Без лучика света

Yoi koda ne – (яп.) молодец Прошедшая неделя была ужасной. Пробыв в его жизни всего-то пару месяцев, Итачи оставил огромную дыру после себя. Она ощущалась всегда и везде, делала дни совершенно бесцветными, а мысли паршивыми. Удивительно, но злости он не испытывал. Лишь обиду, пожалуй, и ломку. Обидно было за то, что он позволил себе поверить на секунду в то, что не все люди уходят, привязался к Итачи легко, не задумавшись над этим ни разу, насладился им сполна, забыв напомнить себе о том, что это не вечно. Как же хотелось почувствовать парня в руках снова. Хоть раз еще увидеть его улыбку, сесть к нему за стол, ожидая домашнего блюда, вступить в одностороннюю перепалку с его гиперзаботливой выжлой, поцеловать его, обнять, проваливаясь в сон, услышать его стоны и знать, что они из-за тебя и лишь для тебя. Если бы эти два болвана признались друг другу в чувствах самую капельку раньше, этого ада бы не было. Хах, но ирония-то в том, что, не будь там Какаши, они бы, возможно, до сих пор об этом не знали, потому что их семья, видимо, слепая абсолютно полностью. Загон звонко щелкает, запирая парнокопытных позади, и Хатаке передает натянутый поводок Хане. – Провалил, – цокает мужчина, глядя на взбудораженного пса, – завтра вечером устрою им общую прогулку, посмотрим, притрется ли. Инузука кивает, поджав губы. Что ж, это бывает. Собаки все же не роботы. – Я дам вам неделю, – рассудила девушка, окинув боксера взглядом, – если не справится, у меня есть, куда его пристроить. Кивок. Все идет наперекосяк, и виной тому настроение. Что с этим делать? Хатаке планировал топить алкоголем. Едва ли помогало, но мерзкое похмелье замещало часть моральной боли болью физической, позволяя на миг забыть о прошлом и будущем и чувствовать лишь, насколько тебе херово в настоящем. План так себе, но хотя бы результаты ожидаемые. Попрощавшись с Ханой и решив, что на общую прогулку идти не хочет, мужчина направился на выход. Помахал парочке коллег, озвучил свой уход нескольким незрячим пациентам, с которыми кому-то помогал. Рин за стойкой не обнаружилась, и он смело покинул здание, но замер, не преодолев и ступеньки, когда услышал голос Нохары, взволнованно бросившей кому-то: «Вот он как раз направился к выходу». Пожалуйста. Умоляю тебя, скажи, что не сдала меня тому, кого я видеть просто не в состоянии. Надежда умерла еще до того, как Хатаке обернулся. Уухей слишком уж бодро завилял хвостом, прижав уши к голове и пританцовывающей походкой направившись обратно в холл. Поворот. Твою мать, вот что ты здесь забыл, и какого черта выглядишь так привлекательно? Итачи уронил руку на голову борзой, шепнув ему что-то приветливое, и проследовал за выжлой на улицу. – Зачем ты пришел? – спросил он отстраненно, и парень вздрогнул, не рассчитывая наткнуться на мужчину вот так сразу. – Нам нужно поговорить, не считаешь? – отбросив всю свою легкость, сказал Итачи, прожигая мужчину темным взглядом и, как назло, попадая им прямо в цель. – О чем здесь говорить? – риторический вопрос, это всем понятно. Стоять рядом с ним невозможно, ноги как-то сами начинают уносить его вниз по лестнице и потом направо, в сторону дома, и он искренне надеялся, что это спасет от удушающей боли, хотя надежда на это на самом-то деле погибла давно. Парень дает собаке команду следовать. – Серьезно? Вот это будешь использовать против меня? – укоризненный тон позади. Какаши закипает за секунду. Разворачивается, сокращает расстояние настолько быстро, что Хотэру, вздрогнув, отступает. Мгновенно прижимает уши к голове, наклонившись и поддерживая острый зрительный контакт, практически не моргая. Еще не рычит, но дыхание изменилось. Итачи медленно опускает голову к ней, проведя тыльной стороной руки, что держит поводок с ручкой от шлейки, по собачей голове. – Тише, – не понятно, кому это сказано, но их обоих немного отпускает. – Ты этого обо мне еще не знаешь, но я очень плохо переношу потерю людей. Детская травма, не принимай на свой счет, – выходит чертовски холодно. А как по-другому? Кричать на него? Плакать? – Ты не потерял меня, ты сбежал, – строго замечает брюнет, возведя взгляд к нему, стоит собаке немного расслабиться. – Вывалил на меня информацию, к которой я был не готов, и подло воспользовался моей невозможностью последовать. Это все, конечно, правда, он знает ее и без посторонних мнений, но вот так прямо, с таким взглядом, звучит еще хуже. – Я сделал выбор, чтобы тебе не пришлось, – шаг назад. Слишком близко. – Я хотел этот выбор, – повысил он голос, заставив Хотэру удивленно вскинуть голову, не поняв поведения. О, ты умеешь и так? До чего ж мило. – Человек, в которого ты уже целую вечность влюблен, испытывает к тебе взаимные чувства. О каком выборе речь, Итачи? – отрезал он резко, не отконтролировав уровень собственной злости. – О каком выборе? – переспрашивает парень тихо. – А с тобой мне что делать? Взять и забыть? Выключить то, что я чувствую к тебе? Ха-ха. А он-то уже думал, больнее не будет. Господи, да просто дай мне уйти. – Именно так, – выдохнул Хатаке, потому что голос подвел, легкие подвели, и вот еще чуть-чуть, и подведут и ноги. – Это не так работает, – чуть ли не по слогам. Голова кружится. – Я не буду ждать, пока ты определишься, – тут же расставил точки над i. – Не смогу отреагировать на твой выбор адекватно, а мы оба знаем, каким он будет, – рука нашарила шершавый кирпич. В глазах немного двоится. – А, то есть вот это в твоем понимании адекватно? – Поверь, это гораздо адекватнее, чем я могу, – шаг назад. – Какаши? – темные брови сдвинулись к переносице. Мужчина тяжело опустился на теплый асфальт. Сердце колотилось так быстро, что стало страшно. Дыхание ни к черту, перед глазами все плывет. Если бы только ноги его несли, он убежал бы, серьезно. Никогда ведь не привязывался к кому-то, никогда и желания не было, а тут… Необходимо, как кислород. Чувства сравнимы с бездыханным телом отца. Кажется, если он посмотрит на руки, увидит на них вязкую кровь. Собака вот-вот повалит его на спину. И ни идеи о том, как дальше жить одному. Брюнет шагнул ближе, уронив поводок вздрогнувшей от этого собаки. Рука с какой-то попытки нащупала плечо, и парень упал на колени совсем рядом, практически сверху. Какаши не помнит, когда в последний раз плакал. Наверное, в тот самый год, когда потерял последнего родителя, потому что после него в душе осталась безопасная пустота. Слезы в глазах были чем-то инородным. И он бы скорее поверил, что по щекам стекает кровь, а не они. Боже, уйди. Просто исчезни. Не мучай. Не делай такое лицо. Едва расположив ладони на щеках, парень замер. Нахмурился, сбито выдохнув, и стер чужие слезы мягким движением больших пальцев. Наклонился. Поцеловал. Хотелось бежать, но он не смог не ответить. Прикрыл глаза, чуть вскинул голову и поцеловал в ответ так же мягко. – Я поговорил с ним, – шепотом в губы, – ты прав, он влюблен в меня. Но если ты думаешь, что это принесло мне счастье, ты непроходимый идиот. Слепой к тому же. – Ты любишь его уже так чертовски долго, – выдохнул мужчина, подумав о том, чтобы перехватить запястья и отнять руки от своего лица, но только подумав. Сделать так и не смог. – Я был влюблен в него дольше, чем помню, – поправил Итачи. – Но он не моя любовь, Какаши, он не тот, кого я хочу. Неужели, ты не видишь? – наклоняется, позволяя лбам соприкоснуться. – Я твой, – еле слышно, – я только твой. Слезы вновь творят что-то уродливое с его зрением. Голова наклоняется, держать ее уже выше сил. Его тепло и крепко обнимают. Как же хочется верить. – Если ты оставишь меня, я сойду с ума, – шепчет мужчина, покачав головой. – Что? – парень оседает еще ниже, чтобы быть ближе к губам. Хочешь ближе? Хатаке выпрямляется, поймав голову в свои ладони и заглянув в черные глаза. Они не врут, разве не так всегда говорят? – Если ты в какой-то момент захочешь уйти, я не дам, – очень твердо, не сомневаясь ни в едином слове. – Не в милом любовном смысле. Я нестабильный человек, который не всегда дружит с головой и может сделать физически больно, – брови дрогнули. – Это не угроза, Итачи, я серьезно. Я воюю с депрессией, потому что в детстве прошел через кучу дерьма, я ненавижу людей, но до боли люблю тебя, и, если я вот это потеряю… – он хотел сказать, что убьет. Правда. Или его, или себя самого. Но Итачи вновь наклонился за поцелуем, запирая им все невысказанное. Идиот. Ты полнейший идиот. Беги скорее в другие руки, в те, которые заботливые и, верно, такие же ласковые, как ты сам, потому что вот эти будут сжимать, пока не раздавят. – Пойдем, – мягко зовет парень, встав на ноги. – Поднимайся и пойдем, – уже чуть громче. Хах, и он ведь пойдет. Будет идти, пока зовут, даже если знает, что могут прогнать. Взгляд падает на бедную Хотэру. Она заискивающе смотрит на своего человека, неуверенно шагнув чуть ближе и поведя носом в попытке поймать изменения в воздухе. Вообще-то, отпускать собаку, которая в шлейке и при работе, не очень красиво. Их не тренировали отходить от хозяев, и им так или иначе кажется, что раз рука выпустила ручку с поводком, что-то должно быть не так. – Хотэру паникует, – озвучил свое наблюдение кинолог, и брюнет, спохватившись, присел на землю, хлопнув по своей ноге. Выжла мгновенно избавилась от разделяющего их расстояния, заметно расслабилась, почувствовав давление руки на ручке, крепленной к шлейке, прижала уши под мягко погладившими голову пальцами и позволила чмокнуть себя прямо в мокрый нос. – Yoi koda ne, – похвалил свою девочку, оказываясь на ногах и протягивая руку Хатаке. – Для того, кто обещал не отпускать, ты не очень-то горишь желанием брать меня за руку, – заметил парень, и этого оказалось достаточно. – Последуй совету и уйди прямо сейчас, – в разы мягче попросил Хатаке, перехватив эти чуткие пальцы. – Или сделаешь больно? – усмехнулся брюнет. – Прости, но я тебе не верю. – Ты ни черта не видишь, – выдохнул кинолог, позволяя утянуть себя в сторону дома. – Может, как раз-таки вижу чуть больше, – вбросил контраргумент, вызвав тихий смех, еще очень нервный после карусели эмоций, но все же приятный. Пять минут до квартиры проходят в тишине. Итачи следует за поводырем, твердо сжав в переплетенных пальцах чужую руку и не собираясь ее отпускать. У Какаши сердце грохочет в ушах, потому что все это в миллион раз страшнее того признания в парке, их странного свидания на фестивале и знакомства с семьей. Это настолько далеко под кожей, что пронизывает каждый орган, каждую клеточку того, что он есть. У Итачи столько силы сейчас, он сам едва ли понимает. А ты. Снова доверился человеку, пообещавшему, что он твой. Помнишь ли вообще, что уже слышал похожие обещания от куда более близких людей? А помнишь ли, сколько эти слова стоили? Можешь думать своей головой? Ты вообще меня слышишь? – Черт, – Итачи воюет с незнакомой связкой ключей, и это забавно настолько, что помогать вообще не хочется, – я слышу, как ты смеешься, – выдыхает брюнет, опустив руки и сдавшись. – Прости, – бросает Хатаке с усмешкой, забирая ключи и с первого раза вставляя нужный в замочную скважину, – но ты очаровательно выглядишь. Брюнет качает головой, но улыбку, что в уголках губ, очень сложно не заметить. Он входит в квартиру, отпускает Хотэру, снимает обувь, будто не было Шисуи и этой недели. Стоит двери закрыться, кинолог оказывается вжат в нее крепким объятием и вполне однозначным поцелуем. Прикрывает глаза, сомкнув руки на ребрах. Как же от скучал по этому нежному созданию. – Мне нужно в душ, – говорит Хатаке, пока не забыл. Он сегодня работал практически на ферме. – Пойдем, – Учиха вновь тянет за собой, вынуждая Уухея отпрыгнуть вбок, чтобы на него не наступили. Псы вообще очень осторожно ходят в непосредственной близости с парнем, видимо, заметив, что он не так наблюдателен, как остальные люди. Впервые они раздеваются медленно. Смакуют буквально каждое движение. Какаши с особым трепетом наблюдает за тем, как его мальчик откидывает голову назад, сняв футболку, а потом ведет ладонью медленную линию по груди кинолога, подцепляя в самом низу ремень и расстегивая его как специально медленно. Словно загипнотизированный, шагает за ним в душ, задвинув за собой прозрачную дверь. Прикрывает глаза, наслаждаясь прикосновениями, когда внимательные руки перехватывают губку. Итачи медленно водит ей по напряженной груди, прижавшись к мужской спине, потом переходит на плечи, расправляя их и призывая расслабить. Проходит по прессу и напрочь забывает про свое благородное занятие. Хатаке блаженно стонет, когда мыльная рука обхватывает его вставший член, а зубы весьма болезненно кусают куда-то в лопатку. Позволяет развернуть себя и толкнуть под струи воды. Поцелуй на груди глушится температурой падающих на нее капель, но чем ниже они опускаются, тем отчетливее чувствуются. Наконец, парень мягко обхватывает член губами, сжав мужские ягодицы, и тот с упоением толкается внутрь. Намокшие волосы, с которыми и в обычном состоянии еще попробуй совладай, путаются в пальцах, липнут к шее и плечам парня. Ему, верно, больно, когда Какаши тянет их назад. Это все безумно приятно, но сегодня кончать он будет точно не в рот. Учиха послушно поднимается, и его стройное тело мгновенно вжимают в кафельную стену. Подхватив одну из ног под колено, Хатаке проталкивает пальцы внутрь. Сбившееся дыхание мгновенно становится громче, наполняя пространство вокруг и отражаясь от белых стен. – Почему ты не приехал раньше? – выдохнул в бледную шею, укусив ее, пожалуй, сильнее положенного. – Ах, – простонал Учиха, сжав светлые волосы, – я разозлился, – запрокинул голову. Еще один укус, – хнн, ты бросил меня, – пальцы болезненно стянули волосы. – Не смей так больше делать. – Не долго же ты злишься, – чуть наклоняется, чтобы протолкнуть пальцы дальше, добавляя к ним третий и понимая, что дальше бы уже стоило подключать вторую руку. – Я, – протянул он, нервно вжавшись в стену, когда Хатаке опустился на колени, – был чертовски зол, когда шел к тебе сегодня, но к-аах, – так и не смог закончить слово, потому что мужчина, протолкнув пальцы второй руки в задницу, взял член брюнета в рот практически до упора. Руки легли ему на плечи, пока Итачи пытался удержать вертикальное положение, видит бог, вниз по стене съехать хотелось. – Как я мог, – поймал мысль обратно, – ругаться с тобой, когда ты плачешь, сидя на земле? Смешок. О, он бы прокомментировал, но рот был занят чем-то поважнее. Как и пальцы. Как и мысли. Толчки синхронизировались с движениями головой. Учиха уже практически полностью опирался на него, издавая очень сдержанные стоны. Много времени ему не потребовалось. Сперма заполнила рот, и кинолог проглотил ее всю. Ласкать, к слову, не прекратил, у него в планах была еще пара раундов, и брюнет нужен был возбужденным. Итачи сразу понял, что пощады ему сегодня не дадут, поэтому лишь жалобно простонал и покорно позволил поднять свой член по новой. А вот и идеальный шанс воплотить давнюю идею в жизнь. Поднявшись на ноги, Хатаке перекрыл воду, лишь добавляющую в жаркое пространство духоты, и подхватил парня наверх. Презерватива под рукой не было, и сама эта мысль будоражила. Сам-то он точно ничем не болеет, Итачи едва ли успел переспать с кем-то еще, на пальцах было достаточно мыла, и чистота сомнению не подвергалась. А других причин бежать за резинкой он так и не смог придумать. – Постой, – Итачи сжал напряженные плечи, заметно занервничав. – Давай не здесь. – Я в жизни не уроню тебя, Итачи, – прошептал Хатаке, опуская его на свой член. Вообще-то, он прав, им не стоило заниматься сексом в таком неустойчивом положении на мыльном кафельном полу, но как отговорить себя, когда он обхватывает тебя ногами, прижимаясь всем телом, и громко стонет где-то над ухом? Как же хорошо без презерватива. Вроде бы, он тонкий, но глушит достаточно ощущений, чтобы сразу почувствовать разницу. Толчки получаются сразу же резкими, быстрыми, громко шлепающими. Удовольствие слишком острое, чтобы растягивать. Брюнет хватается руками за кинолога, не имея точек опоры помимо чужих рук и стены. Еще беззащитнее, чем обычно. Это так заводит. Руки быстро устают от ритмических движений, и приходится отпустить одну из ног на пол, подняв вторую насколько парню гибкость позволяла. Итачи потерял равновесие на секунду, не слабо испугавшись, но Хатаке поймал его за плечо. – Перед тобой стена, – предлагает опору, и парень едва успевает расположить на ней руки до того, как в него снова резко входят. Нога, что была на весу, как-то сама подогнулась в колене. На удивление удобная позиция. Для того, кто сверху. Можно с легкостью дотянуться до члена партнера, и он ничего не сможет с этим сделать, потому что руки заняты удержанием устойчивого положения. – Ах, н-нет, – выдохнул парень, уронив голову. Голос сорвался во что-то предельно жалкое. Пара резких толчков. Какаши достигает оргазма, сжав бледное бедро, а следом тонет в выдохе Итачи. Ногу парня приходится отпустить, потому что руки начинают соскальзывать со стены. Но на отдых времени нет, этот вечер обязан запомниться. Пальцы кинолога жестко сжимают подбородок, заставляя брюнета полностью выпрямиться, ухватившись за стальное запястье. Глубокий поцелуй сорвал с губ сокрушительный выдох. Два оргазма тяжело, а что насчет трех? Идем на рекорд. Хатаке обнимает парня не в пример нежно, ведя руками по чувствительной коже спины. Итачи целует его с присущей парню лаской, но тело чуть подрагивает. Пальцы сжимают мягкие ягодицы, проталкиваясь между ними почти сразу же и чувствуя вытекающую сперму. Одной мысли об этом достаточно, чтобы захотеть его по новой. – Ммм, – мотает брюнет головой, обрывая поцелуй, – прошу тебя, не надо, – сбитым шепотом. Ты хоть сам-то веришь в эффективность своей просьбы? – Здесь или на кухне? – спрашивает, на самом деле все уже решив, потому что стол кажется чертовски привлекательным. – Какаши, – выдыхает брюнет, – я не смогу больше. – Так, здесь? – переспрашивает, прекрасно понимая, чему будет отдано предпочтение. По телу парня проходит крупная дрожь, и шумный вдох похож на нервный смех. – Нет, – еле слышно, – лучше на кухне. Учиха доходит до комнаты добровольно, но все же нервно вздрагивает, когда руки подхватывают его, чтобы посадить на стол, а потом аккуратно на него опрокинуть. – Ох, – не сдержал голоса брюнет. Да, это не настоящий мрамор, но холода в себе таит не меньше. Хатаке разводит в сторону ноги, с улыбкой наблюдая, как Итачи прикрывает лицо рукой. Так и не вытекшая до конца сперма вязко стекает на поверхность стола. – Тебе неловко? – интересуется Какаши, проталкивая член внутрь до самого упора. Шумный вдох. Он дышит настолько глубоко, что становится видно все ребра. Пальцы проходят по ним, соскользнув на талию. Глубокий толчок. Член брюнета снова начинает подниматься. Лица все еще не видно, и парня приходится дернуть на себя, позволяя ягодицам потерять опору. Итачи реагирует быстро: вскидывает руки вверх, чтобы ухватиться за противоположный край стола. – Да ты… – выдыхает он строго. – Ты такой красивый, – Какаши наклоняется, чтобы оставить на бледной груди парочку отметин. – Хочу смотреть на тебя. Медленные толчки, гуляющие по телу руки, нежные укусы. Все движения слились во что-то тягучее и мучительное, но прекрасное. Какаши стонал в голос, как и Итачи, но у того это выходило хрипло и совершенно бессильно. Быстрый ритм отнимал кислород, а вот медленный, кажется, сводил его с ума. – Умоляю тебя, – болезненно выгнувшись, простонал брюнет. Он так и не посмел отпустить край стола, и довольно долгое время терпел, закусив губу, но сейчас ему очень хотелось, чтобы его взяли грубо и быстро. Сказать напрямую было слишком неловко, поэтому осталось только мучительно выдыхать родное имя и молить о жалости. – Люблю тебя, – выдохнул Хатаке слова, о которых даже думать себе никогда не позволял, и они слетели так просто, будто существовали специально для них двоих, – мой сладкий мальчик. – Хнн, – выгнулся он снова, позволяя рукам беспрепятственно пройтись вдоль тела. Мужчина брал его медленно и неторопливо, смакуя каждое плавное движение бедер, то и дело мечущуюся из стороны в сторону голову и мучительные изгибы спины. Пальцы то и дело задевали член, но не обхватывали его по серьезному. Хотелось посмотреть, сможет ли парень кончить без этого. Но вот брюнет издает чересчур уж жалобный звук, и две одинокие слезы скатываются по щекам на стол. Пожалуй, это сигнал к действию, ибо возбуждение не будет держаться до бесконечности. Резкий рывок, и Учиха, наконец, отпускает стол, чтобы перехватить держащие его руки за запястья. Невидящий взгляд, подернутый туманной пленкой. – Какаши, – тише шепота. – Все хорошо, – высвободив руку от хватки, он кладет ее парню на щеку, и тот склоняет к ней голову. – Уже хочешь кончить? – с голосом творится что-то очень нежное. Брюнет кивает, облегченно выдохнув. Он уже изможден настолько, что приятный опыт вот-вот рискует стать чем-то травмирующим. Хатаке мгновенно увеличивает темп, и брюнет обхватывает руку, прижимаясь к ней губами. Он уже даже не стонет, только надрывно дышит. Какаши, в принципе, тоже. Они финишируют почти одновременно. Парня выгибает так, что становится не по себе. Дыхание ни к черту. Руки безвольно падают на стол, с ногами бы, верно, случилось то же самое, если бы мужчина их не держал. Окей, возможно, он перегнул палку. Итачи сейчас больше походил на жертву изнасилования с пустым взглядом, чем на горячо любимого кем-то человека. Наклонившись, Хатаке целует пересохшие губы, и ему очень вяло, но все же отвечают. Выпускать его из рук страшно. Едва ли он успеет достаточно быстро метнуться с другого конца кухни, чтобы поймать парня, если тот упадет с этого стола. Под давлением чужих рук Учиха перекатывается на бок, чуть подтянув ноги к груди. Глаза мгновенно закрываются. – Не спи, – мягко хлопает его по щеке, – нам по новой надо в душ, и я заказываю пиццу. – Я не сплю, – выдыхает брюнет, но доверять ему сейчас было бы ошибкой. – Я отойду от стола, чтобы налить воды, так что не двигайся, – предупредил кинолог, не спуская со своего мальчика взгляда. – Ты в порядке? Выглядишь не очень. – Жалеть надо было двадцать минут назад, – тихо и мерно. Не засыпает он, как же. – Мне извиниться? – плеск воды пробирает до мурашек. Как же хочется пить. – Я люблю, какой ты, – качает парень головой, наконец, поднимая веки. – Тебя люблю. От этих слов происходит маленькая паника, сравни свободному падению. Слова – они ничего не стоят. Это факт. Они лишь дают вещам название, никак не влияя при этом на их композицию, и то, что Итачи назвал испытываемое им чувство любовью, не значит, что это она. Вообще ничего не значит, на самом деле. Этот мальчик – нечто очень чистое, предельно искреннее и абсолютно не жестокое. Ему ничего не надо говорить, чтобы Хатаке знал, что именно это, именно он – его дом. Но слышать это все равно оказалось приятно. Слишком приятно для человека, который не верит в слова.

***

– Что там за дерьмо с тобой было? – поднимает Итачи тему, от которой бегать дальше не получится. Вроде бы, открываться безумно страшно, но не сейчас. Не после обалденного секса, огромной пиццы и прохладного душа. Не когда чужие пальцы мягко перебирают твои волосы, а ты лежишь в своей кровати со своим мальчиком, совершенно обнаженный, и обнимаешь его стройные ноги. Смешок. – Если вкратце: мать-алкоголик, бросившая нас, когда мне было четыре, отец, покончивший с собой двумя годами позже, целая куча дерьмовых родственников, которым не было дела, и семья, несомненно, хороших людей, пустивших меня в свой дом исключительно потому, что детский дом бы для меня ничем хорошим не закончился. Пальцы замерли уже давно, и, вдруг, стало очень страшно смотреть наверх. Какое у него лицо сейчас? Знать почему-то не хотелось. – А если не вкратце? – тихо спросил парень. И он рассказал. О том, как было больно и страшно. Как не получалось создавать связи, включая дружеские. Что он ни разу прежде не спал с человеком дважды. Никогда не оставлял реального номера, никогда не приглашал к себе, никогда не искал повторных встреч. Что перестал связываться с женщинами, заметив, что они строят эмоциональные связи в разы быстрее мужчин. Что до сих пор слегка не переносит Нохару, потому что когда-то она была влюблена, и теперь не оставляет попыток заботиться. И что он в жизни бы не позвал Итачи на кофе, если бы не знал, что его сердце уже занято, и ничего серьезного изначально не подразумевалось. Учиха не сказал тогда ни слова. Просто перебирал светлые волосы и слушал, пока Хатаке не провалился в сон.