Алмазная пыль

1999. — Джотаро, откуда... Джоске уже открыл рот, но чем дольше он смотрит на тонкие, давно побелевшие порезы на руках Джотаро, тем больше понимает: спрашивать не стоит. Джоске не ожидал такого, когда сказал, что хочет исцелить его шрамы, когда тепло жался к Джотаро и чувствовал, как расслабляются его плечи, как он доверяется ему целиком: душой и телом; как он сдается и соглашается. — Мне было семнадцать, — тяжело и тихо говорит Джотаро, будто это всё объясняет, — и я чувствовал себя виноватым. Джоске сглатывает. Он знает о Египте столько, что самому пару раз снились кошмары: почти такие же мерзкие, как о Кире. Он не знал, как пережить это, и понятия не имел, как это пережил Джотаро. Теперь ответ был перед ним: высеченный на запястьях, вечно скрытый за водолазкой с длинными рукавами. — До сих пор чувствуете, — знающе шепчет Джоске. Джотаро только опускает взгляд и еле заметно кивает. Джоске мягко сжимает его запястья, касается их руками станда. Израненная кожа разглаживается, линии сужаются в точки и пропадают. Вот и все, их никогда не было, и не было этой боли. Джоске целует исцеленные места и спрашивает, какой шрам исчезнет следующим. Потом он смотрит в глаза Джотаро, смотрит на его обреченную ухмылку: будто для него потуги Джоске смешны и умилительны. Он показывает ему страшные шрамы внизу живота, на груди и на боках, но каждый раз, когда Джоске смотрит ему в лицо после исцеления, взгляд у Джотаро всё тот же. Боль никуда не делась. *** — Не сдерживайтесь, ладно? — Я не хочу причинить тебе бо... — Пожалуйста. Я не сломаюсь. Джоске хочет, чтобы Джотаро открылся ему, и знает, что тот не устоит перед «пожалуйста». Он пытается быть мягче, но Джоске провоцирует его: почти до крови закусывает губы Джотаро, заставляет схватить себя крепче, больно впивается в кожу пальцами. Только тогда Джотаро распаляется, скручивает ему руки и не дает двигаться, сжимает бедра до синяков, вколачивается в Джоске всё грубее и жестче, пока их не настигает судорога. Джотаро всем весом валится на него сверху: не боится раздавить. Джоске хватается за его спину и не может отдышаться. Когда он открывает глаза, то с ужасом замечает капли крови на своих пальцах. Так увлекся, что расцарапал Джотаро всю спину. Руки Crazy Diamond ложатся поверх рук Джоске, чтобы загладить вину. — Д-Джотаро, боже, простите, я сейчас всё выле... — Не смей, — шипит он, и Джоске поворачивает голову. Он замечает на лице Джотаро нагое наслаждение, но свечение уже затягивает царапины, заживляет кожу. Джотаро рычит. — Сказал же: не смей. — Да что с Вами, я просто... Джоске не дают договорить. Джотаро всё ещё в нем, и он прерывает его грубыми толчками: один за другим, один за другим. Джоске сжимается от болезненной чувствительности. — Нет, н-не надо, мы же только что... — Заткнись. Ему страшно, страшно и жарко, но он затыкается. Джотаро переворачивает Джоске на живот и долбится в него просто так, чтобы наказать, чтобы лишний раз задеть комок нервов. Джоске хнычет и стонет, пока Джотаро не затыкает рот ему рукой, не начинает кусаться и шептать мерзости, а Джоске чувствует, что сейчас отрубится или взорвется, но не останавливает его. Через несколько минут Джотаро больно вонзается зубами ему в родимое пятно, и Джоске кончает снова. Когда он приходит в себя, плечо и шея болят. Джоске ощупывает место укуса, и пальцы снова окрашиваются кровью. — Черт. Вот черт, прости, я принесу аптечку, — говорит Джотаро дрогнувшим голосом, хочет отстраниться, и только тогда Джоске останавливает его. Теперь он понимает Джотаро. Боль растекается по коже сладким жжением, а Джоске даже не может исцелить себя. Он целиком в чужой власти. — Не смейте, — отвечает он с изломанной улыбкой, и после недолгих уговоров Джотаро подчиняется. *** 2001. — ...руку, ногу, живот, что захочешь. Я доверяю тебе. Предлагает руку за Абдула. Ногу — за Польнареффа и Игги. Живот — за Какёина. — Джотаро, я хочу тебя целиком. — Тогда тебе придется разобрать меня по кусочкам. — Да? Всегда мечтал узнать, какой ты внутри. Иначе тебя не понять. Джоске бы взял лезвие, но это слишком скучно. Точности Crazy Diamond хватит на то, чтобы сделать несколько ровных и глубоких надрезов: пустить кровь, пронзить мышцу едва ли не до кости, но так, чтобы надрез мог затянуться, чтобы конечность всё ещё принадлежала Джотаро. На его руках новые порезы: следы недавнего стресса, и Джоске ещё не успел их заживить. Он вжимает руки Джотаро в простыни, задумчиво оглаживает их. Нет, только не они. Не на первый раз. — Руки — это по части Киры, — решает Джоске. — Ты... до сих пор вспоминаешь его? — Я не забывал. — Джоске кивает в сторону рабочего стола Джотаро. Ему никогда не отделаться от этого старого фото в рамке, и порой он тоже говорит о Египте так, словно это было вчера. — Как и ты. Им понадобилось два года, чтобы открыться друг другу полностью, отвратительно и искренне, и Джоске не хочет всё испортить. Он кладет заготовленную полоску ткани в рот Джотаро, чтобы тот не прикусил язык, держит его руки, чтобы он не вырывался. Джоске устраивается меж раздвинутых ног — Джотаро уже готов и податлив, — и принимается за работу. Он выбрал. Джотаро старается не кричать, но ломается, когда пальцы станда сильно и резко вонзаются в низ живота. На той же глубине когда-то побывал меч Анубиса. Пальцы Джоске упираются в косые мышцы Джотаро: хочется достать до кишок, но он сдерживается. Крики Джотаро и так слишком сладкие, не тихие и не оглушительные, но надрывистые, почти как стоны, идеальные. Джоске ковыряется в нем пальцами, то и дело немного заживляет рану, чтобы Джотаро не потерял сознание от болевого шока. Её края пылают. Он входит в Джотаро одним резким, грубым движением, до боли и до упора, и в этот момент станд исцеляет рану целиком. Джотаро выдыхает, но едва он приходит в себя, как пальцы пронзают его живот снова, ещё глубже. В этот раз Джоске всё-таки чувствует на кончиках пальцев кишки: скользкие, напитанные кровью, с толстыми стенками. Немного трясутся от сильных толчков. Джотаро кричит и тесно сжимается вокруг него: внизу он весь скользкий от смазки. — Сколько кусков мяса мне отнять, чтобы ты искупил вину? — шепчет Джоске, потому что знает: ещё пара колких, поэтичных фразочек посреди невыносимой агонии, и Джотаро вот-вот кончит. Он не отвечает, но его ногти почти до крови вонзаются в запястья Джоске. На них тоже пара тонких, белых шрамов: в юности он всегда брал пример с Джотаро, и однажды тот не смог его остановить. С тех пор Джоске иногда носил те же черные водолазки с длинными рукавами. С тех пор Джоске знал, что они c Джотаро уже не примут другого способа заживить раны, кроме как нанести себе новые. Его тело до сих пор испещрено следами бойни в доме Кавадзири, но тело Джотаро — чистый лист, и каждый раз они расписывают его так, как хотят, а потом начинают заново. Таков уговор. Они оба содрогаются, и Джотаро падает на подушки. Под конец Джоске сузил рану до маленького, чуть кровоточащего надреза. Он протягивает руку, чтобы исцелить и его, но Джотаро хватает его за исцарапанное запястье, останавливает: шипит от боли и экстаза, но на губах прорезается довольная улыбка. Он хочет удержать мгновение. Джоске целует Джотаро в уголок губ и улыбается в ответ. Однажды он разорвет ему рот.