Проблемный альфа

Дверь в квартиру Саши Горина была приоткрыта, внутри раздавались шаги и голоса. Поднявшийся на нужный этаж на лифте Валентин Юрьевич повел бровями: эт-то что такое? Не должно такого быть у молодого отца. Попахивает разгильдяйством и одновременно заставляет сердце нехорошо шевелиться – а вдруг случилось что? Лебедев подозревал, что такие мысли рождаются у него, потому что он значительно снизил количество препаратов, подавляющих его естество омеги. Вот и шпарит родительский инстинкт. Попусту беспокоиться не было смысла, нужно было всё проверить. Он тихо, носком туфли надавил на дверь, в прихожую вошел и огляделся. Сразу товарища Горина не удалось обнаружить, зато голоса стали громче. Оставалось только без должного пиетета пройти в квартиру, только туфли снять. ...Открывшаяся его взору картина в гостиной была написана маслом. Причем в очень современной манере. Взъерошенный и порозовевший от негодования Горин (он был здесь единственным мужчиной) пытался загнать в угол возрастную женщину с ребенком на руках, но та уверенно наворачивала круги вокруг детской кроватки и в руки не давалась. Вторая особа женского пола – блондинка в шапочке и с трагично заломленными бровями – металась туда и сюда, причитая. – Александр, прекратите это немедленно, Александр, вы делаете только хуже! Я еще раз прошу вас посодействовать процессу! – Какому-такому процессу, – запыхавшись, отвечал Горин. – Какому процессу, а? Ребенка верните, гражданка! – Вы пьяны! Надрался пьяный и буянит! Не подходите! И ребенка я вам не отдам. Валентин опустил пакеты с памперсами и детским питанием, стуком баночек и шорохом целлофана прерывая сцену. Взгляд его был прямой и очень ощутимый, а голос громкий: – Эт-то что такое! – озвучил он недавнюю мысль. – Дверь нараспашку, дует. Саша, у нас гости? А почему на кухню не проводил? Горин встал как вкопанный, дамы пооткрывали рты. – Надо было Ирине Сергеевне подняться, раз уж вы тут не спите с Надей. Она меня до дома подвезла, ей, может, позвонить, пока она еще не уехала далеко? Лебедев вопросительно вытянул шею и губы поджал. Ответа не было. – Понятно, ты выдохся, пока меня ждал. Шаталиной звонить не буду, так и быть. Хоть она и моя старая подруга, а вечер лучше проводить в семье. Да, Саш? – Да! – гаркнул Горин прежде, чем успел хоть что-то сообразить. Лихорадочно метнулся взглядом к выглядящим неопасными, совершенно точно набитыми детскими товарами пакетам, и обратно – на спокойное, выжидающее лицо. В нем вскипала и рвалась наружу буря эмоций. Какого хрена незнакомый немолодой мужик знает про него с Надюхой! Так, Саня, спокойно, его Шаталина прислала, значит, доверять можно... наверное? – Да! – повторил он уверенней и с вызовом, снова шагая к похитительнице младенцев, и попытался свою дочь вернуть, но женщина ловко увернулась, правда, загнав саму себя, наконец, в угол. – Да ребенка верните! Питание, памперсы есть, чё вам еще надо? – Адрес молочной кухни! – взвизгнула женщина, глядя на Горина, как на опасного хищника, а Валентин Юрьевич, снимая на ходу куртку, плавно пошел к ним. Голос у него теперь был негромким, но очень весомым. – У нас питание молоком под вопросом, госпожа соцработник, мы у доктора еще уточнить должны. Надя, почувствовав себя в этот момент окончательно неуютно, захныкала, и тут кулек, в который она была завернута, обняли руки Лебедева. – Правда, Надюш? Нам питание больше нравится, да? Я всё купил. Хлопающая глазами Надя оказалась у Валентина в сгибе локтя, а девица помоложе осторожно уточнила: – Вы, собственно, кто? Лебедев как-то горестно глянул на Горина, вздохнул. – Саша вас смущать не хочет, видимо. Ну что ты, Саш, девочки уже не маленькие, омегу не первый раз в жизни видят. Иди сюда, поцелуй своего папочку. И – Горин мог поклясться – глазом подмигнул. Тем, который был в стратегически невидимой соцработницам зоне. Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться, под подозрительными взглядами двух пар глаз, механически прошагать, оказавшись с мужчиной вплотную. Надя у него на руках выглядела до крайности довольной, насколько вообще может быть довольным месячный кабачок. Горин сглотнул, пауза затягивалась. Он себя чувствовал наиглупейше, а незваному гостю только что надписи на лбу не хватало: «Подыграй мне». И пришлось – вытянуть шею и клюнуть быстро в уголок спокойно расслабленных губ. Вблизи Саше удалось почувствовать очень слабый запах, значит, не соврал, и вправду омега. Горин развернулся к женщинам, старательно давя лыбу и стараясь, чтобы вышло не очень злобно. Даже омегу этого странного за плечи обнял одной рукой и голову к голове склонил – вот, мол, образец счастливой семьи, налюбовались? А теперь валите из чужого дома! Валентин передал вяло моргающую Надю с рук на руки отцу и вперед шагнул, как-то даже плечом заслоняя их. – Саша не любит об этом говорить, но он с трудом переживает потерю партнера, поэтому иногда может сорваться, – глядя неморгающими темными глазами, выговорил Лебедев. И если у Горина и встала на загривке шерсть дыбом, этого никто не заметил. – Дайте нам тихонько прийти в себя. А документы мои я в собес предоставлю, как только смогу. Видите ли, я до прошлого месяца работал в армии, генерал-лейтенант армии Москвы, сами понимаете – получить документы, подтверждающие мой пол, не так-то просто. Пришлют в течение месяца. Чтоб ее, секретность. Вот, можете посмотреть мою медицинскую карту, что я здоров и прививаюсь. – Альфе вашему надо прививку от бешенства сделать! – выпалила женщина постарше, нервно наматывая на шею шарф. Обе работницы-беты только что начали понимать и ощущать, на кого с таким гонором лезли. Спортсмена-альфу и его любовничка... генерала-омегу? – Сделаем, не извольте волноваться, – согласно, но отнюдь не елейно кивнул Валентин, за плечи разворачивая дам в прихожую. – Грудничок на руках, не до своего здоровья. – Ф... фрукты купите, – робко попросила блондинка уже на выходе. – И д-документы ваши мне на стол. – Непременно, как только зубы прорежутся, – кивнул Лебедев, и не было понятно, к кому это напутствие относится. А потом дверь захлопнулась, отделяя хрупкий мирок Саши и Надюхи от холодных лап опеки. Валентин медленно повернулся, скептически поджал губы, глядя на потоптанный сапогами пол, на котором он пять минут назад разулся. В наступившей тишине Горин инстинктивно прижал дочь к себе покрепче, хотя, по-хорошему надо было уложить в кроватку. Но отпускать ее от себя не хотелось, несмотря на то, что с уходом враждебно настроенных соцработниц спокойнее ему стало, но только наполовину. Генерал армии Москвы? Да ну, гонит! – А теперь подробно. Вы кто такой будете? И откуда знаете про... Надю? – непонятно, которую из них он имел ввиду. Скорее всего – обеих. Голос прозвучал потерянно, Саше стало как-то стыдно – за пол этот грязный, за то, что у него в холодильнике шаром покати (да не успел он!), а что такое молочная кухня он и знать не знает (ну, догадывается). И еще запоздало прошиб страх от того, что Надю у него могли забрать, и он бы хрен что сделал. У него бы так ловко не получилось тёток этих выставить. Горин переступил с ноги на ногу. Лебедев подошел все еще плавно, стараясь не поднимать градус опасности, от которого плечи альфы приподнялись и торчали мослами под футболкой. – Валентин Юрьевич Лебедев, экс генерал-лейтенант. В долгой увольнительной сейчас, – он протянул руку и дождался, пока Горин выпростает ладонь из-под ребенка, пожал. – Я друг Шаталиной. Ну как друг... Он улыбнулся, пуская в уголках глаз сеточку морщинок. – Она имела со мной фиктивный брак в далекой-далекой молодости. Такой далекой, что я бы предпочел забыть, да она не забыла. Вот, понимаешь, просит должок вернуть, поставить на ноги одного неопытного отца. И прикрыть его зад от проверок. Лебедев изящно обогнул Горина, на кухню прошел и пооткрывал шкафы, затем холодильник. На лице у него читалось «м-дааа», но выражение глаз было дружелюбным. – Ирина сама хотела броситься грудью на амбразуру, но решила, что гендерно стереотипный брак умаслит протестующих сильнее... У Лебедева была какая-то сверхспособность: Саня добровольно прошел за ним в кухню, а потом и в детскую, хвостиком прямо-таки. Валентин пошел еще дальше: он поправил простынку в кровати Нади и кивнул подбородком, мол, клади. Плюс, по-ходу, этот прилетевший на помощь супермен знал, что его, сашкина, Надя была, как и он сам, как и Шаталина – альфой. – Даром, что я мужчина. Но плюс в моем омежьем документе есть. У меня взрослая, здоровая, совершеннолетняя дочь. Которую я вырастил один, и которая ни в чем не нуждалась. Это Лебедев рассказывал уже в ванной, где набрал таз теплой воды и намочил автоматическую швабру. – Теперь правда, вылетела из гнезда. Я одинок, не женат и совершенно свободен. Вручив швабру Горину, он начал обуваться. – Супермаркет видел в соседнем доме внизу, схожу. Хочешь чего-нибудь конкретного? Саша с силой замотал головой. – Ну хорошо. Тогда на мой вкус, – кивнул Лебедев и вышел, как не было. У двери, правда, осталась стоять небольшая спортивная сумка. Друг Шаталиной? А как будто родственник! Горин стал драить пол с таким рвением, как будто в случае не выполнения его вышвырнут из хоккея навсегда. Ах да. В груди противно заныло: вышвырнули уже. И не поможет здесь всесильная Ирина Сергеевна, большой мальчик уже, сам с тренером посрался, сам и попал. Ирина Сергеевна, точно! Домыв пол, Саша голову в детскую сунул, проверил, Надя спала, несмотря на пережитые стрессы, мобильник обнаружился на подоконнике, и, воровато оглядываясь, Горин вышел в подъезд. Оставлять малую, даже просто выходя за дверь, было до странного тяжело. И закрадывались ведь мысли, что что-то с ним не так, что он, наверно, кукушкой поехал, если выгнал из дома и надькину тётю, и тренера своего (хоть и мудаковатого, но все же своего мужика), и на бабонек из соцзащиты накинулся. Но свербило, жгло изнутри, на загривке будто шерсть поднималась. Мог бы – забаррикадировался с этим комочком маленьким, телом бы защищал… Телефон немного плясал в руках: в майке на лестничной клетке было холодно, но гугл открыть удалось. Лебедев. Валентин Юрьевич. Статья, сука, в Википедии, планки наградные под фоткой изображены. Чуть моложе на фото, чем сейчас, вроде, да когда Саше больно-то было рассматривать. Так, пока не вернулся – надо звонить. Стоило гудкам прерваться, Горин зашипел в трубку: – Вы кого прислали, Ирина, мать вашу, Сергевна! – Не матерись, Горин, – резонно ответила трубка, – Считай это гуманитарной помощью. – Да блин – два пакета целых припер! – Не с парашютом высадился, я надеюсь? – слышно было, как Шаталина на том конце ухмыляется. С внезапной теплотой в голосе. От которой у самого Сани холодок по позвоночнику пробежал: и правда было что-то между ними с генералом? – Он там рядом? Я ему ситуацию обрисовала… – Не. В магазин ушел. Раздался еще один смешок. – Будь умницей, Сань. Слушайся Валентина, веди себя прилично – и всё будет нормально. Один ты не потянешь. Волнуюсь за тебя… вот и решила тяжелую артиллерию применить. – Да уж, – чувствуя, что совсем замерз, согласился Горин. Шаталина волнуется… От этого накатила какая-то дурнота. Или он просто не жрал целый день? Она думает, что он один не справится с Надюхой, не вырастит, не поднимет. Но злость наружу не вышла, оказалась загашена усталостью. – Ладно. Валентин так Валентин, Юрич, так Юрич. У него не первый, – хмыкнул, – фиктивный брак. – Да, – спокойно ответила Шаталина, – Я заеду… На днях. К тебе – и Наде. Горин понял каким-то чутьем, что она говорит не про спящую в квартире дочурку. Она говорит про другую Надю. Про ту, которую уже никогда не обнять им обоим. Снова дрянь какая-то шевельнулась в душе: тренерша, которая дважды поставила его Надьку на коньки, едва не больше по ней страдает, чем он… А он страдает? Он не может плакать дома: младенцы, они ведь все понимают, он не может сейчас сломаться, потому что просто не может. – Ладно, Ирина Сергевна, пошел я. Убедиться хотел. А то далековато ваш генерал от Москвы забрался. – У него дочь уехала, – раздалось в трубке. – Насовсем. Валя сказал, что в Москве ему сейчас делать нечего. Так что дай ему шанс, ладно? – В смысле насовсем? В смысле… шанс? – Да без смыслов, Горин. Сам у него спроси. Ты идти собирался. Иди. Наденьку от меня поцелуй. Всё. Держись там. Вызов она сбросила, и Саша, шмыгнув носом, потрусил обратно в квартиру. Надюхин крепкий сон в какой-то там раз открывшаяся входная дверь не поколебала. Горин сварганил чаю, потому что пока варганить было больше нечего, и в нервном напряжении дождался генерала. Было пипец неловко. Приняв из рук в руки три тяжелых пакета, Горин зачем-то сказал: – Я это, деньги, сколько надо? Лебедев поморщился как от головной боли. – Ерундой не страдай, я тоже это есть буду. Валентин на стол выложил курицу, пакет с маринованным мясом, пару упаковок охлажденного фарша, хлеб, молоко, поддоны с овощами, килограмм картошки, макароны, яйца, сыр плавленый, батарею йогуртов, пару шоколадок… и, холодильник распахнув, стал всё укладывать. – Вы всегда такой? – спросил севшим голосом Саня. – Какой? – Не знаю… Заботливый? К чужим людям… – Слышал выражение, что чужих детей не бывает? – Не, ну блин, это ж про детдомовских! – выпалил, а сам вспомнил себя всего годика три назад, без мамки и с отцом, который не просыхал. – Не напрягайся так. Я уже одной ногой на пенсии. У меня, как у приличного пенсионера, и денег и времени хоть отбавляй. Ты-то… как собирался работать с грудничком на руках? – Да я… – Ирина сказала ты хоккеист. – Я? Да. …Был. – А как же тренировки там, разъезды наверное. В смысле был? – Валентин Юрьевич дверь холодильника захлопнул и посмотрел вопросительно. – Да вот… – початая бутылка коньяка так и торчала на столе. – Тренера лесом послал. Больше не хоккеист. – Мне кажется, хоккеистами не так быть перестают. Тем более у тебя сейчас такая ситуация. Кого угодно лесом пошлешь. Горин плечом дернул. Больно много этот Лебедев в жизни и в хоккее понимает как будто. …И в детском питании, как оказалось. И во взрослом. Потому что уже через полчаса он умудрился пожарить охрененно вкусное мясо. А Саня и не представлял, что в супермаркете под боком уже замаринованное продают. Жуя сочный кусок свининки, заедая салатом и запивая почему-то сладким чаем, Горин потихоньку уплывал. Детское питание грелось на водяной бане, Валентин Юрьич выглядел очень спокойным, орудуя вилкой и большим ножом за неимением столового. Саня просто с вилки кусал. Они с Надей жили по-простому, без столового серебра и сервизов. Он осознал это внезапно, и почти без горечи. Очень хотелось спать. Глянув на часы, он понял, что наступила ночь, и что маленькую как раз пора кормить, а после будут несколько часов блаженного сна, когда ребенок накормлен, и родитель может не держать пост, всецело положившись на будильник. И только наблюдая, как сонная Надюха сосет жидкое овощное пюре, сообразил, что кровать в доме одна. Лебедев этот гремел тарелками в раковине, негромко и как-то убаюкивающе, но мысль заставила мгновенно проснуться. Черт… Что делать-то теперь? Глядя на вытиравшего руки полотенцем генерала, Саня пробормотал: – Валентин Юрич… – Можно просто Валентин. – Вы это. Ложитесь в спальне что ли тогда, а я на диване лягу, с Надей. – Это на том диване, на котором ноги не вытянешь? – спросил таким спокойным тоном, а Горин аж опешил: когда углядел-то, внимательный! Да, последний месяц ночного бдения Саня чуть в гармошку на том диване не превратился, но мелкая часто беспокоилась, до спальни он порой не доходил. – Ребенок тихо спит, и тебе поспать надо, – продолжил этот правильный, в чистую рубашку одетый (даром что вроде как с дороги!). – Кровать, наверно, одна? Ложись сам. Я могу и на полу, и на дива… – Каком еще полу! Гостя на пол?! У Лебедева были очень темные карие глаза, которые он умел выразительно округлять. Саня осекся, потому что опять гаркнул быстрее, чем успел понять, но недовольных звуков со стороны детской не последовало. – Нет уж, я вас на кровать положу! – отрезал он громким шепотом. – И сам ляжешь? – невозмутимо уточнил Лебедев. – И сам лягу, что уж. – Правильное решение. Я сплю тихо, не подеремся. Вот так странно (как и всё сегодня), но решение было принято. По очереди сходив в ванну и там же переодевшись, они легли на разные края кровати. Было темно и тихо, но сон сразу не шел. – А что, они правда Надюху могли отобрать? – спросил Саня внезапно. Мысль крутилась в голове, и, когда он чуть не задремал, соскользнула с языка. Лебедев вздохнул в темноте, потом ответил: – К альфам-одиночкам отношение предвзятое. Жестокость в семье, не самые разборчивые связи… – Да вы что, я никогда! – Я знаю. Я верю, Саша. Но они – не факт. – А еще я так с молочной кухней… как дурак. – Ты не дурак. Тут просто с ходу не разберешься. Я тебе завтра объясню. А теперь спи. Окей? – Да. Ладно. Спасибо. Вы тоже спите. – Спокойной ночи. Горин ответить почему-то не смог. Ему уже некоторое время никто не желал спокойной ночи вслух. Уже некоторое время рядом не было человека. И хрен с тем, что он Лебедева знает от силы два часа, спалось ему в эту ночь спокойно.