ID работы: 9428994

Любовь моя всегда выходила мне боком...

Гет
R
Заморожен
62
.twin соавтор
Размер:
98 страниц, 6 частей
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
62 Нравится 7 Отзывы 14 В сборник Скачать

3. И гаснет свет...

Настройки текста
      Способности - это сила. Способности – твое преимущество. Одаренный- не просто слово. И за каждую эту фразу Монтари готова с остервенением рвать глотки незадачливым философам. Нет, конечно, это удобно, это проще, вот только как многое теряется за всполохом тени? Как можно сравнить живой удар, ощущение сопротивления, упругости кожи и ткани с пустым в своей сути действием? Нет. Кира определенно недолюбливала способности как явление боевое и рабочее, нередко упуская практичность в угоду навыку, отточенному годами и вышколяренному до невозможности. Даже огнестрел и тот иногда казался слишком упрощенным для откровенной фанатки холодного оружия. Эта философия и легла в основу главного просчета.       Задание казалось простым до невозможности. Два эспера на небольшую подпольную организацию, решившую так некстати переиграть условленный договор, словно кто-то позволил бы оставить мафию с носом. О сложности в виде вражеского одаренного они узнали непосредственно на поле боя, и если Монтари успела отвернуться, Рюноске повезло значительно меньше.       Она верила, что он успеет что-то сделать, сообразить, зажмуриться или вовсе прикрыть глаза рукой. Верила, только ведь видела, что не успеет. Потому что ракурс был заведомо невыгодным, потому что шанса, который она выдумала - лишь бы не прибегать лишний раз к использованию тени - изначально не существовало. Наверное, именно от этого так пробирает чужой крик, ударяя в барабанные перепонки, расходится вдоль позвоночника, возвращая рукам привычный, так редко покидающий их тремор. Казалось бы, сколько воплей слышал каждый из них. Что тут скажешь? Единицы были способны и правда отдаться навязчивым, болезненным чувством вины…       Яркая вспышка застаёт Акутагаву врасплох и становится последним, что он в состоянии увидеть. Боль. Резкая. Яркая. Он готов был бы сравнить эти ощущения с ведром кипятка, что щедро прыснули в лицо. Сравнение будоражит нежные детские воспоминания. Только вода была просто горячей и выливали её чаще на голову в попытке отогнать от окон беспризорников.       Глаза нестерпимо жжет, боль, раскаленным песком, острой стекольной пылью продираясь под веки, и мальчишка хватается за лицо в попытке избавиться от этого ощущения. Чтож, ход оказался совершенно неверным, и только взбудораженный состоянием хозяина Расёмон в хаотичном и яростном порыве так планомерно зачищал каждого, кто оказывался рядом, и если концентрированный свет мог помешать теням, плотоядной ткани не было до него никакого дела. Даже обидно, что одаренный и не понял, как расправился с собственным обидчиком.       Отстрелять оставшихся, успевших убраться подальше, вовсе не проблема. Паника отличный помощник для твоего врага. Кира подмечает это не в первый раз, и сейчас, когда двое наемников едва ли не сами насаживаются на нож, тезис лишь подтверждается. Снова. Гораздо сложнее придумать, как успокоить напарника, чье состояние, кажется, ухудшалось с каждой секундой, заставляя пару раз отбиваться от навязчивых лент бушующей способности.       - Куда руками лезешь! – голос приходится повышать. Повышать сильно, можно сказать излишне, лишь бы тот услышал, что это «свои». Тени оплетают тонкие запястья, отдергивая те в стороны, заставляя раненого биться подстреленной птицей. Остается только радоваться, что силы их вовсе не пропорциональны физическим возможностям. – Успокойся. Мы всех устранили, – тон становится спокойнее, стоит тому проявить хоть немного осмысленности, рассеивая черные оковы едва ли не синхронно с тем как плащ молодого человека принимает адекватную и неактивную форму.       - Не трогай меня! – Рюноске срывается едва ли не на рык. Тихий, гортанный. Лучше любого плача выдающий, что напуган тот буквально до смерти, и мучительно ноющие глаза здесь даже не первостепенная причина. Многим хуже ощущение полной дезориентации в пространстве. Абсолютное непонимание происходящего и то, как поднятие век не приносит ничего, кроме выворачивающей наизнанку рези. От Монтари он отшатывается скорее инстинктивно, чем осознанно, натыкаясь ботинком на что-то мягкое, скругленное… Проклятая рука такого же проклятого трупа играет отличную роль подножки, отправляя в недолгий полет с отвратительным приземлением к еще не успевшим остыть телам, разбросанным сейчас повсюду и не всегда в полной комплектации…       - Давай я осмотрю…- присаживаясь на колени напротив него, черноволосая искренне пытается говорить мягче, хотя бы этим добавить ситуации немного спокойствия. Ледяные пальцы касаются лица, заставляя мальчишку дернуться в сторону. Непонимание порождает недоверие и страх, последний при этом рассыпается о внутренние барьеры и фильтры, преображаясь, вырываясь показательной злостью. По факту, единственной доступной эмоцией. Или она, или ничего. Очередной старый, отлично усвоенный урок, ведь тому, кто растет живым орудием мафии, можно оставлять в себе лишь то, что подталкивает к дальнейшему развитию. Ведь ярость - единственная соответствует данному критерию, правда же?       Рюноске нервно сглатывает,перебарывая инстинктивные порывы и таки замирает, позволяя до себя дотронуться. Поначалу где-то у края челюсти, отзываясь легкой нитью муравьями побежавших вниз мурашек, прохладное давление скользит, очерчивая кость и заставляя немного вздернуть голову.       - Открой глаза, – это больно. И раздражение отражается в сильнее нахмуренных бровях и плотно сжатых зубах. Высказать на этот счет ему, впрочем, нечего. Новая волна жжения и рези накрывает в непоколебимой тьме, и вырывается в нетерпеливом вопросе,маскирующим стон за раздраженным, высоким, произнесенным излишне спешно, едва не проглатывая буквы. Когда твой мир сужается до трех прохладных точек на подбородке, каждая минута тишины становится невыносимой.       - Что там? – создается впечатление, что та намеренно издевается, затягивая с ответом, в конце концов откуда тому знать, что при совершенно другой, пусть и всё ещё врачебной специальности, задачка определить хоть что-то в состоянии чужих глаз становится отнюдь не простой, что говорить об отсутствии малейшего инструментария? На доисторическом телефоне вспышки и не предусмотрено, чтобы хотя бы светом проверить рефлекс зрачков.       - Точно сейчас явно ничего не скажу, но глазные яблоки целы, так что уже хоть что-то, – вообще-то очень мягкая интерпретация почти вырвавшегося «ничего хорошего». Отпуская лицо мальчишки, она тратит добрых пару минут на поиск номера такси. – В больнице скажут подробнее, – вялое пояснение пока прислушивается к недолгим гудкам. Адрес ближайшего дома.       Он зажмуривается, стоит провалиться обратно в «невесомость» абсолютно несуществующего сейчас мира. Да, слова говорят что-то о направлении, в котором сидит напарница, но так ли это много? Цепкая хватка на локте застает врасплох и ощущается излишне резкой, неожиданной. Его тянут наверх, заставляя жалеть о том, что в этом состоянии Акутагава не способен унять даже проклятой дрожи, при всей четкости осознания, насколько заметна сейчас последняя. Расёмон клокочет, не покидая границ одежды, но чуткой водной гладью отражая все переживания своего владельца. Так, под руку. Спотыкаясь о тела и их части, они таки добираются до подъехавшей машины. Очевидно не первого попавшегося оператора, иначе возникло бы слишком много ненужных вопросов.       Пустота сменяется прохладой металла постепенно узнаваемой ручки двери, к которой эспер направила его запястье в попытке не задеть чужую гордость, сама же рука легла легким давлением на макушку, заставляющим пригнуться, лишь бы тот не вписался головой. Хочется, чтобы все это как можно скорее закончилось. Поездка, поход до кабинета, какие-то спешные объяснения Монтари сливаются в единое месиво, и разделять его на компоненты нет ни сил, ни желания.       Стоя под дверью кабинета, нервно постукивая пальцами по локтю, Кира искренне не понимала, что она вообще до сих пор здесь делает. Все необходимое уже сделано, так с какого черта? Ответ есть. Неприятный, саднящий, навязчивым зудом гуляющий в черепной коробке – вина. Чёткое осознание, мол, если бы не твои принципы, он бы здесь не оказался, и уже отсюда прямым следствием немой приказ подсознания. Не можешь исправить, так хоть проконтролируй, чтобы все не стало еще хуже. Именно от этого она отзывается, когда приглашают в кабинет. Поэтому кивает на все рекомендации. Защита от света и механических воздействий. Мазь. Капли. Хранить в прохладном месте. Повязка. Господи, будто сама не знаю, как её накладывать! От двух недель до месяца. Хорошие шансы, но гарантий… Вы же знаете, особенности организма…       Очень много лишних слов. Сознание легко вычленяет главное урывистым списком, откладывая на подкорке, пока пара темных рыжеватых склянок, тихо звякнув друг о друга, опускаются в карман. Основное внимание сосредоточенно на мальчишке, замершем на кушетке с настолько прямой спиной, словно тот не то что проглотил кол, лучше, словно его вбили в позвоночник, избавив от элементарного здорового изгиба в пояснице. Преувеличение, конечно, но впечатление создается именно такое. Впрочем, его хотя бы перестало трясти. На слова врача тот едва ли реагирует, будто вовсе провалился в состояние своего рода анабиоза, но резво отбивает Кирину руку, когда та тянется помочь подняться.       - Я сам пойду! – брызги истерики ещё звенят в голосе, но далеко не с такой силой, как на улице. Самоконтроль возвращается. Постепенно, по крупицам собираясь и вступая в свои права.       «До ближайшего косяка, так точно…» - язвительная мысль отзывается немного нервной усмешкой, но так и остается не озвученной. Монтари словно растворяется в этой тишине, выдавая себя, когда тянет за локоть, когда одаренный чуть было не влетает боком в угол небольшого металлического столика. В этот раз Расёмон колышется вместе с хозяином, едва не прокусив запястье, спасенное лишь хорошей реакцией, пусть, глядя на состояние этих рук, хуже бы им от еще пары сквозных ран едва ли бы стало.       - Не трогай меня! – Рюноске переводит дыхание, добавляя уже тише, натягивая на лицо маску спокойного равнодушия – Просто говори, куда идти…       Того, как она пожимает в ответ плечами, тот, конечно же, не видит. Но, намеренно приглушенный, дабы не привлекать лишнего внимания, голос звучит чуть в отдалении.       - На шаг правее и…- пауза. Несколько секунд и ещё немного дальше – Три прямо. Придержи дверь, она слева. Еще один, и там порог, постарайся не запнуться, – шаги выходят осторожными и неуверенными, а «право» слегка кренится в бок. Он чувствует, как та проскочила мимо плеча, кажется, не до конца уверенный, что больше раздражает: собственная беспомощность или эта игра в навигатор, пусть последнее всё ещё лучше, чем идти под ручку.       В коридоре шумно. Слишком много народа. Шаги, разговоры, железные тележки, поскрипывающие о пол - слишком много всего происходит одновременно, сбивая, отвлекая, делает движения ещё более скованными. До лестницы они доходят едва ли не с божьей помощью. Поначалу, вцепляясь в перила,Акутагава даже рад появившейся опоре, но идти, предварительно осторожно прощупывая ногой каждую ступень… Он старается не думать, что кто-то рядом это видит. Старается насладиться недолгим моментом относительной тишины, ведь людей здесь куда меньше, а главное сам он может перемещаться и без наставлений. На улице становится хуже. Вне состояния аффекта Рюноске буквально оглушает обрушившийся шквал звуков, которые тот и близко не замечал ранее. На пару секунд он и вовсе будто прирастает к асфальту, через силу отрывая ноги от земли.       Монтари позволяет себе вновь нарушить чужое личное пространство, когда подъезжает машина, ловит себя на мысли, что такими темпами разорится на один только проезд, но все-таки радуется, что в этот раз мальчишка не стал исходиться на ненужные препирательства и даже сам называет адрес. Сейчас он во всяком случае в состоянии это сделать. Несколько минут они едут в тишине пока та не решается поднять один из самых важный на текущий момент вопросов, и как же она рассчитывала на положительный ответ…       - У тебя есть кто-то дома? – уточнение звучит достаточно мягко и даже будто бы невзначай.       - Тебе какое дело? – одаренный огрызается вяло, отвернувшись к окну, создавая хотя бы впечатление того, что может видеть. С повязкой, на самом деле, смотрясь несколько нелепо.       - От этого напрямую зависит, попаду ли сегодня домой уже я… - скрывать своих намерений смысла она не видит, только глаза закатывает, замечая, как взвился эспер от ее фразы.       - Н..- он запинается, чуть не выкрикнув на нее «не вижу..»,но отдергивает себя от произнесения этой фразы. – В этом нет никакой связи! В моем доме ты не останешься, – уверенность в голосе вызывает едва ли не умиление.       - Значит, нет… - усталый вздох. Каждый трактует эти слова по-своему. Акутагава – как смирение с его решением. Монтари – как окончательный приговор, что присмотр за пострадавшим всецело ложится на её плечи. Это даже не личная блажь, просто осознание. При его характере он сломает половину костей и мебели раньше, чем сумеет самостоятельно освоиться с этой проблемой.

***

      За тем,как Рюноске старательно вскрывает стену, Кира смотрит уже вторую минуту. Совершенно непроницаемое выражение лица выдавала тряска в руках и то, что он до сих пор не пришел к тому, чтобы попытаться просто нащупать скважину. Памятуя, что с перепоя сложно попасть даже в весьма видимый объект, в успех его махинации та, по правде сказать, не верила изначально, но опыт уже наглядно показал: пока этот баран сам с размаха не впечатается в стальные ворота, помощи не примет. Полы плаща уже начали угрожающе оживать, намекая на то, что это шоу стоит прекращать, и ловким движением Кира вылавливает связку ключей из дрожащих пальцев.       Щелчок замка раздается в двух шагах правее, и Акутагава едва не срывается на тихий рык. Он понимает. Понимает все, что сейчас произошло и буквально видит, как она стояла все это время,наблюдая за его мучениями. Раздражает. Это чувство вьется в черепной коробке стаей навязчиво жужжащих мух, забивая собой всё свободное пространство, поглощает и переваривает любые другие возможные эмоции, обращаясь в своеобразный щит, в лучших традициях Расёмона оплетающий тело и обеспечивающий защиту. Хотя бы моральную. Ведь злиться намного проще, чем позволить паническому страху беспомощности захлестнуть себя с головой. Рюноске ведь совсем не идиот, понимает, чем для него обернется эта травма…       Быстрым шагом молодой человек заходит в квартиру, едва не запнувшись о порог, в глубине души надеясь, что теперь сможет оградиться от навязавшейся свидетельницы его слабости но… Для наемного убийцы важно уметь передвигаться неслышно. Для человека, отдавшего этой работе более двадцати лет своей жизни, это так же просто, как дышать.       Монтари выдает себя намеренно и урывками. Лязгает ключами совсем рядом с одаренным, цепляет связку на вешалку на видном месте по собственной домашней привычке и чуть позже, шуршит стягиваемым плащом на почтенном расстоянии, где эспер не смог бы достать до неё рукой, осматривая помещение в глупой надежде: а вдруг тут окажется достаточно безопасно?Очевидно провальной с самого начала. Взгляд цепляется за острые углы, легко бьющиеся вещи. Квартира небольшая, чистая, без лишней мебели и даже так, для не привыкшего к слепоте, отчаянно вспыльчивого парнишки она обращалась в минное поле, оставить его на котором в одиночку никак не предоставлялось возможным.       От её наглости перехватывает дыхание. Он всё ещё стоит в прихожей, у самой двери, потерянный в собственной квартире, которую, казалось бы, знал от угла до угла и которая теперь стала проклятым лабиринтом, по пути даже собственным минотавром обзаведясь.       - У-убирайся! – голос предательски дрогнул не хуже исходящегося волнами плаща, отражая душевные метания владельца.       - Да с радостью, если бы тут было кому ещё проконтролировать, чтобы ты себе голову не расшиб. Не думаю, что Мори оценит столь бездарный расход ценных кадров…- голос звучит как-то… Не насмешливо, но определенно отдает нотками обреченного веселья, прикрывающего усталое раздражение, а звук исходит ниже, чем предполагалось. Расшнуровать достаточно массивную обувь, что компенсирует рост почти в пять сантиметров, занятие к Кириному горю не моментальное.       - Мне не нужны ни помощники, ни надзиратели… - срываясь на утробное рычание, он готов едва ли не взвыть от отчаяния. Пока та молчит, Акутагава даже не представляет, где она находится, и эта недоступность элементарного «заставить» встает поперек глотки, сбивая дыхание.       - Равно, как и лишний десяток синяков и счет за ремонт, перекрывающий три месячных зарплаты, – отрезает, спокойно выбрасывая перед ним не самый худший, но достаточно неприятный из возможных исходов, скрываясь на кухне, забрасывая в тоскливо-пустой холодильник склянки лекарств. – Просто делай вид, что меня тут нет.       По отдалившемуся звуку Рюноске примерно осознает, где она и, торопливо скинув ботинки по дороге с размаху вписавшись плечом в дверной косяк, чертыхнувшись, отшатывается глубже в комнату. Как же всё это… Одна лента судорожно вырывается из темной ткани, в неясном невротичном порыве дернувшись поблизости и отозвавшись противно саданувшим по ушам звоном.       Последнее в эксклюзивном дополнении тихого болезненного шипения слышит и Монтари, судорожно метнувшись проверять, чем обернулось в жизни прямое воплощение её опасений. Фарфоровые осколки разлетелись по полу в не слабом диаметре, вместе с брызгами… В состоянии лужи определить её происхождение было сложнее, но Кира поставила бы на чай, основная часть которого теперь сбилась у ног одаренного порядком разбавленная кровавыми разводами. Шаг. Неровный, еще более неуверенный, чем были до этого, но до боли неосторожный. Не только метафорически. Острые грани пробивают кожу, на полу остаются кровавые следы, и Акутагава тихо ругается себе под нос, вовсе забыв о присутствие в доме…       - И вот какие ко мне после этого могут быть вопросы?..- в некотором роде это можно сравнить с танцем. Жесткая хватка на запястье и перипетии шагов, которые стоило бы сократить до минимума до того, как толкнуть его на кресло, желательно самой не нарвавшись на новоявленное минное поле, пара мелких кажется-таки проскальзывает под кожу, не приятно,но терпимо, может подождать. – Где у тебя аптечка?       По мнению Рюноске вопросы к ней остаются все те же если не в большем количестве, но... Он называет место. На что похожа сейчас комната молодой человек не представляет, однако то, как неприятно липли ноги к полу, говорило о том, что в этот раз довелось ограничиться чем-то большим, чем пара поверхностных царапин. Откинувшись на спинку, черноволосый запрокидывает голову. Если немного расслабиться, мысли перестают заглушать происходящее и можно разобрать если не шаги, то хотя-бы как скрипнула дверца шкафа на кухне, шелест и тихий скрежет вынимаемой пластиковой корзинки с набором всего необходимого. Снова скрип. Тишина. И уже совсем рядом, чуть ниже, чем он мог того ожидать.       - Постарайся не брыкаться, идет? – в голосе доставучей коллеги проскальзывают веселые нотки, и эспер уже вознамерился плюнуть на этот счет ядом но был прерван осторожным, в теории ожидаемым, но все равно заставшим врасплох прикосновением к голени. Нога по инерции чуть дергается, а женщина устроившаяся на полу раздраженно фырчит, удерживая крепче. Пальцы обжигают холодом непривычную к чужим прикосновеньям кожу, она же заправляет выше брюки, не столько от надобности, сколько ради собственного удобства. Прикосновение чего-то мягкого и влажного отдается легким жжением на растревоженной раненой коже, и мальчишка слабо морщится, впрочем, более не срываясь и только вцепившись одной рукой в подлокотник, Рюно подавляет желание сорваться и попытаться зарядить ей пяткой по носу, который в теории как раз должен находиться где-то поблизости, когда догадка заставляет снова подать голос.       - Ты где его взяла? – перспектива порчи кухонного полотенца сливается и маячит поблизости с мыслями о том, что пусть то и не было в запущенном состоянии, но если она решила полезть им ему в раны…       - В ванной. Расслабься, если уж и было для лица - переживешь, всё равно после этого только в стирку, – догадываясь о его опасениях, она, впрочем, даже не поднимает глаз. Во-первых- смысл, если собеседник все равно не увидит? Во вторых, работа была своего рода кропотливой. Нет, можно было достаточно быстро повыдергивать молочно белые, окаймленные розовыми и алыми разводами осколки, только вот профессионализм кричал о вопиющем делитанстве подобного подхода,обязуя с непривычной для Рюноске осторожностью, бережно поочередно извлекать из ноги инородные предметы. Промокая кровь, меняя угол, дабы не слишком расширять края ран, после обливая шипящей, пенящейся и отдающей легким жжением перекисью, Кира уходит в процесс до той степени, что даже несколько дернулась, когда голос одаренного вернул её в реальность.       - Зачем?.. – кажется, он приуспокоился. Во всяком случае звучал совершенно спокойно, скорее озадаченно и едва ли не потеряно. Сидя в тишине, в невозможности сосредоточится на чем-либо, кроме пульсаций боли и чужих манипуляциях достаточно долго, он, наконец, пришел именно к этому вопросу, всерьез заинтересовавшись… А правда, с какого черта?...       - А? – звук искреннего непонимания сопровождается недоступным ему морганием и впервые поднятыми глазами.       - Зачем ты это делаешь? – негромко, правильнее даже сказать тихо, но уверенно уточняет, чуть вздрогнув, когда к пусть и неоправданно аккуратным действиям добавилось совершенно беспричинное, почти невесомое прикосновение скользнувшее по тыльной стороне стопы прежде, чем прозвучал слабый смешок, Монтари вернулась к своему занятию, начав жестко наученным движением накладывать повязку.       - В клятву Гиппократа поверишь? – словно сама не зная ответа, она игральными костями подбрасывает в воздух вариант, затихая в ожидании того, что же выпадет на гранях.       Треск прокатившихся по столу кубиков разносится по комнате слабым и немного нервным смехом Рюноске.       - Ты меня за идиота держишь? – это просто усталость. Определенно она. Взявшая свое и не оставляющая ничего кроме желания отшутиться и просто отдохнуть, желания, чтобы все оставили его в покое… Однако даже с тенью этой возможности его разделяет вторая нога, за которую принимается Кира.       - Да нет, вроде, – она сама посмеивается, тенью поддевая бесчувственный, самый верхний слой эпидермиса, надрезая, открывая доступ к тонкому, занозой вогнанному осколку. – Но если серьезно, какая вот разница, а? – полотенце, перекись, следующий… - Знаешь, как говорится? Дают-бери, бьют- беги. Все просто.       Тот отвечает тихим фырканьем, явно неудовлетворенный подобной версией, но попросту не имеющий сил вытягивать из неё сейчас что-то более вразумительное.       - Не вставай пока, ладно? И, веник какой есть? – закончив, поправляет штанину на опущенной на пол второй ноге и, наконец, переводит взгляд на степенно подсыхающую плеяду лужиц и разводов в окружении того, что не успел своими ногами собрать обладатель Расёмона.       - Найди сама… – вяло огрызнувшись, Акутагава склонил голову на бок, отворачиваясь и виском упираясь в мягкую ткань обивки. Черт с ней… Пусть убирается, если так приспичило, а он прогонит её, только позже немного…       Монтари чуть усмехается, уже подметая, заметив тихое посапывание со стороны замершего в кресле молодого человека, во сне зябко обнявшего себя за плечи, чуть ближе сдернувшего колени. Мальчик, а сейчас он и выглядел таковым, с перебинтованными глазами, вымотанный не самым легким боем и порядком истрепанными нервами смотрелся обманчиво безобидно и даже в некоторой степени мило, пусть в глазах одаренной главной прелестью его текущего состояния была гарантия, что тот не успеет натворить новых дел и возможность, захватив чужие ключи дойти до магазина, хоть немного улучшив ситуацию в ранее замеченной пустоте просторов холодильника.

***

      Идиллическую тишину квартиры разрывает трель телефонного звонка, вырывая одаренного из сонного морока, сдергивая обратно в реальность, в которой тот не сразу сообразил, что вообще происходит, чуть не навернулся с кресла, наткнувшись пальцами на тугую сетку бинтов, ставшую преградой на пути к собственной коже, вспомнил и о своем текущем положении, и о его первопричине.       Монтари телефонная трель застала на кухне, отвлекая от туманного состояния легкой задумчивости, что почти тут же перерождались в неприятные хлопья, мутной взвесью повисшие в воздухе: Осознание необходимости сейчас лезть по чужим карманам, ведь едва ли мальчишка без лишних жертв сможет отыскать надрывающееся чудо техники. Пожалуй, если стоило признать, что сама природа подобных измышлений была категорически странной, но не одно из произведенных ранее действий не вызывало и мысли о нарушении каких либо личных границ, хотя на первый взгляд, почти что проникновение в чужую квартиру было куда более ярким эпизодом, но… В собственных мыслях, Кира соотносила это с чем-то вроде прочтения чужих писем, в то время как всё связанное с бытом, лишь необходимость, впрочем… Несколько шагов и мобильный буквально вложен в руку ещё осмысляющему происходящее Рюноске. Кто бы еще озаботился, что на сенсоре не так просто на ощупь взять трубку, так что стоило отдать должное в том, что молодой человек таки умудрился ответить на вызов, с немым выдохом поднося телефон к уху.       - Да? – уклончивый ответ, позволяющий уйти от права первой реплики, а заодно и скрыть тот факт что он находился без малейшего понятия, кто именно сейчас находился по ту сторону.       - И тебе добрый вечер, – слегка укоряющий, но при том скорее насмешливый голос сестры отозвался слабым облегчением, признаться, только теперь возникла мысль, что обнаружься вместо неё их незабвенный руководитель,Акутагава едва ли был готов к полноценному отчету, да и хоть каким-то вразумительным объяснениям.       - Как все прошло? – не взирая на его размышления и не дожидаясь ответа, продолжила младшая, сама не ведая насколько каверзным оказался на первый взгляд элементарный вопрос.       Это можно было считать своего рода семейной традицией. С тех пор как Гин ретировалась, изъявив желание жить отдельно, не имея привычки пересекаться на работе более необходимого, оба тем не менее пришли к негласному согласию на подобные беседы, реже - совместные прогулки, если оставались силы и время, на редкость ценные и не блещущие изобилием ресурсы в их профессии. Только вот сейчас сам Рюноске не был уверен, играет ли ему это на руку, как и то, насколько правдиво стоит отвечать на этот вопрос. Вся проблема состояла главным образом в образе. Образе выбранном и прорисованном настолько давно, что смешно было подумать, как тот мог до сих пор так плотно переплетаться с его жизнью и диктовать поведение. Старший брат, который должен защищать, на котором должна лежать ответственность. Едва ли тот сам отдавал себе отчет, что во многом попросту боялся, что эта картинка выпадет из глаз его сестры, боялся, что то уважение, которое есть, сейчас разобьется, развеется в глазах последнего человека, на чье мнение ему было не все равно, что её взгляд обратится в тот, в чьих зрачках оно и вовсе никогда не зарождалось и именно поэтому…       - Нормально, – достаточно сухо и коротко прерывая все дальнейшие расспросы, зная, что Гин хватит ума не вытягивать информацию клещами. – С парой непредвиденных обстоятельств, но ничего существенного, – как же благосклонны были к нему боги в том, что слепота скрывала отчаянно ироничный оскал привалившейся к стене Монтари. Ставшая невольной свидетельницей их разговора, У самого дверного проема она лишь из-за этого решила таки остаться и дослушать хотя бы часть намечающегося вранья. Очевидно,не без корыстной цели позднее поинтересоваться почему бы ему не взять в сиделки того, кому очевидно не начхать на его состояние вместо, того чтобы терпеть ее, Киры, присутствие.       - У тебя всегда нормально, – короткий выдох по ту сторону трубки и уже как-то бодрее. – Наткнулась сегодня на рецензию на ту выставку, ну помнишь, были на той неделе, слово в слово твое занудство, - разговор, как и надеялся молодой человек, быстро сменил направление, поспособствовав удалению черноволосой обратно на кухню.       - Я же говорил, а ты все про авторские решения, – старший немного нахмурился, слегка покачав головой. – Отсутствие навыка и наличие стиля - это разные вещи.       - Как и наличие вкуса и засилье пресловутого снобизма, – что-то еле слышно просвистело на фоне, выдавая, чем девушка заняла руки, от безделья запуская ножик в недавно прикупленную как раз для таких целей мишень.       - Не хами, – короткое фырчание вызывает у младшей лишь слабую улыбку. – И…- он подбирает слава проваливаясь в короткую, но все равно заметную паузу. – Ближайшее время график намечается крайне загруженный, так что на той неделе можешь одна сходить, и наберу я сам по возможности.       - Если устал, мог бы и сразу сказать.       - Я не про сейчас, – легкие давящие нотки сменяются более привычным и ровным. – Просто на будущее. На всякий случай. У тебя-то сегодня как? -несколько расслабившись он позволил себе откинутся в кресле, а Гин... Не то чтобы она не поняла что, что-то пошло не так как, в конце концов, отчаянные намеки брата, кажущиеся ему совсем ненавязчивыми, в той же степени, в которой просто кричали о том, что ей не нужно в ближайшее время приходить тому в гости, были на пустом месте. Просто это тоже было своего рода традицией. Играть по его правилам, даже если она не до конца была с ними согласна. Это было просто бесполезно. Ещё когда они только пришли в мафию, это стало попросту очевидно, и что оставалось ей? Времена вступления в мафию… Тогда и правда изменилось многое, если не сказать что все, они не стали относиться друг к другу хуже, просто появилось слишком много различий с которыми нельзя было не считаться и если братец вдался в одну крайность, то она… Подобные мысли вызывали только разочарованную улыбку. Это ведь не просто, в мире забитом одаренными, в сфере, где ты буквально дышишь кровью с абсолютно обыденным арсеналом холодного оружия, стараться не уронить лицо. Соответствовать. Чего стоил один ее переезд, очередная демонстрация, что в этой семье не только Рюноске чего-то да стоит. Стоит ли говорить, что он не только не видел, но и не задумывался о существовании этих проблем?       Разговор обрывается мирно и привычно нейтрально, коротким писком сброшенного вызова встречая тишину квартиры.       - Эй… - в каком-то роде то, что Монтари в его квартире было не слышно, напрягало даже больше, в совокупности с точной уверенностью: одаренная никуда не делась, что подтвердилось после короткой паузы хрипловатым:       - Договорил уже? – входя обратно, она чуть оперлась на косяк, и дерево тихо скрипнуло под острым плечом.       - Как видишь…- тихо огрызнувшись,черноволосый перебирал пальцами по гладкой прохладной поверхности пытаясь придумать, куда пристроить мобильный, с гарантией не потерять или чего хуже не разбить при падении, что со стороны смотрелось почти забавно.       - Если хочешь, могу принести поесть, – резонное предложение при учете того, что оба не ели почти сутки, да и не хотелось чтобы пусть и продиктованная бездельем, но таки работа пропадала за зря.       - В холодильнике ничего не было, – уклончиво и достаточно четко обрубает молодой человек продолжая вертеть несчастный предмет в руках, начиная порядком нервировать подобным мельтешением. Себя или её, вопрос оставался актуальным.       - А я тут по-твоему всё это время самозабвенно залипала в стену или, чего лучше, на твою бездыханную тушку? – слегка ехидный смешок дополняет наполненную сарказмом фразу и ответ кажется даже несколько обиженным, пусть Рюноске и пытался подавить в голосе эти нотки.       - Откуда мне знать, какими ты ещё страдаешь извращенствами… - на сам вопрос тот, впрочем, так и не отвечает, и резко краснеет, плотнее стискивая зубы и, видит бог, подавляя желание мгновенно перерезать ей глотку, как свидетелю, когда желудок издает слишком явный в ненадолго столь не вовремя возникшей паузе урчащий стон, недвусмысленно говорящий за своего хозяина.       - Чай или кофе? – Кира уточняет с совсем уж откровенной улыбкой, ловя ответ уже в коридоре. Тихий, наполненный показным недовольством, но сорвавшийся без лишних раздумий и препирательств:       - Чай.       Сначала появляется запах. Вместе с разогретой тарелкой пробравшийся в комнату, и дразнящий и без того заждавшийся организм. В такие моменты Акутагава почти проклинал привычку стабильно отказываться от завтрака. После звякнула чашка, оставленная на подоконнике подальше от мальчишки, дабы тот не опрокинул на себя кипяток…       - Держи, – дождавшись, пока тот протянет руки, Монтари вложила ему тарелку и палочки, запоздало отмечая не самый удачный выбор блюда для его состояния, но как подсказывал опыт: баран, ворота разной степени жесткости и ожидание стали неизменными спутниками её уравнений, и пока первые двое встретились, ей оставалось только прибегнуть к третьему, до появления удобного момента.       А процесс и впрямь оказался сложным. Без привычки у одаренного едва ли не складывалось впечатление,что он разучился нормально есть: рис срывался, руки тряслись, и неприятное тепло – спасибо, что не слишком горячей еды, влажными пятнами давало понять как страдает от его попыток некогда белоснежная рубашка. Стоит ли говорить, что нарастающее раздражение только мешало, буквально загоняя в угол. Доводя до желания и вовсе отправить тарелку в краткосрочный, но красочный полет, сломав к чертовой матери вообще-то дороге, лакированные палочки, которые так ловко и совершенно неожиданно выудила из его пальцев чужая ледяная рука, а следом и тарелку.       - Что ты..?! – не успевая опомниться тот, весьма забавно и так несуразно дернул руками, что ограничиться немой улыбкой было по меньшей мере достойным достижением со стороны черноволосой       - Да не дергайся ты… - напускное ворчание и умело поддетая еда…- Я не для того готовила, чтобы потом это с твоей рубашки отстирывать, – осторожно поднеся палочки к чужим губам, она в ожидании замирает, а Рюноске… Пальцы одной из рук нервно стискивают обивку дивана выдавая с белеющими костяшками то, как выворачивается все внутри от осознания… Пресловутое «надо» слипается в мерзкий, склизкий комок с отвращением к себе и злости к этой психичке, которая продолжает терпеливо выжидать, пока он запихает в глотку собственную гордость, прежде чем пустить туда же еду… Сложно. Сложно, унизительно и, что самое обидное, необходимо.       - Ешь уже… - мягкое и совершенно спокойное. Губы у юноши такие же белые, как пальцы и дрожат так же, когда тот заставляет себя разжать их, слегка подаваясь вперед и смыкая их. Вкуса он уже совсем не чувствует.       Трапеза проходит в гробовой тишине, так что Рюноске сам поражается, как этот рис не встал поперек горла, старается не думать, сосредоточиться на чем угодно, хоть том же жевании… тщетно. Немного легче становится, когда в ладони ему толкается теплая кружка успевшего подостыть чая, в которую Акутагава утыкается, как в последнее спасение, уходя в себя от чего даже немного дергается, радуясь, что достаточно отпил, дабы не расплескать на себя и его, когда невольная соседка вновь подает голос.       - У тебя где домашнее и постельное белье? – так буднично, словно это чертова норма…       - Обойдусь. И спать я буду здесь. Отстань, – не то чтобы ему и правда хотелось калечить спину в неудобном и не раскладывающемся кресле, но сил на что-то уже не оставалось, кратковременный сон явно был недостаточным, и новая порция стресса только убедила в этом умозаключении.       - Ты утром разогнуться не сможешь. Или самой искать прикажешь? – чуть ехидные нотки срабатывают отменно. Ещё бы, кому захочется, чтобы посторонние наперебой рылись в его вещах? От мысли о том, во что это существо, памятуя о ее внешнем виде, способно превратить его почти что идеальный порядок, тот и вовсе старался не думать. В него прилетает и домашняя майка и штаны. И те, и другие не отличающиеся пестротой и яркостью но во всяком случае практично удобные и мягкие. Шелест ткани же выдавал, что сама Кира таки пыталась придать дивану спальный вид. Могла бы и выйти! Вставая на ноги и не понимая почему в собственной квартире ему приходится самому исхитряться, чтобы переодеться, Рюноске тихо шипит от боли, которой тут же отзываются ступни, о ранении которых он успел подзабыть, пока те не тревожили его в состоянии покоя.       Монтари провожает хромающую фигурку отчасти усталым, а отчасти и просто сочувствующим взглядом, в этот раз не делая замечаний, только у самой двери попытавшись подкорректировать его траекторию, но была показательно проигнорирована и имела возможности рассмотреть и то, как тот ударяется плечом наконец-таки скрываясь в направлении ванной.       Элементарное переодевание занимает непривычно много времени, и Акутагава едва не падает норовясь расшибить голову о бортик ванной, и возвращается в комнату, не найдя в себе сил куда-то пристроить уличные вещи. Непривычно. Неприятно. Раздражающе. Взобравшись с ногами на диван, он хоть немного успокаивается. Отходит боль в ногах, близкие спинка и подлокотник создают ощущение некоторой замкнутости пространства, и это сейчас от чего-то успокаивает.       Он смотрится даже несколько мило, и первая мысль которая приходит глядя на устраивающегося поудобнее мальчика, накинуть одеяло тому на голову и смотреть как тот с несомненно громким возмущением будет выбираться из под него словно слепой котенок, но некоторое уважение все еще имеет место быть, и мягкая ткань ложится тому на колени, сопровождаясь пожеланием спокойной ночи. Конечно же, ожидаемо пропущенным тем мимо ушей. Сама же Монтари устроилась на кресле, перекинув ноги через подлокотник и упираясь шеей во второй, она запрокинула голову, расслабляясь, постепенно проваливаясь в морок зыбкого, неглубокого сна.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.