***
Аюми приоткрыла веки и целую вечность просто таращилась перед собой. Не моргала, не шевелилась, даже дышала едва-едва. Собственное тело казалось чужим, как будто вовсе ей не принадлежащим, и от чудовищной слабости, сковавшей мышцы, она не ощущала его вовсе. Не чувствовала, что сидит, прислонившись спиной к сырой каменной стене, что на лодыжке сомкнулись железные кандалы. Внутри не осталось ничего. Абсолютно. Ни мыслей, ни желаний, ни надежд. Одна лишь пустота. Она не спрашивала себя, где именно оказалась, и зачем ее приковали к стене — ей было все равно. И внезапно: — Аю-чан? Сестренка, ты меня слышишь? Распахнув глаза, Аюми повернула голову вправо. — Юзучи? — прошептала хрипло. Та в ответ скривила губы. — Они убили папу и маму, — голос Юзучи дрожал от подступающих слез. — Я видела, я видела, что они… Боги, за что? Зачем они это сделали?! На последнем слове она сорвалась и дала волю эмоциям — расплакалась, словно маленькая, испуганная девочка, которой она, в сущности, и являлась. Аюми подвинулась ближе, благо, длина цепи позволяла, и заключила сестру в крепкие объятия. Она не пыталась успокоить, подобрать нужные слова, потому что у самой по щекам струились горькие слезы. Так и сидела — обхватив руками подрагивающее от рыданий тело Юзучи, и чувствуя, как сестринские пальцы комкают ткань юката у нее на спине. — Я не знаю, Ю-чан, если бы я только знала… Когда Юзучи прекратила всхлипывать и немного выровняла сбившееся дыхание, из-за железной двери — единственного выхода из этой каменной клетки — раздались чужие шаги. С каждой секундой звук приближался, становясь громче, затем щелкнул, проворачиваясь в замке, ключ, и дверь распахнулась настежь. — Птички уже проснулись? — в помещение шагнула незнакомая женщина, одетая в простое темное кимоно. Она посмотрела прямо на них — перепуганных, по-прежнему жмущихся друг к другу, и ее губы искривились в елейной улыбке. — Пора вставать. — Что происходит? — Юзучи метнула в сторону незнакомки настороженный взгляд. — Куда вы нас притащили?! — Слишком много вопросов, дорогая, — женщина подошла ближе и остановилась на безопасном расстоянии — хотя, что они могли ей противопоставить? — Скажу лишь, что теперь вы принадлежите мне. Больше вам знать необязательно. — Принадлежим? — переспросила Аюми. — В каком это смысле? Мы вам не вещи, чтобы распоряжаться нами так, как вздумается. — Ошибаешься, — на алых губах женщины по-прежнему блуждала улыбка, но глаза смотрели холодно и жестко. — Отныне ваша судьба в моих руках, и я буду решать, жить вам или умереть. Аюми крупно вздрогнула, и эта неконтролируемая дрожь тела передалась и Юзучи тоже. — Зачем вы убили наших родителей? — страх сковывал прочнее железа, но жажда узнать правду была намного сильнее. — Зачем вы это сделали? Отвечайте! Женщина неодобрительно цокнула, очевидно, раздраженная тем, что пленницы позволяют себе разговаривать с ней в подобном тоне, а в следующий миг замахнулась и залепила Юзучи крепкую пощечину, да так, что голова ее мотнулась влево. — Тварь! — оскалилась Аюми. Ей было страшно, так сильно страшно, что голос дрожал и срывался, но от вида того, что кто-то осмелился поднять руку на Юзучи, внутри у нее разлилась обжигающая ярость. — Не смей ее трогать! — А ты у нас, я смотрю, самая смелая? — женщина потеряла к Юзучи всякий интерес и переключила внимание на Аюми. Присела на корточки, не побрезговав запачкать полы кимоно, и ухватила ее за подбородок, заставляя смотреть глаза в глаза. — Я знать не знаю, за что убили ваших родителей, да и плевать я на них хотела. Но если не хотите последовать за ними на тот свет, делайте то, что велено. Я хозяйка этого места, но вы будете обращаться ко мне исключительно «госпожа». — Но зачем мы вам?.. — прошептала Аюми, пытаясь отыскать ответ в чужих глазах — и не находила. — Как это зачем? — в голосе женщины звучало искреннее удивление. — Будете выполнять работу по хозяйству, потому что на большее вы не способны. — Я не собираюсь тебе прислуживать, — выплюнула презрительно Юзучи. На ее правой щеке наливался красным след от пощечины, а спутанные волосы лезли в лицо. — Не собираешься? — уточнила женщина. — Что же… предупреждаю сразу. Если будешь плохо работать, очень скоро отправишься в место, куда похуже этого. Там таким прелестным девочкам обязательно найдут применение. Вы же понимаете, что я имею в виду, птички? Аюми судорожно сглотнула, покосившись на Юзучи, и поймала ее встревоженный взгляд. Они обе, хоть и не были взрослыми, прекрасно понимали, о чем говорит госпожа. Ее едва не затошнило от омерзения, охватившего каждую клеточку тела. — Надеюсь, вы меня услышали, — подытожила женщина и выпрямилась, разгладив складки на пышной юбке. — Скоро за вами придут. А пока посидите, подумайте над своим поведением. И запомните вот что: даже не пытайтесь отсюда сбежать. Потому что я вас даже из-под земли достану. И она ушла, вновь оставив их в одиночестве. То, что происходило после, напоминало оживший ночной кошмар, из которого никак не получалось выбраться. Да и стоило ли сопротивляться? Зачем бороться за жизнь, если все, что было им дорого, рухнуло в один миг? Их счастливая, знакомая с детства жизнь сгорела дотла, и ничто, абсолютно ничто в этом мире не вернет ее обратно. За ними действительно пришли, причем довольно скоро. Сначала их клеймили, словно скот — оставили на коже какой-то круглый знак, которого Аюми никогда раньше не видела. Боль была невыносимой, и от нее хотелось просто умереть, чтобы не ощущать, как она кромсает тело. Аюми проваливалась в спасительное беспамятство, где не было ничего, кроме голодной тьмы, просыпалась снова, дрожащая и плохо соображающая, хваталась за тонкие пальцы сестры, словно утопающий за соломинку. Но, как бы отчаянно не жаждала она смерти, моля о ней как об избавлении, умереть им не позволили — обрабатывали ожоги резко пахнущими мазями, перетащили из каменной клетки в комнату без окон, кормили безвкусной похлебкой и поили каким-то терпким отваром. Аюми давно потеряла счет времени, но самое главное — эти люди не забрали Юзучи. Сестра осталась рядом, и она, кажется, была единственным, что отделяло Аюми от потери рассудка. Она должна быть сильной. Хотя бы ради малышки Ю. Ведь только они друг у друга и остались. Она догадывалась, что их продали, словно товар, каким-то безумцам. Возможно, это был культ, вот только зачем этим людям понадобились они, две маленькие беспомощные девчонки, Аюми было невдомек. Затем, когда ожоги на ногах зажили, оставив после себя уродливые потемневшие рубцы, пришлось выходить на работу. Выбора у них не было. Женщина, называющая себя госпожой, ясно дала понять, что их ждёт в случае неповиновения. Трудиться им приходилось с утра до ночи. Драить полы, стоя на коленях, стирать одежду госпожи и ее ближайших подчиненных, мыть посуду, выносить мусор, приводить в порядок богато украшенный зал, где госпожа принимала гостей. Здесь были и другие девочки — и ровесники, и те, что выглядели старше. Аюми и Юзучи пытались заговорить с ними, чтобы узнать хоть что-то, получить хоть какую-то подсказку о том, где они оказались, но от них отшатывались, как от прокаженных, и спешно уходили, оставляя в растерянности и недоумении. Госпожу с тех пор сёстры видели часто, но она относилась к ним с подчеркнутым пренебрежением, словно они были жалкими букашками под подошвами ее новеньких гэта. Мысли о побеге, так часто возникающие в голове, пришлось затолкать в самый дальний уголок сознания. За ними, как и за остальными девочками, следили особенно пристально, и потребовалось несколько долгих лет, наполненных изнурительным трудом и заточением в четырех стенах, прежде чем люди госпожи ослабили бдительность. Прежде чем Аюми и Юзучи решились на этот шаг. — Думаешь, у нас получится? — голос Юзучи звучал тихо и тускло, как будто в этом чулане, доверху забитом каким-то хламом, их могли подслушать. Но Аюми знала: даже у стен есть уши. Они не могли так рисковать. — Я в это верю. Сбежать им все-таки не удалось. Вернее удалось, но лишь одной из них. Уходить договорились по очереди — так шанс, что их кто-то заметит и поднимет тревогу, сводились к нулю. Аюми пошла первой, но Юзучи повезло меньше — ее заметили, едва она переступила порог злосчастного дома, схватили и притащили обратно, словно волчонка, отбившегося от стаи. Она кричала и отбивалась, извиваясь столь отчаянно, что разбила кому-то лицо и сама содрала несколько ногтей на руках. Госпожа смотрела на нее пристально, улыбалась так приторно-ласково — а после приказала своим прихвостням отвести «строптивую девчонку» в камеру. За неповиновение ее жестоко наказали, и Юзучи, лежащая пластом в тесной комнатушке, даже спустя две недели ощущала в спине фантомную боль от ударов бамбуком. Но физическая боль была ничем по сравнению с болью душевной. Осознать, что Аюми бросила ее и сбежала одна, уложилась в голове не сразу. Юзучи отказывалась верить, что сестра, которая прошла с ней сквозь огонь и воду, которая была рядом, когда весь их мир превратился в груду обломков, оставила ее в этом аду, лишь бы спасти собственную шкуру. От этих мыслей хотелось вспороть себе живот, да вот было бы чем. Слуги госпожи прочесали в поисках Аюми весь город, но ее словно след простыл. Поэтому именно Юзучи, которой вырваться на свободу не посчастливилось, стала грушей для битья. За малейшую провинность полагалось наказание — порой даже без повода, а просто так. Ее били, морили голодом, заставляли спать на ледяном полу в подвале, из-за чего Юзучи слегла с воспалением легких. Все издевательства происходили исключительно с подачи госпожи — таким образом она наглядно демонстрировала, чем чревата жажда свободы. — В следующий раз тебе сломают ноги и руки, — сообщила госпожа медовым голосом, потрепав Юзучи по щеке, словно бездомного щенка. — Твоя сестра-мерзавка оказалась хитрой лисой, но тебе такой возможности больше не представится. Отныне тебя ждет работа поинтереснее. О нет, с упавшим сердцем подумала Юзучи. К сожалению, она прекрасно понимала, о чем идет речь.***
Её втолкнули в комнату, да так, что Юзучи споткнулась о ковёр и упала на пол, больно ударившись коленями. Дверь за спиной захлопнулась, но, даже несмотря на то, что на ключ её никто не запирал, Юзучи поняла отчётливо: ей не сбежать. Да и куда она пойдёт, даже если выйдет за пределы этой комнаты? У неё забрали дом, семью, а сестра — единственная, кто остался — трусливо сбежала, оставив ее в этом аду. Идти ей было некуда. Юзучи зажмурилась, пряча подступающие слезы, а когда желание позорно расплакаться немного отступило, открыла глаза. Небольшая, но богато украшенная комната была заполнена полумраком и тяжёлым, дурманящим разум запахом каких-то благовоний, от которого кружилась голова. Как вдруг: — Надо же, какая красота. Услышав вкрадчивый мужской голос, Юзучи с ног до головы покрылась крупными мурашками и медленно, цепенея от сковавшего тело страха, подняла голову. На полу у самой стены, скрестив ноги, сидел молодой мужчина в чёрных одеждах. Белоснежные волосы прикрывала шляпа с широкими полями и украшением в виде рогов, в длинных пальцах замерла курительная трубка, от которой в воздухе расползались полупрозрачные дымные кольца. — Что с тобой? — тонкие губы дрогнули, складываясь в ласковую улыбку. — Неужели боишься меня, девочка? Юзучи не позволила себе обмануться. Она прекрасно знала, с какой целью её притащили сюда, в эту комнату, пропитанную сумраком и дымом. Чтобы богатый господин мог с ней поразвлечься так, как душе угодно. Она должна быть покорной, должна делать всё, что прикажут и не задавать лишних вопросов. Она — всего лишь кукла. Не человек. Не дождавшись ответа, мужчина убрал трубку, поднялся на ноги и подошёл ближе, опустившись на татами рядом с ней. Юзучи подняла на него затравленный взгляд, вжалась затылком в стену, внутренне дрожа от ужаса перед ожидающей её неизвестностью. Чужое присутствие давило на хрупкие плечи многотонной тяжестью. Она прекрасно знала, что происходит за закрытыми дверьми, когда в дом к госпоже приходит очередной мужчина. Знала, с какой именно целью к ним отправляют девушек, но и помыслить не могла, что однажды эта участь постигнет и её тоже. Если бы Аюми не сбежала одна, они могли бы начать новую жизнь далеко-далеко отсюда, где-нибудь в тихой деревушке у подножия гор. Там их не нашли бы слуги госпожи. Там бы они были в безопасности. Вдвоём. Но Аюми сбежала одна — и теперь Юзучи предстояло расплачиваться за ошибки сестры собственным телом. От захлестнувшего ее отчаянного бессилия захотелось выть. Но Юзучи не издала ни звука. Только сжала искусанные губы в тонкую линию. — Делайте со мной всё, что хотите, — прошелестела едва слышно, даже не пытаясь усмирить лихорадочную дрожь в голосе. — Вы ведь за этим сюда пришли, верно? Придвинувшись ближе, мужчина ухватил ледяными пальцами ее подбородок и вздернул вверх, заставляя смотреть на себя. Юзучи судорожно сглотнула. Глаза — два осколка бездны — смотрели пристально, не мигая. На бледных щеках виднелись алые узоры, невольно притягивающие взор. Мужчина был красив, но эта холодная красота наряду с восхищением вызывала в сердце священный ужас. От этого человека — человека ли? — исходило ни с чем не сравнимое по силе ощущение опасности, от которого хотелось забраться с головой под одеяло и никогда больше оттуда не вылезать. Даже высокомерная усмешка госпожи не казалась Юзучи настолько пугающей, как этот цепкий, до костей промораживающий взгляд. — Думаешь, что знаешь, зачем я сюда пришёл? — медленный, вкрадчивый голос незнакомца пробрался под кожу и осел на ней крупными мурашками. Мысли спутались, смешались, мешая думать, мешая соображать. — И зачем же, по-твоему? Юзучи моргнула. Очевидный ответ просился на язык, но озвучить его не получалось — мешал охвативший мысли и тело трепет. Мужчина не спешил ее касаться или раздевать, чтобы взять то, ради чего явился во владения госпожи после полуночи. Вместо этого холодные пальцы скользнули вниз по щеке, коснулись беззащитной шеи, и Юзучи внутренне сжалась, ожидая… чего угодно. Напряглась, словно натянутая до предела струна, потому что от одного только взгляда черных глаз у нее дрожали колени. Она чувствовала — излучающий опасность незнакомец мог лишить ее жизни в мгновение ока. Но убивать ее он отчего-то не стал. — Ты в отчаянии, — широкая ладонь легла ей на затылок, медленно поглаживая нежную кожу. Юзучи вздрогнула, вновь покрываясь мурашками, но уйти от прикосновения не попыталась. — Оно пожирает тебя изнутри, словно болезнь. Я это чувствую. Обычно мужчина наведывался в такие места, чтобы поразвлечься с одной из девчонок, которых отдаст ему хозяйка, а после убивал несчастную. Но сегодня он решил поступить иначе. Эта зашуганная девчушка смотрела на него широко распахнутыми глазами, и столько в них было отчаяния, смешанного с болью, что убивать он её передумал. Вместо этого у него появилась идея получше. — Хочешь отомстить им всем, девочка? — спросил он, заметив тень недоумения, омрачившую юное лицо. — Хочешь, чтобы они молили тебя о смерти, захлебываясь в собственной крови? Ты сможешь уничтожить их всех, это я тебе обещаю. Юзучи ухватилась за эти слова, как утопающий за соломинку. Боги, как же она мечтала стереть их всех в порошок, как грезила о том, что однажды станет свидетелем чужой агонии. Эти нелюди должны гореть в аду. Иного они не заслуживают. Она подалась навстречу, вцепившись в рукав чужого кимоно. За такую непростительную дерзость ее могли убить на месте. Просто за то, что осмелилась коснуться гостя без разрешения, но Юзучи было глубоко безразлично, что ее ждет за пределами этой комнаты. Значение имел лишь он один — таинственный незнакомец, к которому ее влекло неумолимо, почти вопреки. Словно мотылька, летящего на огонь свечи. — Что… что мне нужно для этого сделать? Девичий голос дрожал от безумной смеси страха, боли и надежды, и мужчина, уловив это, мягко усмехнулся. Люди в своих эгоистичных желаниях виделись ему невероятно забавными. — Просто попроси меня об этом. Скажи, что желаешь этого больше всего на свете. Сила, которую ты получишь, позволит тебе отправить в преисподнюю каждого из них. Юзучи содрогнулась. Чужие слова всколыхнули её воображение, и она увидела, как наяву: госпожу, что корчится от боли на полу посреди своего праздничного зала. Ее безликих слуг, молча исполняющих любые приказы своей хозяйки, — тоже мертвых. Картина была ужасна настолько же, насколько и прекрасна. Идеальное возмездие для тех, кто по-настоящему это заслуживает. — Так что скажешь? — мужчина склонил голову набок, и колокольчики на его шляпе тихо зазвенели в такт этому незамысловатому движению. — Ты согласна? Юзучи не потребовалось время на раздумья. Она приняла решение еще в тот миг, когда ей сделали предложение, отказаться от которого было невозможно. Окончательно отбросив прочь мысли о прошлом, Юзучи подняла голову и осторожно коснулась его щеки — холодной, словно лед, — совершенно не страшась возможных последствий. Но мужчина позволил ей это. Он тонко улыбнулся, словно поощряя ее за только что сделанный выбор. Пути назад больше не было.