваньинь поклялся себе, что если не выдержит этого разговора, предоставив все родителям, как обычно, то не быть ему ни главой клана, ни мужем Вэнь Цин. — Твой отец, чтобы жениться на твоей матери, выкупил и себя, и право для своих потомков оставаться свободными людьми без обязательств перед кланом Цзян, — Цзян Чэн, кажется, трижды умирает, пока говорит это, но никакие сложности в том, чтобы сказать правду, не сравнятся с болезненным вскриком Вэй Ина, — А из-за того, что твоя мама — фактически даос и носит тот же титул, что и Баошань Саньжэнь, ты являешься прямым наследником их обеих. Усянь закрывает рот ладонью, приглушая рыдание. Яньли не бросается его утешать, как и Ваньинь. Спустя столько лет все встает на свои места. Его родители сделали все это ради того, чтобы матушка осталась наследницей своей учительницы и передала этот титул сыну. Они хотели не только свободы, но и обеспеченного будущего для Вэй Ина. Если бы не эта глупость с якобы любовью Цзян Фэнмяня, они бы не разорвали связи с кланом Цзян окончательно, возможно, общались бы семьями… Его родители были бы живы. — Отец не говорил об этом никому, — глухо продолжает Яньли, пока ее бьют хуже кнута слезы Вэй Усяня, — Матушка настояла. Уж не знаю, злилась ли она действительно или просто чего-то боялась… Но со дня ухода твоих родителей из клана Цзян и до недавних пор обо всем свидетельствовали только документы о внесенном выкупе. Наши родители… Хотели оставаться хотя бы в этом честными и не уничтожили довольно много свидетельств о том, что твой отец действительно получил вольную. Клана Вэй на тот момент уже не существовало, не говорят брат и сестра Цзян. Единственные предки и родственники, пусть и на пути совершенствования, у Вэй Усяня были только со стороны матери. Он не был безродным сиротой. — Отец и матушка боялись, что твой настоящий статус еще сильнее пошатнет положение А-Чэна, — признается Яньли, всхлипывая, пока в ее глазах вспыхивает то сожаление, то гнев, — Они… Как и в случае с договором, поторопились и не продумали наверняка, как избежать всех опасностей. — Или просто не хотели отпускать тебя так же, как твоего отца, и в принципе давать свободу сделать выбор. А потом еще и боялись, что Баошань Саньжэнь узнает, если ты будешь обычным слугой и кланы разнесут это так, как разнесли все остальные слухи о тебе, — злость Цзян Чэна ярче и виднее. Даже когда пальцы сестры сжимаются на его плече, а ее всесильный понимающе-укоризненный взгляд должен эту злость приглушить, единственное, что меняется — это чуть более спокойный голос, — Не нам, в общем, говорить за них. Правильно они поступили или нет — сейчас уже ничего не изменить. Вэй Ин смотрит на смятое одеяло на своих коленях. Бездумно разглаживает складки, только чтобы увидеть следы от них на гладкой ткани. Верно. Они уже пришли к своему итогу: родители Вэй Усяня мертвы, на семье Цзян свое бремя, пусть и созданное ею же. У самого Вэй Усяня не сойдут шрамы со спины, а все детство и юность он прожил как не пойми кто. — Вэй Ин, — голос с соседней постели врезается в мысли. Все трое оборачиваются на него. Безмерное облегчение пронизывает выдох Вэй Усяня: — Ты проснулся, Лань Чжань. Все, что было сказано до сих пор, теряет и смысл, и краски. Он чувствует только расширяющую грудь радость, ловя на себе знакомый блестящий золотом взгляд. Как раньше забывал о тюрьме, работе, недоедании и болезнях, так и сейчас события последних месяцев затягиваются туманом, будто произошли давным-давно. — Я скучал по тебе, — Вэй Ин берет Лань Чжаня за руку, и на этот раз ему не нужно сходить с кровати и плестись на подгибающихся ногах в другую часть дома, — Хотя я точно не помню, сколько времени прошло, все-таки спал почти все время. Ванцзи протягивает подрагивающую руку к его лицу, и Вэй Усянь наклоняется, широко улыбаясь от прикосновений к своей щеке, легких и почти изучающих. — Брат рассказал мне о наказании, — заявляет Лань Ванцзи с едва заметной одышкой, — Ты получил больше ударов, чем я… Вэй Ин прикусывает губу. Хочется по-старинке отшутиться, мол, на нем все как на собаке заживает, но, во-первых, раны у него были от дисциплинарного кнута, а во-вторых, такие шутки они с Лань Чжанем уже обсуждали. И вроде как даже к выводам пришли. — Давай мы отложим этот разговор, — предлагает Вэй Усянь, зеркальным движением касаясь щеки Ванцзи, — Мы оба не так давно проснулись, и я лично не хочу тратить время на… такие воспоминания. Лань Чжань выглядит не то чтобы совсем согласным, однако нет того жгучего отторжения, что еще в первые полгода жизни в перевале. Заметно переменившаяся атмосфера дает Вэй Усяню успокоиться. То, что рассказали брат и сестра Цзян, ощутимо жжет, но кричать и бить кулаками по стенам уже не хочется. Даже наоборот — чем дольше Вэй Ин касается Лань Чжаня, смотрит в глаза и отпечатывает в своем сознании безопасный уют Цзинши, тем призрачнее становятся мысли о прошлом, которому стоило бы в прошлом и остаться. — Я слышал, о чем вы говорили, — Ванцзи хмурится, смотря выше плеча Вэй Усяня. Тот тоже оборачивается, но Цзян Яньли и Цзян Чэн уже расположились в дальнем углу. Они все еще боятся оставить едва оправившихся заклинателей без присмотра, но неловкость от этого не исчезает, — Вэй Ин, если тебе понадобится время после выздоровления… Усянь тут же мотает головой, да так энергично, что виски простреливает болью, и только страх еще больше взволновать Лань Ванцзи не дает поморщиться. — Что ты, что ты, — юноша старается вложить как можно больше искренности и в голос, и в улыбку, прижимая к себе ладонь второго нефрита Гусу Лань, — Какое там время, и так уже два года вокруг да около ходим! Лань Чжань, не смей даже думать, что разбирательства с тем, слуга я или нет, заставят меня не уделять тебе все возможное время! Ванцзи сжимает нижние одежды на его груди, и взгляд до сих пор просто золотых глаз становится ослепительным, как солнце. — Ты не слуга, — припечатывает Лань Чжань, — Я поговорю с братом и дядей. К нашей свадьбе тебя будут звать только наследником Баошань Саньжэнь. Судя по звуку, изданному Цзян Чэном из угла, он впервые слышит, чтобы второй молодой господин Лань так много говорил. Для Вэй Ина это своеобразный повод гордиться. — Если так подумать, — смиряется он со вздохом, — клану Гусу Лань действительно будет выгоднее, если ты женишься не на слуге. По крайней мере, тебя и твою семью не будут донимать все, кому не лень. Глаза Ванцзи снова вспыхивают. — Для меня не имеет значения твой статус, — возражает он, и Вэй Ин со смехом жмется к его руке носом, губами, лбом: — Я в этом не сомневаюсь. Просто… Хочется спокойной жизни. Знаешь, без всех этих распрей высшего света. Не знай я, что тебя и самого они раздражают, еще потерпел бы, но больше я не переживу ни одной заварушки в этих великих кланах. Лань Чжань удивленно вдыхает, но не находит слов. Многие знают Вэй Ина как человека, с головой кидающегося в любое расследование, запутанную историю и жаркие события. Казалось бы, где еще, кроме хитросплетений политики, можно найти столько пищи для ума? — Ты хочешь… Стать странствующим даосом? — догадывается Ванцзи, и его голос никак не выдает отношение к этой идее. Вэй Усянь пожимает плечами, однако его глаза загораются: — Это было бы интересно. Исследовать разные явления, помогать людям, путешествовать по всем существующим странам… Лань Чжань замирает, боясь спугнуть момент. Вэй Ин говорит воодушевленно, все более интригующие варианты будущей жизни слетают с его языка, как если бы были в исполнении проще щелчка. — Но… — поток слов останавливается, будто спотыкаясь, и что-то неприятно-знакомое мелькает во взгляде Вэй Ина, — Если ты хочешь остаться в клане, я не против. Твой брат, очевидно, неплохо ко мне относится, да и дядя, думаю, однажды смирится, что все эти правила для меня невыполнимы. Лань Чжань почти подскакивает на постели, пытаясь сесть. Вэй Ин подхватывает его, останавливая: — Даже не думай! Ты сейчас совсем не выглядишь как кто-то, кому уже можно вставать! Ванцзи смотрит знакомо: так же, как в первое свое появление на перевале. Если бы бывшие одноклассники поймали этот взгляд раньше, у них бы язык не повернулся сравнить второго нефрита Гусу Лань с ледяной статуей. — Дяде и брату придется принять все, — отвечает он голосом, не допускающим возражений, — если они хотят, чтобы мы остались в Гусу. А я… Я последую за тобой. Мне не нужен титул и я не люблю политику. Вэй Усянь не может выговорить ни слова. Только улыбнуться и подумать, что к новым уровням своей влюбленности в этого человека он никогда не будет готов. Когда он касается губ Лань Чжаня своими в нежном и осторожном порыве, уже не имеет значения, что Цзян Чэн и Яньли вышли, а на их месте остался Вэнь Нин с лекарствами, тактично ждущий за ширмой.***
Яньли смотрит в ночное небо. К ночи набежали тучи, скорее всего, будет первый снег. Звезд не видно, и все же есть что-то, заставляющее вглядываться в огромную смесь синего и черного цвета, едва освещенную луной. Они решили отложить все следующие разговоры с Вэй Ином. Возможно, до завтра. Возможно, до момента, когда смогут вручить ему готовые документы и обнародовать новости. И тот, и другой вариант даст немного времени — война показала, как много иногда это время может решить. — Тебе не стоит винить себя, А-Чэн, — вздыхает Цзян Яньли, сжимая серебряный колокольчик и не глядя на брата — и так знает, что он стоит позади, заложив руки за спину, чтобы не было видно дрожи, — Мы оба старались, как могли. Цзян Ваньинь выходит вперед, становясь рядом, хотя плечи у него чуть жестче обычного. Молчит. Сестра всегда понимала и с рождения могла облечь чувства в слова так, как самому Цзян Чэну не удавалось, неважно, чьи именно это были чувства. Сейчас ей, как и раньше, хватит беглого взгляда, чтобы снова вытащить наружу и разложить понятным образом сжигающее кровь нечто. Яньли не обманывает его ожидания: — Отец и матушка — это не мы с тобой. Даже если в общении с А-Сянем мы в чем-то были на них похожи. Цзян Чэн вытирает сухие глаза. — Я почти копировал матушку, — возражает он и, несмотря на вздох сестры, продолжает. — Мне понадобилось больше десяти лет, чтобы принять его. И теперь он… — ком встает в горле, и Ваньинь не оборачивается в сторону Цзинши, боясь, что задохнется. — Он не вернется в Юнмэн. Он имеет на это право, но… Говорить становится сложнее, чем когда-либо. Сколько раз Цзян Чэн в сердцах кричал на Вэй Усяня, сочиняя чуть ли не речь о своем гневе… Сейчас ощущение знакомое — словно он снова маленький ребенок, которого оставили и предали, которому предпочли кого-то получше и полегче в общении. Яньли ничего не приходится договаривать — Ваньинь сжимает кулаки так, что отпечатывается узор кольца, и произносит как можно тверже: — Я уже не маленький. Скоро… Скоро я женюсь, на нас с Вэнь Цин будет сразу два клана. Я… Я не должен так цепляться за Вэй Ина. Он не слуга, не усыновлен и… И на самом деле имеет право сам решать, как жить. Это будет правильно. Тихий, но какой-то необычный вздох привлекает его внимание. Цзян Чэн поворачивается и сталкивается с невозможно нежным взглядом и улыбкой сестры. — Ты прав, — кивает Яньли, мягко проводя по макушке Цзян Чэна, гораздо более высокого, но отчего-то сейчас такого маленького, — Я тоже выйду замуж за А-Сюаня. Пристань Лотоса больше не будет нашим единственным домом, и как ближайшая семья, мы должны будем поддержать выбор А-Сяня. Цзян Чэн не замечает собственного облегченного выдоха. Они снова смотрят в небо. В Юнмэне сейчас ясно, звезд видимо-невидимо — туда зима приходит позже всех остальных кланов. — Ты тоже будешь скучать по нашему детству? — спрашивает Цзян Чэн и только после того, как слова срываются с языка, осознает, насколько различается его прошлое, настоящее и будущее. Подумать только — года два назад он и представить не мог, что вместо обычной братской заботы о Вэй Усяне выйдет на передовую, а потом еще и проведет за сбором и утверждением документов несколько недель, чтобы уж точно обеспечить брату свободу. На фоне этого спасение из пещеры Черепахи-Губительницы уже можно приравнять к перебинтовыванию мелких порезов. — Буду, — отвечает сестра, — Но только отчасти. В конце концов, теперь ему нечего бояться и не за что чувствовать вину. Она, конечно же, поможет. Не факт, что удастся связаться с Баошань Саньжэнь или что найдутся хоть какие-то сведения о клане Вэй и о кровной семье Вэй Усяня. Все, что они могут себе пообещать: к свадьбе, уже обсуждаемой главами кланов, Вэй Усянь будет сыном уважаемой и сильной заклинательницы, наследником бессмертной и гениальным молодым заклинателем. Яньли протягивает руку, ловя слегка поблескивающую крохотную снежинку — одну из первых в этом году.***