Хогвартс — среда 4-го октября 1944
Прошло две недели с прибытия Гермионы в Хогвартс и, к счастью, никаких стычек больше не было. Профессор Слизнорт оставил её в покое, как и другие профессора и студенты, и ей нравился этот путь. В свободное время от уроков она делала домашнюю работу или проводила исследования в своих комнатах, либо библиотеке, до которой десять минут от её «жизнеобитания», либо пять, если использовать секретные проходы. Она стала посещать ужин, но это случалось пару ночей в неделю, зато, казалось, усмиряло беспокойство Дамблдора. В остальном девушка ела в своей комнате, и постепенно прежний вес возвращался. И, как предсказывала Распределяющая шляпа — когтевранцы даже не заметили её явного отсутствия в гостиной или общежитии. Ей нравилось одиночество: это позволяло выполнить задачу безо всяких подростковых драм или ввязывания в вереницу слухов Хогвартса. Одиночество позволило избежать всех. Прочь из виду, прочь из моей памяти. Гермиона не высовывалась, и никто не обращал внимания, конкретно — Риддл, но это должно было перемениться, когда она ступила в класс Нумерологии тем утром. Это было утро среды, её первый урок в этот день, когда к ней обратилась её профессор Нумерологии — профессор Эллис. Она была самой высокомерной женщиной, что Гермиона когда-либо встречала, и она бы поклялась каждому существующему божеству, что Эллис являлась подлинной женской версией Драко Малфоя. Она являлась чистокровной волшебницей из Франции, но большее время провела в Британии, поэтому имела лишь лёгкий французский акцент. Гермиона сразу поняла, что профессор Эллис ее невзлюбила, — нельзя было найти более разных людей. Где её волосы были длинными и кудрявыми, собранными в неряшливый пучок, у профессора Эллис являлись блондинистыми, стянутыми в безупречную и изящную шишку. Где у Гермионы мягкие черты лица и слоновой кости кожа, у профессора Эллис некоторая угловатость и загар. Где Гермиона имела средний вес, но всё ещё выглядела маленькой, профессор Эллис была высокой и худой. — Мисс Нилрем, — резким тоном произнесла профессор Эллис, остановившись напротив её стола. Гермиона оторвала взгляд от своего пергамента, и каждый обернулся поглазеть на разворачивающееся представление. Класс состоял только из двенадцати учеников: Гермионы и семи других когтевранцев, четырёх слизеринцев, двумя из которых являлись Том Риддл и Ричард Лестрейндж. — Да, профессор? — ответила, зная, что случится дальше: она ждала этого с самого начала. — Я закрывала глаза на ваши нарушения в форме, учитывая то, что с вами случилось, но дальше это продолжаться не может. Дальнейшее нарушение приведёт к наказанию. Гермиона безразлично на неё посмотрела, а затем наклонилась и покопалась в сумке, вытаскивая на свет Историю Хогвартста, которую протянула напыщенному профессору. Почему женщина не могла уже выйти замуж, забеременеть, а затем уйти в декрет? Лучше вовсе никогда не возвращаясь. Но если вне класса она была такой же ужасной, как во время урока, то Гермиона понимала, почему у неё всё ещё нет второй половинки. — Страница триста двадцать семь, раздел два, глава три, строка шесть, — произнесла Гермиона, бросая профессору вызов. Профессор взяла книгу и открыла на названной странице, а Гермиона наблюдала, как её глаза сканируют строки, а затем она хмурится, переводя взгляд с книги на неё. — Как вы можете видеть, профессор, я не нарушаю здесь дресс-код Хогвартса. Правила гласят, что пиджак или мантия должны быть надеты, но не оба. Юбка должна закрывать колени, а моя — да, и, кроме того, чулки и гольфы необязательны, но рекомендуются при низких температурах в замке. Я, однако, нахожу их раздражающими и колючими. Профессор просто уставилась на неё, поэтому Гермиона подошла и забрала книгу, прежде чем вернуть её в сумку. — Спасибо за ваше беспокойство, профессор, — произнесла она с фальшивой улыбкой и чуть наклонённой головой. Невинное выражение лица всё ещё держалось на лице, но внутри девушка ликовала от победы над гарпией.~000~000~000~
Том Риддл был заинтригован, а это происходило нечасто. Причиной тому являлась новая девушка — Гермиона Нилрем. Впервые она привлекла его внимание две недели назад на уроке зелий. Старый-добрый Слагги вытащил её перед классом и заставил представиться, вынуждая даже его почувствовать толику жалости. Он не обратил внимания на то, что она даже не поднимала взгляда от пола, но что его удивило, так это то, что девушка открыто посмотрела на Слизнорта и сорвалась, демонстрируя сторону, которую он никогда бы не ожидал от неё. Принимая во внимание её внешность, парень считал её жалкой и ничтожной мышкой. Только вот он ещё никогда не видел кого-либо, огрызающегося на Слизнорта и, как бы ему не хотелось этого признавать — это вызывало чувство веселья: видеть смутившегося и неуклюжего Слизнорта. Ни капли подозрения не вызвали её смущение и застенчивость после. Позже Том представился: в конце концов, он являлся послушным старостой школы и имел опережающую его самого репутацию. Стало неожиданностью, когда она не впечатлилась его внешностью: он ещё не встречал девушку, что не упала бы к его ногам, даже профессора-женщины не могли устоять пред его чарами, чего уж об этой маленькой бродяжке-ведьме. Она даже выглядела скучающей, под взглядом, которым он овладел за эти годы, но опять же, парень освоил многие вещи, первой из которых являлась его способность маскировать настоящие эмоции и мысли от других, только показывая и позволяя видеть то, что они хотят. Фальшивая улыбка здесь, пару чарующих слов там, и каждый готов есть с его рук. Это наскучивало. Никто не мог устоять. Что ж, никто, кроме старого дурака Дамблдора. Столкновение с её реакцией не каждого дня происшествие и сказать, что это не пробудило его интерес, хотя бы самую малость — стало бы ложью. Он пытался собрать полезную о ней информацию, даже заходя так далеко, что отправлял своих рыцарей следовать за ней так часто, насколько это возможно, но все усилия оказались напрасны, поскольку каждый из них был совершенно бесполезен, не узнавая ничего ценного, либо же интересного. Справедливо отметить, что счастлив он, с их-то прогрессом, не был, и они прочувствовывали его недовольство несколько часов. Всё, что он знал о недавно распределённой на Когтевран — узнал самостоятельно: она была полукровкой и училась дома. Её форма также отличалась от принятых стандартах дресс-кода: она не носила обязательные носки или пиджак, а волосы не были стильными и безупречными, как у остальных девушек в Хогвартсе, даже первогодок. Том ненавидел очки. А она их носила, причём с толстой оправой, как будто специально пытаясь раздражать его. Причина, по которой он ненавидел очки, крылась в том, что они мешали заглядывать ему в глаза человека, раскрывая намерения или эмоции. Но хотя бы себе пришлось признать, что очки ей действительно шли, делая глаза больше, что ему было выгодно. Когда он представился, то убедился, что смотрит ей в глаза. Парень всегда был хорош в чтении людей по выдающим их глазам, а очки увеличивали её и так большие темного шоколада глаза. То, что он увидел — сбивало с толку, а ему не нравилось это чувство. Всё в ней: её рост и миниатюрная фигура, манера вести себя, точка зрения, внешний вид, — это всё излучало впечатление слабости и незначительности, но её глаза говорили об обратном. Они источали огонь, силу, знания, боль и страдание. В точности наоборот. Его любопытство возросло, когда он узнал о её присутствии на всех своих уроках, а парень являлся единственным учеником, что выбрал восемь предметов ЖАБА — подвиг, которого не было десятилетия, оттуда причина, почему Том лучший ученик в Хогвартсе. Но Лестрейндж упомянул, что она была на его уроке Травоведения, а Розье сказал, что видел девушку на уроке ухода за магическими существами; тогда всего получалось десять предметов ЖАБА. Это было просто невозможно для любого, учитывая ограничения в расписании, а, тем более, она являлась ведьмой. Ведьмы не были известны своим интеллектом и активными действиями ко всему, что подготовило бы к жизни и карьере вне Хогвартса. Зато славились они поиском идеального волшебника для брака, так, что могли бы быть идеальной домохозяйкой и присматривать за детьми. У него такое чувство, что эта ведьма, эта Гермиона Нилрем, являлась исключением и не интересовалась чем-либо, кроме учёбы. Он наблюдал за ней на расстоянии и выучил рутину: она как будто застряла в колдоленте. Том заметил, что единственным, что выходило за рамки её графика — ужин, когда временами девушка появлялась, а временами нет. Через две недели после её прибытия в Хогвартс, он уже собирался бросить попытки понять её: понять, что творится в голове, понять действия и манерность. Она интриговала, но не достаточно, дабы отвлечь внимание от его Рыцарей; планы уже имелись, ведь мировое господство само по себе не происходит. Но затем что-то произошло, чтобы заполучить его внимание снова. Он был на Нумерологии и расслабился, наблюдая за разворачивающейся сценой. Профессор Эллис, — кто, как он знал, ему симпатизировала, впрочем, как и другие профессора, — отчитывала девушку за форменное нарушение. Не было ни единой ошибки, что именно на неё обрушился гнев Эллис. Здесь находились только три ведьмы во всем классе, а остальные являлись волшебниками. Все три ведьмы были с Когтврана, и она единственная не носила обязательную форму. Он внимательно наблюдал за её ответами, которыми являлось проявление на свет книги и серией цитированных справочных номеров, указывающих точное место в книге, что она хотела показать Эллис. Том и Лестрейндж в любопытстве переглянулись. — Как вы можете видеть, профессор, я не нарушаю здесь дресс-код Хогвартса. Правила гласят, что пиджак или мантия должны быть надеты, но не оба. Юбка должна закрывать колени, а моя — да, и, кроме того, чулки и гольфы необязательны, но рекомендуются при низких температурах в замке. Я, однако, нахожу их раздражающими и колючими. Он выдал небольшой смешок, когда девушка подошла и забрала книгу у профессора Эллис, помещая обратно в сумку, прежде чем прямо сесть и сложить руки на столе. Она знала, как работает система, знала, как обойти правила. — Спасибо за ваше беспокойство, профессор, — произнесла девушка приторным тоном и наклонённой головой. Профессор Эллис вернулась на место напротив класса и весь остальной урок молчала, пока ученики продолжали работать над арифметическими примерами, что были на доске. Вскоре после этого Гермиона Нилрем подняла руку, заявляя, что закончила работу. Выражение лица Эллис было бесценно. Внимание Тома снова вернулось, крепко зацепившись за девушку.~000~000~000~
Хогвартс — пятница 12-го октября 1944
Неделей позже Гермиона сидела на уроке Чар. Как обычно, профессор Хилтон опаздывал. Она уже минут десять слушала, как Долохов задирает пуффендуйцев. Девушка — ведьма, имя которой Гермиона не удосужилась запомнить, — плакала, действительно рыдая, со слезами, стекающими по лицу и соплями, бегущими из носа. Гермиона сжала кулаки: гнев рос, и она могла почувствовать бурлящую внутри магию, просящую выпустить, просящую использовать и преподать хулигану урок, но девушка не могла позволить этому случиться. Она не могла выдать себя, ведь должна была выполнить миссию, а оставаться незамеченной — являлось первостепенной задачей. Ещё больше разочаровывало, что никто не стремился помочь бедной ведьме. Слизеринцы смеялись, за исключением Риддла, читающего свою книгу и не удосуживающего вниманием ничего или никого вокруг; гриффиндорцы с грустью наблюдали, но не вмешивались, когтевранцы игнорировали, а другие пуффендуйцы выглядели напуганными, как если хотели разрыдаться сами. Гермиона больше не могла терпеть это. Она знала, что должна держать голову низко, но большую часть жизни девушка провела, защищая невиновных, и это было в её крови — она не могла отрицать, кем являлась. Не могла позволить этой ведьме чувствовать себя такой напуганной в месте, что суждено быть её безопасностью, суждено стать её домом. Голос в голове твердил, что это плохая идея, и что её отец не будет доволен, если она обратит на себя внимание. Но затем поняла, что как раз наоборот. Он будет. Гермиона поняла, что он будет гордиться ею за то, что она защитила невинную и беззащитную ведьму, даже если из-за этого её миссия станет более сложной и долгосрочной в перспективе. Он не мог быть зол на неё. Мужчина рассказывал, что горд за каждую спасенную ею жизнь и каждого человека, которого она защитила и которому помогла. Почему теперь всё должно быть иначе? Девушка встала так стремительно, что стул опрокинулся, громыхнув о каменный пол, и все на неё обернулись. Долохов повернулся на пятах, чтобы узреть Гермиону, сжимающую кулаки на своём месте. Её глаза сузились, щёки приобрели розовый оттенок, а волосы испускали искры. Его глаза слегка расширились, прежде чем удивление сменилось ухмылкой. Она ненавидела его. Она хотела врезать ему. Она хотела проклясть его. Она хотела убить его. Гнев переполнял её ненасытное тело.~000~000~000~
Том читал книгу, заглушая смех и насмешки своих последователей, когда неожиданно его поразила волна магии, что он никогда раньше не чувствовал. Мощная и значительная, даже подавляющая. Она была густой и пьянящей, удушающей и тяжёлой. Магия, переполняющая атмосферу, яростными вихрями и волнами оседающая на нём и заставляющая волосы встать дыбом. Магия, что выходила за пределы чего-то, что он чувствовал прежде. Чувствовалось, как она давит на грудную клетку, заставляя сделать глубокий вдох и контролировать дыхание, чтобы не задохнуться. Он сел прямее и повернул голову, дабы увидеть, на что все смотрят. К его большому удивлению, это оказалась девушка, Нилрем. Её волосы искрились: маленькие вспышки магии выглядели так, словно молнии струились через неё. Руки крепко сжаты, что костяшки пальцев побелели. Её щёки занимались розовым, как румянец осел на коже. Глаза сузились, направленные прямо на одного Антонина Долохова, и взгляд её был убийственным. Он обнаружил, что находит в ней что-то странно прекрасное, что-то интригующее в том, как её магия реагировала на холодную ярость, которая пронизывала её тело. Она была той, кого он уже начал считывать. Считывать силу, чистую, не разбавленную силу. — Ну и что ты собираешься сделать, когтевранка? Ударишь меня своей книгой? Тыкнешь в глаз пером? — издевался Долохов. Другие слизеринцы засмеялись, но он внимательно наблюдал, терпеливо дожидаясь её ответа. Его глаза были прикованы к ней. Девушка оставалось молчаливой, словно успокаиваясь, пытаясь контролировать свою магию. Он не обвинял её: если то, что он чувствовал — являлось правдой, то в случае потери контроля, вероятно, она бы уничтожила целый класс. Том находился в похожей ситуации на протяжении первых лет в Хогвартсе и с тех временен научился контролировать это. — Что, никаких умных слов? — Предлагаю сесть прежде, чем ты пострадаешь, — спокойно произнесла девушка. Её голос не передавал пульсации ярости в магии, роящейся в комнате. Казалось, он был не единственным, кто заметил это ощущение, когда несколько человек вздрогнули и плотно закутали себя в свои мантии, пытаясь защититься от холода в комнате. — Ты даже не представляешь, с кем имеешь дело. Долохов, по-видимому, заметил угрозу и достал палочку, направляя на неё. — Если ты думаешь, что, поскольку я училась дома, я не знаю правил дуэли, тогда ты серьёзно ошибаешься. У меня были очень опытные учителя, — произнесла девушка. Её голос всё ещё был спокойным и собранным, но предупреждающим — что-то, что другие пропустили бы, но он прекрасно расслышал. Том не был уверен, на что она способна, но его интерес увеличился, обнаруживая сильную магическую ауру, что она несла в себе. Он хотел увидеть, что девушка сможет сделать, даже если это означало ранить его Рыцарей. В конце концов, для этого они и были. — Ступефай, — произнёс Долохов. Нилрем стояла на месте со скучающим выражением лица, когда «парализатор» просвистел над плечом, ударившись о стену. Комната наполнилась вздохами и шумом удивления. — Инсендио. Нилрем просто шагнула влево, а затем двинулась вправо, чтобы сойти с пути связывающего заклинания Долохова. Небольшое шоу продолжалось в течение нескольких минут, а девушка ещё не была поражена ни одним заклинанием, заклятием или проклятием. Более того, она даже всё ещё не достала собственную палочку. Том наблюдал, как Долохов с каждым разом становился злее и злее. Он был в ярости, что маленькая ведьма до сих пор превосходила его, и всё это без необходимости в палочке или словах. — Кр… Нилрем, казалось, узнала Непростительное только по движениям палочки. «Любопытно», — подумал он. И, конечно, позже Том накажет Долохова за попытку применить Круциатус публично. К счастью, комната была заполнена не особо наблюдательными студентами, которые не заметили промаха Долохова. Когда прищуренный взгляд Тома переместился с Долохова на Нилрем — её палочка находилась в ладони, а Долохов был распластан по полу, даже не успев моргнуть. Он также не мог вспомнить, говорила ли она. Нилрем просто подошла к Долохову и посмотрела на него с пустой маской, которая могла бы посоревноваться с его собственной. — Я предупреждала. Предлагаю тебе сосредоточиться на технике дуэли, а не на беззащитных учениках, потому что это заставляет чувствовать себя лучше. Найди другой способ решить свои проблемы, не затрагивая других. Нилрем пробормотала контр-проклятие и спокойно подошла к своему столу, подняв с пола стул и сев на него как раз в тот момент, когда профессор Хилтон вошёл в комнату. — Хорошо, класс, давайте начнём. Милый юноша, что вы делаете на полу? Том сосредоточил своё внимание на Нилрем, которая, казалось, вернулась в своё застенчивое состояние, но теперь он знал — это всплыло. Она что-то скрывала. Том Риддл всегда получал то, что хотел, и сейчас он хотел узнать секрет Гермионы Нилрем. Ему нужно испытать её силу, увидеть, на что та способна. Он даже знал, когда и как это сделает.