Дочь на ночь

Глаза папы налились пугающим блеском и покраснели. Он потянулся за бутылкой с отчаянным видом. Пользуясь моментом, Лея попыталась улизнуть с колен, но даже одной рукой, вдавленной в живот, папа успешно удерживал ее на месте. — Отпусти! — возмутилась она, усиливая сопротивление. Лея уперлась в грудь и толкнула отца. Он покачнулся — и, выпивая из горлышка, пролил немного алкоголя мимо. Отставив бутылку, Эзра поднялся вместе с Леей, но не отпустил ее, а бросил на кровать. Лея попыталась быстро исправить положение и слезть с кровати, но отец опередил, моментально оказавшись сверху и блокируя возможность сбежать. Нависая, он схватил правой рукой шею, надавил и сжал. Глаза Леи широко раскрылись от страха и удивления. Руки инстинктивно потянулись к шее в попытке разжать крепкие пальцы. — Папа? Лея смотрела на него, чувствуя, как глаза наполняются слезами и туманят всё вокруг. Взгляд папы был темным, мрачным, стеклянным. — Извини, — сказал он и тяжело вздохнул, стараясь унять дрожь в голосе и обрести прежнюю твердость. — Мне придется убить тебя. Я не могу. Я не могу допустить, чтобы моя дочь была шлюхой. Он безжалостно сжимал пальцы, давил на горло, перекрывая дыхательные пути. Лее доводилось заниматься сексом с мужчинами, которым нравилось душить. Хотя сейчас всё было по-настоящему, она не развлекалась сексуальными играми с папой и из-за сильного эмоционального всплеска отец действительно мог ее удушить, но воспоминания о сексуальном опыте помогали взять себя в руки и совладать с паникой. Нужно было просто представить, что это игра, а чтобы максимально ублажить клиента — надо продержаться до последнего и даже чуточку больше. Лея убрала одну руку от пальцев отца и погладила его напряженное предплечье. — Папа, — говорить было тяжело, она задыхалась, вырывался лишь хрип, и его сложно было сделать нежным. — Я люблю тебя. Ты — меня. Как ты будешь дальше жить?.. — Никак, — ответил папа безэмоционально, посылая волну холода по спине Леи. — Потом я убью себя. — Я не хочу, чтобы ты… — занервничала Лея, но воздух вдруг исчез, и она открыла рот и пустила все силы на безуспешные попытки вдохнуть. Она впилась ногтями в кожу напряженных и трясущихся рук отца. И когда уже в голове помутилось, всё поплыло, вдруг опьяняющий кислород ворвался в освобожденную гортань и насытил жаждущие легкие. Лея чуть не простонала в голос от удовольствия. Надышавшись, она поняла, что отец все еще был над ней. Держался на локтях, лбом уткнувшись в ткань покрывала рядом с головой Леи. Отец дрожал всем телом. Он плакал?.. Лея глубоко вдохнула, радуясь вновь обретенному воздуху. Обняв папу, она гладила его по спине. Всем иногда нужно утешение, забота и ласка. Не только ей. Но и ее родителям. Она привыкла видеть в них опору и поддержку и считала это данностью, будто сами родители не имеют права на слабость и не могут сломаться под тяжестью обстоятельств, не могут сами нуждаться в утешении. Но на самом деле… Лея вдруг осознала, что в своем желании получать заботу и внимание отца она была слишком эгоистична и не пыталась ничего давать взамен, думая, что забота о ней и ласка — естественная и безусловная обязанность отца, которую он не выполнял в достаточном для нее объеме. И в эту минуту Лее вдруг отчаянно захотелось отдавать, а не получать. Ей отчаянно захотелось дать свою ласку отцу. В ней было столько нерастраченной любви! Проблема заключалась в том, что она не знала как. Как ласкать? Ну, в смысле, без сексуального подтекста. Как это делается вообще? Ее поглаживания были неуклюжи. Еще более неуклюжи, чем поглаживания отца. А еще она хотела сказать, как любит его и как он важен для нее. Но не могла. Не знала, как это всё сказать. Эзра отрешенно чувствовал тепло под собой и тепло успокоительно двигающейся ладони над собой. Тепло. Его дочь всё еще была теплой. А вот внутри него разрастался холод. Его грудная клетка соприкасалась с грудной клеткой Леи, и он чувствовал, как тяжело ее дыхание и как сильно бьется ее сердце, но не был уверен, что это не его дыхание и не его сердце. Вообще-то он не собирался убивать дочь. Изначально. Просто хотел напугать. В надежде, что опыт умирания окажется достаточно сильным потрясением, чтобы впредь не относиться к смерти легкомысленно. Но в момент, когда он душил Лею, мелькнула мысль завершить начатое. Всерьез. Потому что Эзра слишком злился на дочь, на ее тупое упрямство и невозможную глупость. На какой-то момент показалось, что вся проблема в Лее и что устранение дочери — это устранение проблемы. Конечно, это повлекло бы другую проблему, но ту уже можно было решить самоустранением. Так что вместо того, чтобы испугать дочь, он, кажется, испугал себя. И теперь дрожал от страха. Или даже от ужаса. Он чуть не убил ее. Он сходил с ума? Лея неуверенно шептала. Ее дыхание опаляло ему ухо — и создавалось ощущение, будто губы летуче касаются чувствительной кожи. — Всё будет хорошо, папочка. Я люблю тебя. Она утешала его, как ребенка? До чего он дожил? Его дочь — проститутка, утешает его, словно она его мать. И кто научил ее столь тупой фразе: «Всё будет хорошо»? С какой радости всё будет хорошо, если всё катится к чертям и всё плохо, как дерьмо? Разозленный, он резко повернул голову, открывая рот, чтобы бросить резкие слова в ответ, но они утонули в ошеломленном вздохе, когда его нос ударился о нос Леи, а губы… неожиданно коснулись губ дочери. Эзра и Лея одновременно дернулись и отпрянули друг от друга. — Блядь! — вскричал Эзра. Правой рукой он попытался вытереть губы. — Какого чёрта ты так близко?! Умом он понимал, что она не виновата. И что он был виноват на сто процентов. Но слова опережали разум, ему просто нужно было как-то оправдаться, и перекладывание вины в первое мгновение казалось лучшим оправданием. Это она рядом, а не он. Она шлюха. Шлюха, которую он не вызывал. — Вообще-то это ты лег на меня! — справедливо возмутилась Лея, тоже вытирая рот. Немного пристыженный, Эзра приподнялся и сел. — Что за бред! — не желая проигрывать, упрямо пытался оправдать себя он. — Что за выражение: лег на тебя?! Во-первых, я не лег. Я держал себя над тобой. Во-вторых, я собирался удушить тебя, чёрт возьми, а не лежать на тебе! — Ну, может быть, ты не полностью лег, но твои бедра точно лежали на моих. — Лея тоже не унималась, отказываясь дать фору. — И всё еще лежат… Точнее, я хочу сказать, ты сидишь на моих бедрах. Эзра медленно опустил взгляд вниз. Не то чтобы он не понимал, что всё еще придавливает теплое тело дочери. Просто не осознавал, насколько это может выглядеть по́шло. Особенно с учетом того, что дочь одета как проститутка. И экстремально короткая юбка задралась, теперь больше напоминая широкий низко сидящий пояс. Мороз по коже. Лея усмехнулась, наблюдая за отцом. Ужас читался в его глазах, а щеки, шея и уши покраснели, и это было так забавно! Лее даже захотелось спросить: «О чем ты думаешь, папочка?» Идея подразнить отца казалась занимательной… Если он не убил ее за всё, что здесь произошло, то, может, и за небольшую шутку не убьет? Впрочем, было очевидно, о чем он думает и что приводит его в такой ужас. Но Лея задумалась: почему это так ужасно? Почему папу так пугает близость с дочерью? Не то чтобы это не беспокоило саму Лею. Беспокоило, конечно. Когда губы отца коснулись ее губ, она тоже немного испугалась. Но не настолько, не так, как это отражалось в глазах отца. Он был буквально в панике. — У тебя... не слишком ли бурная реакция? — невинно хлопая ресницами, поинтересовалась Лея, и Эзра медленно поднял настороженный взгляд и посмотрел ей в глаза. Родители иногда целуют детей в губы, причем с ранних лет. Это не что-то такое из ряда вон выходящее. Просто подобная близость не была принята в их семье. Мама и папа никогда не целовали ее в губы, никогда не пускали спать в свою комнату и постель… Но в некоторых семьях такое бывает. Лея считала таких людей странными и немного поехавшими, но всё же, если задуматься глубже, то что такого уж страшного может быть, если это непорочно и без темных намерений? Папа быстро слез с бедер и уселся рядом. — Зато у тебя очень спокойная, — обиженно проворчал он, пальцами массируя лоб, будто у него болела голова — может, и болела из-за алкоголя и стресса. Но скорее, он смутился и просто прятал глаза. Так мило. — Я же говорила, что у меня нет границ… — прошептала Лея и прикусила губу, искоса следя за реакцией папы. Рука на лбу замерла. Не глядя на Лею, Эзра слез с кровати и, отойдя на расстояние шага, наконец посмотрел на дочь. Он не знал, что сказать. Он, конечно, неправильно ее понял. Она имела в виду что-то другое, а он просто уже боится дочь, не зная, чего еще, каких еще сюрпризов ожидать от нее. Поэтому и мерещится в любых словах и случайных касаниях жуткий подтекст… Да?.. — Папа?.. — Лея приподнялась на локтях и, выгибаясь, слегка раздвинула бедра. Мини-юбка совсем не скрывала нижнего белья. — Тебе нужно расслабиться, ты очень напряжен. Ее голос… Она говорила хрипловатым шепотом. И с каким-то намеком, от которого у Эзры мурашки пошли по коже. Расслабиться? Опять жуткий подтекст? Боже, неужели он так порочен? Его дочь не может иметь в виду того, что ему слышится в ее словах. А значит, он сходит с ума. Вероятно, в какой-то момент он потерял сознание от стресса и теперь ему снится этот бред, этот кошмар. — Хочешь… я помогу тебе… расслабиться… папа? — Лея смотрела с хитрым прищуром, оставив губы приоткрытыми, и развела бедра еще шире. Эзре казалось, будто он в каком-то фильме ужасов. Раньше он думал, что хоррор — это Фредди Крюгер в перчатке с железными лезвиями на пальцах. Но нет, хоррор — это когда твоя дочь-шлюха смотрит на тебя, как на клиента. Вот что действительно пробирает до костей. Какой чудовищный сон. Ему даже хотелось, чтобы пять лезвий вдруг выскочили из тела Леи, а ее взгляд стал бы безжизненным. Так она больше бы походила на его дочь. Пусть мертвая, но дочь, а не шлюха, соблазняющая отца. В конце концов это был бы просто сон? Был бы. Потому что, кажется, это ни хрена не сон.