Тычинка-пестик — любовь научит

Следующие два дня Антон проводит как в кошмарах — его ощутимо хуевит, и температура наверняка не спадает, он не проверяет, но всё равно в этот раз всё слабее, чем обычно, так что он просто старается всё время спать, потому что в те часы, когда он не спит, он думает, а это его и раньше до добра не доводило. Сейчас же он, лишь просыпаясь, начинает укорять себя за произошедшее, и это буквально разрывает его изнутри. Чувство вины и стыда темнотой затекает в каждый уголок его домика, где и так нет крыши, и хуевей ему, наверное, не было никогда. Это похоже на тот случай в детстве, когда он задирал мальчика-омежку из параллели, потому что он ему нравился, а потом узнал, что того перевели в другую школу из-за того, что его обижали одноклассники. Это не была вина Антона, но он мог узнать и как-то помочь, а не добавлять дурацких обзывалок и глупых приколов на переменках, которые почему-то со своей стороны воспринимал как флирт. Как оказалось, за десять лет Антон не научился ничему, разве что тому, как проебаться ещё сильнее. Попов был его заклятым врагом, но он никогда не желал ему зла, максимум — поноса или там джинсы на жопе порвать. А сейчас он собственноручно его обидел и навредил так сильно, как только может навредить альфа омеге. Антон бы сам себя никогда не простил. Но благодаря той детской истории он понимает, что сейчас у него хотя бы есть возможность попытаться извиниться. Лишь эта мысль и помогает ему не возненавидеть себя окончательно. Гон полностью проходит только к утру четвертого дня, и Антон измученно идёт в душ в четыре, а после на общую кухню — их с Эдом холодильничек абсолютно пуст, там только одиноко на дверце болтается кетчуп и какая-то помятая жизнью луковица. Антон чувствует с ней родство. Эд заглядывал пару раз (в каждый его приход Антон прикидывался спящим), а остальное время тот проводил у Егора с Арсением в комнате. Антону до сих пор не забыть ни укоряюще-разочарованного «як жеж ты проебался, братан» от Эда, ни зло-обвиняющего Егорова «ты поставил ему бессознательному в течке метку? Шастун, ты хоть понимаешь, насколько ты уебок?!». Он этих двоих ни разу не видел настолько серьёзными и рассерженными, как тогда, когда они тащили всё ещё поскуливающего Арсения, которого Эд заставил выпить какие-то мощные таблетки, в такси. Даже друзья презирают Антона, но он это заслужил в полной мере, так что и не думает их в этом обвинять. Ему сложно представить, как он расскажет о произошедшем Диме и Макару. Помимо очевидного, его ещё невозможно угнетает, что он не справился с ситуацией, а поддался тупорылым примитивным инстинктам, как то самое животное, которым он клялся никогда не стать. От этого сердце сжимается ещё сильнее, и он кусает себя за костяшку указательного пальца, чтобы отвлечься. На кухне он тоже не обнаруживает ничего съестного, так что решает одеться и отправиться к ближайшему круглосуточному Маку — заодно проветрит голову. Прогулка в мороз действительно помогает, хотя Антону и кажется, что все вокруг должны показывать на него пальцем и кричать «насильник!», а ещё лучше — закидать его серым застывшим в комки снегом. Он несчастно пережёвывает чизбургер, совершенно не ощущая вкуса, и думает, как ему извиняться перед Арсением. Ему не хочется, чтобы это выглядело как какой-то жест, поэтому от цветов и подарков он отказывается, но и прийти с пустыми руками он тоже не может. Поэтому он дожидается, пока откроются магазины в переходе, и покупает Попову пару самых дурацких носков с двумя косоглазыми медузами. Он ещё давно заметил, что тот обожает тупые вещи, а носки в особенности — у них даже был «носочный период» во вражде, когда Попов каждый день надевал какие-то уродские носки, а Антон их высмеивал. Сожаление и печаль, которые затапливают его от осознания, что такое больше не повторится, по размеру наверняка превосходят все галактики вселенной. Антон безрадостно плетётся обратно к общаге, и у себя в комнате чуть не прыгает от неожиданности, включая свет, потому что на нижней кровати сидят Егор с Эдом. Те выглядят уставшими, но спокойными, и Антон просто надеется, что они выскажут ему всё быстро, иначе у него просто может не остаться сил, чтобы идти к Попову. — Да, братан, выглядаешь ты хреново. — Эд всегда вставляет украинские слова, сам того не замечая, если ситуация серьёзная или он нервничает. Антон как-то застал Егора за штудированием украинского разговорника, о чем поклялся молчать. Антон вздыхает, зажмуривается и выпаливает всё как на духу. — Я знаю, что я неимоверно виноват, я сам так хейчу себя, что готов уебать так сильно, как только возможно, потому что я больной ублюдок и навредил Арсению, но я этого не хотел, клянусь. Если бы я мог как-то исправить… — Антон, — спокойно перебивает Егор, и почему-то сейчас он похож на человека, который способен решать проблемы, а не на немного истеричного любителя леопардовых пледов и розовых трусов. — Мы верим, что ты не хотел ничего плохого. У тебя был сложный день, мы знаем, как тяжело ты переживаешь гон, и ты поддался инстинктам, но всё равно смог себя пересилить и не зашёл дальше. Обстоятельства сложились против вас с Арсением, и ты, конечно, виноват в том, что сделал, но ты же сам знаешь, что, если он не твой истинный, через месяц-полтора метка пропадёт. Это не означает, что инцидент исчерпан, ты всё равно обязан поговорить с ним. Он сейчас уже пришёл в норму и не спит. — Ток без этих ваших уебанских подъебок, то вы выдрючиваетесь як дети малые. И я ж ещё помягче ща слова выбираю, шоб тя не травмировать, — добавляет Эд. У Антона в его домике будто бы открывают окно, и тёплый ветерок пробегает по комнатам. — Спасибо, — поражённо выдыхает он. Эд с Егором одновременно кивают и встают, каждый накидывая свой рюкзак, и Эд уже протягивает Егору его куртку с крючков у входа, когда Антон осмеливается, прочищает горло и аккуратно спрашивает: — А вы… Вы думаете, он меня простит? Егор смотрит на него с жалостью, а Эд отворачивается, бормоча: — Хуй знает, Антох. На этом они уходят, оставив Антона одного, по-прежнему стоящего в жарком пуховике и с дебильными носками посреди комнаты. Он им всё равно ужасно благодарен, ему действительно стало немного легче, хоть, может, и незаслуженно. Антон раздевается, хватает носки, отколупывает от них ценник и подходит к двери. Но решиться сложно, поэтому он разворачивается, садится на кровать и достаёт из кармана телефон. Там ноль новых уведомлений — ещё бы, сейчас раннее утро, и вообще непонятно, куда выперлись Эд с Егором, но Антон всё равно с упорством пятилетки, ковыряющего пальцем в носу, обновляет ленту, хотя смеяться с мемов ему не хочется, а во всяких просветительских пабликах он всегда игнорирует контент. Он ещё раз тянет пальцем вниз, и там наконец вылезает короткая гифка, которая показывает, как срёт питон, с подписью «теперь вы видели, как срёт питон». Тяжело вздыхая, Антон опять поднимается на ноги и, в этот раз быстро преодолев расстояние до двери, резко распахивает её, едва не сшибая Настю — их соседку по этажу. Она не закатывает скандал, лишь жалостливо оглядывает его с головы до ног, поджимает губы во вроде бы поддерживающем жесте и идёт с полотенцем дальше. Направляясь к лифтам, Антон думает, неужели он и правда так хреново выглядит? Перед комнатой Попова он тормозит, но делает глубокий вдох, как перед прыжком с вышки, и стучит. Ему никто не отвечает. Тогда он стучится ещё раз, но в ответ по-прежнему молчание. Антон решает постучать третий раз и сразу дёргает ручку, но Попова не слышно, а дверь заперта. — Арсений, — тихо зовёт он. — Арсений! Антон прижимается ухом к двери и слышит какое-то копошение, но ему сложно определить, это шаги или ворочание на кровати. Может, Егор не прав, и Попов всё-таки заснул? Хотя, на самом деле, Антон почти уверен, что тот не спит, и просто не хочет его впускать. А вдруг он вообще теперь его боится? Предположением сдавливает грудь, и Антон садится на задницу под дверью. Извиняться в ВК — идиотская идея, и Антону важно, чтобы его услышали, а не просмотрели сообщения, не вникая в смысл, а звукоизоляция в общаге херовая, так что он начинает говорить. — Прости меня, пожалуйста, я поступил отвратительно, должен был контролировать себя, а в итоге навредил тебе. Мне ужасно жаль, что так произошло, если бы я мог всё исправить, поверь мне, я бы приложил все усилия. Я понимаю, что ты не хочешь меня видеть, только, пожалуйста, не думай, что я конченый мудак и извращенец. Это не оправдание моего поведения, но мне всегда тяжело в гон — настолько, что я даже обычно остаюсь и страдаю в общаге, а ты… Ты был таким невероятным. Днём, я имею в виду! И я же был уверен, что ты альфа, а твой запах… — Антон совсем путается в словах, он уже не совсем понимает, что вообще хочет сказать. — Арсений, прости меня, я так виноват перед тобой… — Ты чо тут сидишь? Арса поджидаешь? Антон аж дёргается на месте — он так ушёл в монолог к Арсению, что не заметил даже, что к нему подошла какая-то девушка. Он вроде даже видел её среди поповских чирлидерш. — Я э-э-э… — Антон лихорадочно соображает, что сказать, пока внезапно дверь за его спиной не открывается, больно, между прочим, стукнув его по спине. — Да, Окс, он ко мне пришёл. — Оттуда высовывается лохматая голова Попова. — Просто по пути упал. Заходи, Шастун. Антон мгновенно вскакивает на ноги, как сурикат, и поскорее заходит в комнату, пока Попов не передумал. — А, ну ладно, — недоверчиво тянет девушка. — Я просто хотела узнать, у нас сегодня будет тренировка? А то ты на телефон не отвечаешь. — Да? Точно, простите, как-то замотался. — Антон думает, он слышит по поповскому голосу, что тот врёт, потому что знает правду, или он настолько хорошо уже разбирается в интонациях Арсения? — Тренировка будет, как обычно в семь. Всех жду, передай девочкам. На этом Попов захлопывает дверь и оборачивается на Антона. Он очень злится, видно, как раздуваются крылья носа. А Антон тоскливо втягивает воздух носом — от Попова пахнет так приятно, что хочется скулить, и это вызывает ужасный диссонанс с происходящим. — Ты меня позоришь, — сердито заявляет Попов Антону. — Чего? — Антон ожидал всего, чего угодно, но точно не подобного. — Того! — огрызается Попов и проходит мимо, натягивая на себя капюшон от толстовки и усаживаясь на нижнюю кровать. Антону сесть он не предлагает. — Я не хотел? — полувопросительно тянет Антон. — Я думал, ты меня не хочешь видеть или вообще боишься. Попов фыркает. — Видеть я тебя никогда не хочу, но бояться мне чего вообще? Тебя, что ли? Он демонстративно фыркает ещё раз и закидывает ногу на ногу. Антон вообще не догоняет, что происходит. — Я э-э-э, извиниться пришёл. Прости меня, я вёл себя как урод, — Антон неловко переминается с ноги на ногу, оглядывая комнату, лишь бы только не встретиться глазами с Арсением. Он чувствует себя глупо, потому что повторяет всё то же самое, но Попов вдруг его перебивает. — Я это уже слышал. Вся общага, наверное, слышала, — недовольно добавляет он. Антон чувствует лёгкое раздражение — не так уж громко он и извинялся за то, что практически оказался насильником — так что Попов драматизирует, но он старается запихнуть своё недовольство куда подальше, он не ругаться пришёл. — Прости, я не хотел. И навредить тебе я не хотел тоже… Попов прерывисто вздыхает, разворачивается всем телом и смотрит на Антона серьёзно. — Почему ты такой? — тихо спрашивает он. — Какой? — Антона опять будто бы загнали в тупик, он реально никогда не поймёт Попова. — Такой. — Арсений делает непонятный жест рукой, и будто бы смущённо добавляет. — Хороший. Если бы у Антона глаза могли выпасть из орбит, как у мопсов, он бы уже вытаскивал их откуда-то из-под шкафа, потому что удивление от поповских слов такое сильное, что единственное, что он может — глупо пялиться на этого идиота. Попов резко набирает воздуха и быстро говорит, словно боится запнуться и замолчать: — Ты не сделал ничего плохого. Точнее, ты начал делать, конечно же, но вовремя остановился. Я представляю, как тяжело тебе было сделать это, поэтому я очень благодарен тебе, и это правда. Я ненавижу ситуацию, в которой мы оба оказались, потому что мы не могли контролировать себя, и мне действительно было очень плохо, так что, наверное, если бы мы трахнулись, я всё равно не имел права злиться на тебя… — Конечно имел бы! — восклицает Антон поражённо. — Это же произошло бы против твоей воли, это ненормально! Попов ещё больше тушуется, злобно зыркает на Антона и продолжает. — В любом случае, всё закончилось более-менее нормально. — Но я навредил тебе, — растерянно бормочет Антон. — Метка, тебе же было больно. Попов закатывает глаза и тяжёло вздыхает. — Вот поэтому нам и нужны уроки секс-воспитания в школе. Что ты помнишь о метках, Шастун? — Это демонстрация того, что омега или альфа занят, — глупо вспоминает Антон первое, что приходит в голову. — Там из-за них вроде как меняется гормональный фон, запах, все дела. — Все дела, — передразнивает Арсений. — Я о том, что это не больно. В этот момент у человека идёт мощнейший выброс окситоцина, серотонина и адреналина, а ещё нервное возбуждение на пике, и всё это приводит к тому, что боли просто нет. — А, — единственное, что может выдавить из себя Антон после такой лекции по профильной биологии. Вообще он понимает, что это наверняка базовые знания, но его умственные запасы в данной теме равны количеству дней, когда Позов не гундел, то есть нулю, так что для него это всё звучит максимально научно. Арсений фыркает, и в этот раз там не слышно раздражения. — Почему тогда ты не хотел меня видеть и не открывал, раз не злишься и не боишься, что я сделаю тебе больно? — немного подойдя, Антон задаёт реально волнующий его вопрос. Попов словно сжимается в комочек, и это выглядит трогательно, особенно на контрасте с тем, каким самоуверенным он выглядел, когда только что отчитывал Антона. — Я не хотел, чтобы ты меня таким видел, — бурчит он куда-то в свой капюшон, и Антон даже не уверен, правильно ли он услышал. — Каким? — Похоже, Антон сегодня работает попугом, нелепо повторяя одни и те же слова. — Таким! — Попов резко скидывает капюшон и подходит к Антону ближе, неопределённо вертя головой, указывая на себя. Он лохматый, с дурацкими растрёпанными кудряшками, осунувшимся лицом с выделяющимися скулами, гигантскими мешками под глазами, сухими губами и лёгкой щетиной, и Антон никогда не видел, чтобы он носил мешковатые штаны и старую флисовую толстовку, но если Арсений реально после всего произошедшего трагедией решил сделать именно это, то он конченый. У Антона вылетает нервный смешок, а через секунду он уже ржёт вслух, на что Попов смотрит с нескрываемым возмущением, сжав губы в ниточку. — Бля, ну ты придурок, конечно, — выдаёт Антон, слегка успокоившись. — Ты меня видел? Я выгляжу так, будто бухал дней пять коньяк, который Сабуров с Щербаковым бодяжат у себя в комнате, а потом ещё принимал роды у носорога, и я имел в виду именно носорога, а не носорожиху. Попов будто нехотя улыбается. — Но ты хорошо выглядишь, — упрямо добавляет он. — Это ты хорошо выглядишь, — возражает Антон. — А по мне этот гон будто бы катком проехался. — Для меня тоже это была самая худшая течка за всю жизнь, — делится Арсений, и сразу замолкает, будто пожалев, что сказал. Антон опять серьёзнеет. — Что вообще произошло? Почему ты оказался в раздевалке в таком состоянии? Попов отводит взгляд, понуро садится на кровать и жестом указывает Антону сделать то же самое. — Я искал тебя, — тихо признаётся он, но, будто опомнившись, добавляет, — точнее, я искал тебя днём: мы же поспорили, ты должен был увидеть, что я полностью выполняю свое наказание. Кстати, на будущее. Ничего унизительного в том, чтобы носить одежду другого пола нет, так что для меня это не было наказанием, просто выполнение условия. Но тебя не было в универе, хотя у тебя в этот день пары обычно до вечера, так что я почти забил и решил ещё проверить поле, но особо ни на что не надеялся, у вас же нет тренировок по средам, так что подумал, что приду и позанимаюсь сам. — Он растерянно колупает леопёрдовое покрывало Егора пальцем и смущённо продолжает. — В дни перед течкой это обычно немного помогает, боль притупляется, да и мозги проветриваются, снимая нервозность. А тут меня повело ещё по дороге, даже несмотря на холод, я же не переодевался, подумал, что — десять минут до спорткомплекса не дойду в юбке, что ли. — Антон хочет перебить и заявить, что это было самое тупое решение на свете, потому что прогулка в феврале в короткой юбке по улице могла бы обернуться в лучшем случае простудой, а если ещё и вспомнить, что Арсений — омега накануне течки, то вообще пиздец. Как можно быть таким легкомысленным? У него от злости на этого кретина аж кулаки сжимаются, но Попов не даёт ему что-то сказать. — Да, я знаю, повёл себя как долбоёб, но сейчас не об этом, так что не начинай. — Антон сердито сопит, но проглатывает то, что хотел высказать придурку. — Ну и слава богу, по пути никто не встретился, так что я кое-как дошёл до комплекса. Думал, сейчас как раз переоденусь, выпью таблетки, они у меня всегда в сумке, и вызову такси до общаги. Но тут зашёл, а там везде тобой пахнет. — У Арсения начинают краснеть скулы в этот момент, а Антон вдруг чувствует, как горят уши. — Ну и меня накрыло. Никогда в жизни так плохо не было. Ненавижу терять контроль, а там прям кошмар начался. Ни о чём, кроме твоего запаха, думать не мог, и болело всё, выворачивало, казалось, если ты сейчас ничего не сделаешь, я сгорю. Антон краснеет ещё сильнее, чувствуя, как щёки пылают, потому что он опять вспоминает мучительно возбуждённое лицо Арсения с мокрым от слюны подбородком и мутными глазами. То, что сам Попов сидит сейчас рядом с ним, и их коленки слегка соприкасаются, никак не спасает ситуацию. Поэтому Антон выцепляет из его слов то, что его интересует, и аккуратно спрашивает: — Ты поэтому скрываешь, что ты омега? Потому что не любишь терять над собой контроль? Арсений мотает головой. — Не только. Но это не то, что я сейчас собираюсь с тобой обсуждать, — твёрдо добавляет он. — И так уже слишком многое рассказал, заяц. У Антона от раздражающего прозвища вдруг теплеет в груди, и теперь он чувствует себя абсолютным идиотом. — Ладно, — просто соглашается он. — Но я хотел сказать, что я не собираюсь никому болтать об этом. Ты пиздун, конечно, но я же не мразь. Арсений опять смотрит на него в упор, у него в глазах столько искренней благодарности, и Антон его никогда таким не видел, но сейчас ловит себя на самой тупой мысли на свете, что ему хочется, чтобы он чаще на него так смотрел. Наверное, это потому что он сейчас контролирует ситуацию, и Попову остаётся только полагаться на его кристальную честность и джентльменство. Антон неуклюже поднимается и стукается головой о верхний ярус кровати, на что слышит тонкий смешок, но когда сурово, игнорируя боль, как настоящий альфа, смотрит на Попова, тот — сама серьёзность. Разве что лучики у глаз подтверждают, что он тщательно скрывает улыбку. — Ну, я рад, что мы всё выяснили, — смущённо заявляет Антон, засовывая руки в карманы и тут же вспоминая про дурацкие носки. С секунду он борется с собой — надо ли отдавать их Попову, но всё же решается, достаёт их и кутыло протягивает, стараясь не смотреть на Арсения и желательно не краснеть. — Я тебе тут это, носки припёр. Чтобы ты выглядел в них как еблан. Попов уже вовсю дебильно лыбится, и Антон совсем не залипает на сияющие глаза. Это всё из-за тупого поповского запаха Антону хочется прижать его к себе и зарыться носом в волосах. — Что бы я ни надел, Шастун, переебланить тебя мне не удастся, — лукаво отвечает этот позёр, но носки забирает, мимолётом касаясь пальцами. — Я пойду тогда. Мне там ещё… Дела надо делать, — Антон пытается звучать по-деловому, но получается всё равно так, будто он говорит о том, что сейчас собирается выйти в чисто-поле и хорошенько там посрать. Попов улыбается ещё ярче, Антон вспоминает, что тот в старшей школе ходил с брекетами — он на фотках видел — и совсем как дурак умиляется — помогло, у него теперь красивая улыбка. *** — Ты придурок, это факт, — обиженно отбривает Антон в ответ на поповское «да Шастун не назовёт ни одного факта за пять секунд». Они не первый раз за месяц собираются в комнате Попова и Егора вчетвером, ведь у тех, очевидно, чище, потому что Эд теперь каждый раз, когда сваливает к своей пассии, зачем-то зовёт с собой Антона. А Антон зачем-то каждый раз соглашается и тащится смотреть на сжопленную рожу Попова. Но вообще-то он идёт, конечно, не ради этого, а потому что они каждый раз бухают. Хотя сегодня у них даже повод есть — у Попова день рождения, а он, по словам Егора, отказывался праздновать, так что было просто необходимо собраться и сделать вид, что они не из-за его днюхи, а так, чисто выпить. С Поповым после того случая у них на пару дней установилось что-то вроде нейтралитета, но стоило только Антону обнаружить чучело сурка, обмотанное светящейся гирляндой в шкафчике, как их непримиримая вражда началась опять. И это сейчас Антон с лёгкостью может сказать, что там было просто чучело с гирляндой, в момент же, когда он открыл шкафчик и увидел горящее огнями демоническое животное, он заорал от страха так громко, что охрип. И это хорошо ещё, что не обделался. Хотя пару кирпичей он отложил точно. Сейчас сурок стоит у Антона на столе в комнате, его зовут Толькой, и Антон периодически жалуется ему на Попова. А гирлянду он наклеил в форме хуя на шкаф, и каждую ночь включает, чтобы засыпать под светящийся член. Эдик не в восторге ни от того, ни от другого декоративного элемента. Попов потом признался, что чучело сурка он купил на каком-то винтажном (блошином) рынке, где искал себе «стильную одежду». После этого Антон поднакопил, накупил роз с длинными стеблями и наклеил их на стену напротив двери Попова, выложив слово «хуесос». Когда они спустя пару дней с Эдом пришли бухать в комнату к этим, цветы стояли в вазе, которую Попов непонятно, где надыбал, и пахли так, что кружилась голова. Антон специально выбирал самые вонючие. А меньше, чем через неделю, закидывая на плечо рюкзак, оставленный в аудитории во время перерыва, Антон охуел от тяжести, споткнулся и въебался в парту, потому что оказалось, что тот был доверху набит шоколадками. Попов наверняка специально это сделал, чтобы у него начался диабет, но Антон всё равно мужественно сожрал эти килограмм пять буквально за пару дней. Следующая очередь была за Антоном, но он пока не придумал, как отомстить. А потом Попов сам предложил не просто собираться бухать, чтобы они с Антоном весь вечер наблюдали, как Егор с Эдом сосутся, и ругались, а устраивать какой-то интерактив, типа настолок. И пить уже тем, кто проебывал. Антон с Эдом были категорически против, потому что какого хуя, это надо ещё и что-то делать, чтобы бухать, но Егор так возгорелся идеей, да и Попов уверенно заявил, что просто так пить неинтересно, что пришлось соглашаться. Антона больше всего бесило, что их с Поповым постоянно (то есть дважды) ставили в одну команду, потому что не будут же Эд с Егором играть друг против друга. Хотя это, кстати, был их тактический проеб — Антон с Поповым их по стенке размазывали. В «Элиас», например, они выиграли, опережая их на восемнадцать слов, и пока там Егор тридцать секунд объяснял слово «лошадь», Арсений сразу понимал, что Антоново «ну он может быть большой такой» значит «долг». Когда они играли в шарады, они даже не выпили, потому что ни разу не продули. Но зато из-за этого они умудрились поссориться. Так что в этот раз Егор притащил игру, которая называлась «Ответь за пять секунд», где каждый играл сам за себя, а суть была в том, что надо было отвечать на глупые вопросы за пять секунд — в наборе даже пукающие часы были, с которых Антона вынесло под жалостливый взгляд Попова, так что они уже начали ругаться. — Заткнитесь оба, — грозно приказывает Егор, хотя Антону кажется, что интонациями он больше напоминает чихуахуа. — Я начинаю. — Он достаёт карточку. — «Назовите три блюда из риса». — Егор переворачивает часы, от чего они издают звуки пердежа, и Антон опять крякает, не обращая внимания на Попова. — Так, э-э-э, плов, эти, как их, роллы, и рис, — торжественно отвечает Егор, едва уложившись в пять секунд. — Кто-то скажет ему? — со страдальческим видом тянет Попов, и Антон опять хихикает. — Что не так? — вскидывается Егор. — Пупс, блюдо из риса — рис? — насмешливо переспрашивает Эд. — Рисовая каша, это тоже блюдо! — возмущается Егор. — Не, сорян, но не канает, пей, — Эд протягивает Егору какую-то бурду, типа клубничного пива — у того две крайности: либо он пьёт вот такую вот девчачье-омежью хуйню, либо накидывается чистым виски или водкой. Егор закатывает глаза, делает большой глоток и пихает коробку с карточками Эду. — «Назовите три иностранных языка». Изи катка: английский, украинский и французский. Эд успевает в срок, но всё равно делает глоток пива. — Это не по правилам! — вмешивается Арсений. — Э, дядь, я праздную, не ломай мне кайф. Или я расскажу стори про французский, — Эд хмыкает и делает ещё один глоток, а Попов моментально затыкается и возмущённо пыхтит. — Что за стори с французским? — вмешивается Антон. — Ничего, — рявкает Попов, но Антон даже не смотрит на него, буравя Эда просящим взглядом. — Ну короче, — начинает Эд под раздражённый вздох Арсения. — Этот же, — он указывает горлышком бутылки на Попова, — типа знает французский, всякие там парле и жопели. — У меня уровень В2, между прочим, — перебивает Попов обиженно, но Эд продолжает. — И короче, када мы ток познакомились, он так жопу рвал, шоб выебнуться и показать, какой он мастер-хуястер, шо меня это бесануло. Ну я ему и грю, мол, переведи, мне тут надо. «Де Макар теля пасе?». А то ж на украинском. Ну этот придурь и выдал мне шото типа «у меня дешевая карта». А я как заржу. Он потом со мной с неделю не балакал. Антон смеётся так сильно, что, кажется, у него сейчас вылетит сопля. Егор с Эдом тоже смеются, и даже Попов, кажется, улыбается — глаза у него, по крайней мере, светятся. Он тянет карточку. — «Назовите три вида орехов». Кешью, миндаль, макадамия, грецкий и бонусом моя задница, — оттарабанивает он самодовольно. — С последним пунктом можно и не согласиться, — по-детски назло возражает Антон. Попов кидает на него презрительный взгляд. — Я планировал назвать её первой, потому что в ней уверен больше, чем в грецком орехе. — Алё, грецкий это орех, он так и называется «грецкий орех». И орехи жрать можно. Твою жопу можно жрать, что ли? — чисто наперекор настаивает Антон, но уже произнеся, понимает, что зря. — Учитывая твой к ней интерес, можешь попробовать, — будто бы на полном серьёзе предлагает Попов, и Антон вдруг краснеет ушами. — Иди на хуй, — смущённо бормочет он и вытягивает себе карточку. — «Назовите три приёма в чирлидинге». Ебаааать, это ты придумал? — Антон с укором наблюдает за хохочущим Поповым, даже не опуская часы — в этом нет никакого смысла. — Я требую переиграть! — заявляет он. — Никто, кроме этого мерзавца, не назовёт три приёма. — Так, ну я помню стант, и ещё пирамида, — хмурится Егор. — И шото там про медвежий захват, — вставляет Эд. Антон чувствует себя самым преданным человеком на земле, и даже глоток пива, который он делает как проигравший, не смягчает ощущения ножа в спину. — Прости, Тох, он же часто показывает нам свои связки, — пожимает плечами Егор, пока Попов стукается с ним кулаком. — И сухожилия! — радостно заявляет тот, и тут Антон не может не хихикнуть, хотя по-прежнему считает, что эта игра — заговор иллюминатов. Они играют ещё несколько туров, за которые больше всего опять накидываются Егор — потому что проигрывает, и Эд — потому что ему так хочется. Антон больше не лажает, хотя всё равно посасывает пиво, а Арсений не лажает в принципе, но он и почти не пьёт. — «Назовите три синонима слова большой». — Антон откидывает карточку, переворачивая часы. — Огромный, гигантский, мой член. Эд с Егором ржут, и Антон смотрит на Попова, у которого губы дёргаются в подобии улыбки, но он быстро берёт себя в руки и язвительно тянет: — Явный проигрыш, заяц, пей. — С хуя ли проигрыш?! — Очевидно, что это неправильный вариант. — А ты откуда вообще знаешь? Ты что, рассматривал меня в раздевалке? — Вот именно, твой член разве что рассматривать можно. Под микроскопом. У Антона от возмущения открывается и закрывается рот. — Охладите траханье, — ржёт уже поддатый Эд и делает отрыжку. Егор ласково смотрит на него и чмокает в щёку, а потом добавляет: — Ага, а то от вашего флирта окна запотели. — Мы не флиртуем! — в один голос возмущаются Антон с Поповым. — Это не флирт! Он меня оскорбляет! — добавляет Антон и строит Попову рожу. — Потому что ты первый начал! — переводит стрелки тот. — Наехал на мою жопу! — Да я твою жопу даже пальцем не трогал! — Трогал! И я из-за тебя до сих пор бадлоны вынужден носить! А они мне не идут, и шея чешется! — жалуется Попов. — Мыться чаще надо. — Антон с наслаждением смотрит, как у Арсения вытягивается лицо на это заявление. — И это тут вообще при чём? — При том, что я тут пострадавшая от тебя сторона! Антон затыкается, потому что на это ему ответить реально нечего. И он вообще-то считает, что низко использовать это, но Попов высовывает язык и показывает ему фак. — Всё. Заебало, — заключает Эд. — Собирайся, пупс. Егор подскакивает на ноги и, хотя его немного шатает, всё равно с готовностью смотрит на своего омегу. — А зачем? — В клуб поедем. Или в бар. Похуй. Ток подальше бы от этих. Антон с Поповым одинаково недоумённо наблюдают, как эти двое собираются, и, хотя Егор жалуется, что ему надо переодеться, Эд выталкивает его из комнаты за шкирку. Потом, правда, возвращается, чтобы взять куртки. После их ухода тишина становится невыносимой, и Антон, прочистив горло, неловко предлагает: — Э-э-э, продолжим? Ты свой сидр даже до половины не выпил. Арсений смотрит на него как-то умилённо, но при этом как на дебила — так смотрят на длинношерстных собачек, у которых на попе какашка болтается, а они бегают, тявкают, радостные такие. — Я же тебя обыграю, — как само собой разумеющееся говорит он. — Да с чего бы это?! — Антон начинает было возмущаться, но потом резко сдувается. — Ладно, ты прав, обыграешь. Он и сам не очень хочет играть в эту дурацкую игру, но ещё меньше он хочет уходить — вечер пятницы, у него никаких планов, а тут хорошо, и даже Попов не портит настроение. Они сидят друг напротив друга на полу, на который решено было постелить Егорово покрывало, и Попов забавно подогнул под себя ноги, из-за чего Антон весь вечер то и дело пялится то на трогательные коленки, то на торчащую розовую пятку. Интересно, сколько времени Арсений проводит в душе, отшкрябывая пятки, чтобы и они у него были идеальными? Или у омег кожа нежная везде? Антон залипает и отмирает, только когда понимает, что его сейчас наверняка выгонят. Поэтому он спешно лезет себе за спину, чтобы достать пакет, с которым сидел весь вечер. — Это тебе, — смущаясь, говорит он. — У тебя же сегодня праздник, я подумал, что без ничего приходить как-то глупо, ну и вот. Попов с удивлением принимает обычный пластиковый пакет и вытаскивает оттуда подушку. — Я, конечно, хотел подарить подушку-пердушку, но их не было на складе, поэтому пришлось вот эту брать. Она там какая-то пиздатая, с эффектом памяти, вся вот эта параша, ты просто жаловался, что у тебя шея болит, ну я и… — неловко, будто оправдываясь, поясняет Антон. — Антон. — Арсений говорит ласково, и тот сразу перестаёт бормотать, поднимая наконец взгляд на Попова. — Спасибо, мне очень приятно. Повисает неловкая пауза, и Антон как дурак пялится на Попова, улыбаясь, потому что тот тоже улыбается своей абсолютно глупой светящейся улыбкой, и ему вообще не хочется уходить, ему хочется чего-то совершенно другого. — Можно сыграть в «Я никогда не», ну или просто рассказать друг другу по тайне, ну знаешь, как залог, что в розыгрышах никто не перейдёт черту? — неожиданно, будто прочитав его мысли, медленно произносит Попов. Антону не нравится, что ему не доверяют, но тут Попов улыбается проказливо и добавляет. — И тогда у нас будут тайны друг друга: у меня твоя и у меня твоя. Антон сначала не очень врубается, и только думает ликовать, что может наконец исправить этого дурака в грамматике русского, когда по лицу замечает, как тот радуется, и до него доходит, что он специально. Это смешно, и Антон фыркает. — По рукам. Слушай мою тайну. Ты — придурок. — Антон сам пугается того, насколько ласково звучит его голос, но это всё потому что он улыбается, говоря это. Попов прищуривает глаза, будто считает что-то в уме. — С час назад ты заявил, что это факт, — словно припоминая это Антону, тянет он. — Так что не подходит, давай новую. Антон задумывается. У него и секретов-то особо нет. Если не считать того, что почти каждую ночь ему снится Попов в юбке и белых гольфах, закинувший свои идеальные ноги ему на плечи, пока он сладко трахает его до закатанных глаз и закушенных губ. Но эту тайну ему знать необязательно. У Антона краснеют уши, и он ляпает первое, что пришло на ум: — В детстве меня укусила собака, и я с год боялся выходить на улицу без родителей. Попов смотрит на него удивлённо. — Но ты же любишь собак? — У него мгновенно вспыхивают скулы. — В смысле, ты иногда мне в предложке в инсте вылезаешь, и там фотки с собаками, и ВК у тебя была ава в том году… Антон наконец перестаёт чувствовать себя конченым — не он один тут заделался в сталкеры. Намного легче принимать себя, когда ты знаешь, что для другого это взаимно. — Я поборол свой страх. Надо было только взять себя в руки и всё взвесить. Моя любовь и желание приласкать оказались сильнее, чем потенциальные опасения. Антон замолкает, и они смотрят друг на друга пару секунд, пока Арсений не прерывает тишину: — Звучит круто. — Он говорит искренне, без капли иронии. — Ну это сейчас так. А тогда у меня пару лет ушло на то, чтобы вместо того, чтобы шарахаться от собак на улице, просить хозяев дать их погладить. Собак, конечно, не хозяев, — зачем-то брякает Антон. Попов с пару секунд смотрит на него, глупо хлопая глазами, как совёнок, а потом смеётся, прикрывая рот ладонями. — Теперь твоя очередь. — Антон слегка откидывается на руки и вытягивает ноги, заняв таким образом одну треть комнаты точно. — Я же тебя предупредил, заяц. Твоя тайна и твоя. — Попов лукаво выгибает бровь. — А ты повёлся. Придурок, что ли? У Антона, кажется, открывается рот. — Ты щас типа серьёзно? Ну ты ублюдок, конечно. — Антон не может сдержать восхищения от этой подлости и снова улыбается, смотря, как Попов самодовольно снимает с себя несуществующие пылинки. Но в голове загорается фонарик, и Антон резко дёргается вперёд, опрокидывая Попова на спину. — Щас я сам всё узнаю. Спорим, ты боишься щекотки? Антон лезет руками Попову под домашнюю футболку, пальцами проводя по худым бокам, нажимая на рёбра, пока тот брыкается и смешно ругается, срываясь на хихикание. Антон уже несильно щипается, но Арсений всё не смеётся в голос, закрывая лицо руками, только мешается, сам лезет Антону под толстовку. — Теперь я знаю ещё одну твою тайну, — бессовестно хохочет он, пока Антон, кряхтя, пытается убрать чужие ладони — он-то щекотки сильно боится. — У тебя ПУЗО! Арсения это так веселит, что он даже перестаёт сопротивляться, только смеётся, немного задыхаясь, так что Антону удаётся наконец поймать его руки и придавить их к полу над поповской головой. — Раз ты узнал про моё пузо, тебе больше не жить на этом свете, — как можно более кровожадно заявляет Антон, дёргая ему футболку выше, так чтобы она оголяла красивый живот, на котором-то точно ни грамма лишнего жира. Попов совсем затихает и с удивлением приподнимает голову, чтобы узнать, что происходит, пока Антон не прижимается губами к его животу прямо в районе пупка и не пыхтит, издавая пердольные звуки. Откинув голову так, что наверняка ударяется, Арсений опять хохочет высоко, не сдерживаясь, пока Антон слюнявит весь его живот, приговаривая: — Ой, а кто это у нас тут пукает? А у кого это метеоризм? А это же Арсений Попов. Так вот, что у тебя за тайна! В какой-то момент, Антон перестаёт дуть в кожу и просто водит губами и носом по дрожащему животу. Попов так чудесно пахнет, а он так скучал по этому запаху. После того случая, Антон больше почти не чувствовал его аромата, только у них с Егором в комнате, или если они сидели близко, а Антон концентрировался. Он почитал потом про средства, скрывающие запах, и у него что-то неприятно заныло в груди, когда он увидел список побочных эффектов, так что Антон просто надеялся, что этот ебалай проконсультировался сначала с доктором, а не самостоятельно назначил себе такие таблетки. Но сейчас от Арсения пахнет так ярко и сладко, что он не может себя сдерживать, прижимается то щекой, то ртом, вдыхая аромат апельсинового мороженого, будто пытается полностью впитать его в себя. Смешки Попова уже превратились в тяжёлое прерывистое дыхание, а у Антона явно тянет в паху, и он не знает, как остановиться. Арсений сильнее разводит ноги и вдруг сшибает собственную бутылку недопитого сидра. Они оба подскакивают, пытаясь быстро поднять её, но вся жидкость уже пропитала Егорового леопарда полностью. — Блядь, блядь, блядь, — ругается Арсений сквозь зубы, пока Антон пытается промокнуть это всё стоявшими на полке салфетками. — Егор будет в истерике. — Так оно высохнет, а мы ему не скажем? — с надеждой предлагает Антон — ему очень хочется вернуться на две минуты назад, когда он трогал губами каждую родинку на бледной коже живота. — Ты даже не представляешь, какое у него отменное обоняние альфы, — всё ещё сосредоточенно пытаясь промокнуть покрывало, отрезает Попов. — Он меня буквально через два месяца спалил. Антон замирает. Ему непонятно, как можно было два месяца жить с Арсением в одной комнате и не понять, что тот омега. Он сам его почувствовал, ещё даже не видя. — Ты иди, — бормочет Арсений. — Я тут сам уберусь. Антон переминается с ноги на ногу: с одной стороны, он бы всё отдал, чтобы они продолжили, но инцидент сбил их обоих с того настроения, когда они оба хотели и оба давали, да и что бы они продолжили? Принимая во внимание тот случай, Антон не имеет ни малейшего права на чём-то настаивать, поэтому, несмотря на тягучую необходимость в Арсении, Антон только неловко надевает свои дурацкие тапочки и направляется к двери. — Увидимся? — полувопросительно с надеждой оборачивается он. — Пока, заяц, — не глядя, всё ещё занятый покрывалом, отвечает Попов. * Антон заходит к себе и сердито пинает тумбочку. Не то чтобы это помогает. Хотя после этого он больше чувствует грусть, чем злость. (А ещё боль в большом пальце правой ноги.) Арсений Попов — точно придурок, они оба — конченые придурки. Антон думает, что это всё жутко несправедливо. Почему Попов не выебывается и не строит из себя что-то, когда они наедине? И почему Антона так к нему тянет? Вся его жизнь, блядь, состоит из ебучего Арсения Попова. Антон раздражённо берёт полотенце и идёт в душ. Там уже моются какие-то первокурсники, вроде с пятого этажа, так что ему не удаётся даже подрочить в одиночестве. Хорошо, что хотя бы Эда нет, и можно будет заняться этим в комнате. Он вспоминает, какой нежной была кожа Арсения под губами, как одуряюще он пах и мелко дышал, и это не выкинуть из головы. А ведь они могли зайти дальше, если бы не гребанная бутылка. Антон понуро бредёт из душа к себе в футболке и трусах и, уже когда слегка приоткрывает дверь в комнату, останавливается, задумавшись о том, не пойти ли обратно к Арсению. Усилием воли отметая эту мысль, от досады на себя и на ситуацию, он резко проводит рукой в воздухе и чувствует, что едва кого-то не ударяет сзади. — Ой, сорян, задумался, — неуклюже извиняется он, оборачиваясь и видя, что это снова Настя. — А ты всегда такой задумчивый, что ли? — легко улыбаясь и оглядывая его, спрашивает Настя, от чего Антон смущённо пытается прикрыться полотенцем. — Не, я больше люблю делать, чем думать, — вылетает у Антона. — Вот видишь, даже сейчас. Настя мелодично смеётся, и Антон втягивает воздух носом. Она очень красивая и пахнет по-омежьи приятно — что-то тропическое, кокос вроде. — Если хочешь, заглядывай, придумаем, что можно поделать вместе, — кокетливо предлагает она и упархивает в сторону лифтов. Антон очумело хлопает глазами. С ним сейчас флиртовали? Он полностью открывает свою комнату, заходит и чуть не вскрикивает от неожиданности. На Эдовой кровати сидит очень злой Попов в халате и с влажными волосами. — О, а я думал, что поседею, пока вы там болтаете, — язвительно бросает он. — Что ты здесь вообще делаешь? — всё ещё опешивше спрашивает Антон. — У вас дверь открыта была, — буркает Арсений и встаёт, подходя ближе, от чего у Антона сбивается дыхание. — Тут настолько нет ценных вещей? — Нет, ты же был здесь, — ляпает Антон, и Попов нехотя улыбается, оттаивая, берёт его за руку, переплетая пальцы, и тянет за собой к кровати. — Может ты и не такой дурак, — тихо говорит он, а потом привстаёт на цыпочки и целует. Антон резко вдыхает и прижимает его к себе обеими руками, кажется, даже слегка приподнимая. Это совсем не похоже на те их поцелуи в раздевалке, жаркие, жадные — сейчас они целуются медленно, растягивая удовольствие, и Арсений позволяет оглаживать языком его нёбо, губы, сам тычется, как-то несмело, и у них на двоих столько слюны, что, кажется, она сейчас потечёт по подбородку. От этой мысли Антон фыркает, и Арсений разрывает поцелуй, резко разворачивает их, толкает Антона на кровать, при этом аккуратно подставляет руку, чтобы он не долбанулся головой о верхний ярус, и садится к нему на колени. В этот раз целует ярче, настойчивее, перенимая инициативу, и Антона от всего этого ведёт — от того, как Попов сжимает коленками его бока, как трётся грудью, как горячо выдыхает в рот. — Ты мою тайну знаешь, — проговаривает он Антону в губы, обнимает за шею, а сам приглашающе откидывает голову. Антон понимает, притягивает только его к себе ближе, сжимая задницу в ладонях, и переходит с поцелуями на шею — по ощущениям, улетает. Арсений пахнет так правильно, так вкусно, что он издаёт тихий стон, мягко касаясь губами места под челюстью, где бьется пульс. — Ты да? Ты согласен? — отрываясь от ласкания шеи, спрашивает Антон. Арсений недовольно смотрит на него. — Я пришёл к тебе, мой стояк сейчас трётся о твой живот, и ты ещё что-то спрашиваешь? — Арсений, ты должен это сказать сам, это важно. — Антону бы, может, и хотелось, чтобы это звучало как поддразнивание, но его и так смущают взгляды Попова на согласие в сексе, так что ему действительно необходимо услышать ответ. — Да, я согласен. — Арсений закатывает глаза. — Я хочу тебя, — это он уже шепчет Антону куда-то туда, где шея переходит в плечо, и внезапно втягивает кожу в рот, наверняка оставляя засос. Антон опять стонет, не может сдержаться, и быстро развязывает Арсению пояс на халате, а после проводит медленно ладонями, оголяя: сначала по усыпанным родинками плечам, целует ключицы, потом ниже, за спину — тяжёлый халат спадает сам, и Арсений оказывается абсолютно голым под ним. — Ты больной, — смеётся Антон, гладя Арсения по спине и рассматривая, насколько позволяет поза, живот и стоящий член. — Абсолютно поехавший. Припёрся ко мне голым. — Не голым, а в халате, — уточняет Попов и нетерпеливо тянет футболку Антона вверх. — Одежда — это условность. Вот она была, а вот её нет. Он опять лезет целоваться, а Антон чувствует, что под Арсовыми ягодицами уже мокро, он аккуратно проводит пальцем между ними, не надавливая, и ему так сильно кружит голову его одуряющий запах, что он, не сдерживаясь, снова стонет. — Ты так вкусно пахнешь, у меня крышу сносит, — проговаривает он Арсению в открытый рот, облизывая ему губы. Тот открывает глаза, зарывается ладонью Антону в волосы и смотрит как-то светло, Антон не знает, как это описать. — И как только ты это чувствуешь, заяц, — говорит как-то доверчиво, а потом резко пихает Антона на спину и ложится сверху. Опять целуется, Антон делает пометку в голове: Арсений Попов любит целоваться, а после скатывается чуть ниже, лижется, кусает Антона за соски, засранец, поднимает голову, довольно улыбаясь, и вдруг выдаёт: — Ты красивый. Антон думает — пиздец. Наверное, это всё ему снится, потому что как иначе объяснить то, что Арсений Попов говорит ему, не что он обоссыш или штопаный гондон, или задник розовый (это вообще обзывательство?), а что он красивый? Но тут это чудище стягивает с Антона трусы и берёт в рот, так что все мысли улетучиваются. Сосёт он и правда охуенно, у Антона аж пальцы ног поджимаются от удовольствия. Арсений втягивает щёки, пропускает почти до горла, не забывая ласкать языком, а рукой аккуратно сжимает мошонку, и у Антона пятна прыгают перед глазами. — Тише! — просит он. — Я так долго не продержусь. Арсений отстраняется, напоследок облизывая головку, как чупа-чупс. Губы у него распухшие и яркие, и Антон зачарованно наблюдает, как обрывается тонкая ниточка слюны, когда Арсений облизывается, а после вовсе котеночьим движением вытирает блестящий от слюны и смазки подбородок. — Ну вот мы и выяснили, что ты скорострел, — самодовольно заявляет он. Антон фыркает, порывается подтянуть его на себя или перевернуться, но Арсений давит рукой на грудь, не позволяя, так что Антон так и остаётся лежать, пока тот тянется куда-то вниз — в карман спавшего халата за презервативом. — На, — вдруг смущённо говорит он. — Надевай сам. Антон дрожащими от возбуждения руками раскатывает презерватив по члену, и Арсений наконец подползает выше, трётся грудью, целует быстро, как воробушек клюёт, а потом вдруг утыкается носом Антону в шею и глубоко вдыхает. У него по телу проходит мелкая дрожь, а заведённой рукой он направляет член Антона в себя и со стоном насаживается. Антону невозможно хорошо, он сильно зажмуривается, а когда открывает глаза, Арсений смотрит на него светящимся взглядом и начинает двигаться, тихонько постанывая. — Тебе не больно? — спохватывается Антон. Арсений зыркает на него в своей обычной манере, но сейчас он с растрёпанными, прилипшими ко лбу волосами, покрасневший и с горящими глазами выглядит скорее трогательно, чем сердито — ну точно воробушек. — Если мне будет больно, я тебе первому об этом скажу. Из-за тяжелого дыхания и самой ситуации в целом его язвительность скорее забавляет, и Антон притягивает его к себе, чмокая в кончик носа. — Конечно скажешь. Арсений закатывает глаза. Из-за второго яруса он не может выпрямиться и двигаться вверх-вниз, так что Арсению приходится удерживать собственный вес и двигаться параллельно Антону, но он дал понять, что позу они менять не будут, так что пускай пыхтит, Антону нравится наблюдать, как напрягаются у него шея и руки, а ещё он каждый раз целует Арсения то в подбородок, то в уголок губ, когда тот нависает прям над ним. А когда Арсений меняет амплитуду и сжимается, у Антона звёздочки сталкиваются в голове, и он с протяжным стоном кончает. Арсений недовольно цокает, просовывает руку между их животами и быстро дрочит, чтобы через минуту или две кончить с тонким всхлипом. Он так и остаётся обессиленно лежать на Антоне, и, хотя тому тяжеловато, он не против. Антон водит пальцами по мокрой спине, аккуратно поглаживает шею, думает, можно ли, но Арсений не возражает, так что он проводит пальцем по своей метке, от чего Арсений вдруг скулит и закусывает губу. Антон уже пугается, что это больно, но тот тихо просит: — Сделай так ещё раз. Антон удивлённо вскидывает брови, но просьбу выполняет, пробегается пальцами по шее, легко касаясь метки, а потом несильно надавливает, и Арсений опять стонет. Его тело слегка подрагивает, и Антон пытается вспомнить, становится ли метка чем-то вроде эрогенной зоны, или это так только у Арсения. — Всё, хватит. Мне слишком хорошо, — едва не хныча, сладко просит тот. Они лежат так ещё какое-то время, и Антон продолжает кончиками пальцев гладить чужую спину. — Мы будем это обсуждать? — серьёзно спрашивает он спустя, кажется, вечность. — Нет, — так же серьёзно отвечает Арсений. Антон тяжело вздыхает и решает, что подумает об этом завтра, а сейчас только притягивает Попова ещё ближе, так, что им обоим сложно дышать, но тот только льнёт к нему, и в воображаемом домике Антона будто горит камин.