Дочь на ночь

Эзра понемногу остывал, осознавая ситуацию. Да, возможно, что-то произошло, дочь связалась с плохой компанией и просто побоялась или постеснялась поделиться с родителями. Такое бывает. В молодости Эзра тоже не всем делился с родителями. Эзра начинал чувствовать вину за недавнюю вспышку и боялся, что теперь Лея и вовсе язык проглотит и не объяснит, что же с ней произошло. И тогда Эзра ничего не сможет сделать, не сможет помочь. Он подошел и сел рядом, чтобы не нависать и попытаться нащупать хоть какой-то доверительный контакт. Эзра заговорил значительно спокойнее: — Лея, ты можешь мне доверять, ты знаешь? — Она неуверенно подняла глаза и посмотрела скептически. Эзра вздохнул. — Можешь-можешь. Я всё еще твой отец. Даже если я кричу и злюсь. Даже если ты торгуешь телом. Я всё еще твой отец. Ты можешь мне доверять и рассчитывать на меня. Я помогу тебе. Скажи мне, что случилось? Почему ты не учишься и ходишь ночами по сомнительным отелям? Он неловко погладил дочь по спине. Лея же с трудом подавила смешок на словах о сомнительных отелях. На тумбочке стояла бутылка виски и стаканы. Пользуясь внезапной добротой отца, Лея потянулась к бутылке. — Можно? — спросила она, уже открывая крышку. — Нет, — не раздумывая, ответил Эзра. Она налила в стакан до половины и выпила практически залпом. — Лея… Ты не можешь так пить перед отцом. — Эзра не хотел комментировать, потому что употребление алкоголя — меньшее зло, свидетелем которого он сегодня стал. У них есть забота поважнее. Но и не указать на это тоже казалось неправильным. — Извини. Мне очень плохо. — Алкоголь не поможет. Он не решает проблем. — Да, но если ты хочешь со мной говорить об этом, то он поможет мне расслабиться и говорить об этом. — Хорошо. Так ты мне скажешь, что с тобой случилось? — Ничего не случилось. — Тогда почему ты занимаешься проституцией? — Мне нравится. — Что нравится? — Заниматься сексом с мужчинами. Кажется, такого ответа папа не ожидал. Странно. Ему что, не нравится заниматься сексом? Тогда почему ему мало мамы? — Ты делаешь это исключительно по своей воле? — взяв себя в руки, спросил Эзра. — Да. — Но ты не… работаешь сама на себя. У тебя есть… сутенер? Или как это дерьмо называется? Папа старался сохранять спокойствие, но всё равно бесился. Ах, как тяжело для мужской гордости: родная дочь — шлюха по призванию. А еще она не отличается постоянством и ей нравится раздвигать ноги перед несколькими мужчинами за ночь. — Да, у меня есть. Так безопасней. И прикольней. Но этого лучше не говорить. Он медленно убрал руку со спины. С брезгливостью. И потянулся через Лею к столику с виски. Налил себе и тоже выпил залпом. Лея смотрела на движения мышцы шеи и выступа гортани, когда отец жадно глотал, нависая над коленями Леи. — Я всё равно не понимаю, — сказал он, вернувшись в прежнюю позу. — Ты никогда не была… такой. Ты была приличной. Не могу поверить, что тебе просто захотелось опуститься на дно жизни и стать никем. Как так можно? Лея злилась. На дно. Никем. Не была такой. Вдруг стала. Ну что за дерьмо? — Я всегда была такой. — Она убила его этим, да? Все сладкие грезы и надежды должны взорваться и разлететься в его глазах. Но ничего, не надо переживать о папочке, он накинет новые шоры в виде отчаянного нежелания признавать ту правду, которая ему открылась. — Можешь считать меня никем, обитающем на дне. Мне, если честно, всё равно. Есть многие, кому хотелось бы оказаться на моем месте, но не каждый осмелится. Я сделала этот шаг и не жалею. Эзра уставился на нее в полнейшем недоумении и непонимании. Это была его дочь? Это она говорила такие глупости? Ни один нормальный и умный человек не мог бы такого сказать. Многие хотели бы оказаться на ее месте, но не осмеливаются… Какой вздор! Многие хотели бы оказаться достойными людьми с достойным образом жизни. Вот чему ее учили. И вот она здесь говорит, что всегда была шлюхой, мечтающей торговать телом. Это его вина? Но что он сделал не так? — У всего должна быть причина. — Он всё-таки не мог успокоиться. — Пусть так. Тебе нравится, как ты говоришь. Значит, должна быть причина, по которой тебе нравится это дерьмо. — Секс многим нравится. Это так же, как есть и пить. Это естественно. Такова природа. — Можно найти единственного человека. И удовлетворять эту потребность с ним. Не размениваться на легкомысленные бездушные связи, а делать это с любовью. Леа закатила глаза и потянулась за бутылкой. В этот раз она сделала глоток прямо из горлышка. — То-то ты в другом городе в отеле заказываешь проститутку, когда любимая женщина ждет тебя дома. Хорошо, что она, увлеченная бутылкой, не видела его лица. — Ты спрашиваешь, в чем моя причина. Может, она в этом? В повсеместном лицемерии? Все кругом лицемерят, даже мои родители. Даже ты. Говоришь вещи, которые вроде как должен говорить своей дочери, но сам так не делаешь, сам живешь по-другому. Почему я должна верить тебе и следовать твоим словам? — Все родители хотят, чтобы их дети были лучше и не допускали ошибок, — тихо ответил он. — Да? Ошибка — это то, чем я занимаюсь? Ну, это очень приятная ошибка. — Лея улыбнулась почти так, как обычно улыбается клиентам: с кокетством и беспечностью. — Мне нравится ее допускать. И я считаю, родители очень несправедливы, раз не хотят позволять мне совершать эту ошибку. Она пьянела, теряла нить разговора и чувствовала себя слишком легкомысленно. Кажется, она доиграется и папа ее убьет. Как его самую неприятную ошибку. — Сейчас тебе нравится, а что потом? Что потом, когда ты поймешь, что твоему здоровью нанесен непоправимый урон? Если ты считаешь, что контрацептивы спасут тебя ото всего, то ты заблуждаешься. Занести инфекцию в организм можно и с презервативом. А как тебе выпадение влагалища, ректальный пролапс, геморрой, рак матки?.. — Хватит, — поморщилась Лея. Она и так не любила врачей, и отец, бросающий в нее всей этой пугающей терминологией, — явный перебор. — Это уже не нравится? Но это — следствие того, чем ты занимаешься. Твой организм может не оказаться таким прекрасным, как у лошади. Ты можешь просто сдохнуть во время грубого секса. Ты об этом не думаешь? — А что ты думал, папа, когда заказывал меня в номер? К чему опять это лицемерие? Ты задумывался, что принесешь от меня инфекцию маме? — Я не хочу говорить о маме сейчас! — перебил Эзра, повысив голос. Он думал, что его взбесило упоминание жены. Но через секунду понял: его взбесило, что слова Леи звучали так, будто он в качестве шлюхи заказал дочь и после секса с ней отправится к ее матери. У него аж всё внутри перевернулось от выбора слов. Но она была просто опьяневшей глупой девочкой и даже не поняла, что сказала. — И не надо впутывать ее во всё это дерьмо! Я уже сказал, что тебя наши с ней отношения не касаются. — Но я ответила на твой вопрос. Ответь на мой: почему ты изменяешь маме? — В ее глазах появились слезы обиды, обиды за маму. Такой глупый и неуместный вопрос. Эзра растерялся. — Я не изменяю. Не лезь ко мне с этим, я предупредил. — Будешь отрицать очевидное? Это всё равно, что я бы притворялась, будто случайно тут, мимо прогуливалась. Но я дала тебе честные ответы. Хотя это было не так уж и просто. И если ты хочешь сказать, что я должна́ была дать тебе честные ответы, как дочь отцу, то нет. Я совершеннолетняя. Я уже ничего тебе не должна. А ты оказался слабее меня, папа. Не можешь признать правду — даже очевидную! Конечно, слова бесили Эзру. Но что-то в интонации Леи было таким детским и нелепым, что он не смог как следует разозлиться. — Совершеннолетняя… Ты всё еще яйцо перед курицей, тем не менее. Такая глупая — ужас. Знаешь, возможно, хорошо, что ты бросила учебу. Если с детства мы с мамой не смогли научить тебя порядочному и ответственному поведению и уважению, в том числе и к старшим, почтению к родителям, то, весьма вероятно, ты вообще необучаема? Как можно не понимать элементарного и радоваться всему этому декадансу и разложению? — Ловко ты уходишь от темы… — пробурчала Лея, делая очередной глоток из бутылки. — Но хорошо. Я сама могу догадаться. К тому же я много таких встречала. Я даже больше женатиков люблю, чем холостых. С ними проще, они опытнее и не пытаются увидеться еще раз. Мне нравится, когда секс по-настоящему одноразовый. — Не говори таких пошлых и вульгарных вещей отцу, — сквозь зубы процедил Эзра. — У тебя вообще границы есть? Или ты потеряла всякое приличие? — Вообще — нет. А если и есть, то я стараюсь их стирать. Чем меньше табу, тем ценнее шлюха. А так как мне всё нравится, то я хочу быть хорошей шлюхой… — Замолчи! — Он опять закричал, не выдержав, и отпрянул от нее, как от прокаженной. — У меня ощущение, что ты специально хочешь меня взбесить. Это такая изощренная месть? Взгляд Леи плыл. Глазами с поволокой она посмотрела на отца. Разговор явно не клеился. Собственно, никогда не клеился. Они с отцом такие разные. Отец — упертый в своей правоте. А она слишком не любит слова, чтобы много говорить и отстаивать свою точку зрения. Тем более что с ним это всё бесполезно. Он останется при своем. И не поймет ее. Он сказал, она может доверять ему и рассчитывать на него. Но это тоже ложь. Никогда она не могла и не может сейчас. Он просто не хочет понимать и не хочет даже попытаться принять ее такой, какая она есть. Она говорит, что ей нравится быть шлюхой, а он — не верю. Да нет, правда нравится, папа. Да нет, не может быть, я не верю. Такой разговор может длиться вечно. У нее нет на это ни сил, ни времени, ни — самое главное — желания. Пора прощаться и уходить.