Замри, умри, воскресни

      Чуя шел по коридору гостиницы, выискивая номер, указанный в записке, и, наконец, остановился перед нужной дверью. Он не спешил заходить. Нормализовал дыхание, проверил ощущения. Чувство тревоги не пропадало, а стало только больше. Рыжик понимал, что Дазай пригласил его сюда не на любовное свидание. Такими вещами они занимались только у него дома, не предавая себя огласке. Хотя все в ВДА и мафии знали, что они вместе. Что же тогда случилось? Он пытался пару раз дозвониться до Осаму, но телефон абонента был временно не доступен.       Часы показывали пять минут седьмого. Больше тянуть не имело смысла. Накахара решился открыть дверь и заглянул внутрь затемненного помещения. Такой эффект давали закрытые шторы. На их фоне у стола он увидел силуэт мужчины и, конечно, это был не Дазай. Чуя собрался уже выпорхнуть обратно в коридор, когда из-за двери на запястье легла чья-то рука. — Куда же ты, постой.       Этот голос лишил рыжика воли, он догадывался, кому тот мог принадлежать. А мужчина втащил его в комнату, прижал к стене и, включив свет, закрыл дверь. Яркий свет заставил прикрыть глаза, но сомнений больше не было, перед ним стоял Федор Достоевский.       Чтобы Осаму сдал его Федору, да быть такого не может. Скорее всего, это большое, очень большое недоразумение. Мужчина провел рукой по рыжим локонам Чуи. — Красив, — задумчиво выдохнул он. — Да что ты возишься с этой дазаевской подстилкой? Прикончи его и дело с концом, — нервно заметил ему тот, кто стоял у стола. — У нас три часа, пока неполноценный поймет, что произошло, Николай. А ты предлагаешь мне уничтожить его игрушку, даже не поиграв с ней.       Он провел рукой по шее Накахары и заметил шрам от укуса Натана. — А вот и отметочка моего оборотня. Значит, он до тебя все-таки добрался?! А что ж не убил? Влюбился? — усмехается Достоевский.       Чуя нервно сглатывает, сердце стучит в груди так, что, кажется, ещё немного и выскочит наружу. Федор же наоборот совершенно спокоен. — Я укушу тебя, Чуя, не бойся. Просто обновлю метку Натаниэля.       Он склоняет свое лицо и зубы впиваются в шею эспера. Рыжий вздрагивает, утробно рычит и царапает ногтями стену. Он чувствует, как его выворачивает наизнанку от отвращения. А в голове крутится только одна фраза, обронённая Дазаем, когда речь зашла о Достоевском. «Если попадешь к нему в руки, не сопротивляйся. Делай все, что он скажет. Главное не злить его, чтобы он не убил». Легко сказать, когда из Накахары просто прёт ответить на весь этот беспредел. «Может моя кровь и ему голову снесет?» — зло думает парень. А Федор уже языком проводит по укусу и шепчет хрипло: — Послушный мальчик. Идём со мной.       Он тянет его за руку в середину комнаты и опускается в кресло, продолжая касаться руки. — Приспусти свои брюки, рыжий.       «Иди ты», — чертыхается про себя Накахара, но в то же время расстёгивает свободной рукой штаны и пытается стянуть их с себя. Федор помогает, скользя руками по обнаженным бедрам. Его прикосновения Чуе неприятны. — Садись на меня, — приказывает мужчина, все ещё удерживая за ноги.       Чуя коленями забирается на кресло и с секунду нависает над Достоевским. Тот смотрит на него таким похотливым взглядом, что у рыжика мурашки по всему телу. «Надеюсь, ты не собираешься со мной в любовь играть?!» Руки тянут его вниз, заставляя опустить свой зад на колени Федору. — Молодец, — шепчет тот, облизывая пересохшие губы, — не представляешь каким ты только что сексуальным был. Эта белая рубашка, бледное склоненное надо мной лицо, обрамленное красивыми рыжими локонами. — Федор, как ты можешь? Тебе что, меня мало? Или кого-нибудь другого из твоей свиты, — Гоголь возмущен поведением своего господина. — Заткнись, Коля. Это такой кайф владеть тем, кто принадлежит не тебе, — усмехаясь, отвечает Достоевский.       Его заводит ещё и то, что если бы его помощник узнал, как он развлекался вчера в это же время, был бы жуткий скандал. — Расстегни рубашку, — приказывает Федор.       Руки Чуи скользят от пуговицы к пуговице и, как только рубашка полностью расстегнута, руки Федора, поглаживающие бедра рыжика, перемещаются на его торс и выше, оглаживают грудь. Накахара выгибается в спине, но не от того что ему хорошо, он прикусывает нижнюю губу, чтобы подавить рвотный рефлекс. Голова просто чумная, он выпрямляется, а потом прикасается головой к плечу Достоевского. Щурит глаза и болезненно стонет. — Плохо от моих прикосновений? — ехидно спрашивает Федор, его руки обнимают Чую и начинают ласкать спину, — Ничего, привыкнешь, дыши ртом и все будет в порядке.       Рыжик не мог поверить, что обычные прикосновения настолько могут быть омерзительны. С Натаном не было такого. Может Акико права и Чуя воспринимал его как брата? Он поднимает голову уже готовый молить о пощаде и в этот самый момент Федор целует его в губы. Чуя широко открывает глаза, его руки упираются в грудь эспера, а со спины он чувствует, как его заставляют прильнуть ближе. — Не сопротивляйся мне, — просит Достоевский.       Но Накахара ничего не может с собой поделать, его руки все ещё упираются в чужую грудь, а голову он запрокинул назад, чтобы Федор не дотянулся. Тот только смеётся в ответ. Его правая рука спускается по позвоночнику вниз, проникает под ткань трусов, ладонь скользит между ягодиц и указательный палец очерчивает анус. Это заставляет Чую выпрямиться и хриплым тоном он выдает свою любимую фразу. — Без смазки не надо туда лезть. — Правильный значит?! Хорошо. Тогда поцелуй.       Голос Федора звучит на взводе, рыжик понимает, что эспер начинает злиться. Этого допускать никак нельзя. Руки Чуи перемещаются на плечи Федору, он наклоняется к его лицу и робко целует в губы. Он не отстраняется, но и не продолжает. И сделал то, что от него просили, не придерешься. Достоевский воспринимает действия Накахары как флирт, он подаётся корпусом вперед, одновременно прижимая парня ближе и сминает губы в жарком поцелуе. И ему плевать, что Чуя против, палец входит полностью в тело, на что рыжик коротко вскрикивает. — Ты весь мой сегодня. Надеюсь, это ты понимаешь, — страстно шепчет Федор, — Ты знаешь, что я могу убить и мне нравится, когда ты покорный. Осаму предупредил тебя, я это понял. Просто выполняй мои капризы и все будет хорошо.       Он продолжает обмениваться с рыжим поцелуями, потом его губы спускаются на шею и он снова припадает к следу от укуса на ней. Его палец двигается в теле довольно легко, из-за выделившейся естественной смазки, и Федор решает добавить второй, одновременно он кусает Чую. Накахара не сдержал стон боли, Достоевский предвидел его реакцию. — Ты мне нравишься, рыжий! — довольно восклицает он.       «Ой, вот только не надо!» — Чую все ещё мутит от всего происходящего.       А губы Федора спускаются к его груди. «Лучше бы убил!» — Накахара понимает, что его ждёт ещё тот вечерок. Достоевский касается языком соска, прикусывает зубами, рыжик закрывает глаза, чтобы хоть как-то абстрагироваться от неприятных ощущений. Зато он отдает должное пальцам эспера, они двигаются в нем так искусно, что игнорировать их Чуя скоро не сможет. Тем более, что Федор добавил третий палец и от его ласки становится даже очень приятно.       Достоевскому в кайф видеть, как рыжий делает глубокий вздох, когда от его пальцев начинает вибрировать все его тело. Против природы не попрешь, а он знает, как доставлять удовольствие. — Стони же. Я хочу это услышать, — улыбается искуситель. — Остановись! — Накахара не хочет, чтобы враг видел и слышал его слабость, но стон помимо воли срывается с его уст. — Сильнее, Чуя! — приказывает Федор.       Хотя мог и не просить, рыжик не в силах сдерживать себя больше, он кричит от удовольствия, его щеки розовеют от стыда, а пальцы с силой цепляются в плечи эспера. Достоевский доводит парня до оргазма и вдоволь удовлетворенный его стонами, страстно целует Чую в губы. — Какой же ты милый! Теперь доставь удовольствие мне.       Он спихивает Накахару на пол и садится на край кресла, его рука гладит рыжую макушку. «Что, минет? Следовало ожидать». Рыжик расстёгивает брюки Федора, приспускает нижнее белье. Гоголь что-то расстроенно бубнит у стола. — Коля, ты давай презерватив одень, займись его задницей. Я хорошо его подготовил для тебя.       «Может не надо», — смотрит на Достоевского Чуя, мольбы нет, но взгляд пристальный. — Не бойся… Только не переусердствуй, не дай Бог ещё хозяину вернуть придется. — Как скажешь, господин, — смеётся Гоголь и пристраивается к Рыжику сзади. — Не практиковал, небось, ещё такого? — спрашивает Федор, пока Николай стягивает с него трусы и плавно входит в подготовленное тело, — Давай, Чуя, возьми в рот. Не стоит мне от вас отставать.       Накахара повинуется. Минет он делает на отлично, возможно сегодня тот удается у него немного хуже, потому-что делает он его врагу, да ещё приходится прерываться на стоны, когда чужое проникновение доставляет удовольствие. А Федору тоже нравится, хотя и приходится помогать Чуе концентрировать внимание на себе. Он постанывает и томно спрашивает: — Что скажешь, Николай? — Хороший мальчишка. Я бы с таким ещё покувыркался. — Тогда сделай так, чтобы он тоже кончил.       Чуя дернулся, он понял, что Гоголь сейчас будет его лапать там, где ему совсем бы не хотелось. Достоевский плотнее приткнул его в свой пах. — Спокойно, рыжий. Все хорошо. Давайте хором поорем, ребята.       Накахара не понимал, как в его положении он сможет «поорать», но когда Николай заставил его излиться, из его груди все же вырвался довольно сильный стон. Сам Гоголь кончил сразу же за ним с возгласом: — Не плохо, очень не плохо!       Из чего Чуя понял, что в своей паре он, скорее всего, больше пассив и редко когда кого-нибудь имеет. Освободившись от Николая, он больше уделил внимания Федору и тот, удовлетворённо простонав, кончил рыжику в рот. Накахара опустился на ковер перед креслом, ему вдруг стало так плохо, что все, что он только что заглотил в себя, вышло из него прямо на пол. — Слабак! — выдал Гоголь. — Ты не справедлив к нему, Коля, — Достоевский наклонился к Чуе и снова стал гладить его по голове, — Забываешь, что он всего лишь пацан. Куда ему до нас с тобой, прожженных. Подай лучше ему ВОДЫ.       Рыжий по интонации понял, что эта вода не простая. Что делать? Отказаться? А бутылка уже вот, перед ним, поданная заботливым Гоголем. Накахара берет бутылку и приникает к горлышку губами. — Пей до конца, рыжий. Станет лучше, — приказывает Федор.       «Хорошо», — Чуя выпивает все и отдает пустую тару Николаю, тот только смеётся в ответ. Накахара ненавидит этого человека и понимает, что, скорее всего, это взаимно. Достоевский поднимает Чую с ковра и, разглядывая его лицо, задумчиво произносит: — Что же мне такое ещё с тобой сотворить? — Может, новый вибратор на нем испробуем? Я только вчера купил, — ехидно предлагает Гоголь. — Хорошая идея. Неси его сюда, Николай, — тот начинает копаться в пакетах с покупками, а Федор тянет Чую в середину комнаты и заставляет снова опуститься на ковер, — Приляг, рыжий. Ты ведь понимаешь, что выпил не воду? Не бойся, это просто лёгкий наркотик, чтобы ты воспринимал все спокойнее, чем сейчас.       Накахара осознает, что лежит на ковре в полной прострации, и ему действительно становится по барабану, что будет дальше. Он смеется, когда Федор начинает целовать его тело, потому-что локоны волос делают ему щекотно. Невменяемым взглядом смотрит на подошедшего Николая. — Ты не переборщил? Он просто никакой, — спрашивает его Достоевский. — Нет, просто на него накатило, сейчас отпустит, будет полегче.       Он подает Федору вибратор и тот вставляет его в анальный проход Чуи, включает первую скорость. — Что ж, наслаждайся, рыжий.       Парень вздрагивает и через некоторое время начинает поскуливать. Федор же продолжает изучать его тело руками и губами, доставляя ещё большее удовольствия. Чуя понимает, что это не правильно, но сделать ничего не может. — Ты уже изменял Дазаю раньше, скажи?       Накахара только стонет в ответ. Он не настолько одурманен, но вряд-ли сможет сейчас ворочать языком, да и отвечать Федору совсем не хочется. А тот включает вибратор посильней, что заставляет Чую вести себя ещё более раскрепощенно. Он начинает скулить в полный голос, на что теперь смеётся Достоевский. — Ты похож на щенка. — Я цепной пёс портовой мафии и личная собачка Осаму Дазая, — зачем-то сказал Чуя, наверное, наркотик все же действует на него, заставляя вести себя и говорить неадекватно. — Рыжая собачка, — поправляет Федор, поглаживая локоны парня, — И какого это — быть личной собакой Дазая? — Если ты меня не отпустишь, он тебя убьет. — Я знаю Чуя, просто хочу познакомиться поближе с другом моего друга. Кстати, как тебе вибратор? — Прекрасно. Сейчас кончу с него.       И он действительно кончает, попадая своей спермой на рубашку эспера. Достоевский выключает вибратор и вынимает его из Накахары. — Хватит развлечений. Полежи пока так… Коля, пригляди за ним, пойду, умоюсь и рубашку сменю.       Он подымается и уходит в ванную комнату, плотно закрывая за собой дверь. Гоголь подходит к Чуе и опускается на ковер рядом с ним. В его руке шприц, он задирает рукав рубашки Накахары и делает укол в вену. — Небольшая добавка тебе.       Рыжик смотрит на него с недоверием. А Николай достает из-за пояса нож средних размеров и показывает его пленнику. — Тоже новый. Купил вчера в охотничьем магазине. Федор ещё не видел… Не бойся, боль будет не сильной.       Он наносит Чуе удар, затем ещё и ещё. Накахара кричит от боли, или ему кажется. Из груди вырываются еле слышные стоны. Гоголь проводит лезвием по коже, оставляя на теле многочисленные порезы. Он замахивается снова и замирает, когда рука Федора ложиться на его запястье. — Что ты творишь? — зло спрашивает его Достоевский. — А что такого? Заметь я не задел ни одного жизненно важного органа. — Ты только что совершил преступление, а наказанием за это будет месть Дазая. И хорошо, если тебе, а не мне… Собирай вещи, нужно уходить отсюда, пока он не пришел. — Да с чего ты взял, что он нас здесь найдет? — вернувшись к столу и собирая с него все в пакеты, поинтересовался Николай. — Потому-что этот адрес дал мне Осаму, когда предложил встретиться тет-а-тет, а я воспользовался им, чтобы заманить в ловушку рыжего. Здесь он его в первую очередь будет искать.       Федор натянул на Чую трусы, поправил брюки, застегнул ширинку. Приподнял его на руки, тот издал слабый стон. — Прости, видно не судьба нам стать друзьями. — Федор, — прошептал Накахара, моля, чтобы тот не бросал его в таком виде. — Прости, — ещё раз проговорил эспер.       Он усадил Чую в кресло и стал застёгивать его рубашку, скрывая за ней все, что натворил Гоголь.       В этот самый момент в номер и влетел, чуть не вышибив дверь с петель, Осаму с пистолетом в руках. Гоголь среагировал молниеносно, переместился к нему и выбил оружие из рук. Он обнял Дазая со спины, намереваясь переместить подальше отсюда, но эспер обнулил его способность и крепко вцепился в его руки. — Поговорим? — зло обратился он к Федору. — Успокойся, Осаму. Конечно, мы поговорим.       Он встал так, чтобы за ним детектив не видел тяжело раненного Чую. Ему хотелось скрыть этот факт как можно дольше. Но в комнату вслед за Дазаем вошёл Куникида и Рюноске. Последний остался у двери, а Доппо, вооруженный пистолетом, подошёл сначала вплотную к Федору, а потом, заметив рыжика, обошел его и склонился над Чуей. — Куникида, не томи, что с ним? — взвыл Осаму. — Похоже, чем-то опоили. Погоди… Колото-резанные раны по всему телу. Его ко врачу бы срочно… Рюноске за Ёсано, быстрей.       Акутагава скрылся в коридоре. — Федор, как ты мог? — Это как ты можешь думать, что это сделал он? — возмутился Гоголь, — Да господин весь вечер ублажал твою подстилку. Тьфу! Смотреть было противно. Это я порезал рыжего. — Что? — Осаму попробовал спихнуть с себя Николая. — Да отпусти же ты Дазая, Гоголь. Хватит, — приказал Достоевский.       Тот выполнил приказ и тут же перенес себя к столу, от опасности подальше. Федор подошёл к Осаму и встал в шаге от него. — Я не доглядел за ним, прости. Не думал, что Николая так ранит мой интерес к твоему Чуе.       В ответ Дазай влепил Федору пощечину с такой силой, что разбил ему губу. — Как ты мог? — повторил он свой вопрос. — Осаму, — обратился к нему Гоголь, — Посмотри. Я ещё и не то могу.       Он продемонстрировал эсперам свой нож, на нем ещё можно было различить кровь и, переместившись к креслу, оттолкнул не ожидавшего нападения Куникиду в середину комнаты. Повернулся к Накахаре и воткнул нож прямо в его сердце, тот издал слабый стон. — Нееет! — демон и два детектива одновременно кинулись к креслу.       Доппо был ближе всех, он накинулся на Николая и они оба исчезли из комнаты. Достоевский сел на колени около левого подлокотника и прижался лбом к руке Чуи. — Прости, рыжий, — прошептал он, — не уберёг я тебя.       Дазай провел рукой по щеке, поцеловал в губы. — Натана верни, — прошептал Накахара. — О, Чуя! — простонал Осаму. — Так, мальчики! Расступились быстро, а ещё лучше убрались отсюда, — гаркнула на них Акико.       Дазай хотел ей что-то сказать, но Федор, вставший с колен, потянул его вон из комнаты. — Идём, — он приобнял его за плечи.       Они вышли в коридор, демон закрыл за ними дверь. Шатен прислонился к стене, напротив него, у противоположной стены, расположился Акутагава. Он смотрел на детектива с нескрываемым волнением. А когда Осаму по стене спустился вниз и оказался на корточках, он чуть не бросился к нему, но Федор опередил его. Он опустился на корточки перед шатеном и взял его за руку. — Прости, я виноват перед тобой, — его глаза смотрели на Дазая.       Детектив поднял голову и встретился с ним спокойным, серьезным взглядом. — Федор, ты мой враг и можешь поступать так, как тебе вздумается. Это я не защитил Чую. — Ну, конечно. Я твой враг! — Достоевский сначала разозлился, но потом понял, что у Осаму просто шок и продолжил, — А ещё, я твой ДОРОГОЙ друг. Друг, который дал тебе слово и не сдержал его… Так что виноваты мы оба.       Дазай хотел сначала возразить, но потом понял, что Федора не переубедить и, по сути, он прав. — На сколько дней ты снял номер? — На три дня. Могу продлить до недели, — ответил демон. — До двух недель. — Даже так?! — усмехнулся, — Хорошо. — И теперь твой Гоголь в моем списке враг номер один. — Я понимаю. Но это мой человек и так просто я тебе его не отдам. — Значит, нам придется встретиться ещё не один раз. — С нетерпением буду ждать встречи, — он поднялся и направился к выходу, — Кстати, я не жалею, что провел этот вечер с рыжим. Он у тебя великолепный!