Тычинка-пестик — любовь научит

На следующий день на тренировку Антон приходит в превосходном настроении, поэтому, когда уже давно собравшаяся команда встречает его траурными лицами, у Антона поджимается очко. — Что случилось? — сходу спрашивает он. — У нас закрыли крыло спорткомплекса, — за всех отвечает Дима, — там то ли обвалилась штукатурка, то ли ещё какая херотень, но из-за этого всех, кто тренировался в той части, переведут к нам. — Как это? А расписание? У нас же совпадает расписание со многими секциями! И что ты имеешь в виду под «переведут к нам»? У нас же трава, кому ещё на таком тренироваться удобно? — недоумевает Антон, под конец замечая, как кислеют лица сокомандников. Он оборачивается и видит, как к ним направляется Попов со всеми своими чирлидершами. Ну конечно. — Что вы тут делаете? — бросает он раздражённо, хотя и так уже знает ответ. — Пришли тренироваться, — невинно заявляет Попов, а девушки за его спиной перешёптываются. — Но сейчас наше время, — настаивает Антон, хотя и понимает, что бесполезно — раз команда не вмешивается, они уже смирились с этим. — У нас официальное разрешение, Шастун. Если хочешь, позвони менеджеру, — спокойно говорит стоящая справа от Попова Варнава. — Ты что, ещё не слышал про ремонт? Это всё ужасно напоминает Антону что-то, но он не может понять, что именно, пока Попов внезапно не произносит: — Я даже могу процитировать разрешение. «Я, профессор С. Снейп, разрешаю команде чирлидинга провести тренировку на крытом поле для футбола, в связи с тем, что они охуенные». Все остальные пялятся на Арсения как на сумасшедшего, но ему, очевидно, плевать, он невозмутимо поправляет чёлку и смотрит на Антона, который пытается не выглядеть восхищённым и не рассмеяться, потому что нечему тут восхищаться вообще. В самом деле, Попов же не станцевал джигу-дрыгу, в конце одарив всех розами из чистого золота. — Ну и учитесь своему балету, только нам не мешайте! — наконец выдаёт Антон. — Кстати, Попов, давно хотел спросить, почему ты не в юбке выступаешь? — Жри слизней, — просто отвечает тот и обращается к Макару, видимо, как к капитану команды: — Мы согласны заниматься в том конце поля, одной трети площади нам хватит. Вы будете перетаскивать ворота? Антон презрительно фыркает и отходит от них. Конечно, Попову дороже его чирлидерская херня, чем «Гарри Поттер», ничего удивительного. Он принимается набивать мяч, пока остальные решают, как они теперь будут тренироваться. Ворота решено не перетаскивать, потому что весят они, как заледеневшее говно мамонта, так что они начинают, как обычно, с разминки. Антон пытается сделать вид, что ничего необычного не происходит, и это их стандартная тренировка, но каждые две минуты он отвлекается на чирлидеров. Они, судя по всему, тоже разминаются, хотя хуй его знает: у них и основные движения зачастую выглядят как зарядка. В который раз пробегая мимо прыгающего Попова, Антон запинается и чуть не падает, но так неудачно пытается поймать равновесие, что врезает ногой бегущему чуть позади Лёхе, от чего тот с матами падает. Пока Антон извиняется, он чувствует на себе насмешливый взгляд, так что, обернувшись, показывает Попову фак. Макар свистит в свисток и тем самым просит всех подбежать к нему. — Шаст, ты знаешь, что смотреть в одну точку, которая при этом не является мячом, — проигрышная стратегия? — со вздохом спрашивает он. — Да он сам виноват! — Антон понимает, что звучит глупо, но Попов выводит его из колеи одним своим присутствием. — Просто сосредоточься, окей? — просит Макар. — Всё, отрабатываем передачи. Антон заваливает тренировку в говно. Он отвлекается на Попова и пропускает все мячи, от чего раздражается и начинает с ним переругиваться. Они поносят друг друга минут двадцать без остановки, и Антон чувствует такое удовлетворение от этого, что не может сдержаться и перестаёт обращать внимание на окрики Макара, Димы и других членов команды. Чуть остывает он только спустя какое-то время, когда внезапно оглядывает поле и понимает, что они с Поповым одни. — Пиздец, — прерывает он витиеватую фразу, в которой Попов, вроде бы, намекает на его огромные уши. — Они нас что, кинули? Попов тоже осматривается и раздражённо выдыхает: — Предатели. — Это всё из-за тебя, — заявляет Антон и направляется к раздевалке. — А ты не охуел ли, часом? — вскидывается Попов, идя рядом. — «Часом», бля. — Антон ржёт. — Вот я иногда тебя слушаю и думаю, что ты среди нормальных людей забыл? Попов пихает его в бок. — А как мне надо изъясняться? Как ты? Типа, эээ, блин, ностальгический этот, знаешь, блин, ну таво самого, короче, понял, блин? Антону обидно и смешно, потому что получается довольно похоже на него, но он старается не показывать этого. Они вместе заходят в раздевалку и лезут в шкафчики. Антон первым делом ищет часы, чтобы посмотреть, сколько они проторчали на поле. Джишоки показывают всего без пяти семь — значит эти хуесосы, которых Антон называет сокомандниками, свалили даже раньше, чем по расписанию должна была закончиться тренировка. Он раздражённо вздыхает и запихивает часы обратно, но в этот момент слышит встревоженное поповское «блядь». — Что случилось? — Антон оборачивается, чтобы обнаружить Попова, перерывающего все свои вещи. Вместо ответа тот возмущённо вскидывается и наезжает: — Это ты его взял? — Кого? — Мой телефон, кого! — Попов вскакивает на ноги. — Я не брал твой телефон, ты что, обалдел? — Антон удивлённо оглядывает Попова, но тот не выглядит так, будто прикалывается. — А кто тогда его взял? Только ты мог! Я ещё помню, как пару месяцев назад ты заполнил мой ящик пеной для бритья! — Это потому что до этого ты подменил мой шампунь на клей! Знаешь, как долго я потом его из волос выковыривал?! — Ты первый начал, когда распорол мои шорты, и они треснули! Скажи ещё спасибо, что на тренировке, а не выступлении! — Ой, можно подумать, ты тут невинная овечка. А кто мне сырые яйца в кроссовки напихал? — Антон вспоминает мерзкое ощущение влажности в бутсах и как он потом выстирывал гетры. — Так. — Попов резко вздыхает, явно пытаясь успокоиться. — Мы это ещё долго тут можем вспоминать. Скажи сейчас честно, ты взял мой телефон? — Нет. — Антон старается звучать искренне. — Честное слово, если хочешь, я сейчас тебе позвоню с моего. — Давай, — соглашается Попов, хотя выглядит он до сих пор недоверчиво. Антон лезет в собственный шкафчик в карман джинсов, но телефона там нет. Тогда он проверяет карманы рубашки и рюкзак, но айфон нигде не находится. — Это твой новый прикол? — Он оборачивается на Попова, но тот удивлённо хлопает глазами. — Моего тоже нет, — объясняет Антон. — И что это значит? — Попов подскакивает и открывает один за другим все шкафчики. — Это твои тупые друзья так прикалываются? — У меня не тупые друзья! — обижается Антон, пока сам осматривает пол и под лавками. — Тупые. Все футболисты тупые, — досадливо возражает Попов, хлопая каждой дверцей. — Бля. — Что ты нашёл? — Попов оборачивается и подлетает к Антону, который демонстрирует ему записку, найденную на ближайшей к выходу скамье. На ней почерком Димы выведено самое тупое послание, что Антон видел в своей жизни. «Раз вы не можете вести себя по-взрослому, то и решать конфликт будете как в подготовительной школе. Мы заперли дверь, вернёмся через два часа. Разберитесь со своим дерьмом.» Прочитав, Попов открывает и закрывает рот, как собака, которую в язык ужалила оса. Антон первым подходит к двери и дёргает за ручку, но там ожидаемо заперто. — Они точно конченые, — выдаёт Попов. — Писмэйкеры, блядь. У Антона вылетает смешок, и когда Попов на него оборачивается с выражением вселенского возмущения на лице, он лишь пожимает плечами: — Это нервное. Мне самому не в кайф сидеть с тобой тут ещё два часа. Попов закатывает глаза и самостоятельно проверяет дверь, но открытей она от этого не становится. Они реально заперты в раздевалке, из которой можно выйти только к душевой или обратно на поле, а телефонов нет. Подёргав ещё раз ручку, Попов раздосадовано садится на скамью. — Я не буду с тобой разговаривать, — уведомляет он. — Я тоже не собирался этого делать! — возмущается Антон. — С тобой всё равно разговаривать бессмысленно, ты же в своём сознании преисполнился, — зачем-то добавляет Попов, надувшись. — Ну так вот и молчи тогда! — фыркает Антон и садится рядом, на что Попов демонстративно встаёт и пересаживается на другую скамью. Они молчат минут пятнадцать, и тишина начинает давить Антону на мозг, так что он не выдерживает. — Слушай, я сегодня это, ну, сам не свой. Скоро гон и все дела, ты сам понимаешь. Попов невнятно хмыкает, что, судя по всему, должно означать согласие. — Короче, сегодня реально мой косяк. Сорян. У Антона перед гоном действительно скачут гормоны, что вообще-то нормально, он не пьёт ничего специального, только в сам гон принимает всякие успокоительные, что довольно сносно помогает. Они молчат ещё некоторое время, пока Попов тяжело не вздыхает и не говорит: — Я тоже хорош. Антон ждёт продолжения. — И? — Что «и»? Я сказал, что я хорош, на этом всё. — Попов говорит сердито, но Антону чудятся лукавые нотки. Он смеётся. — Какой же ты еблан, Арсений. — Ого! Ты впервые назвал меня по имени! — А ты что, считаешь? Они синхронно хмыкают и продолжают пялиться в разные стороны. — Ты сегодня играл дерьмово, — вдруг заявляет Попов. — Если это продолжение твоего извинения, то ты в этом деле сосёшь, — бурчит Антон. — Неправда, я и в извинениях идеален, и сосу отлично! — недовольно восклицает Попов. — И зачем мне эта информация? — Антон, прищурившись, вглядывается в него, удивлённо для себя отмечая, что у Попова покраснели скулы. — Вернёмся к твоей убогой игре. — Как ты можешь оценивать игру, если, во-первых, мы вообще не играли сегодня, а чисто практиковали передачи, а во-вторых, ты ни черта не смыслишь в футболе, ты же только и умеешь, что прыгать и пипистром своим махать! — Правильно «пипидастр» — первое, и это метёлка для пыли — второе, а наши помпоны так и называются «помпоны», — занудно объясняет Попов, на что Антон закатывает глаза. — К твоему сведению, многие знаменитые люди в своё время были чирлидерами. Например, Рональд Рейган, Дуайт Эйзенхауэр, Франклин Рузвельт, если тебе эти имена хоть что-то вообще говорят. И в футболе я смыслю, я же столько матчей ваших видел. — Смотреть не значит разбираться, — возражает Антон. — То же самое я могу заявить тебе о чирлидинге, — огрызается Попов. — Да тут же даже не сравнить! Вы просто прыгаете под музыку, а у нас тактика, стратегия! — Которых ты придерживаешься, — вворачивает Попов. Антон строит ему рожу и продолжает: — У нас должны быть выносливость, высокая скорость, точность, меткость… — Это синонимы. — Ты должен обмануть противника, чувствовать команду! А у вас глупые танцы и кричалки в яркой одежде, это даже спортом назвать нельзя. — Закончил? — сухо переспрашивает Попов. — Готов сейчас обосраться? — Чего? — Предлагаю тебе пари. Кто выиграет в твой обожаемый футбол, тот загадывает другому желание, — серьёзно предлагает Попов, и даже подходит, чтобы протянуть руку. — Так это же нечестно будет, — недоумевает Антон. — Ты что, уже сдаёшься? — Попов насмешливо поднимает бровь. — Так я за тебя, идиота, переживаю. Ты же не играл никогда, тебе меня не сделать! — Антон тоже встаёт и недоверчиво смотрит на Попова. — За меня не стоит переживать, — сучливо отвечает тот. — Согласен? — Спрашиваешь! — Антон жмёт протянутую руку. — Играем до пяти голов, в одни ворота. — Он едва воздерживается от едкого «тебе не привыкать». — Проигравший безоговорочно выполняет желание. — Идёт. Попов разворачивается и идёт к полю. — Захвати мяч. Они разыгрывают первый мяч, и Антон охуевает, потому что через две минуты Попов ведёт со счетом 1:0. Не то чтобы он хорошо играет, это просто Антон не ожидал от него нормальной техники. Так что вскоре он сравнивает счёт. Но Попов внезапно оказывается подозрительно ловким и опять ведёт. Пиздец. Почему у этого человека получается быть идеальным в том, где он не должен быть даже просто хорош? Сука, блядь, впервые вышел на поле и обыгрывает Антона. Антон злится и на этой волне забивает подряд два гола. — А тебе твои уши помогают играть, заяц? — слишком задорно прикрикивает Попов, посылая мяч в противоположное от ворот направление. Он вообще разыгрался и, кажется, получает наслаждение от процесса, Антон его таким только во время выступлений чирлидеров видел, да и то, там он серьёзнее. В историях с тренировок, вот где у Попова такой же расслабленный и довольный вид. — А у тебя уже не получается заниматься делом и не кричать, да? — запыхавшись, спрашивает Антон, пытаясь отнять мяч. — О, если бы ты знал, как я кричу. — Попов внезапно прижимается всем телом, что правилами вообще-то запрещено, и Антон теряется настолько, что чуть не падает, в то время как этот уебан уводит мяч и спокойно забивает третий гол. Чем сильнее напрягается Антон, тем сильнее, судя по всему, расслабляется Попов. Он делает всё будто бы играючи, и Антону едва ли не плакать хочется от несправедливости. Он игнорирует все подначки Попова и старается выстроить тактику — уже изучил, как тот двигается и куда метит, у него получится. Антон забивает четвёртый гол и только сейчас позволяет себе станцевать подобие победного танца, от которого Попов искренне смеётся вслух. Антон залипает, но тут же себя одёргивает — это раздражающий Арсений Попов, а не Роналду, чо на него пялиться. — Ты сейчас проиграешь! — злорадствует Антон и показывает Арсению язык, на что тот только ещё громче хохочет. — А ты сейчас упадёшь! — заявляет тот, пробегая мимо и буквально пихая Антона, от чего тот действительно спотыкается и едва не задевает траву носом, а этот жопошник тем временем забивает гол. — Это нечестно! Ебать, Попов, это нарушение правил! — Антон аж захлёбывается возмущением. — В наших правилах о нарушениях общих правил ничего не было, — смешливо заявляет Арсений. — Ну тогда ты у меня щас получишь! Антон прыгает на Попова и валит его на землю, они ржут и перекатываются, совершенно забыв про мяч и игру. Арсений залазит холодными пальцами Антону под футболку и щекочет его, от чего тот вопит и ёршится, елозя, а после перекатывается и подминает Попова под себя. Он лежит сверху и загнанно дышит, пока Попов просто улыбается как еблан — такое ощущение, будто он даже не запыхался. Антону невыносимо сильно хочется укусить придурка за нос, но вдруг в резких заполошных вдохах он опять чувствует тот самый запах, и кажется, что ничего уже не важно. Антон прижимается сильнее, зажмуриваясь от наслаждения, вдыхает полной грудью сладкий цитрусовый аромат и уже тянется, чтобы… Попов сбрасывает его с себя, подскакивает на ноги, и иллюзия развеивается. Антон смущённо смотрит на Арсения — тот красный, взъерошенный и не может найти, куда смотреть. Антону самому стыдно, но он пользуется ситуацией, вскакивает и запускает лежащий рядом мяч прямо в сетку ворот. — Я выиграл, — объявляет он, всё ещё тяжело дыша и стараясь натянуть футболку пониже. — Я вижу, — нерезко язвит Попов, всё так же не смотря Антону в глаза. — Загадывай. — Ты, — Антон смакует то, что придумал ещё в самом начале, сразу как только Попов предложил сыграть, — придёшь завтра в универ в юбке из вашей чирлидерской формы. И будешь в ней ходить весь день. — Хорошо, — просто отвечает Попов и разворачивается, чтобы уйти в раздевалку. Антон не понимает, почему, но вместо эйфории, которая его накрывала пару минут назад, он чувствует лишь сухое удовлетворение. А ещё у него опять практически стоит. Пиздец. *** На следующее утро Антон просыпается без будильника без пятнадцати шесть, и, хотя у него есть в запасе ещё два часа сна (ему ко второй), заснуть обратно не получается. Судя по всему, у него начинается гон — запах Эда чувствуется явнее, чем обычно, но примешивающийся к нему запах альфы заставляет сморщить нос. Это не мешает его члену стоять как столб электропередач у дороги, а рту наполниться слюной. Антон ненавидит гон. Он всегда чувствует себя херово, потому что ебаный всплеск гормонов влияет и на остальное состояние: повышается температура, скачет давление, иногда даже кружится голова. Про сильнейшее желание трахаться он вообще молчит. Хотя, вообще-то, все недомогания как раз и связаны с тем, что тело не получает своё, вот и бесится. У Егора или Макара, например, гон проходит спокойно — Антон узнавал — им хватает потрахаться с утра, и потом раза два-три за сутки. А когда у тебя есть постоянный партнёр-омега, это вообще не проблема, так что они чувствуют себя вполне адекватно и не хотят крушить всё на свете. Хотя, когда у Антона была Нина, и они занимались сексом в гон, ему легчало, но не до такой степени, чтобы воспринимать это как обыкновенные дни. А потом он записался в сборную, и за тренировками, КВНом и попытками в учёбу им просто перестало хватать времени для отношений, и они расстались, что окончательно превратило стандартные три дня гона раз в два месяца в ад для Антона. Ему надо подрочить. Эд обычно разрешает делать это в комнате, даже когда он тоже находится в ней, он когда-то так и заявил: «братан, ты, если прижмёт, можешь хоть обдрочиться — я всё равно сплю так, шо пушками не разбудишь», но Антону не хочется здесь, так что он вздыхает, слезает со второго яруса и плетётся в душ. В такое время тут обычно никого нет, так что он уныло раздевается и совсем безрадостно включает воду — ему никогда не нравилось дрочить в гон. Внезапно это напоминает ему вчерашнее, и вдруг Антона осеняет: у него и встало-то вчера на Попова только из-за приближающегося гона! Ебать, почему он не подумал об этом раньше? Вчерашний вечер проносится у него в памяти, и он наконец перестаёт чувствовать стыд — это всё ебучие гормоны! После проигрыша Попов сразу пошёл в душ, а Антон остался в раздевалке: идти вместе с ним показалось ему слишком кринжовой идеей, так что своё возбуждение он постарался успокоить силой мысли. Получалось не особо, но Попов проторчал в душевой минут пятнадцать, так что к тому моменту, как он оттуда вышел полностью одетый и по-прежнему отказывающийся смотреть на Антона, у Шаста там уже всё опало. Он так же без слов взял своё полотенце и гель для душа и отправился мыться. На входе в душевую ему, правда, показалось, что Попов сделал какой-то жест рукой, будто хотел остановить его, но в итоге тот ничего не сказал и не сделал, так что Антон раздражённо зашёл и попытался хлопнуть пластиковой дверью, чего, разумеется, не получилось. В комнате его обдало теплом и паром, но, что самое худшее, там невыносимо воняло цитрусами. Антон бы с лёгкостью мог представить себя на какой-нибудь солнечной плантации апельсинов в Валенсии, только этот запах был тяжелее, он буквально заполнял лёгкие, у Антона чуть не подкосились колени, а возбуждение опалило жаром, так что он едва не заскулил. Ебучий Попов. Это его запах, ничей другой. Почему тогда он пахнет как самая сладкая омега на свете? Первым порывом было выбежать и прижать Попова к стене, чтобы он объяснил, какого хуя вообще происходит, но всё кричало о том, что этого делать не стоит, так что усилием воли, как в трансе, Антон разделся и включил ледяную воду, но это ни хуя не помогло — ему даже выровнять дыхание не удалось, что уж говорить про всё ещё возбужденный член. Антон так и стоял, как собака в жару, делая мелкие вдохи, стараясь сильнее наполнить лёгкие невозможным запахом, пока наконец не сдался и не потянулся рукой к паху. Зажмурившись, он старался не представлять ничего конкретного, потому что боялся, чем это может закончиться, и сосредоточился на механических движениях рукой. Какое-то время ему это даже удавалось, но когда он позволил себе расслабиться чуть сильнее и сменил быстрые движения всей рукой на лёгкие — только кистью, чтобы оглаживать головку, всё пошло по пизде. Точнее хую. Как бы он ни пытался думать о плане игры, о бранчевом маркетинге, о несмешных миниатюрах в КВН, он всё равно мысленно возвращался к ощущению Попова под собой, к тому, как вкусно он пах, как ему хотелось укусить его, а после, может, зализать это, прижимаясь сильнее, совсем вжимая того в себя. Антон застонал от безысходности, замотал головой, но образы поповского голого живота из последних историй не желали вылетать, плодясь, заполняя сознание, как гребанные теневые клоны. Попов — альфа! Почему тогда Антон думал о том, как приятно было бы провести ему пальцами по коже внутренней стороны бедра, как прекрасно было бы резко развести ему ноги, крепко держа их ладонями, провести носом от пупка вниз, как восхитительно было бы вдохнуть кружащий голову запах… В тот момент Антон кончил. Он ненавидел себя, пока сперма стекала по пальцам, смываемая холодной водой. Какой же он конченый — дрочить на Попова. Тот уебок и альфа, он его терпеть не может, какое развести ноги. Подняв голову вверх, чтобы ледяные струи душа попали ему на лицо и хоть чуть-чуть охладили, Антон жалобно думал, что с ним что-то не так, и с этим надо что-то делать. Одно хорошо — его собственный запах после оргазма полностью заполнил комнату, перекрыв ненавистный цитрусовый. Когда он вышел, Попова уже не было, и его ждал Дима. Сейчас, учитывая, что у него начался гон, Антон с лёгкостью отпускает произошедшее. Это всё из-за гормонов, не более. Он быстро дрочит, вспоминая куски последнего просмотренного порно и, достигнув разрядки и повеселев, отправляется обратно в комнату, чтобы выпить лошадиную дозу седативного. Обычно в гон он и так пьёт больше рекомендуемой нормы, но сегодня, он подозревает, лучше подстраховаться. От всего этого становится легче, но сделать ничего полезного у него бы уже не получилось — всё же слишком сильна тревожность, да и температура пока не спала — так что домашка идёт на хуй, и Антон оставшиеся до будильника полтора часа просто играет в телефон, стараясь не думать о предстоящем дне. * Антон приезжает в универ раньше конца первой пары и первым делом идёт к курилке. Из-за футбола и регулярных тренировок курить он стал меньше, но сейчас он настолько напряжён, что такое снятие стресса ему просто необходимо, даже несмотря на февральский холод. Кроме того, запах табака помогает заглушить остальные, так что из-за усилившегося в гон обоняния хотя бы не трещит голова. Антон вообще считает, что это бесчеловечно — заставлять людей ходить в универ и на работу в период гона или течки. Так что обычно в такие дни он реально прогуливает, но сегодня ему необходимо быть в универе. Успокоительные помогли, но они помогли только телу — голова Антона не может отделаться от страха встречи с Поповым, который обещался прийти в юбке. Ему к третьей паре, Антон знает его расписание — выучил ещё давно, чтобы знать, где и когда в универе он может его встретить и быть готовым выдать пару шуток. Антон с надеждой думает, что тот его наебал и не рискнёт надеть юбку — Попов конченый, но не настолько же — и тогда Антон официально будет победителем по всем фронтам, так ещё и на длинные голые ноги смотреть не придётся. Заслышав шум и увидев вываливающихся на улицу студентов, Антон выкидывает второй бычок и направляется на учёбу. День ещё не перевалил за полдень, а он уже его ненавидит. Следующую пару Антон отсиживает как на иголках, он ничего не смыслит в бизнес-планировании и не может понять, в чём отличие операционного плана от организационного, хотя, судя по всему, это способны понять даже обезьяны. Он жалеет, что ни Дима, ни Макар, ни Эд не учатся вместе с ним, потому что тогда он мог хотя бы с кем-то поболтать об отвлечённом, а так нервозность и обострённые гоном органы чувств скоро доведут его до белого каления. Как только пара заканчивается, Антон быстро собирает вещи и вылетает из аудитории, чтобы найти Попова. Но того нет ни в, ни около кабинета, где у него будет пара по интеграционным процессам мирового рынка, так что Антон просто шастает по коридорам, стараясь не отвлекаться на яркие запахи и звуки. Он заглядывает в пару туалетов и спускается в столовую — у них большой перерыв, и многие приходят то ли пообедать, то ли позавтракать: Антон вообще считает, что у них ебучее расписание и большой перерыв в полдень — издевательство над людьми, привыкшими есть три раза в сутки. Но Попова нигде нет, и Антон уже даже думает писать ему вк — они часто присылают друг другу тупые мемы с подписью «это ты», но передумывает. Если этот петушара отказался от своего обещания, это его проблемы, Антон будет припоминать это ему до конца жизни. Так что он просто разворачивается и идёт на свою собственную пару. Но уже поднявшись, он понимает, что Попов здесь. Он чувствует его, не только по запаху — всё в нём реагирует на его присутствие, и это дико странно, но Антона буквально ведёт, и он, спотыкаясь, подходит к куче столпившихся людей, расталкивая и омег, и альф. Арсений Попов, естественно, стоит в центре этого сборища, и это полный пиздец. Сегодня он выглядит как-то по-другому, Антон не может уловить, в чём причина, но он чуть менее уложенный, что ли, чем обычно. Вместо стандартной причёски у него лёгкие кудряшки, которые бывают после тренировок, от того, что он потеет, и он в целом выглядит так, будто только пришёл с тренировки — лёгкий румянец на скулах, немного загнанное дыхание и опять этот запах, который чувствуется сильнее, у Антона аж темнеет в глазах. Он не понимает, как остальные не замечают этого, почему они смеются и задают Попову какие-то вопросы, Антон может только вглядываться тому в лицо и глупо молчать. Арсений, будто почувствовав его, смотрит прямо на Антона и, кажется, он дёргается, как в попытке подойти к нему, но вместо этого выдавливает из себя усмешку и кивает головой вниз. Только тогда Антон осматривает его целиком, замечая наконец ярко-красную короткую чирлидерскую юбку и ноги, до колена обтянутые белыми гетрами. Антон наверняка давится воздухом, потому что иначе по какой тогда причине он не может сделать и вдоха? Он предполагал, что Попов напялит юбку поверх джинсов, заявив, что формально он выполнил условие, что он наденет под низ уродские треники с вытянутыми коленками или что он, наоборот, наденет какие-то шаровары, а юбка будет под ними. Антон даже подумать не мог, что Попов наденет и юбку, и гольфы из формы чирлидеров для соревнований. Все вокруг что-то говорят, смеются, Попов отрывает от него взгляд, смотрит на кого-то, улыбается и что-то отвечает. До Антона в его домик со слетевшей кукухой долетает только «нет, конечно, переоделся», «что в этом зашкварного», «похуй». У него в голове взрываются салюты, те, на которые 9 мая власти не жалеют денег. Он вообще не понимает, что происходит. Может только беспомощно смотреть то на улыбающееся лицо Попова, то на его охуенные ноги. Зачем альфе такие ноги? Почему Попов — альфа? Почему Попов — Попов? Антон наконец-то громко втягивает воздух, и Попов будто бы вздрагивает, опять оборачивается на него. — Доволен? Очевидно, к кому это обращено, но Антон только глупо кивает, надеясь, что у него не капает слюна из открытого рта. Арсений сканирует его взглядом, перестаёт улыбаться и внезапно разворачивается, чтобы быстро уйти. Он всегда ходит так, будто все вокруг ему должны, топ-модель по-поповски, но сейчас с покачивающейся юбкой это полный разъеб. Антон отмирает только когда понимает, что в коридоре уже никого нет, и пара наверняка началась. Ему настолько посрать, что он едва ли не бежит дрочить в сортир. Антону плохо, и хватит уже себе врать, он знает причину. Альфы не встречаются с альфами, по крайней мере, это не считается нормой, и если о случаях (одинаково плохо закончившихся) с разнополыми альфами Антон ещё хотя бы слышал, то об однополых — никогда. Наверное это объясняется на гормональном, психологическом, физическом, каком угодно уровне, но это просто не работает. Пока Антон едет домой, забив на пары, он старается не думать о том, что нельзя всех грести под одну гребёнку, потому что это даст ложную надежду. О чём вообще может идти речь, если они с Поповым даже находиться не могут в одной комнате? Он представляет презрительно выгнутые тонкие губы и полный омерзения взгляд Арсения, если он хотя бы заикнётся о том, что хочет его. Добравшись домой, он выпивает все оставшиеся у него в упаковке успокоительные, чтобы заснуть, и залазит к себе. А точно ли он просто хочет Арсения Попова? Просыпает Антон в итоге всего пять часов, и ему опять хреново. Эда ещё нет, и в комнате темно и тихо, и он не знает, что ему делать. Он ненавидит себя, ненавидит Попова, ненавидит их ебаную сущность. Открыв диалог с Димой, он раздумывает, как написать тому, что осознал, что Попов его не просто бесит до звёзд перед глазами, но в итоге всего лишь жалуется на гон. Дима в ответ предлагает ему выпустить пар, что иногда помогает, и советует попросить у Макара ключи от спортивной секции и футбольного поля — сегодня у них нет тренировки. Антон раздумывает, дрочить ли ему опять — все пять часов ему снился Арсений, но он слишком взвинчен, так что забивает, хватает форму и на ходу пишет Макару о том, где он может его перехватить. Пустое поле без освещения выглядит жутковато, так что Антон включает сразу все лампы и начинает с разминки. Ему хочется утомить себя так сильно, как это только возможно, так что он наматывает круг за кругом, ощущая, как вместе с потом понемногу выходит напряжение. Он всё ещё злится на себя и на ситуацию так сильно, что бьёт по мячу, даже не целясь, до боли в ногах, хотя так быть не должно — необходимо следить за техникой. Но Антон просто старается выплеснуть всю энергию альфы, выжать себя до капли, чтобы никакого ебучего тестостерона и никаких мыслей о Попове. За временем Антон не следит, так что заканчивает уже только когда ощущает себя насквозь промокшим и вонючим. За всю эту недотренировку по воротам он попал раза три, а почувствовать удовлетворение не удалось, и это раздражает. Антон зло пинает мяч в угол поля, хотя его необходимо отнести на место, но на это он срать хотел, и плетётся в раздевалку. Ещё на подходе он опять чувствует запах Арсения, и с ужасом думает, что он окончательно поехал, но, чем сильнее он приближается, тем явственнее ощущается аромат цитруса, поэтому в раздевалку он практически влетает. Арсений сидит на полу в гребаной юбке, и всё его тело ощутимо потряхивает. Почувствовав Антона, он поднимает мутный взгляд, шире разводит ноги и едва слышно скулит: — Помоги мне. Ебаный пиздючий уебанский блядский боже. Такое Антон видел только в порнухе, где ничего не соображающих течных омег жёстко трахают много альф по очереди. Он вообще терпеть не может такое, это насилие над волей, но кадры обалдевших от страсти омег из головы не выкинуть. Попов выглядит так же. И пахнет так, как может пахнуть только омега, Антон вообще не понимает, как позволял всё это время своей голове обманывать себя, ведь он знал ещё с первой встречи. Какого хуя тогда тот строил из себя? Но это всё проносится у Антона в голове за долю секунды, в реальности у него подкашиваются колени и темнеет перед глазами, и он, запинаясь о собственные же ноги, подлетает к Попову, утыкаясь носом ему в шею. Тот обхватывает его руками, будто только этого и ждал, крепко прижимает, загнано дыша, едва не хныча, а Антону башню сносит от запаха, от тепла тела, от податливости. Арсений открывает рот и просто ждёт, пока Антон вылизывает ему шею, подбородок, губы, наконец проникая внутрь языком, и они синхронно стонут в поцелуй. Хотя это и поцелуем-то не назвать — хаотичные жаркие и мокрые движения языков. Антон ничего не соображает, лезет руками под футболку, но тут же забивает, и приподнимает подол юбки, под которой у Попова обычные трусы, насквозь уже промокшие от смазки, а тот ёрзает бёдрами, подставляясь под Антоновы руки, явно не до конца осознавая происходящее. Кажется, что мир остановился и все звуки, кроме тех, что издаёт Арсений Попов, отключили — у Антона кровь стучит в голове, а член от возбуждения пульсирует так, будто сейчас, сука, взорвётся, и он дрожащими руками стягивает эти ебаные трусы с Арсения, чтобы у него только сильнее поплыло перед глазами. Попов обрезанный, как и все омеги, юбка почти полностью прикрывает его истекающий смазкой член, так что виднеется только нежно-розовая головка, и он звонко стонет, откинув голову на жестяные шкафчики. Антон не понимает, почему тому настолько плохо, но Арсения практически выламывает. — Давай! — просяще тянет он. — Я больше не могу. Пожалуйста. Кажется, в эту секунду Антон умирает, он безумно, до дрожи в пальцах, хочет прекратить это, хочет, чтобы Арсению не было так плохо, но вместо этого делает то, что говорит ему его сущность — тащит его на себя, тянется ему за спину и сильно кусает в основание шеи. От этого они оба громко стонут, Антону кажется, что внутри него лопается мыльный пузырь с жаром, затапливая его лавой — так охуенно он не чувствовал себя никогда в жизни и, наверное, уже не почувствует. Арсений у него в руках дрожит всем телом, Антон отрывается, чтобы посмотреть на него. Он плачет, но на лице написано только блаженство — глаза бессознательно смотрят мимо Антона, не фокусируясь, а из уголков рта течёт слюна, и ему так мучительно хорошо, что Антон хочет плакать тоже. Он опять целует его, собирая слюну языком. — Антон, Антон, пожалуйста, пожалуйста, я прошу тебя, давай, я так долго ждал, — отрываясь, шепчет Арсений, и Антона пробивает этим нежным шепотом, обращением по имени. И в ту же секунду его будто ударяет осознанием происходящего. Антона накрывает волной ужаса, он отталкивается от Попова, смотрит на него со страхом. Что они наделали? Что он наделал? Невыносимым усилием воли он лезет за телефоном, быстро набирает Эда и начинает говорить сразу, как только гудки сменяются шумом. — Мне срочно нужна помощь. Я облажался, Эд. Тут Арсений, мы в раздевалке, той, которая у крытого поля. У него течка, ему плохо. Возьми Егора, приезжайте. Пожалуйста. Антон не узнаёт свой голос, проговорив это всё, он сбрасывает, потому что не вынесет ни вопросов Эда, ни нахождения в комнате с хныкающим «Антон» Арсением. Он вздёргивает его, усаживая на лавку, прикрывая юбкой, но плюётся, и судорожно надевает на Арсения свои сменные шорты из шкафчика, потому что лезть и искать что-то в сумке Попова он не сможет. Арсений позволяет это всё, подчиняясь как кукла, но всё ещё жарко бессознательно шепча «Антон» и «пожалуйста». Закончив, Антон вылетает из раздевалки в душевую и запирается там, потому что не знает, выдержит ли ещё это мучение. Он опять включает ледяную воду и садится под струи прямо в одежде. Всю жизнь он говорил себе, что не животное и может держать себя в руках, но в итоге он ничем не лучше насильников в подворотне. Антон закрывает лицо руками и думает, что Арсений никогда больше не подпустит его к себе.