Когда зацветет вереск

К вечеру ветер нагнал облака и запах близкого дождя. Еще в прихожей Билл почувствовал, что температура снаружи опустилась градусов на десять, никак не меньше. И сколько бы Мора ни строила умиленных гримас, подшучивая над ним и утверждая, что «это еще даже не пасмурно», он все равно настоял, чтобы она набросила куртку поверх длинного свитера, похожего на платье — она ведь фанатка безразмерных вещей. — Я не дам тебе свою, когда вольет, — спокойно объявил он, стягивая воротник парки на ее шее и как бы «хватая за грудки». …как бы угрожая, как бы вынуждая ее подняться на цыпочки и как бы вовсе не для того, чтобы поцеловать ее в растянутые широкой улыбкой губы. — А я никогда и не просила у тебя куртку, — невинно напомнила Мора, с удовольствием подставляясь под теплый предупредительный чмок. — Ты всегда сам навязывал ее мне. Он тоже фанат ее безразмерных вещей. Всегда приятно запустить руки под ее куртку и ощутить под ними нечто кашемирово-жамкательное. Еще приятнее ее наряды делались оттого, что их скромность нередко граничила с вульгарностью. Вот сегодня, к примеру, она не надела штанов. — Замерзнешь, — прислонив ее к себе, а себя — спиной к стене, Билл прикрыл глаза и носом поднырнул под завесу гладких рыжих прядей. — Простудишься. Этого аромата ему будет недоставать сильнее всего. Можно попробовать на время абстрагироваться от непроходящего влечения к Море и просто предвкушать, что он сделает с ней полтора месяца спустя, когда прилетит в Керри снова. Предвкушать — это приятно. Но страшно забыть, как ощущается аромат вереска на ее коже. Страшно улететь сейчас и оставить все в подвешенном состоянии, когда никто никому ничего не должен. Страшно сойти с ума и больше не захотеть ее отпускать. — Ты летишь ночным рейсом? — Утренним, — неохотно отозвался он после паузы, наполненной новыми едва слышными чмоками и хорошо контролируемой паникой. — Я же не знал, что придется лечить тебя от температуры. Предполагалось, что к утру воскресенья я взвою от скуки. Весть о том, что на всё про всё у них остались считанные часы, Мора перенесла стоически. Или, во всяком случае, показала, что перенесла стоически. С коротким «хмм», означающим «понятно», она принялась задумчиво перебирать его волосы тонкими пальцами. Билл вздохнул с облегчением, насколько вообще мог испытать облегчение, когда ему казалось, что грудь придавило товарным вагоном. Он вспомнил, как еще утром собирался уехать с легким сердцем, и теперь с трудом сдержал нервный смешок. — Напомни мне, насколько это рано? — поинтересовалась девушка как бы между прочим. — Очень рано, — он чуть отстранился от ее шеи, чтобы заглянуть в лицо, и обреченно привалиться лбом к ее лбу. — В семь мне нужно быть в аэропорту, а до него час рулить. — Это ничего. Впереди долгая ночь, — улыбнулась она новой, пока неизвестной Биллу, утешающей улыбкой. Биллу нравилась любая ее улыбка. От лисьей до вот этой, утешающей, от которой ему стало только хуже. Он честно попробовал оттолкнуть товарный вагон, придавивший легкие и сердце, чтобы тот не испортил ему грядущую ночь, но сделал это с меньшим рвением, чем обычно. Его сто лет никто никуда не провожал и не сожалел, что он уезжает. Он улыбнулся и приготовился поцеловать ее так, как она заслуживает — медленно, горячо, ободряюще. Она нуждалась в его поддержке не меньше, чем он в ее. Но едва коснувшись ее губ, Билл ворвался в них языком и впился так, что они ощутимо занемели и наверняка заныли, как и его собственные. Это был отчаянный поцелуй, крепкий и невыносимо тяжелый. Такой пронзительный, что Море стало по-настоящему грустно, хотя подспудно его отчаяние и кормило ее надеждой на скорейшее воссоединение. Она накрыла его ладони на своих щеках и осторожно отклонилась, чтобы он ненароком не высосал из нее душу. Хотя бы не сейчас, когда ее душа дрожит от неясного предчувствия и с жалобным писком сжимает ребра, как прутья решетки. — Не целуй меня так, будто прощаешься. У нас еще есть сегодня. И даже завтра так меня не целуй — не люблю прощаться. — Я тоже, — шепнул Билл совсем тихо, словно это не было предназначено для ее ушей. — Не провожай меня завтра. Я найду дверь. — Не буду, — пообещала Мора. — И вообще… — Мм? Она привычно вдохнула побольше воздуха в легкие, чтобы не позволить ни морю, ни грусти наполнить их соленой водой. — Знаешь, чем праздник в Ирландии отличается от похорон? — Мм? — вновь уточнил Билл, на этот раз с другой интонацией и намеком на улыбку. — На похоронах пьет и танцует на одного ирландца меньше. Намек на улыбку превратился в искреннюю улыбку, а затем Билл расхохотался так, что болели уже не губы, а бока.

***

Вопрос, как добираться до Мейн-стрит, даже не стоял. Естественно, пешком. Мора собиралась повеселиться, а Билл собирался выпить столько, сколько нужно, чтобы пробудить свою «Безголовую сторону». «Безголовая сторона» Билла имела определенную репутацию в кругу его друзей и как правило верховодила, когда он напивался, а он любил выпить. «Безголовая сторона» Билла была энергичной, вспыльчивой, буйной и по-мальчишески счастливой. «Безголовая сторона» Билла любила женщин. Она любила их много и разных, но, как правило, до пьяного секса не доходило — «Безголовую сторону» Билла всегда сопровождала шайка таких же пьяных, но чуть менее безголовых Билловых друзей. «Безголовая сторона» Билла периодически огребала от чуть менее безголовых Билловых друзей за наглый, неприкрытый флирт с их подружками, временами напоминающий домогательства. Но «Безголовая сторона» Билла была до наивности искренней и невинной, и за это ее любили, и за это ее прощали. «Безголовая сторона» Билла мирно засыпала под утро на чьем-нибудь диване одна, но с пятью-семью новыми номерами в контактах мобильного, по которым в последствие Билл никогда не звонил. Все бывшие Билловы пассии были знакомы с его «Безголовой стороной» и очень даже терпели ее, разве что приглядывали, чтобы она не заимела новых пассий где-нибудь по пути за пивом. Так что Море избежать знакомства с ней никак не удалось бы, и почему бы не сегодня, раз девушка сама вознамерилась его напоить. — Пабы… Очень ирландская история. Ты наверняка ждал этого вечера с той самой секунды, как я взялась за твое культурное просвещение, — хмыкнула Мора, и весь ее загадочный вид говорил о том, что она затевает нечто особенное. Его рука по-хозяйски накрыла ее плечи, и в общем, шагать в обнимку по гладкой полосе дороги было сплошным удовольствием, не то что по верещатнику. Билл обиженно поджал губы, якобы оскорбленный в лучших чувствах, и даже повернулся к океану для пущей романтичности. — Я думал, что мы будем наведываться в паб каждый вечер, — он постарался, чтобы его голос звучал осуждающе. — Но вместо просвещения ты взялась за мое совращение. Загадочность слетела с ее лица с громким хрюком. Билл и сам лыбился как идиот, ощутив, что она откинула голову ему на плечо. Своим истерическим хохотом Мора спугнула какую-то мелкую животинку, и та сиганула в траву прежде, чем Билл успел заметить, кто это был. — Змея, что ли? — вслух предположил он, чисто автоматически оттаскивая девушку подальше от обочины. — С ума сойти. Вы тут вообще в курсе, что ноябрь на дворе? — громко обратился он туда, где резко шевельнулась трава, и на этот раз действительно осуждающе. Окончательно остановившись, Мора обвила его обеими руками, ткнулась лбом ему в грудь и целую минуту сотрясалась от хохота, прежде чем смогла произнести более или менее внятно: — В Ирландии нет змей. — Совсем? — Билл осторожно потянул ее вперед, и они продолжили свой путь, налегая друг на друга, пошатываясь и дурачась. — Ну, вообще, есть, — поправила Мора сама себя и тут же пояснила: — но всего одна, и это точно не могла быть она. — Всего один вид? — он удивленно вскинул брови. — В такой зеленой стране? Девушка покачала головой: — Всего одна особь. По преданию, святой Патрик велел всем змеям острова собраться на горе Кроа и оттуда низверг их в море. И только одна змея не поддалась и спряталась в озере Дилвин. Патрик ее выманивал-выманивал, а потом махнул на нее рукой и пообещал, что возьмется за нее в понедельник. Но у него было столько забот, что он совсем про нее забыл, и змея до сих пор ждет понедельника. Каждую неделю она поднимается на поверхность, растерянно озирается вокруг, — помнишь Джона Траволту в «Криминальном чтиве»? — а Патрик все не приходит. — Огонь-мужик! — Не то слово! Патрик — самый известный ирландец, но при этом даже не ирландец. Он урожденный британец. — Вы ж не любите англичан, — напомнил Билл, изрядно позабавленный, но запутавшийся. — Он исключение, он заслужил. Сам посуди. Однажды Патрик сорок дней ничего не ел и не пил и молился на вершине горы. В разгар молитвы к нему спустился ангел и попросил прекратить пост, чтобы Патрик не умер, не успев завершить свой земной путь. Патрик согласился, но выставил ангелу пару условий… да ну не смейся ты, это известная легенда! Так вот, согласно условиям Патрика, Ирландией никогда не должны править чужаки, за семь лет до Страшного Суда весь остров вместе с его жителями должен уйти под воду, и на Высшем Суде всех ирландцев должен судить только он сам, святой Патрик. Ангел пообещал. — Я подумываю принять вашу религию, — ухмыльнулся Билл, легонько подергав локон ее волос, намотанный на его палец. — Если и верить в высшие силы, то только в такие. Сухие соцветия вереска шуршали под порывами ветра, траву время от времени будто кто-то приглаживал, а океан потемнел и разволновался. Облака так плотно затянули небо, что даже на улице создавалось ощущение замкнутого пространства. Рядом с Морой такие вещи, как антураж, становились частью приключения. Билл обнаружил, что не сожалеет о том, что погода испортилась, а даже наоборот: домой они наверняка побегут под ливнем, наверняка пьяные и наверняка сгорающие от нетерпения уединиться и заполучить, наконец, друг друга. Впрочем, он совсем не был уверен, что не набросится на нее еще в пабе, если в дело действительно вступит его «Безголовая сторона». Едва лишь уличные застройки Дингла замаячили впереди, Мора указала в сторону зеленой неоновой вывески. Она сделала это так быстро и бездумно, что Билл решил, будто она ткнула наугад и вполне может оказаться, что это даже не паб. Но приблизившись и приглядевшись повнимательнее, он понял, что пабы тут на каждом шагу: он насчитал аж три по обеим сторонам улицы и это только в пределах видимости. — Начнем здесь? — предложила девушка, и не дожидаясь какой-нибудь реакции, сразу поманила Билла за собой. Одного взгляда через плечо было достаточно. В этом вся Мора. — Очень может быть, что здесь же и кончим, — пожирая ее глазами, полными предвкушения, Билл шагнул в «Адам’с бар», навстречу многоголосому шуму. И сразу понял, что на самом деле означает выражение «яблоку негде упасть». Десятки людей облепили маленькие круглые столики и барную стойку. Люди сидели, стояли, танцевали или сновали по тесному залу с подносами, уставленными высокими стаканами и всяческими закусками. Поразительно, как сюда вообще уместилось столько людей. Брови Билла медленно поползли вверх: ему довелось побывать в ирландском пабе в понедельник вечером, и он все удивлялся, как много народу там было в будний день. Пф. Вот это — много. Смех и голоса нестройным хором перекрывали музыку и буквально взорвались, когда Мора вплыла в толпу. Со всех сторон ее позвали, отовсюду ей приветственно помахали, а какой-то парень в дальнем углу даже поднялся со своего места, чтобы она его заметила. Все это внимание было в равной степени направлено и на Билла, только ощущалось иначе. Мору встретили как свою, но Билла никто не звал по имени — хотя многие, судя по удивленным возгласам, узнали. Множество пар глаз изучали его с любопытством и одновременно с осторожностью. Оказаться в центре внимания тесного сообщества, где все друг друга знают, а ты не местный, бывает нелегко. Незнакомцу в крошечных городках, не привыкших к туристам, поначалу становится душно. А если все это помножить на мировую известность Билла, то получится волна энергетики, которая способна заставить любого человека выскочить из переполненного паба в приступе панической атаки. На долю секунды Мора пожалела, что не подготовила Билла к такой встрече. Она знала своих людей и знала, что нужно просто дать себе пятнадцать минут времени, а им один единственный шанс, и ситуация в корне изменится: из чужака ты превратишься в дорогого гостя. Она испугалась, что должна была предупредить его об этом, и поспешно оглянулась на Билла, собираясь ободряюще взять его за руку… и обнаружила, что он в этом не нуждается. Улыбаясь совершенно непринужденно, он приблизил средний и указательный пальцы ко лбу, салютуя местным, как капитан… чего-бы то ни было. Капитан чертовой вселенной. Он сам взял Мору за руку — уверенно, но при этом расслабленно сплел свои и ее пальцы, будто это она нуждалась в его защите — и повел вглубь зала, протискиваясь в толпе в поисках свободного местечка. Если бы Мора не была влюблена в него до этого, она влюбилась бы в него сейчас, как и все, кто был в «Адам’с» в тот эпичный момент, когда Билл Скарсгорд в первый и последний раз посетил этот паб. Еще никто, на ее памяти, не становился здесь «своим» так быстро. Сходу сложно было поверить, что здесь отдыхают разные компании. Все они словно явились на один грандиозный семейный сбор, усевшиеся кто куда за неимением достаточно большого стола. Но когда каждый отдельный столик принялся убеждать Билла и Мору подсесть именно к ним, стало ясно, что все-таки это отдельные маленькие сообщества: семьи, коллеги, пары, друзья, случайные собутыльники. — Ребята хотят пообщаться вдвоем, — прогремела, наконец, барменша, грозно ткнув стаканом в сторону толпы, и крикнула уже Море: — тебе как всегда, детка? А тебе, красавчик? Пока Мора и Билл смогли протиснуться к стойке достаточно близко, чтобы не выкрикивать заказ, и пока выбирали — в зале магическим образом материализовался свободный столик, причем самый «романтичный» по версии завсегдатаев: у окна. И теперь все подчеркнуто не замечали ни сам столик, ни пару, для которой его освободили. Билл отметил поразительное гостеприимство местных уже в день приезда, но привыкнуть все еще не успел. Он, в отличие от Патрика, урожденный швед, и никогда не ждал к себе особого отношения. В Дингле он почувствовал себя не то чтобы звездой, но определенно кем-то значимым, на кого пытаются произвести впечатление. Это забавляло его и одновременно немного смущало. — Извини, — понизив голос, произнесла Мора, и примирительно толкнула Билла плечом по пути к столику, но виноватой вовсе не выглядела. — Как я и говорила, звезды у нас появляются нечасто. Но я это исправлю. — Как? — уточнил Билл, тихонько посмеиваясь. — Собираешься превратить Дингл в модный звездный курорт? — Не совсем, — возразила она, опустившись на свой стул и провожая хитрым взглядом каждое Биллово движение. — Собираюсь сделать из тебя простого смертного. Это куда проще. Теперь Билл рассмеялся в голос, с удовольствием ощущая исходящее от нее удвоенное влечение. Морина речь зазвучала мягче и глуше, как у мурчащей кошки, интонации сделались максимально игривыми и дразнящими, глаза заблестели ярче. Она флиртовала с ним и она хотела его. Она гордилась, что пришла с ним… Гордилась им. Ему это нравилось. — Мы здесь не только за тем, чтобы ты распробовал как можно больше сортов местного пива и показал всем Кузькину мать. Я хочу, чтобы возвращаясь домой, ты судил об Ирландии, прежде всего, по ее людям. Эта страна никогда не была богатой и процветающей, никогда не могла похвастать передовой наукой, техникой или медициной, никогда не претендовала на то, чтобы стать самой комфортной для жизни. Зато люди… Люди здесь исключительные. Ты убедишься в этом нынче же вечером, обещаю. Билл медленно кивнул. Он слушал внимательно и потому обошелся без ироничных комментариев. Однако румянец на ее бледных щеках и томные подрагивания ее ресниц сегодня волновали его куда больше, чем культурное просвещение, и он не мог винить себя в этом. Возможно, ему уже стоит начать пробовать «как можно больше сортов местного пива». — Я предлагаю тебе игру и не хочу, чтобы ты проиграл. Возможно, он должен игнорировать то, как ее губы выдохнули это слово — «игру». И как оно его интригует и возбуждает. — Весь внимание, — произнес, а может и не произнес Билл, наблюдая за ее губами. — Полчаса на то, чтобы минимум пятеро ирландцев пожали тебе руку, прощаясь, когда мы выйдем из паба. Это будет несложно. — Несложно потому, что я классный? Или потому, что я актер? Мора поджала полные губы — объект его наблюдения — безуспешно сдерживая озорную улыбку. Билл буквально услышал, как в ее голове пронеслось «потому, что ты классный актер», но открыв свой бесстыжий дразнящий рот, она снисходительно мурлыкнула нечто совсем другое: — Потому что ты иностранец. Билл молча изогнул бровь, не замечая, как рядом с ним опустился стакан пива, затем тарелка с солеными орешками, ломтиками сыра и бреазолой, затем еще одна, с острыми крылышками — рядом с Морой, затем еще один стакан — рядом с Морой, а затем маленькая женская рука с длинными алыми ногтями только что не щелкнула пальцами перед его носом, стараясь обратить его внимание на официантку — ту, кому эта рука принадлежала. — Спасибо, — произнес, а может и не произнес он, наблюдая только за Мориными губами. — Любой иностранец, если он не англичанин, вызывает у местных большой интерес. Они будут очень стараться показать себя и свою страну с самой лучшей стороны. — А какая сторона лучшая у тебя? Я так и не смог определиться, — произнес, а может и не произнес Билл, но точно проследил, как она расправила плечи, скидывая куртку, и как аппетитно при этом смотрелась ее грудь. — За что вы недолюбливаете англичан? Девушка помедлила, прежде чем набросить куртку на спинку стула. Вероятно, задумалась. А повернувшись к Биллу, озадаченно склонила голову на бок. — Уверен, что хочешь вникать? Есть сотни тем, которые можно обсудить с собутыльниками. Просто не хвали англичан здесь, и всё. — Если меня вгоняют в какие-то рамки, то я, по крайней мере, хочу знать, почему. Почему я не должен хвалить англичан? Я не люблю рамки. Я люблю вникать. Он откинулся на спинку своего стула и метко запустил в рот орешек. Внешне Билл казался абсолютно расслабленным и сосредоточенным на беседе. Но Мора видела, что он даже не моргает, глядя на нее. Ей стало… Волнительно. Так, что мурашки побежали по коже рук, приподнимая бесцветные волоски. Она не хотела думать о том, что творилось с ними обоими этим вечером, и о том, что возможно это близость разлуки увеличивала напряжение и притяжение между ними с каждым уходящим часом. И еще она не хотела, чтобы он когда-нибудь смотрел на кого-нибудь так же, как смотрит на нее сейчас. Какие, бога ради, англичане? — Ммм, — потянула она, пытаясь сфокусироваться и не потерять нить разговора. А заодно и не поломать хрупкую видимость нормальности этого вечера. Будто завтра у них будет следующий, а послезавтра еще один. — Понимаешь… Мммм… Билл состроил шутливо-обиженную гримасу, и девушка сразу сообразила почему: вот так задумчиво мычать и оттягивать время свойственно Биллу, когда он прикидывает, что можно сказать в интервью и тщательно подбирает слова. Она прыснула со смеху, прикрыв рот рукой. Это малость разрядило обстановку и оба смогли вздохнуть более или менее свободно. — Дело в том, что у нас хорошая память. Завоевание Ирландии англичанами началось еще при Генрихе втором, а полную независимость Ирландия получила лишь в тысяча девятьсот тридцать седьмом, то есть совсем недавно. Чувствуешь? Больше семисот лет подчинения. Англичане навязали нам свое право, язык, почти навязали культуру и пытались навязать религию. Отобрали землю и фактически истребили огромную часть населения острова. Во время колонизации ирландцам оставили около десяти процентов их собственных земель и обязали платить за эти крохи двойную ренту колонистам. Только вот не сказали, чем. Ирландия тогда была аграрной страной, земля кормила людей, больше у них ничего не было. Так что разразился голод, унесший полтора миллиона жизней. Сюда же причисли двенадцать тысяч человек — включая женщин и детей — отправленных в английские колонии в Вест-Индии и Северной Америке, где их сделали белыми рабами. Сюда же причисли массовую эмиграцию с целью попросту выжить. И сюда же причисли всех погибших в войне за независимость. Таким образом, почти все сегодняшние ирландцы — смешанные потомки тех самых английских и шотландских колонистов. Коренных гэльских ирландцев почти не осталось. Билл перестал жевать, пока Мора говорила, и начал моргать. — Англичане столетиями считали ирландцев низшей нацией, никчемной, да и сейчас считают. Мы для них крикливые, глупые простаки — земледельцы да скотоводы. Англичане утверждали здесь свою власть и религию так долго и так рьяно, что лишили католиков — а это вся страна — права на образование, любую государственную службу, права на голос и, естественно, права на свободное вероисповедание. Лишили на законодательном уровне. На сотни лет. Билл, конечно, знал, что Ирландия долго была под властью английской короны и знал, что разногласия продолжаются по сей день. Но отчего-то думал, что главным камнем преткновения является территория Северной Ирландии. Теперь же, после краткой исторической справки, понял, что дальше в подробности вникать не хочет. Ему было достаточно того, что он услышал, чтобы проникнуться сочувствием к ирландцам и обидой за каждый отобранный у них клочок земли, пусть он и отдавал себе отчет в том, что односторонняя позиция не может быть полностью объективной. — Поэтому англичане… Он поднял раскрытую ладонь, призывая Мору остановиться. — Я понял, не продолжай. Я ведь рискую и сам их возненавидеть. Нахмурив брови и покачав головой, Билл сделал изрядный глоток пива, чтобы вернуться к реальности. Мора последовала его примеру и поглядела на него с обожанием. Неужели он действительно полюбил ее дом? — Так что я получу, если выиграю? — Думаю, что меня. Всю эту ночь. Все, что захочешь. — Я хочу аванс. Он вновь откинулся назад и ловко поймал ртом очередной орешек. На этот раз у Моры не получилось засмеяться и разрядить обстановку. Не получилось даже хитро улыбнуться. Она только хотела, чтобы Билл не заметил ее волнения. — А что будет в случае проигрыша, тебе не интересно? — Я не проиграю, — он пожал плечами. — Ну же, Мерроу, — выпрямившись на стуле, он медленно наклонился вперед, словно гипнотизируя собеседницу. Сегодня «Безголовой стороне» Билла не требовалась дополнительная стимуляция. Он чувствовал себя сумасшедшим прямо сейчас, абсолютно трезвый. — Небольшой аванс, чтобы замотивировать меня бороться за то, что я и так получу. — Ты невероятно самоуверен, — ее глаза сузились, правда не насмешливо и не презрительно, как требовал того контекст, а просто потому, что его губы были теперь слишком близко. — Шшш, — ласково осадил он, успокаивая или даже убаюкивая, будто она вот-вот закричит. И Мора поймала себя на мысли, что действительно может закричать. Может прыгнуть на него или побежать, или совершить любую нелогичную глупость, потому что не знает как быть с мешаниной эмоций, которую он вызывает в ней этим вечером. — Мой выигрыш предполагает, что ты ночь напролет будешь послушно исполнять все, что я захочу. Сейчас я хочу расслабиться. Мне это нужно. Он сидел так целую вечность, ничуть не заботясь о том, что вторгся в ее личное пространство и мешает думать, и блуждал чуть затуманенным взглядом по ее лицу. Мора могла бы поклясться, что этот взгляд ощущается, как если бы Билл обнял ее лицо ладонями и нежно поглаживал подушечками больших пальцев. Горячие потоки воздуха, которые он выдыхал, овевали ее губы. Что ей оставалось делать? — Мне, выходит, нужно припудрить носик? — она растерянно намекнула на уборные, понятия не имея, хочет ли он ее прямо здесь, в пабе, или они должны отправиться куда-то еще. — Тебе нужно пойти и запереться со мной в туалете. И да, они точно подумают, что мы трахаемся. И будут правы. Судя по всему, нам никто даже не помешает, потому что я… Как ты сказала — почему ко мне относятся как к звезде? Потому что я иностранец? Ну так вот. И весь этот паб, все эти исключительные люди могут даже заткнуться и подслушать. Мне вообще наплевать. — Наплевать, потому что завтра ты улетаешь? — Наплевать, потому что сегодня я без тебя не могу. Кажется. В следующую же секунду Мора уставилась в сторону крошечного коридора, ведущего к уборным. Билл был настойчив, говорил искренне, и, похоже, проговорился. Она испугалась прочесть досаду в его глазах. Не могла позволить Биллу забрать у нее этот момент, разрушить его сожалением, пусть даже сама не успела понять, обдумать и обсмаковать. Сейчас, поднимаясь со своего места и направляясь по коридору к двери, она чувствовала себя так, словно падает очень глубоко, кувыркаясь в воздухе, и вот-вот расшибется в лепешку. Если бы только Билл посмотрел на нее не с досадой, а тем самым влюбленным взглядом, которым уже иногда смотрел на нее — это была бы мгновенная смерть. Но Мора уже никогда не узнает, как он смотрел. Потому что предпочла синицу в руках и отвернулась, чтобы дать ему время убедить самого себя, что она не предала его словам особого значения. Будто со стороны она увидела свою ладонь на дверной ручке, и как та замешкалась, не решаясь эту ручку повернуть. Билл действительно не стал выжидать условное время, чтобы ради приличия создать фальшивую видимость, будто они ушли в туалет по одному, а не вместе. Он шел от Моры на расстоянии в полшага и дышал ей в затылок. Его ладонь легла на Морину ладонь и уверенно повернула дверную ручку вместо нее. Он обнял девушку одной рукой, прижимая к себе, и комично отступил с ней шаг в шаг, ибо дверь открывалась наружу. И так же одним неуклюжим целым, они ввалились внутрь. Билл не глядя повернул язычок замка, прежде чем отпустить Мору. Он мягко улыбался, когда она обернулась к нему. Словно вот эти крошечные мгновения, когда они дурачились, делали его счастливым. У нее отлегло от сердца. Мора взяла его лицо в ладони и поднялась на цыпочки. Он послушно привалился спиной к двери и позволил ласкать свои губы сладкими неторопливыми поцелуями. Девушка видела, что он наслаждается этим и тянется к ней как кот, которому чешут шейку. Его ладони лежали на ее пояснице бережно и тепло, не пытаясь задрать на ней свитер. Мора подумала, что в иные дни им обоим могло быть достаточно этого. Просто целоваться, просто обнимать друг друга и воображать, что им некуда спешить. Быть может, у них даже когда-нибудь будут эти «иные дни». Оторвавшись от его губ с тихим чмоком, она провела ладонями вниз по его телу, и сама обвила его за поясницу. Легкий толчок животом о его бедра, когда она обняла Билла, вызвал у него шумный, медленный выдох. — Я не стану тебе помогать. Не стану представлять тебя им. Знакомиться пойдешь сам. Он наклонился и подхватил ее на руки так, чтобы Мора обняла его ногами. — Нет проблем, — отозвался он, двигаясь в сторону умывальников, чтобы затем усадить ее на столик между ними. — Но что насчет тебя? Будешь сидеть одна и глядеть в окно с видом скучающей незнакомки? — М-м, — девушка покачала головой, осторожно нащупывая опору позади себя и расслабленно отклонилась на вытянутые руки, по-прежнему обнимая Билла ногами. — Я оставлю тебя на растерзание толпе и уйду в бар прямо через дорогу. Буду сидеть с видом скучающей незнакомки там. — Ц-ц-ц, как жестоко, — пожурил Билл, разочарованно качая головой вслед за ней. — Ты же не увидишь моего триумфа. Надавив на ее нижнюю губу большим пальцем, чтобы чуть оттянуть вниз, он поцеловал Мору уже совсем не так целомудренно. Ему даже не требовалось, чтобы она ответила на этот короткий провокационный поцелуй. Он мог наслаждаться им в одиночку. Он знал, что она это любит. — Так ты будешь меньше рисоваться, — объяснила она с обожанием и беззвучно затряслась от смеха над его обиженным «Эй!». — Я вернусь полчаса спустя и у тебя будет повод попрощаться с ними. И тогда мы уйдем в следующий паб. — И как это будет выглядеть? — он расстегнул ширинку под пристальным Мориным взглядом, с удовольствием отмечая, как она закусила губу. — Мы пришли вместе, я угостил тебя пивом, трахнул в туалете и ты сразу ушла. Тебя не беспокоит, если ты прослывешь… Ммм… — Шлюхой? — уточнила девушка, заглядывая ему в глаза. — Мгм, — беспечно согласился он и чмокнул ее в кончик носа в качестве извинения за ассоциацию и за то, что как раз в это время запустил руки под ее свитер, нашаривая трусики. — Ну… Меня безусловно считают чудачкой, — принялась рассуждать она, приподняв ягодицы над столиком, дабы помочь ему стянуть эти маленькие кружевные лоскутки вниз по ее ногам. — Но шлюхой? Нет, не думаю. Я ведь вернусь из соседнего бара несолоно хлебавши, не найдя себе другого клиента, так? И снова примажусь к тебе. А если ты купишь меня на всю ночь, получится, что я сплю с одним и тем же мужиком. Какая же я тогда шлюха? Билл поджал губы, чтобы не заржать. Ему никогда еще не хотелось ржать, одновременно стаскивая с девушки трусы. И когда он благополучно справился с этим, он перехватил ее лисий взгляд. Билл обожал ее. Он открыл рот, чтобы сказать ей, что понятия не имеет, чем заслужил ее в своей жизни, но в последний момент решил оставить сентиментальщину до конца декабря, когда они голые будут валяться перед камином в ее гостиной и планировать первую совместную поездку на Бали, которую он подарит ей на Рождество. — Скажи, когда станет слишком хорошо, ладно? — скользнув по ее щеке кончиками пальцев, он опустил обе руки на ее бедра и осторожным давлением развел их шире. — Не хочу, чтобы кто-нибудь из тех, кто сейчас подслушивает, захотел выкупить тебя у меня.