***
— Кто такая Дагда и с чего ей такая честь? Разглядеть узкую тропинку посреди зарослей вереска и черники было непросто, но Мора уверенно шла впереди и ни разу не засомневалась куда. Билла такое положение вещей не особенно устраивало: он не мог идти рядом, вообще не ориентировался в пурпурном поле, что обступило их со всех сторон, и даже приблизительно не представлял, что она тут ищет. Но учитывая, что ее медные локоны пружинили и сияли при каждом шаге, натурально гипнотизируя его, а свободное белое платье так и норовило задраться, цепляясь за всевозможные веточки и листики, и интригующе оголяло ее ноги — Билл оставался благодушен. В целом. И покорно продирался сквозь вереск со старомодной плетеной корзиной в руке. — Дагда — кельтский бог, ответственный за то, что у нас выдался аж второй подряд погожий день. В Керри это большая редкость. — Бог солнца? — Нет, вовсе нет. В основном он известен неутомимым поеданием овсяной каши и котлом, в котором она никогда не кончается. Но и погоду он тоже делает. Все кельтские боги слегка… эмм… — ЧуднЫе? — …люди. Я бы сказала, что все они люди со своими страстями. — Так вы, ирландцы, язычники? — Мы, ирландцы, католики. Но любой повод выпить кружку эля сгодится, правда? Так почему бы не за Дагду и солнце? — Действительно, — хмыкнул Билл, и сейчас же вскинул голову, оторвавшись от созерцания ее божественных ног, ибо девушка в один грациозный прыжок взлетела на высокий плоский камень. — Здесь нам будет удобно, — объявила она с удовлетворенной улыбкой. Чуть сильнее оттолкнувшись от земли, Билл забрался на этот природный постамент вслед за ней. Пушистые розовые метелки, что вообще-то доставали макушками до его колен, разве что чуть возвышались над камнем. Но из-за холмов, сплошь покрытых этими метелками, он не видел ни дорогу, ни Морин дом, оставшийся в низине парой миль южнее, ни океан. И, соответственно, никто не мог видеть их с Морой здесь. Билл поглядел под ноги и невольно присвистнул: каменная поверхность была гладкой, как если бы течение реки десятилетиями стачивало с нее все неровности и шероховатости. Более того: формой это был почти идеальный овал. — Скажешь, что нашла его случайно? — Не совсем. Но я не была уверена, что помню, где искать. Поставив корзину, Билл присел на корточки, чтобы коснуться поверхности камня рукой, и его сейчас же окатило волной очень знакомого запаха: цветочный мед, лимонад, одуванчики, разогретый солнцем воздух и множество других летних нот, которые сложно было ассоциировать с чем-то конкретным. Разве что с ней самой, с Морой… С запахом ее кожи и волос. — Это вереск? Так пахнет цветущий вереск? Ну естественно, блин, не камень, — тихой скороговоркой ответил Билл на собственный вопрос. Он поводил по камню ладонью — поразительно гладко и горячо. И если второе можно было объяснить ярким солнцем при отсутствии какой-либо тени, то с первым сложнее. Разве что кто-нибудь специально шлифовал этот камень. Специально сотворил овальный каменный постамент посреди… ничего. Буквально в центре ничего. — Он не цветет, — отозвалась Мора откуда-то сверху. — Вереск. Билл, увлеченный загадкой странного камня, видел только Морины ноги в легких босоножках, но прежде, чем он успел поднять голову, рядом упало нечто белое и струящееся. Ее платье. — Потрогай, он сухой. Ему показалось, он спросил: «Что ты творишь?» …или, может, не спрашивал — Билл не мог вспомнить. Он проследил ее обнаженное тело вверх от этих самых босоножек и обнаружил перед собой нечто настолько прекрасное и неземное, что забыл вообще обо всем. Нет, это была все та же Мора с ее женственными бедрами, тоненькой талией и гордой прямой осанкой. Она даже улыбалась ему плутоватой Мориной улыбкой, как всегда с оттенком недосказанности. Но разве он знал Мору… такой? Она слегка наклонила голову в сторону, как бы спрашивая, все ли в порядке. Солнце светило аккурат из-за ее макушки, и Биллу приходилось щуриться. Он толком не видел ее лица, но видел силуэт каждой отдельной пряди ее волос, приподнятой теплым ветром. Эта богиня — в самом деле его? То есть, она вот уже шестой день в его распоряжении, и он… Куда, черт возьми, он потратил все это время? Почему так мало… вкушал ее? Он узнал ее тело на вкус и на ощупь, узнал как восхитительно оно внутри и снаружи, как оно сливается с ним, облегает, обтекает — и решил, что получил все, что нужно? Зачем они ели, спали, ехали, плыли, что-то выясняли… Он в самом деле считал, что близости, которую она дает ему — достаточно? Он в самом деле хотя бы секунду чувствовал себя сытым и удовлетворенным, прижимая к себе эту женщину? Да не может этого быть. — Потрогай, — повторила Мора. Она опустилась к нему на колени, как до этого упало ее платье — стремительно, но плавно и невесомо. Она держалась за его плечо, но недостаточно крепко. Он видел, как топорщатся ярко-розовые соски на ее груди, устремленные к солнцу, но недостаточно близко к его губам. Он обхватил ее ягодицы, и те ощущались в его ладонях как влитые, пока он удерживал ее на себе, чтобы усадить поудобнее. Чтобы она могла действительно сесть, а не нависать. Но даже когда она опустилась на него всем весом своего гибкого, изящного тела — его оказалось недостаточно. Даже если бы Билл вогнал в нее член прямо сейчас — это было бы недостаточно быстро и недостаточно глубоко. Если бы он трижды кончил, пытаясь уместиться в этот нежный розовый плен ее киски целиком, вместе с ноющими от избытка семени яйцами — этого было бы мало. Ему было бы мало. — Вот, — оторвав небольшую «метелку» вереска, она щекотно провела ею по носу и губам Билла. — Чувствуешь? Он чувствовал запах. Ее запах. Такой сильный, что казалось невероятным, как он не слышал его всю дорогу через верещатник. Он моментально захмелел от этого запаха и теперь исходил слюной, как дикий зверь. — Вереск зацветает в середине лета и к началу осени только набирает силу. Тогда холмы превращаются в гудящие ульи, и все вокруг пахнет медом и солнцем. Наступает время веселья, безумия, страсти — от которой теряют голову — и свободы. Кельты верили, что сама Белая Богиня появляется в образе пчелиной королевы — богиня любви и наслаждения, искусительница. Она принимает в себя короля друидов — короля Дуба, что олицетворяет растущий год, когда все живое набирает силу и плодоносит. Билл смотрел в ее глаза, наблюдал за движением сочных губ в считанных сантиметрах от своих, отмечал каждый вдох, когда острые вершинки ее груди задевали его майку. Кто она, если не богиня любви и наслаждения, от которой мужчины теряют голову? Что это за камень, если не магическое ложе? Он подался вперед, голодно раскрыв рот, чтобы накинуться на ее губы, но был остановлен касанием ее прохладных пальцев. Медленно и осторожно она провела ими по его языку — теплому, мокрому и мягкому, который обожала у себя во рту, на своей коже, между своих ног… С Биллом это не было чем-то отталкивающим, запретным или стыдным. С ним она могла быть свободна в своих желаниях. — Согласно кельтским преданиям, вереск оберегает от поступков, которые вызывает бесконтрольная страсть. Этот, пурпурный, на языке цветов означает восхищение, красоту и одиночество. А тот, что бледнее, приносит удачу. Что бы ты предпочел: безмолвное восхищение чьей-то красотой и безопасную отстраненность или потерю рассудка, к которой приводит страсть? — К черту рассудок. Красотки существуют для того, чтобы ими обладать, а не затем, чтобы тихонько ими любоваться. — «Обладать»… Как поэтично. Значит, ты из тех безумцев, кого легко заманить в Ши? — В параллельный мир, откуда я не смог бы вернуться? Влажные пальцы двинулись по его нижней губе и подбородку, и так же медленно, будто проверяя предел стабильности его рассудка, нырнули за край его майки, чтобы потянуть вверх. — Туда, откуда ты не захотел бы возвращаться. Кошачьи глаза внимательно читали по его губам и ловили каждое слово. — А приманка достаточно хороша? Заведя руку за плечо, он сам стащил с себя майку через голову и, не глядя, отбросил. Одна его ладонь опустилась на Морино бедро покровительственно, готовая, тем не менее, в любой момент удержать свою добычу, а кончики пальцев другой поднырнули ниже ее лобка. Маленькая упругая горошинка, всего лишь крошечный кусочек ее тела оказался в ловушке меж кончиками его среднего и указательного пальцев, но у Моры создалось ощущение, будто его рука вломились прямо в ее живот и стиснула в горячий кулак все, что обычно он наполняет членом. Просто чтобы напомнить ей, как сильно там может ныть и гореть в ожидании его проникновения. — Торгуешься? — шепнула она, почему-то сердитая, крепче ухватившись за его плечи. — Приманка достаточно хороша, чтобы ты потерял голову. Она не могла отдать ему инициативу — только не здесь. На этом ложе она королева. Таков ритуал. Она принимает его в себя и она решает, получит ли он удовольствие. Женщины Ши доводили земных мужчин до исступления, прежде чем дарили им такое блаженство и насыщение, что те больше не могли смотреть на земных женщин. Бывало, коварные искусительницы делали это ради собственного удовольствия или ради забавы, а после бросали несчастных жертв на земле, доживать свою пресную жизнь мучаясь и страдая. А бывало, заманивали под холмы тех мужчин, которых считали достойными себя, и которых хотели приворожить. Но мудрая бабуля учила: «Порой мужчина должен выбрать тебя сам. И тот, кто действительно полюбит и захочет тебя превыше любых драгоценностей — и есть твоя судьба. От него ты не спрячешься ни в море, ни под холмами, ни на самом краю света». — Тебе следовало бы побывать здесь со мной, когда зацветет вереск, — Морины бедра двигались плавно, как волны. Она ластилась о его пальцы именно так, как ей хотелось. — И ты забыл бы о доме, о друзьях, обо всех женщинах, которые были у тебя до меня. Кто бы мог подумать, что она приведет его сюда?.. Она, наученная горьким опытом, никогда не решилась бы на это еще раз. Но вот она здесь. И даже не колебалась. — Не сомневаюсь, что случилось бы именно так, — голос Билла стал мягким, низким и утробным, как у большого кота. Девушка улыбнулась одобрительно — он звучал потрясающе. — А сейчас, когда цветы сухие и спят, ты волен выбирать, — продолжила она, подняв лицо Билла обеими ладонями так, чтобы он смотрел ей в глаза, а не туда, где бешеное сердцебиение разрывало ей грудь или мокли от ее соков его пальцы. И он моментально интуитивно высунул кончик языка ей навстречу. Как хорошо он знает ее тело и чувствует ее желания?.. Милостивый боже, этот мужчина умеет читать мысли. Она лизнула его язык сперва легко, затем медленно и протяжно, а затем их языки закружили, лаская друг друга. Дыхание Билла наполняло ее рот и легкие, и ей не требовался никакой другой воздух. Она медленно выпрямилась на коленях и недвусмысленно обняла его голову, притягивая к своей груди. Издав нечто, вроде голодного стона, Билл набросился на нее, как сумасшедший. Он кусал достаточно сильно, чтобы ощущения были острыми, как бритва, и зализывал так сладко и истово, чтобы Мора чувствовала, что он уже выбрал. Полоска ярко-рыжих волос на ее лобке время от времени касалась его торса, а освободившимися руками он неторопливо гладил Морину спину и ягодицы вверх-вниз, повторяя изгибы. Если бы от возбуждения не тряслись его руки, и если бы он не чувствовал, что прямо сейчас она этого не позволит — ее ягодицы уже были бы раздвинуты и его пальцы уже подготавливали бы ее для него. И все же что-то еще на этом ритуальном камне остерегало его от вещей, к которым побуждала похоть. Ах, ну да, точно. — Черт, — шепотом выругался Билл, когда Мора вновь присела, чтобы дотянуться до его ширинки. Теперь его взгляд был устремлен только туда, где она запустила руку в его штаны и обхватила пальцами максимально напряженный член. Какие изящные, мягкие и прохладные у нее ладони… Какие нежные. Фак! — Что ты собираешься делать? Что бы она ни делала — лишь бы делала. — Все, что захочу. Обернувшись на долю секунды и убедившись, что за спиной достаточно пространства, Билл отклонился назад, весь для нее. И видел, как глаза его нимфы загораются восторженными искорками. Нет, никогда ему не надоест смотреть, как она трется щекой или губами о его ствол. Как облизывает его и обсасывает. С каким наслаждением она это делает. Как она любит его тело и подходит ему. — Фааааак… Один только вид ее спины, прогнувшейся плавной дугой, с вдавленной бороздкой посередине и поясничными ямочками, вид идеальных округлостей ее ягодиц и покрасневших коленок, что стояли на камне по сторонам от его ног — мог бы свести его с ума. Но то, что творила эта женщина своим ртом… Она поглощала его, вбирала в себя и казалась ненасытной. Ее волосы рассыпались по его бедрам и впервые он не посмел собрать их в хвост или вообще хоть как-то направлять ее — Мора уже трахала его губами так влажно и глубоко, как он мог только мечтать и фантазировать. Эти спелые красные губки на его члене… Билл был бы феерическим дураком, если бы умудрился упустить ее в том пабе. — Если бы мы встретились… раньше… Ох черт, детка! Лет, эдак, на пять-семь… Это серьезно повлияло бы… на мое восприятие орального секса… Со смачным чмоком оторвавшись от своего занятия и подняв голову, она улыбнулась безоблачно-счастливой улыбкой, такая красивая, что он несознательно задержал дыхание. Он мог подробно изучить серебристо-голубоватый оттенок ее прозрачных глаз и каждую конкретную ресницу, каждую персиковую веснушку на ее коротком прямом носу и исчерпывающе отчитаться о форме ее мягких, а сейчас еще и дополнительно вспухших губ — так близко ее лицо было к его лицу. — Лет семь назад мне было четырнадцать, извращенец. Биллу хотелось смеяться, а еще выть от боли и удовольствия. Мора была нужна ему срочно — каждая секунда, которую он проводил вне ее тела, причиняла ему физические страдания. Он в известной степени мазохист, и эрекция никогда не была для него поводом срочно снять напряжение и вообще проблемой — он наслаждался, оттягивая момент как можно дольше, а затем отрывался на полную. Но сейчас это даже не дискомфорт, а конкретно боль, и что, блять, с ним творится, Билл даже не собирался выяснять. Ему требовалось взять ее, вставить так глубоко, как только возможно, и драть — вот все, о чем он мог думать. И при этом ничего, вот вообще ничего не мог сделать, даже подрочить. Ублажать ее он мог, а трогать себя — нет. Энергетика у этого места дико странная. Каждая секунда гребаной секунды утверждала его во мнении, что Мора — предмет его одержимости и единственная внятная цель. — Что ты чувствуешь? — еле слышно выдохнула она в его ухо, и мурашки табуном побежали вниз по его позвоночнику. — Мне очень хреново, — мгновенно отозвался Билл, но ужаснувшись, что она интерпретирует это как-нибудь иначе, сразу добавил: — без тебя. Море стало не по себе. Она же знала, что все будет так, и все равно привела его сюда. Утром это казалось безопасным, ведь Билл уже любит ее, и время для ритуала совсем неподходящее — вереск давно отцвел, а морок рассеится сразу, как только они сойдут с ложа. Небольшое приключение, которое он запомнит, только и всего… Но ведь прямо сейчас ему плохо?! Приблизившись к Биллу всем телом так, что на миг он вновь получил возможность зарыться в ее грудь лицом — что с блаженным вздохом и сделал — она обвила его за шею одной рукой, а другой аккуратно направила его член. Она видела, как его губы открылись шире с протяжным, эйфоричным звуком, а в глазах прочла недоверие, словно ему подарили очень желанный, но слишком дорогой подарок или все его проблемы каким-то образом одновременно разрешились. — Так лучше?.. — медленно опускаясь на его член, она думала, что на этот раз морок и над ней имеет власть, или тогда почему так сладко, так одуряюще приятно тянет внутри, а ноги дрожат от слабости… уже? — Да… да-да-да-да-да, так лучше… Так лучше. Облегчение, которое Билл испытал, погрузившись в нее целиком, он не мог бы сравнить ни с чем, потому что такого с ним еще не было. А потом ее бедра закружили над ним медленным изменчивым вихрем, и каждую мышцу его тела будто свело в оргазме. Только оргазм длился не обычные десять секунд, а чертову волшебную бесконечность. Он нагнетался, обострялся и креп с каждым движением. Взмокшая и блестящая, она была похожа на самую жаркую из его фантазий. Волнистая прядь темно-рыжих волос выскользнула из-за ее плеча, отделившись от остальных, и легла на ее грудь — прямо на острый сосок кружевной вуалью, и тот соблазнительно проглядывал из-под нее. Капелька пота змейкой обогнула ее шею, а затем и ключицу, и продолжила свой путь вниз по грудной клетке и животу, разделяя ее тело прозрачной глянцевой линией ровно пополам. Ее веки были почти опущены, но Билл не обманывался: она внимательно следила за ним, глаза сверкали из-под темной завесы ресниц. Лихорадочный румянец давно выступил на ее щеках, но самое пикантное — на нежной коже половых губ тоже, ибо она терлась ими его лобок, насаживаясь так глубоко на его член, как только могла. Он чувствовал сам и видел по ее лицу, что каждый такой толчок массирует самый потаенный уголок ее лона, слишком глубоко, чтобы она могла обойтись мастурбацией. И Биллу доставляло отдельное удовольствие знать, что именно он отыскал этот самый уголок и заставил ее ощутить его, приучил, что она может кончить за считанные секунды без всяких прелюдий и теперь Мора эксперементирует с этим. А этот вдавленный продолговатый пупочек на ее животе… вечная запятая. Он еще успеет окунуть в него кончик языка, если поторопится. Мора уже не могла понять, где кончается она и начинается Билл. Она ощущала себя его частью, а его — своей частью, и вместе они были частью чего-то несравнимо большего, частью бесконечного круга энергии — единственные любовники на земле. Двигаться, двигаться, двигаться, танцевать… — Ты такая нежная внутри, детка… Приникнув к Мориной шее, он поводил по ней кончиком носа и мягко чмокнул, чтобы убедиться, что это он делать может. А убедившись, принялся основательно и с удовольствием слизывать с нее испарину. О, он хотел бы вылизать ее с ног до головы, но по мере того, как танец, в котором кружили ее бедра, становился стремительнее, стремительнее из него ускользали человеческие черты и стремительнее Билл терял рассудок. Он ни о чем не думал, ни о чем не помнил, ничего не видел кроме Моры и ничего не желал так сильно, как чтобы она двигалась еще быстрее. Звук который начинался где-то в его груди, вибрировал в горле и доносился скозь стиснутые зубы — тоже мало напоминал человеческий. Биллу казалось, он может еще быстрее. Он пытался схватить ее, прижимал к себе так, что рисковал раздавить, сломать или задушить, но этой женщине все было ни по чем — она двигалась свободно в своем первобытном танце и словно даже не замечала его попыток. Его плечи дрожали от напряжения, но он обнимал ее не крепче, чем скряга-коллекционер держит бесценный хрупкий артефакт. Как это работает, Билл не понимал, но его это жутко злило. А вскоре все стало попросту невыносимым. Тяжелое, мучительное наслаждение выкручивало кости в его теле: он физически ощущал, как руки непроизвольно сжимаются в кулаки, подгибаются колени, бедра стремятся вверх, глубже в нее — такого Билл никогда не испытывал и не представлял, что это вообще. Оргазм, к которому привел оргазм? Мора то ли смеялась, то ли победно кричала, на лице ее был написан восторг, а глаза были плотно закрыты. Она замерла, навалившись на его плечи и бедра — его плоть давила изнутри так сильно, больно и сладко, что семя, которое Билл извергал, гладило ее обжигающими потоками. Она сидела на нем, обмякнув, и нежилась. Солнце нагрело ее волосы, а те укрывали спину. Дыхание Билла — поначалу частое и неровное — постепенно становилось глубоким и размеренным, так что его плечи больше не подталкивали ее, а скорее укачивали. Мора боялась заглянуть ему в лицо, но толком не могла объяснить себе, почему. Вся магия этого места, если верить преданиям, сводилась к тому, чтобы подарить мужчине небывалое блаженство и удовлетворение, и тем самым отвратить его от других женщин и… от мира в общем. Но по большей части, пусть Мору и пугали эти самые предания — они были сказками, придуманными затем, чтобы объяснить мужскую неверность. У древних кельтов всегда было так: если ребенок криклив и беспокоен — значит его подменили феи. Если вино скисло — значит рассержен клурикон, и нужно срочно налить ему чарку лучшего вина, что найдется в доме. Если мужчина неверен — его соблазнила ведьма Ши, а если сбежал — забрала с собой под холмы, «на ту сторону». Бабуля верила в эти сказки. Мора же верила, что они имеют силу только потому, что такие как бабуля в них верят. И все же, какую-никакую — сказки имеют силу, и не важно, питают ли они ее в чужой энергетике или в магии эльфов богини Дану. С этим нужно считаться. Многое, чему учила бабуля, оказалось полезным. Например, сбор из сушеных трав от насморка и бессонницы. И эта конкретная сказка… это действительно был ритуал. И Мора знала, как именно он работает. Девушка открыла глаза, и те удивленно округлились: ее отклонило назад, потому что Билл наклонился вперед, и теперь, одной рукой придерживая ее спину, другой шарил в корзине. Зазвенело стекло — это ударялись друг о друга бутылки с элем. Затем раздался адский скрежет и наконец пшик, с которым с бутылки слетела крышка. Прохладное стекло мимолетно задело ее спину и Билл чуть отклонил голову — Мора чувствовала, как движется его кадык и слышала, как он пьет. — Не хочешь промочить горло? — Билл выдохнул облегченно и приложился к ее шее холодными, влажными губами, привлекая к себе внимание. Шокированная, Мора немного отстранилась, чтобы посмотреть в его довольное, расслабленное лицо. — Билл Скарсгорд, ты только что открыл пиво о ритуальный камень, который считался священным у кельтов без малого девять тысяч лет. Билл на мгновение замер, оторопевший от этого факта, и повнимательнее вгляделся в ее лицо, чтобы понять, не слишком ли задел ее чувства. Национальная гордость, мало ли что? — А ты разве взяла с собой открывашку? Обрушив лоб обратно на его плечо, девушка оглушительно расхохоталась.***
Мора по-прежнему плыла впереди, обольстительно покачивая бедрами. Он по-прежнему пялился на ее задницу. И чем дальше они отходили от камня, тем легче Биллу дышалось, но все же идея схватить ее на руки и притащить обратно на тот камень не покидала его голову еще долго, пока сухие соцветия вереска шуршали о его джинсы. По дороге Мора рассказывала совершенно дикую сказку о том, как некий Ниалл и трое его братьев во время охоты набрели на колодец, который охраняла жуткая сморщенная старуха. Они хотели пить, и старуха предложила каждому из них воды в обмен на поцелуй. Естественно, братья Ниалла в ужасе отшатнулись, а вот сам Ниалл не только поцеловал ее, но и занялся с ней сексом. Прямо во время их соединения старуха превратилась в красивую молодую девушку, и когда Ниалл спросил, как ее зовут, она ответила: «Власть». И так, мол, он сделался королем. Билл гримасничал: улыбался, фыркал, изображал омерзение, слушая эту историю — не затем, чтобы рассмешить Мору, а просто потому, что ему было весело и легко. Он мысленно раздевал свою спутницу и пытался возобновить ощущения от произошедшего только что, вспоминая мельчайшие детали: как лежал локон волос на ее груди, какой была ее шея на вкус, как он вообще не видел собственный член, потому что Мора не позволяла ему выскользнуть из нее ни на сантиметр. Они не обсуждали неудавшийся «пикник». По молчаливому единодушному мнению обоих, пикник удался, несмотря на то, что Билл нес корзину с сэндвичами обратно домой. Он не сказал ей, что этот «ритуальный» секс был лучшим на его памяти, за всю его жизнь. Он собирался изменить это нынче же ночью — последней ночью своих ирландских каникул.