Алмазная пыль

Голова раскалывается, солнце бьет в глаза, но Джотаро всё же открывает их и тяжело садится в кровати. Да лучше бы его ослепило, раскололо напополам. Рядом с ним — голое тело, едва укрытое простыней. Темные, длинные волосы разметались по подушке. Что самое худшее, его движение замечают. Мальчишка шевелится. — Д-Джоске?.. — Мм? — Да, это он, и это не мог быть никто другой. Джоске лениво поворачивается на бок: шея вся в засосах, бока и бедра в синяках. Это сделал с ним Джотаро. — Доброе утро. Он не спрашивает, как Джоске здесь оказался, потому что его тошнит от самого вопроса. Или от алкоголя. Вчера вечером Джоске пришел к нему не вовремя, застал не в лучшем виде, подлил масла в огонь своими разговорами по душам, попытками помочь, и вот, что вышло. Джотаро помнит, что сдуру дал Джоске пригубить виски, а всё остальное показалось ему сном. — Что, недоброе? — переспрашивает Джоске, когда на него пялятся слишком долго. — У... утро, — тупо отвечает Джотаро, когда язык начинает его слушаться. Он в ужасе разглядывает Джоске: в ужасе оттого, что засосы и синяки на нем заставляют трепетать. Его рук дело, и он любуется своей работой вместо того, чтобы стыдиться своего позора. — Я ни о чем не жалею, — предупреждает Джоске, и солнечные лучи лениво ползут по его лицу, очерчивают губы, скулы, лоб, молодят ещё сильнее. Вчера он отдался темноте, как только взошла луна. — А Вы? Джотаро до боли кусает губу, крепко жмурится, чтобы боль в затылке растеклась по всему черепу. Джоске робко подползает к нему, хочет тронуть и обнять. Будто вчера ему не хватило того, что его добротой пользовались, упивались, захлебывались до дрожи и требовали ещё, а теперь он предлагал её снова. Не испугался темноты. — Я пожалею об этом, — шепчет Джотаро. Он притягивает Джоске к себе и не отстраняется, когда к его щеке жмутся губы, поцелованные солнцем.