***
Немного Нервно — «Необратимый процесс.»
***
Утро морозное. Снег летит хлопьями, некоторые даже не сразу тают в ладони. Крышу занесло так, что начало потрескивать дерево. Адепты, как обычно, счищают, скидывают целыми пластами, иногда переругиваются, кричат друг другу с соседних крыш. Как будто это самый обыкновенный день. — Сестра, — зовет Вэнь Нин, выходя на веранду. Кругом бело, пол покрыт тонким, хрустящим под ногами и блестящим ковром, на котором дорожку следов человека, вышедшего первым, уже не видно, — Сестра, ты забыла плащ. Стройная, величественная фигура в красном на фоне сплошной белизны похожа на цветущую сливу. Вэнь Нин, чуть комкая в руках расшитую золотом ткань, подходит ближе. Расправляет, невольно залюбовавшись узором и проведя пальцами по пушистому меху, и накидывает на плечи девы Вэнь. Подол идеальной длины и не волочится по полу, с него только слетают прицепившиеся снежинки. — Спасибо, — глухо отзывается Вэнь Цин, застегивая плащ и кутаясь. Вэнь Нин чуть краснеет и улыбается. Он нечасто слышал это от сестры, как и нечасто делал что-то, что она бы отметила на словах. Вэнь Цин незаметно касается уголков глаз. — Снег, — объясняет она, моргая часто и не глядя в сторону брата — и так может представить его обеспокоенное лицо, сведенные уголком брови и понимающие глаза, — что-то сегодня слишком яркий. Хотя солнца, вроде, и нет. А-Нин не верит — он достаточно умен, чтобы не верить. — Сестра, — но недостаточно, чтобы промолчать, — ты можешь не идти на казнь. Он уже приговорен, многочисленные кланы голосовали в твою пользу, если ты не явишься, они поймут… Вэнь Цин долго не отвечает. В любом из идеальных миров, описанных в поэмах, слова брата были бы разумными. Люди могли бы подумать о ней, как о любом другом человеке, вынужденно отправившем на смерть своего родственника. — Я должна присутствовать, — качает головой дева Вэнь, потирая висок и вздыхая. Снег действительно слепит даже в пасмурную погоду. Будто процесс вынесения приговора и согласования деталей казни нарочно растянули до сегодняшнего дня.***
Перед главным дворцом клана Цишань Вэнь выстроен огромный помост. В небо высится столб из черного камня. Круги из заклинаний написаны кровью членов клана, отвечающих за барьер. Немногое за последнее время удалось разработать именно против темных заклинателей, поэтому вдоль линии внешнего круга сидят человек сорок, если не больше. За пределами помоста стоят тысячи. Четыре великих клана, представленные главами и самыми близкими учениками; менее именитые, но также пострадавшие, в том числе только-только восстановившиеся Яо и Оуян. Все смотрят на черный столб посреди белоснежной картины с разными чувствами. Кто-то с предвкушением расправы над тираном, кто-то с недоверием — не обманут ли их? Юй Цзыюань равнодушно оглядывает место казни и с куда большим нетерпением ждет, с какой стороны прибудет заключенный. Лань Сичэнь будто стоя медитирует на снег. Дядя остался с А-Чжанем и Вэй Ином, так что, пока ничего не происходит, мысли молодого главы остаются где-то там. Не Минцзюэ, расправив плечи, придерживает саблю. Он безусловно доверяет деве Вэнь и нынешней армии ее клана, сражавшейся под началом глав всех великих кланов, просто руки чешутся хоть как-то касаться клинка, почуявшего грядущую кровь. Из всех выделяется Цзинь Гуаншань. Ему, как главе, почти не пострадавшему от войны, и делать-то здесь нечего. Даже присутствие Цзинь Цзысюаня было бы более уместным и привлекло бы меньше косых взглядов. Клан Цзинь старательно не смотрит в ответ. Многие солдаты, участвовавшие в войне, неловко пожимают плечами, встречаясь глазами с кем-то из сослуживцев: мол, мы и сами хотели с генералом идти, но так получилось. Пока атмосфера накаляется вокруг делегации в золотых одеяниях, среди адептов Цишань Вэнь поднимается едва заметный шум. Наконец в толпе виден Вэнь Яо, алое ханьфу которого сливается с остальными, а рост не позволяет попасться на глаза раньше, чем расступятся остальные. Тем не менее, взгляд Лань Сичэня ловит его и теперь сосредоточенно блуждает по красной неразберихе из плащей, будто может видеть насквозь. Наконец, гул в рядах Вэней перерастает в суетливое распределение по местам. Солдаты и адепты становятся в колонны, впереди особенно выделяется подросток с недетскими глазами и второй, стоящий за ним, будто прячущийся, сутуловатый и бледный, все еще испуганно оглядывающий людей по ту сторону помоста. В рядах Вэней наступает тишина. Такая идеальная, что перекидывается на остальные кланы, смолкают шепотки, пересмешки и разговоры. Вэнь Яо выходит вперед. Он ниже любого из присутствующих, и теплый алый плащ с черным мехом только подчеркивает, насколько хрупкая у него фигура. С этим никак не вяжется уверенная походка, глаза, полные знания своего дела и готовности выполнить долг, и высоко поднятая голова. Если бы не стояла такая тишина, кто-нибудь осмелился бы пошутить, что с сестрицей, защищающей своих братьев, как бешеная тигрица, любой бы начал вести себя как император. Но, во-первых, тишина все-таки стоит, и оскорбить Вэнь Яо вслух себе дороже, а во-вторых, в мире заклинателей более чем известна роль этого хрупкого юноши в свержении Вэнь Жоханя. Вэнь Яо становится между кланами заклинателей и черным столбом. Оглядывает ровные колонны разноцветных плащей и блестящих гуаней, чуть задерживается на лице Не Минцзюэ. Тот гордо улыбается, всем видом демонстрируя, что для него честь встретиться с Вэнь Яо снова, и получает в ответ робкую благодарную улыбку. Румянец (похоже, от мороза) заливает щеки юноши, когда он видит главу клана Лань. Самым благоразумным решением будет отвернуться, иначе они и вовсе не смогут друг от друга оторваться. Госпожа Юй и Цзян Ваньинь улыбаются почти так же, как глава клана Не, и это возвращает Вэнь Яо к реальности. Сложив руки перед собой, он кланяется: — Достопочтенные заклинатели! Выпрямившись, Вэнь Яо замирает. Первыми в ответ кланяются главы. Глава Яо даже очень поспешно — очевидно, Вэнь Цин он здесь боится едва ли не больше Цзинь Гуаншаня. Последний — явно неохотно, однако для него же лучше не привлекать к себе лишнее внимание. За ними один за другим почтение выражают все адепты. Вэнь Яо вряд ли в обозримом будущем привыкнет к тому, что его зовут вторым молодым господином Вэнь. И уж точно не к тому, что главы трех великих кланов, не считая Цзинь, громогласно поприветствуют его как героя войны, а за ними это подхватит толпа, лишь несколько лет назад называвшая его не иначе как сыном проститутки. Ком в горле приходится глотать как можно скорее. Пусть скромность и украшает, но Вэнь Яо должен подать себя сам. По крайней мере, чтобы сестру не обвинили в фаворитизме. — Клан Вэнь избрал своим символом солнце на заре возникновения великих кланов, — продолжает юноша, когда стихают приветствия. Его слушают, он умеет подбирать слова, и сейчас именно он должен представить Вэнь Цин в самом лучшем свете, — однако предыдущий глава клана Вэнь, Вэнь Жохань, решил, что животворящая сила солнца не так важна, как его способность испепелить все на своем пути. В своем стремлении обрести власть настоящего солнца Вэнь Жохань совершил множество преступлений…***
Подземелья нового дворца не душат избытком темной энергии и не вызывают желания зажмуриться, закрыть глаза и закричать. Возможно, то, какими они были раньше, и способствовало первое время давлению на опасных преступников, но сейчас Вэнь Жохань ослаблен, тысячи неупокоенных душ плотным клубком мечутся подле него, а когда свершится казнь, их будет некому сдерживать. Стук каблуков разносит эхо. Коридор, прекрасно освещенный факелами и очищающими талисманами, тихий, только иногда гремят цепи или шуршат одежды. Заключенных много — все, кто руководил некогда кланом, солдаты, сжигавшие города, убивавшие мирных жителей, насиловавшие и пленявшие девушек… Почти все, кто был близок прежнему правителю, занимают места в подземельях пяти великих кланов. Караульные склоняют головы перед фигурой в алом ханьфу, идущей по коридорам в сопровождении троих солдат, главного лекаря и Старейшины, седого морщинистого старика с уставшим взглядом. Вэнь Цин останавливается перед дверью, охраняемой пятью сильнейшими и вернейшими воинами. — Глава клана, — приветствуют они, будто не смущенные тем, что при своих заслугах и чинах стоят на карауле в подземелье. Вэнь Цин жестом велит выпрямиться, — Молодой господин Вэнь уже доложил главе о состоянии заключенного? Это немного лишний вопрос. Вэнь Нин не так давно заходил сюда и действительно собирался потом поговорить с сестрой, о чем сообщил охране. Однако Вэнь Цин понимает — солдат лишний раз выразил ее брату почтение как обращением, так и тоном. И улыбается, видя, как щеки Вэнь Нина розовеют. — Доложил, — подтверждает она, — однако времени осталось немного, а он… — взгляд задержался на двери за плечом караульного и потемнел. Пламя в факелах беспокойно заплясало, — Как я понимаю, допросы не дали никаких результатов? Солдат, смутившись, склоняет голову. — Этот заклинатель просит у главы прощения, но от заключенного действительно ничего не удалось добиться! Вэнь Цин снисходительно машет ему рукой: — Вам не за что извиняться. Его разум почти утрачен, темная энергия и призванные им духи берут верх. Заклинатель расслабляется. Кажется, он был в отряде, заставшем каждый из ее ежемесячных «трудных периодов». Дева Вэнь сдерживает смешок. — Его показания ничего не изменят, — вздыхает она, намеренно возвращаясь к мыслям о человеке за дверью, — но… Возможно, я смогу чуть больше узнать о влиянии темной энергии на людей. Караульные неловко переглядываются. Она и сама знает, что странно слышать подобное от человека, буквально бывшего личным лекарем темного заклинателя. И все же никто не осмеливается возразить главе клана и генералу армии — запирающий талисман снимают, дверь открывается бесшумно. Из камеры вырывается смрадный воздух, настолько тяжелый, что кажется — он черного цвета. Вэнь Цин мрачнеет, будто и ее глаза задело тьмой. Камеры построили совсем недавно, заклинания очищают воздух, но из этой пахнет могильной землей. — А-Нин, останься здесь. В голосе девы Вэнь слышно больше, чем она допускает до лица. И в первую очередь — она сожалеет, что позволила брату даже приблизиться к этому месту. Вэнь Нин не выносит, когда сестра сожалеет о чем-то, связанном с ним, и потому без слов отходит подальше от двери, а часть солдат встает впереди, держа наготове мощные талисманы подавления нечисти. Свет из коридора проникает в камеру. Сквозь черную дымную завесу видны очертания ткани. Тощее тело под ней едва угадывается. Вэнь Цин щелкает пальцами — и в коридоре сильнее разгораются факелы. Духи словно чувствуют ее силу и расступаются, тьма становится реже, позволяя увидеть черные слипшиеся волосы. Жилистые руки закованы в кандалы, и человек не просто виснет, а стекает на пол, не в состоянии даже голову поднять. Вэнь Цин слышит его хриплое дыхание. Неважно, будет ли казнь — он недолго проживет. Без постоянного иглоукалывания это тело быстро придет в негодность, золотое ядро уже прогнило, и от иллюзии молодого, полного сил человека не осталось ни следа. Вэнь Цин вдыхает и прикрывает глаза. Она выхаживала заключенных в перевале, выглядевших лишь немногим лучше. И все же эта камера кажется душнее, чем любая другая. Девушка сжимает кулаки, скрытые рукавами ханьфу, считает про себя до пяти, распахивает глаза и выпаливает громче, чем следовало: — Вэнь Жохань. Цепи звенят, когда руки заключенного дергаются. Его неподвижный затылок приподнимается, свисающие паклей волосы не дают осмотреться. Дева Вэнь вдруг хочет схватить их прямо у корней и запрокинуть голову, заставив смотреть глаза в глаза. Но что-то в ней отторгает это желание. Не грязь — на перевале и не такое увидишь. Хрипы выдохов Вэнь Жоханя становятся громче и протяжнее, пока, наконец, он не отвечает: — Ты… впервые за все это время… Вэнь Цин не появлялась в подземелье и не видела этого человека с самой последней битвы. Для некогда главы клана Вэнь и битвы-то не было: он как упал, придавленный натиском темной энергии, в тронном зале, так и не поднимался. — Так ты все еще помнишь, кто я? — с полузлостью-полунасмешкой вскидывает бровь дева Вэнь, и кулаки в рукавах немного расслабляются. В этом вопросе для них обоих больше, чем для кого бы то ни было. В коридоре стоит Вэнь Нин, и он, возможно, понял бы, что скрывается за короткой фразой сестры, но складывается ощущение, будто камера отделена барьером и никто не слышит и не может сюда войти. Такое же чувство было в тронном зале, когда Вэнь Цин преклоняла колено у нижних ступеней лестницы, а дядя не покидал трон у верхних. Если бы хотела, то заметила бы, как интересно поменялись роли. Сейчас она, глава клана и Верховная Заклинательница, стоит здесь, на ней добротное и дорогое ханьфу, достойное императрицы (если бы императрица носила что-то не расшитое золотом и драгоценностями). А Вэнь Жохань — совершенно без возможности двигаться — на коленях у ее ног. Ей не нужны сотни ступеней, чтобы просто стоя с ровной спиной, быть выше и величественнее… Да и демонстративно разводить плечи совсем не хочется. Хочется рыдать. Ударить по лицу, оттаскать за патлы и избить ногами. Только ком к горлу не подкатывает и слез нет, а потому удается сделать вид, что она может себя контролировать. — Я не злорадствовать пришла, — вздыхает Вэнь Цин. Какие-то духи робко пытаются проникнуть в зону света, падающего из двери, и тут же исчезают, выбитые гневной аурой. Дева Вэнь не двигается с места. Она успокаивает дыхание и пытается не царапать ткань. Вэнь Жохань как дикий зверь. Он почувствует волнение и через это подорвет ее превосходство. Вэнь Цин силой делает голос безэмоциональным, и лишь глаза блестят: — Как умер мой отец? Вопрос звучит негромко. После него воцаряется глубокая тишина. Слышно дыхание и тихий гул летающих вдоль стен духов. Словно в воздухе зависла огромная волна и при следующем звуке она обрушится вниз, затопив всех людей на свете. Проходит минута. Вэнь Цин дышит неслышно — если сорвется, это должна заметить только она сама. Дядя молчит еще немного, а потом смеется. Сперва даже не похоже на смех. Просто более частые и более сиплые выдохи. Потом голос, слабый, прерывистый, и эти обрывки голоса похожи на сыплющееся зерно — все чаще, чаще, чаще, пока не превратятся в задыхающийся хохот. Вэнь Жохань вскрикивает, дергается, и звон цепей вплетается в его смех. На пол падают капли под его лицом. Слезы? Или слюна, не сдерживаемая в приступе безумия? — Я убил его… Заключенный набирает воздух только для этой фразы. А затем снова начинает смеяться, изредка выкрикивая «Я убил его!» то целиком, то по слову, то по слогу. Вэнь Цин не видит его лица и тем лучше — воображение накладывает лишь те свидетельства сумасшествия, что были до сих пор. Отнюдь не настолько громкие и истеричные. Когда Вэнь Жохань начинает трястись, Вэнь Цин не выдерживает. Для допроса он сказал достаточно. Для ее выдержки — тоже. Вылетев из камеры, целительница не делает никаких знаков солдатам и не отвечает на поклоны, только покидает подземелье почти бегом. За ней раздаются торопливые шаги, и не нужно оборачиваться, чтобы узнать Вэнь Нина. — Казнь назначим через три дня, — отрезает дева Вэнь, и ткань рукавов слегка трещит, похоже, надорванная ногтями. Пламя факелов вспыхивает дико, не будь стены каменными и сырыми — уже бы загорелись. Надрывные выкрики звенят в голове, даже когда Вэнь Жоханя лишают сознания и запирают камеру, и с каждым разом они все больше похожи на рыдания: — Я УБИЛ ЕГО!***
Перед ней ровные ряды солдат. Со стороны помоста доносится голос Вэнь Яо: — Уничтожение наследия кланов, убийство пленных, отправление без суда на каторгу… Список преступлений Вэнь Жоханя длинный. Он прожил не так много, но совершил достаточно, чтобы выступление А-Яо подогрело гнев толпы. Никто не должен считать, что он не прав или что казнь слишком жестокая. Так можно будет дать выпустить гнев на клан Цишань Вэнь сразу всем. — Вэнь Жохань приговаривается к смертной казни. Орудием будет дисциплинарный кнут. Каждый, кто желает отомстить за своих близких, свой клан и самого себя, сможет нанести пять ударов. Заклинатели взрываются одобрительным гулом. Это выглядит странно, будто Вэнь Цин здесь нет. Будто кто-то вместо нее должен стоять и ждать, когда расступятся солдаты. Звон цепей. Знакомый. Помимо него ровный стук сапог — заключенного конвоируют шесть заклинателей. Шорох одежды — ханьфу правящей семьи на Вэнь Жохане чуть ли не по ниткам рассыпается. Толпа не кричит. Наверное, А-Яо им как-то показал, что сейчас лучше подождать. Тем лучше — Вэнь Цин может по звуку понять, что происходит, и при этом не смотреть. Лязг металла. Цепь закрепляют на столб. Вбивают железные колья. Все резкое, наверняка тот, кто это делает, достаточно натерпелся, чтобы быть грубым. Снова шаги. Конвойные распределились и приготовились в случае необходимости поставить купол. Вэнь Жохань слаб, но он — живое средоточие темной энергии. Нельзя быть слишком осторожным, когда в любой момент его тело может «взорваться». Здесь много опытных заклинателей, но никто из них еще не сталкивался с настолько опасным существом. — Верховная Заклинательница, глава клана Вэнь, Очищающее Пламя — Вэнь Цин! Толпа снова кричит — приветственно и одобрительно. Наконец, солдаты расступаются, и дева Вэнь выходит на помост. Сперва на глаза попадается изломанное тело, чудом висящее на цепях. Грязная рваная ткань висит мешком, а ведь некогда это было самое роскошное одеяние в клане. Кости выступают там, где обнажена кожа. Волосы откинуты с лица — кому-то было не противно их касаться, и глава клана Вэнь вздрагивает. Красивый мужчина, ее дядя, осунулся, кожа обтянула череп, глазницы совсем темные, а поредевшие ресницы очерчены синяками. Караульные говорили, что, приходя в себя, Вэнь Жохань кричал в нечеловеческом ужасе. Призраки не давали ему уснуть. Вэй Усянь тоже не спал как следует в перевале, напоминает себе Вэнь Цин и не задерживается, проходя до конца помоста. Заклинатели уважительно стихают. На деве Вэнь нет доспехов, теплый плащ алого цвета не расширяет ее плечи, как чаошэн, и не превращает фигуру в рослую мужскую. Но манера держаться выдает в Вэнь Цин и правительницу, и военачальницу, а потому редко кто посмеет проявить дерзость перед ней. Ожидаемо сжимается Цзинь Гуаншань, кутаясь в плащ будто бы от холода, хотя он теплее всех одет. Не Минцзюэ и Юй Цзыюань смеряют его насмешливо-презрительными взглядами. Лань Цижэня здесь нет, и Вэнь Цин становится чуть легче говорить: — Вэнь Жохань убил моего отца. Своего родного младшего брата. Он соединил в своем теле родовое проклятие и культивирование темной энергии. А-Яо говорил, что идея с родовым проклятием, преследующим мужчин клана Вэнь, укрепит положение Вэнь Цин и не позволит пенять тем, что она женщина. Сам Вэнь Жохань безумен, и что бы он ни сказал в опровержение, этому не поверят. Горько-пепельный осадок на языке дева Вэнь игнорирует. — К власти пришла ветвь целителей, — продолжает она. А-Нина здесь нет, и хотя, возможно, смерть Вэнь Жоханя могла бы успокоить его подсознательные страхи, сестра так и не решилась позволить ему посмотреть на казнь. — Со времен основания клана мы помогали правящей ветви совладать с проклятием. Из-за стремления выполнить эту обязанность погиб мой отец, а до него еще немало хороших людей. Ей все равно, звучит ли речь как плач девочки-сироты и попытка давить на жалость. Ей все равно, нужно ли это, чтобы мирные жители объясняли ее восстание чем-то более благородным и человечным, чем стремление захватить власть. В ушах звенят крики дяди, пусть и тише, чем три дня назад. — Со смертью Вэнь Жоханя клан Цишань Вэнь освободится от проклятия. Сжигающее до засухи солнце закатится, и вместо него взойдет исцеляющее, дарующее жизнь. Как и ожидалось, толпе нравятся ее слова. Во время войны Не Минцзюэ пользовался столь же возвышенными оборотами, и люди поддерживали его безоговорочно. Сейчас нужно, чтобы они так же безоговорочно признали: прежнего клана Цишань Вэнь больше нет. Месть завершится на Вэнь Жохане и настоящих виновных. Чем сильнее они ненавидят бывшую правящую ветвь, тем в большей безопасности целители и те, кто сражался с альянсом плечом к плечу, повязав ярко-алые ленты. Выносят кнут. Вэнь Яо предусмотрительно отворачивается, и у девы Вэнь сжимается сердце. Знакомая черно-красная змея, пропитанная кровью Вэй Усяня и Лань Ванцзи. Взгляд Сичэня вспыхивает при виде кнута — это девушка тоже замечает. — Пусть глава клана Вэнь будет первой, — требует Не Минцзюэ так внезапно, что на него оборачиваются. Он кивает, и немой вопрос в глазах Вэнь Цин исчезает. Верно. Его отец погиб так же. По глупости явившись вразумить сумасшедшего, оставив детей разбираться с дальнейшей жизнью самостоятельно. Когда это вспоминают остальные, звуки одобрения проходят по толпе легкой волной. Вэнь Цин не позволяет себе благодарно улыбнуться. Она берет кнут. Цзян Чэн следит нечитаемым взглядом. Видит ли сейчас он в своей невесте чуть больше от матери, чем обычно? Оружие должно ощущаться как продолжение руки. Для Вэнь Цин этот кнут — нечто совсем чужеродное. Она приближается к столбу, смотрит на спину Вэнь Жоханя, по которой сейчас должна нанести первые удары. Руки почему-то слабеют, словно поднять саблю ей полгода назад было легче, чем палку с веревкой — сейчас. Вэнь Цин закрывает глаза. Смутно проступают очертания любящей улыбки. Она совсем не помнит голос отца и не до конца — лицо. Но он был таким добрым и веселым, таким ласковым, что до сих пор любви, полученной всего за пять лет жизни с ним, хватало на всех на свете людей. Вэнь Жохань мог пользоваться привилегией видеть эту улыбку, оберегать ее. Как он посмел?! Вэнь Цин стискивает зубы до боли в челюстях и вскидывает руку. От первого удара тело Вэнь Жоханя изгибается вперед, а из горла вырывается хриплый крик. Ему не хватает духовных сил, чтобы вынести боль без звука, а разум достаточно поврежден, чтобы не заботиться о гордости. Хлипкая ткань рвется, открывая длинную кровавую рану. Вэнь Цин бьет снова и снова. На четвертом ударе она слышит тихое «сестрица». Туман перед глазами расступается, и дева Вэнь поворачивает голову, встречаясь с огромными, почти детскими глазами, полными волнения, сочувствия и печали. А-Яо сделал так много, чтобы она добилась своего места. Если сейчас сорваться и убить Вэнь Жоханя самой, заклинатели будут недовольны. Вэнь Цин наносит пятый удар и после него еще раз смотрит в глаза брату. Собранная, рассудительная, отчасти холодная, будто эта последняя рана рассекла не кожу, а связь дяди и племянницы. Чувство, будто она чего-то недопоняла, недослушала, не узнала до конца, отходит на второй план. Как именно умер ее отец, по какой причине Вэнь Жохань убил его — больше это не имеет значения. Она все равно никогда не узнает, а миру заклинателей на это наплевать. «Если затянуть с наказанием, начнутся волнения и пойдут слухи. Это навредит клану.» А-Яо был прав. Во многом. Кто угодно мог бы заподозрить его в корысти, но не Вэнь Цин, на чьих глазах он сжег документы, по которым мог унаследовать место главы клана Вэнь как приемный сын Вэнь Жоханя, а затем посмотрел на нее с такой любовью, такой искренней детской преданностью, так крепко обнял и доверчиво позволил обнять в ответ… Вэнь Цин прерывает поток воспоминаний, чтобы передать кнут Лань Сичэню. Не Минцзюэ уже второго человека пропустил вперед, но и это понятно — они оба видели, в каком состоянии был первый нефрит клана Лань, пока его брат находился на каторге. Вэнь Цин молчаливо поддерживает своего друга, но на этот раз не успокаивает, не трясет за плечи и не наседает, чтобы тот успокоился и воздержался от поспешных решений. Теперь настал второй момент, когда Сичэнь может выпустить свою ярость, двухлетние страдания, все, что пережил… Она не смотрит, как кнут наносит с шестого по десятый удар и как устрашающе выглядит Лань Хуань. Вэнь Цин держит за руку А-Яо и следит за выражением его лица. В конце концов, ей еще женить этих двоих. Довольно странная мысль для казни, но… Вэнь Цин чувствует облегчение от нее. Кнут переходит из рук в руки. Не Минцзюэ, Юй Цзыюань, Цзян Чэн, глава Яо, глава Оуян — в какой-то момент дева Вэнь перестает различать, кто и кем сменяется. Умер ли Вэнь Жохань, в каком состоянии его спина, сколько ударов нанесено… Уже без разницы. Хорошо, что помост расчистили от снега. Такое количество крови на белом смотрелось бы жутко.***
Казнь завершается поздно вечером. На тело страшно смотреть — от спины не осталось ничего, содрано мясо до костей. Около сотни заклинателей не участвовали и не трогали кнут, а кто-то убежал, очевидно, из-за тошноты. Вэнь Яо снова выходит вперед, произносит речь — Вэнь Цин в нее не вникает. Кажется, заклинателей приглашают в банкетный зал праздновать избавление от «зла». Дева Вэнь остается, сославшись на необходимость проследить за тем, чтобы тело преступника было должным образом захоронено без риска проблем с темной энергией. Ей верят — многие, наблюдая за казнью, со страхом ждали именно выплеска демонической ци. А-Яо смотрит с чуть большим пониманием, чем хотелось бы. Помост и площадка перед ним почти пустые. Остались только самые верные солдаты, Вэнь Цин и висящий на цепях труп. Крепления ослабляют, и изуродованное тело опускают на землю. Вэнь Жохань не может чувствовать боль, но когда его кладут на спину, у Вэнь Цин сжимается живот. Повинуясь внезапному побуждению, она наклоняется, протягивает руку и убирает с лица мертвого длинные спутанные волосы. Дева Вэнь перестает дышать на полминуты. Вэнь Жохань улыбается. Так непривычно, расслабленно, нежно, будто не умер, а только что увидел самого дорогого человека. Будто смерть его от чего-то освободила. Вэнь Цин понимает, что уже видела это лицо. Ведь братья были похожи друг на друга. Вэнь Цин падает на колени. Не притягивает труп к себе, не касается его вообще, только сжимает ладонями лоб и рыдает. Не понимает, откуда взялось чувство чего-то важного, что она должна была узнать и больше никогда не узнает. Пустота внутри жгучая, травит легкие до боли, и девушка плачет громко и долго. Она не должна скорбеть. Вэнь Жохань убил ее отца и превратил ее брата в запуганного ребенка, она не должна скорбеть. Кто-то подходит со спины, становится на колени рядом, берет за плечи, и спустя секунду Вэнь Цин чувствует знакомое объятие. Ей должно быть стыдно плакать над телом человека, по вине которого семья Цзян Чэна столько страдала, ей должно быть стыдно — но все кажется правильным. Дева Вэнь отчего-то верит, что Ваньинь не будет ее винить и не будет думать так же однобоко, как люди, перед которыми нужно хранить репутацию. И Вэнь Цин плачет еще немного, уткнувшись в его плечо. Она не теряет сознание, когда слезы заканчиваются и тело охватывает слабость. Понимает, что Цзян Чэн несет ее на руках во дворец, мимо залов, по тайному коридору в кабинет, где ждет младший брат. И только когда холод улицы сменяется теплом от горящих факелов, Вэнь Цин, опустив голову на грудь будущего мужа, засыпает.***