***
Какими заклинаниями ей удалось развести костер, Билл не представлял. Он вбивал колышки в грунт, а когда закончил и собрался обойти палатку по кругу, чтобы проверить, все ли надежно закреплено — сырые ветки уже давно трещали в огне, а Мора, как ни в чем не бывало, склонилась над сумкой поодаль. — Обожаю вылазки на природу. Столько сразу воспоминаний… — Забавно, что «дикие» кемпинги у вас разрешены, — заметил Билл, неторопливо огибая низенькую палатку, но разглядывая вовсе не ее. — Наверняка из-за погоды: кому вообще придет в голову выбираться на природу, когда… — А кто сказал, что разрешены? — перебила девушка и посмотрела на него хитро. — Что, прости? — он застыл на месте словно пришибленный, с приоткрытым ртом и недоверчивым прищуром. Сомнительное приключение, в которое она его втянула, все больше смахивало на авантюру, но вот что странно: глядя в ее довольное, озорное лицо — сердиться не получалось. На самом деле, он едва сдержал смешок. Возможно, истерический. И решил, что узнавая Мору лучше с каждым часом, удивляться, тем не менее, перестанет не скоро. Думается, она малость сумасшедшая. По-хорошему сумасшедшая — может, даже больше, чем он сам. И пожалуй, это не один, а как минимум три плюсика в колонку ее достоинств: во-первых, с ней никогда не будет скучно, во-вторых, она разделит его периодическую тягу к адреналину, и в-третьих, ее непредсказуемость Билла попросту заводит. — Конечно, палить костры где попало и ночевать где захочется тебе никто не позволит. Но мы на территории фермера, который знает меня с пеленок… К тому же, если ты турист и ведешь себя хорошо, местные землевладельцы с радостью проигнорируют твою палатку. Мы любим туристов. Поразительно, сколько всего умудрилась Мора утрамбовать в небольшую сумку: и объемнейший плед, и съестное, и термос, и даже какой-то веник, вот только… спортивная поллитрушка с водой? — Ты вот этим собралась потушить костер? Билл едва ли мог представить, что в мокрой насквозь Ирландии хоть что-нибудь может загореться случайно, но даже минимальная вероятность стать причиной пожара на чужой ферме его вообще не вдохновляла. — Это для питья, — снисходительно отозвалась девушка. — И то на всякий случай. — Поднявшись на ноги с контейнерами, веником и термосом, она задумчиво поглядела в небо. — Думаю, тушить костер нам все-таки не придется. — То есть как? Что это значит? — насторожился Билл. Уж конечно она не на дождь надеется. Не на дождь же? Тучи висят над Динглом постоянно, одинаково серые и непроглядные. Барбекю под дождем, а? Смешно. Скорее всего ей понадобилось акцентировать его внимание на этой нежной шейке и как красиво та может выгнуться, если Море вздумается поднять голову повыше или вовсе запрокинуть… И будь он проклят, если не таращился, глотая слюни. — Билл, стулья же! Там под палаткой должны были лежать походные стулья, разве нет? Собери пожалуйста. И передай шпажки. Хлам, который он изначально принял за лишние детали от палатки, при ближайшем рассмотрении действительно оказался парой точно таких же по цвету брезентовых складных стульев. И несмотря на дико изношенный вид, вполне пригодных, как обнаружилось, для сидения.***
К несчастью, осенью на юге Ирландии темнело равно как и в зимней Швеции — стремительно и бескомпромиссно, будто в одночасье кто-то выключал уставшее пробиваться сквозь тучи солнце. Никаких тебе ленивых сумерек, никаких церемонных закатов, никаких ранних (да и поздних) звезд — ничего. За городом, вдали от дороги темнота стояла кромешная, а ведь не было еще и семи вечера. Но даже это не помешало Биллу окончательно сменить гнев на милость, когда дождь так и не пошел, а на шпажках аппетитно зашкворчали колбаски. Мора выглядела таинственной и привлекательной в пляшущем свете костра. Даже поглощая колбаски с аппетитом, она была желанна донельзя. Особенно поглощая их с аппетитом, вообще-то. И когда она погрузила в рот палец, которым ранее придержала готовую свалиться со шпажки еду — у Билла натурально перехватило дух. Доедая свою порцию, он уже представлял, как поманит девушку к себе на колени, и это был бы своего рода примирительный жест: Билл хотел дать ей понять, что сожалеет об утреннем инциденте, что думает о нем и кается, что был неоправданно жесток. Ведь окажись на ее месте — прямо под ним — другая голая женщина — которую он от души трахал два дня подряд и надеялся продолжить — разве он повел бы себя так грубо? Попроси она его о поцелуе, Билл ни за что бы не отказал — он ведь воспитанный джентльмен и, к тому же, привык платить по счетам. Более того, он бы целовал ее так долго, с такой самоотдачей и в таких местах, чтобы она о нем еще долго вспоминала — потому что честолюбив и малость нарциссичен — чего греха таить. Но под ним оказалась не какая-нибудь другая женщина, а Мора с ее прозрачно-серыми глазами, самодовольной улыбкой и неудобной проницательностью: слишком она внимательна к мелочам, слишком много видит в нем и чувствует. И пусть она в отместку вылила на себя всю горячую воду, а затем и вовсе заволокла ночевать в промозглую яму, он все равно ощущал свою вину… …и ленивую сытость… и тотальное, упоительное расслабление… и жар от костра. Он засмотрелся в огонь, а приятная тяжесть ее тела сама опустилась на колени и пушистые пряди рыжих волос легонько скользнули по лицу. Он обнял Мору, окутанный знакомым одуряющим ароматом. Он гладил ее по бедру неторопливо и без какого-либо подтекста, как кошку, свернувшуюся уютным клубком. Кошку… или, скорее уж, лису. Она сама знает, когда ей придти, сама решает, когда уйти… Странное, блаженное умиротворение… Он словно принял лошадиную дозу успокоительного, но при этом не чувствовал ни слабости, ни апатии, ни сонливости. — Что происходит? — тихо пробормотал Билл, изучая лицо своей любовницы мутноватым, но довольным и заинтригованным взглядом. — Шшш… Выпей это, — мягко нажав на его нижнюю губу краем крышки от термоса, девушка чуть наклонила крышку. Билл смутно подозревал, что его небезуспешно пытаются опоить, но сопротивляться почему-то не хотел. Он послушно сделал глоток горячего чая с ярким вкусом ароматных трав и ощутил, как тот бежит вниз по пищеводу обжигающими струйками. — Нравится? — кокетливым шепотом осведомилась Мора. — Ну… Нравилось бы еще сильнее, если бы я знал, что это, — ничуть не менее кокетливо заверил Билл, на секунду стиснув ее бочок удивительно бережно для его обычно наглой и здоровущей ладони. — Я как будто косяк выкурил. Хороооший такой косяк… Даже будучи приглушенным сейчас ее смех звучал очаровательно нелепо. Овевал кожу прерывисто, побуждая сотни щекотливых мурашек маршировать по Билловой спине. — Забавно, что ты так сказал. Это все костер, Билл. Чтобы избавить дом от плохой энергетики, прогнать духов — его окуривают, а духи в Ирландии бывают очень недобрыми… То же самое и с телом, и с разумом: дым успокаивает и очищает, если знать, как им пользоваться. Оглядевшись в поисках веника, который Мора зачем-то приволокла с собой, и не найдя его, Билл улыбнулся шире. — Я не верю в духов и прочую мистическую чепуху… Но верю в растения с интересными свойствами. — А если я скажу, что это были всего лишь шалфей и крапива? Причем ты даже не различил запаха. — А чай? — Душица и чабрец, — пожала она плечами, а привычные уже лукавые огоньки глаз загорелись еще ярче. Билл поднял руку, чтобы погладить девушку по щеке костяшками пальцев: белый бархат ее кожи создан для прикосновений. Пусть мурлычет о духах и окуриваниях… Пусть дрожит в его руках от смеха и смотрит хитро. Он в настроении. — Бабушка научила меня кое-чему… Она была с чудинкой, моя бабушка. Но прекрасно разбиралась в травах и знала множество сказок. — Расскажи мне, — предложил он негромко, утробным голосом. Море понравился такой Билл. Расслабленный, словно бы чуть захмелевший и необычно ласковый — он остался абсолютно уверенным и не избавился от ощутимой толики практичного скептицизма. Блики от огня рисковали утонуть в расплавленной мятной карамели светло-зеленых глаз. Когда мужчины так смотрят — из них можно веревки вить. И только этот в состоянии покоя напоминает притихшего зверя, которого гладишь и опасаешься, как бы ему не надоело и не грызанул. Не тюфяк, каким всегда становился Реган. Может оказаться, что Билл действительно умеет быть котиком если доволен, сыт и правильно настроен. Может даже статься, что нежный Билл ничуть не менее привлекателен, чем жесткий… — Ты, разумеется, слышал о лепреконах? — Разумеется слышал, — подтвердил он, забавно копируя восторженный Морин энтузиазм, но в карамельном взгляде это совсем не отразилось. Рука, покровительственно лелеющая, сместилась в бережный захват: большим пальцем Билл по-прежнему мог гладить свою сказочницу по щеке и виску, тогда как остальные четыре легли на ее шею сзади и ненавязчиво так вынудили Мору наклонить голову чуть в сторону — практически лечь в его ладонь. — Да… Они ныкают золото и нигде больше не водятся — это наша национальная нечисть. Но не единственная… Лепреконы, вообще-то, сапожники… — Как интересно, — притворно восхитился слушатель, с удовольствием отмечая, как быстро она тает в его руках, обмякает и млеет. Наслаждается ими. Воистину Билл умел расслабить не хуже, чем веник с шалфеем. И возбудить похлеще, чем чай с чабрецом, судя по ритмично пульсирующей венке, ведущей по ее шее вниз под свитер, к снежно-белой наливной груди. Неспешное, откровенное наслаждение друг другом — обкуренного какими-то благовониями и напоенного бабушкиным зельем Билла очень даже устраивало. Он забыл про время и не ощущал его. — Еще бы… Они мастерят обувь для всех обитателей Ши… Преимущественно для эльфов, населявших Ирландию еще до прихода кельтов, — продолжила девушка тихо. — Мммм, надо же… Ши? — Это что-то вроде потустороннего мира, да. Вроде как остров за морем на западе, но при этом он здесь, и всегда здесь был. Оборотная сторона… Даже загробная, если угодно. Потому что мужчины, которых заманивают в свой мир обитательницы Ши, никогда не возвращаются. — Так-так, — улыбнулся Билл, вклиниваясь в ее негромкое, заразительное хихиканье. — Допустим, я заинтересовался. Мягкие губы ненадолго приложились к Мориной шее, почти беззвучно, влажно и так горячо, что смех едва не сменился шипением. Недвусмысленным эротичным шипением. Девушка подняла голову и сейчас же угодила в топкий плен Биллового взгляда. Поцелуя ждали оба. И для обоих, несмотря на многочисленные доводы рассудка, опередить партнера — значило теперь капитулировать. Признать что-то, что Билл ни в какую не хотел признавать, считая опасным, а Мора не хотела признавать, потому что не могла отдать Биллу преимущество. Она уже позволила себе ненадолго обмануться утром и повторять эту ошибку не собиралась. Напряжение лопнуло, как воздушный шар, стоило ей вновь заговорить. Момент отправился в копилку упущенных, пульс вернулся в норму, а с ним вернулась медлительная сладость, расслабленность и туман от бабушкиного зелья. Сожаление кольнуло Билла подобно шипу, но отмахнуться от него было несложно: языки пламени танцевали на догорающих ветках, время от времени взрывались фонтаном искр, ее мурчание звучало слаще, чем прежде, а медово-цветочно-летний аромат ее кожи и волос все так же сводил с ума. — Женщины Ши не одни соблазняют земных мужчин. Кстати, дословно на ирландском женщины Ши — «беан ши». Или, проще говоря, банши. Тебе известно, кто они такие? — Вечер перестает быть томным, — вдохновенно прошептал Билл. — Ха-ха… Все банши — женщины Ши, но не все женщины Ши — банши. Эти привидения не кричат, как многие думают, а оплакивают мертвых и тех, кому скоро суждено умереть. Ирландские банши полощут рубахи в быстрых реках, и это не просто рубахи, это саваны. Бу! С искренним ужасом на лице, он порывисто накрыл ее ладонь своею и прижал к груди, якобы хватаясь за сердце. Морины глаза сузились и заслезились, губы задрожали, и с хрипящим звуком, напомнившим то ли удушение, то ли плевок, истерический смех все же прорвался наружу. — Страшилки у костра, ха? — уточнил Билл, очень довольный эффектом: этот глупый хохот он, пожалуй, мог бы слушать часами… …а быть его причиной — ну, это почти оргазм. — Ой клооооун, — давилась Мора, утирая глаза свободной рукой. Ту, что он прижал к своей груди — не убрала и не думала: так любовно он поглаживал ее сверху. — Такими сказками потчевала тебя бабуля? — Ннну… Мы с Регом сами потчевали себя ими, когда подросли. Бабушка пугала нас, в основном, келпи: это такие злобные лошади. Заманивают к себе на спину детей или уставших путников, а потом нырьк с ними в воду! И то она уверяла, что келпи делают это просто из вредности, а не за тем, чтобы утопить. Правда, если келпи голоден, он может скинуть седока, порвать его на кусочки и съесть. Так что вдоль реки мы гулять боялись. Раскаленные угольки на дне Билловых глаз будто бы потухли, но изменчивому свету беспокойного костерка доверять нельзя: мгновение спустя Билл обнял Мору теснее, и, запирая в кольце из собственных рук, сплел пальцы в крепкий замок. — Тебе бы больше понравились клуриконы! Они ближайшие родственники лепреконов. Кто-то даже уверен, что это лепреконы и есть, только ночью, когда сильно напиваются. Они живут в погребах и, в целом, безобидны. Ну то есть, они орут пьяные песни, иногда запрягают овец, собак, и даже домашнюю птицу и разъезжают по двору с кружкой, полной винища, но в остальном… Они часто привязываются к одной семье и оберегают ее, как домовые. Но если обидишь клурикона — все вино в погребе скиснет. — Мне бы больше понравились какие-нибудь сексуальные феи, которые соблазняют мужчин, — елейно улыбнулся Билл. — А потом исчезают, оставляя их с разбитыми сердцами и воспоминаниями, от которых тесно в штанах. Есть у вас такие? — Вообще-то, есть, и немало, — прищурилась сказочница, пытаясь понять, не ее ли саму он имел в виду. — Вот, например, мерроу. Вы зовете их русалками: женщины с рыбьими хвостами, так? Мерроу красавицы, но их мужчины уродливы: зеленая кожа, волосы из водорослей, свиные глазки, острые клыки и красные носы — говорят, из-за того, что они любят приложиться к бренди. Тихие, обаятельные смешки слушателя разбавили треск хвороста, а Морина улыбка сделалась совсем лисьей. — Поэтому девушки мерроу сами ищут связей с земными мужчинами. Если, гуляя по берегу, ты найдешь шляпку из красных перьев — это означает, что мерроу обратила на тебя внимание. Без этих шляпок они совсем как люди и не могут вернуться в море. Так что ты сможешь жениться на такой, и она будет тебе хорошей женой. Возможно, дети родятся с рыбьей чешуей или перепонками меж пальцев, но так бывает не всегда. Дети от таких браков, обычно, очень красивые и обладают какими-нибудь волшебными способностями. Например, умеют исцелять раны. — А если я не уверен, хочу ли провести всю жизнь под чарами прекрасной русалки? — О, не волнуйся об этом, — почему-то обиделась девушка. — Она сама не останется с тобой надолго. Видишь ли, мерроу очень тоскуют по дому. Если твоя русалка найдет свою шляпку — сбежит от тебя в море, как бы сильно ни любила. И ее не остановишь ни ты, ни плачущие дети. — Ауч! — шепотом возмутился Билл. — А ты думал. Моряки не любят встречаться с мерроу — это к шторму. А есть еще шелки — они добрее мерроу, покорнее и скромнее. Шелки — что-то вроде оборотней. В море они — большие тюлени с кроткими карими глазами и блестящими шелковистыми шкурками, на суше — прекрасные юноши и девушки. Они сбрасывают шкурки раз в девять ночей, чтобы порезвиться на берегу. Шелки любят людей, особенно парни. Девушки смущаются и очень домашние. — Ммм, вот как. — Да… Многие семьи в рыбацких деревнях имеют в роду шелки. В детстве я очень любила сказку о трех братьях. Однажды, ясной лунной ночью… — …такие здесь бывают? — …шшш… Они рыбачили на озере и услышали пение. На берегу танцевали шелки, среди которых были три прекрасные девушки. Тогда братья, бесшумно причалив к берегу, украли их тюленьи шкурки, а потом, когда остальные шелки перекинулись в тюленей и вернулись в воду, предложили пленницам стать их женами. Девушки плакали и умоляли отпустить их домой, но только младший брат был так тронут слезами своей, что отпустил, и она уплыла. Так, старшие братья стали жить с новыми женами. Младший же очень скучал по возлюбленной и часто возвращался на берег того озера в надежде хотя бы взглянуть на нее снова. В одну из таких ночей из воды появился отец девушки и сказал: «Моя дочь тоже полюбила тебя и очень страдает. В награду за твою доброту и благородное сердце я разрешу ей возвращаться к тебе через каждые девять ночей». Парень был так рад! Он и его шелки стали счастливой парой, пусть и не могли постоянно жить вместе. У них родилось пятеро детей, от которых ведут свой род все нынешние жители той рыбацкой деревни. У старших же братьев судьба сложилась многим хуже. От одного из них, найдя свою шкурку, жена уплыла. Другой, чтобы не позволить жене вернуться в озеро, попытался сжечь ее шкурку, но девушка бросилась за ней в огонь и сгорела. Жалобно выпятив нижнюю губу и сложив брови домиком, Билл глубоко вздохнул. Мора, беззвучно хихикая, ткнулась губами ему в висок. — Думаю, нам пора обживать палатку, — осторожно разомкнув объятия, девушка соскользнула с его колен.***
В безбожно тесном пространстве — Билл не смог даже сесть, не скрючившись — было значительно прохладнее, чем у костра, но пахло медом и полевыми цветами — пахло Морой. Он разулся и помог разуться девушке, прежде чем ее ножки, одетые в теплые носки, запутались в его ногах, а голова, подозрительно легкая, опустилась на единственную плоскую подушку рядом с ее головой. Хотел ли он ее? Ее тело — мягкое, гибкое и изящное — льнуло к нему безупречно. Он ощущал жар между ее ног коленом. Соблазнительная округлость пониже ее спины лежала в его ладони, как влитая. О, он хотел эту женщину невменяемо. И хуже того — она знала об этом. Ревновал ли? Очевидно, Реган — часть ее взросления, часть ее жизни, и, быть может, важная часть. Но не доверять ей причин не видел: не похоже, чтобы она испытывала к Регу влечение той же силы, что и к нему, или вообще хоть какое-нибудь. До конца недели русалка принадлежит Биллу, а после… После придется подумать, что со всем этим делать. И надо ли ему это вообще. Почему-то льдисто-серые кошачьи глаза твердили, что надо. О непотушенном костре Билл не вспоминал, пока по брезентовой крыше не застучали тяжелые дождевые капли.