Самая общая теория всего

Часть 1. Рояль хочет обратно в кусты. Рекви рухнул оземь с раззявленным ртом. Десна пришлась прямо по брусчатке. Лицезреть остальное лицо было не намного приятнее. Лёша не понимал, что за проблема была схватить озорника ростом метр шестьдесят, который слипся сейчас с велосипедной дорожкой. Позади всего этого хромал Сёри, не сводя с него глаз. - Я это редко говорю. И этим я признаю твое частичное превосходство. Но, знаешь, я так задолбался. Спасибо. - Не за что. Лёша вообще только условно понимал, что происходит. Задачку по линейной алгебре в пятимерном пространстве он бы тоже решил, но нарисовать в голове пятимерное пространство для полного ощущения ситуации трудно. Он мог иметь ввиду дефиниции, константы и некоторые доказанные формулы, и этого формально хватало. Дефиниция. «Фотоаппаратик» - умный, говорящий фотоаппарат с травмоопасными функциями, которым Лёша умело, по словам очевидцев, пользовался на бета-тестировании. Дефиниция. Альберт Цвайнштайн - автор «Фотоаппаратика» и ряда других безумных приборов, ребёнок Миллениума. Позвал Лёшу на бета-тестирование (Лёша догадывался, что его принудили к участию). Теорема. Альберт Цвайнштайн – некомпетентный плут. Доказательство. Факт А: Он не знает, что как правило подобное тестирование проводят, во-первых, в лабораторных условиях, во-вторых, машины, а не люди. Факт Б: Как было сказано ранее, Лёша отказывается верить, что согласился тестировать фотоаппарат добровольно. Тем более что слышал неуверенный пересказ о канители, что творилась на московской выставке в момент, когда его рекрутировали. Факт С: Лёше сломали ногу и он даже не знает обстоятельств. Врачи говорили о падении с высоты, но этого мало. Из-за этого перелома он смог побежать только через полгода. А память ему стёрли потому что он знал где живет Альберт Цвайнштайн, а это не причина, а несчастный её огрызок. Вывод: Альберт Цвайнштайн – некомпетентный плут и мудак, что и требовалось доказать. Лёша был так зол, что одно время подумывал поддержать движение Амины Пасик, отчасти потому, что оно синонимично к ненависти к Альберту Цвайнштайну. Несмотря на всё вышесказанное, нелюбовь к командиру не распространяется на его прихвостней (они ведь не его подмножество и даже не из того же класса эквивалентности, если уж раскидываться околоматематикой). Им он помочь согласился, потому что бесплатная пятничная поездка в Амстердам с питанием и дорогой за счет фирмы – и всё это на частном самолёте – была хорошей компенсацией. На случай нового таинственного падения с высоты с неприятными последствиями и всех ситуаций сродни этой Лёша составил договор о медицинской страховке и заставил обоих нотариально заверить, что кроме платы за лечение они предоставят тысячу евро в счет моральных травм. Юридическая сила у этого договора была слабее чем у обёртки из-под конфеты, но Клоу и Сёри этого не узнают. - Еще раз, что вы с ним собрались делать? - У меня был план. Лавочка, скотч, инъекция успокоительного, задушевный разговор, я тягаю его за уши. Он раскрывается, извиняется. Гвоздь его прощает. Я его не прощаю и тягаю за уши пока не прощу. Спойлер: я злопамятный. - Почему плана уже нет? - Успокоительное и скотч были у меня в сумке. Она взорвалась. Видимо, мое бедро так надымило, что ты не видишь, что там ожог. Бедро не дымилось, хотя обугленные краешки на рваных штанах немного курились. Пораженная кожа порозовела. Посередине, как на корке, появился жёлтый пузырь. Лёша не придавал этому значения пока Сёри не подошел близко. - Ой. Тогда нужно срочно в медпункт. Я не думаю, что этот мальчик стоит того чтобы откладывать первую помощь. - Знаешь сколько километров мы за ним сегодня пробежали? - М-м, не хочу казаться предвзятым, но последняя твоя реплика явно показывает, что в тебе говорит зацикленность на том чтоб его поймать. И усталость. Знаешь, явно не благоразумие. Сёри долго измученно выдыхал. Достал телефон из кармана и проложил путь до больницы, та была близко. - Тогда так. Ты его держишь тут. Я вернусь через полтора часа. Если мы с Гвоздем не пересечемся, то сейчас придет. Ты ему тоже подари это греющее чувство, что у него есть заботливая мамочка-пенсионерка, которая портит весь кайф и заставляет носочки носить. И пошли за мной. - Как мне держать Рекви? Каждый раз вырубать Фотоаппаратиком? - Да. Для верности. Сядь на него. Ты уже не такой дрыщ, он из-под тебя не выскользнет как будто он скатерть. - Спасибо. Теперь я знаю ради чего я занимался спортом эти два года. Сёри захромал прочь. - Комплиментами его осыпаю, понимаете ли. А он. Тьфу. Неблагодарный сухарь. Лёша не располагал ни скотчем, ни верёвкой, так что, действительно, единственной силой, которая могла задержать Рекви, была гравитация. Лёша оттащил Рекви к лавочке, водрузил его на нее по частям. И сел на его костлявые колени. Периодически он вставал, чтобы не навредить кровообращению. Когда Рекви начинал мычать, булькать, или двигать ногой, Лёша его успокаивал новой вспышкой. И так каждый раз. Лёша почти отвык от фотоаппарата. Не именно от этого, а от фотоаппарата в целом. Он не снимал ничего с лета, потому что много учился. Он даже немного улыбался от того, что общался с любимой машиной. Сидя на Рекви он щелкал небо, дома, чаек, редких пешеходов (с ними кадров было мало еще потому, что они балдели от вида юноши сидящего на спящем несчастном парнишке). И пусть другой ракурс не выберешь, пусть объектив бы другой тут подошел. По мере заполнения памяти приходили новые силы жить, трудиться и радоваться. Не так страшно уже было вернуться домой к гнобящему брату, книжкам, слайдам лекций, беговой дорожке и недописанной семестральной работе. - Приветик. Лёша уже заметил, что пешеход заворачивал к нему, даже чувствовал на себе его взгляд, но не ждал, что он пойдет на контакт. - Могу чем-то помочь? - Да. Я присяду? Всю длину лавочки занимал Рекви, а на небольшом отрезке за макушкой раскинулась его неряшливая волосяная лужайка. - Нет, - ответил Лёша. Незнакомец не послушал и сел на Рекви. - Даже совсем чуть-чуть не узнаешь меня? - Голос знакомый, - согласился Лёша. - Ладно, не буду держать интригу, потому что это не так интересно и разговор серьезный. Бим. Руки с фотоаппаратом упали на колени. - Ой. - Рад меня видеть? - Ты что тут делаешь вообще. - Так рад или не рад? Мне интересно, чтоб ты знал. - Рад, конечно, но какого черта ты тут делаешь? Бим был Лешиным другом из интернета. И жил, как он утверждал, в Массачусетсе. По выходным они иногда играли в сетевые игры и просто общались на разные темы. Начинали обычно с совместного прохождения, а заканчивали либо руганью из-за стратегии, либо диспутом об общечеловеческом, а также обсуждением злободневной проблемы, или простым разговором с концами в разных точках планеты. Лёша и подумать не мог, что они встретятся. Бим почему-то смеялся так, будто Лёша – последний идиот. - Что ты тут делаешь? – повторил Лёша. Бим унял себя и посерьезнел. До этого он по большей мере разглядывал Лёшу, как экспонат, а теперь заговорил прямо: - Если у тебя плохое предчувствие, то не так уж зря. Готовься, что будешь удивлен, обижен и захочешь мне врезать. Лёшу почему-то ударила дрожь. - Что это. Говори быстро. - Помнишь, как сломал ногу? Так вот, ты с четвертого этажа упал, через густые ветки дерева. А я тебя тогда сбросил. Сначала Лёша впал в ступор. Потом, когда мозг полноценно обработал сначала встречу с другом, а потом его беспощадное откровение, Лёше хотелось сделать, спросить, прокричать сто вещей, а он взял и опешил. Это всё приобретало черты сна. Сон и должен был состоять только из того, о чем Лёша много думает. Он очень хотел в поездку подальше от учебы, очень боялся забытого прошлого и дорожил Бимом как хорошим другом, а тут все три наваждения сплелись в кошмар…. Это, скорее всего, кошмар. Тут нет логики. Он спит. - До...договори. Как, почему, что, я не понимаю тебя… - Мы встретились во время того самого «тестирования» у Альберта. Я сбросил тебя с крыши. - Но ты… почему…ты не мог там, ты же… в Массачусетсе... это же такой бред. Впервые они с Бимом списались через месяц после того как Лёшу выписали из больницы, в какой-то дискуссии по поводу игры, что ли, ...да, никто не мог пройти один момент и все винили в этом разработчиков (в основном Лёша), хотя были несогласные с этим мнением. Среди них и Бим, тот позвал Лёшу как самого громкого недовольного попробовать пройти этот момент вместе по сети. Лёша согласился, Бим в итоге прошел этот момент, пользуясь возмутительным изобилием читов, за минуту, но потом специально для неверующих перепрошел его честно за десять минут. А потом объяснил, что он сам разработчик этой игры. Лёшу это заинтересовало, и он задавал много вопросов, и вообще Бим оказался толковым парнем, с ним приятно было вести беседу. Но это. Лёша был в замешательстве. Теперь он словно осознал, что все это время сидел под стеклянным колпаком (далеко-далеко за его пределами кто-то наблюдал за Лёшей и писал всё в блокнот), а сейчас он впился темечком в невидимый, прозрачный купол. - Да. Мы столкнулись тогда не случайно, я сам написал тот самый непроходимый баг (знал, что ты играешь в эту игру). Правда, я не разработчик, а, скорее, вредитель извне. Лёша пялился на Бима усердно, будто от того, что лучше его рассмотрит, он лучше начнет понимать ситуацию. - Зачем… - Ты занимательный кадр, мне понравились пятнадцать минут, в течении которых я тебя доводил до белой горячки от страха, человек интересного поведения, так сказать. В кои-то веки хороший материал для собеседника, так почему нет? - Что… - Мне стоит сказать, почему я тебя сбросил с крыши? - Да. - За это ты меня захочешь ударить. Я не попрошу тебя от этого удержаться, потому что действительно этого заслуживаю. Я извиняюсь сейчас, и извинюсь потом, и буду извиняться столько, сколько ты от меня потребуешь, количеством вставок заведуешь ты. Бим сделал паузу в ожидании Лёшиной реакции, оставив непроизнесенный вопрос, будто модальное диалоговое окно: «Вы действительно хотите услышать правду? Да, нет, отменить». Лёша собрался с духом. - Говори. - Хорошо. Мне нужно было наверняка исключить возможность того, что ты еще когда-нибудь свяжешься с Альбертом и его динамичным трио. Они тебе не компания. Как мне показалось тогда на крыше, когда мы встретились, дело обстояло так, что вы все вот-вот подружитесь и ты бы остался у них на постоянной основе, или еще какая-то ересь в подобном духе. Ты слишком хорош для них. Шок держал на месте пуще короткого поводка. - Я не понимаю тебя. - Я сбросил тебя с крыши чтобы Альберт оказался крайним, ты обозлился на него, и точно с ними не остался, уж прямо тогда, после школы, или после института. Ты бы был несчастен с ними. Шок кончился, и Лёша врезал Биму в лицо так сильно что тот упал на асфальт. - Я уверен, что я сам прекрасно понимал бы такое!! Что за бред ты несешь?! – кричал он над ним. Биму будто было совсем не больно. Он игнорировал даже синяк, который скапливался под глазом. - Я прошу извинения, искренне. - Да ты…! Леша пнул его в живот со всей силы, как лупит по мячу. Бима даже отнесло немного назад и он перевалился на спину. Его джемпер измялся и измарался. Лёша хотел проснуться. Такого он не ожидал. - Ты представляешь, сколько я… не ходил!!… Как долго!!… - Да. И мне жаль. - А ты… это же ты? Я не верю, что Бим это ты. Ты просто меня хочешь взбесить. - Нет, это я. Ты узнал меня по голосу и манере речи. Лёша чувствовал невероятную слабость. Он верил этому человеку и без весомых доказательств. Но молчал, чтобы прекратить вопить незаконченными фразами. - Прости, мне жаль, что я подверг тебя такому риску. - Нет! Лёша сел обратно на Рекви, уже куда попало, и смотрел куда угодно, но не в сторону этого лежачего изверга. Через десять минут Бим спросил с земли: - Я могу продолжить? Ты явно многого не понимаешь, расспрашивай меня. Лёша простонал от недовольства. - Если скажешь еще что-то, что меня взбесит, я потопчусь на тебе. Обещаю. - Договорились. - Кто ты такой? Я уже понял, что ты программист, спасибо. Где ты на самом деле живёшь, как мы с тобой «столкнулись» на четвертом, черт подери, этаже, и всё, что вытекает из первого вопроса, пожалуйста. Бим сел. - Это будет долго. Тебе нужна грустная история моего происхождения или вкратце то, что имеем сейчас? - Второе. - Я работаю на Б. Кнокса (работал, пока его не упекли в тюрьму) и живу в Кардифе. Пересказывать в красках и деталях трудно, но по сути Альберт и ко приехали к Б. в гости в его четырехэтажный особняк, мы с тобой встретились на крыше, поговорили, я заметил в тебе сильную личность и… скинул. Я поступил бессовестно, извини. Лёша собрал останки своего хладнокровия. - По каким причинам ты меня скинул? То, что ты мне сказал до этого – сущая дичь. - Мне было выгодно, чтобы на стороне Альберта не появлялся настолько сообразительный, критически мыслящий человек. К тому же, я заметил, что у тебя талант замечать чужой взгляд. - Хорошо. Я – ценный кадр. Допустим. Лёша не верил в то, что произнес. Он даже не учится на пятерки и не всегда забивает голы, а фотография – не очень полезное умение. - Правда ценный. У тебя врождённая меткость и критическое мышление, неплохой набор. У Альберта у всех то одно, то другое, а ты универсальный. Лёше было тяжело расценивать себя как рекрута, он непутевый студент с фотокамерой. Но было понятно: Бим им манипулирует. Извинения через слово, разговоры о том, какой Лёша «ценный» и «интересный». Бим хочет расположить Лёшу к себе и, может, даже завербовать. - Еще раз. Почему тебе не выгодно, чтобы у Альберта появился ценный кадр? - Потому что открывается сезон охоты на детей Миллениума и я не против. Лёша нахмурился. - Еще раз: детей Миллениума начнут убивать, и ты не против? - Да, ну, скорее что-то среднее между «не против» и «мне все равно». Тут вопрос явно не Boolean. - Объясняй. - Boolean это тип данных, который… - Я знаю. - Окей. Со мной связались те, кто будет этим заниматься и объяснили, что для меня смерть этих троих будет какой-то выгодой пожизненных, необъятных, неоценимых масштабов. И это из-за какой-то там сверхъестественной теории, которая на самом деле правда. - Ты – псих. Что за теория? - Есть только название и автор. Самая общая теория всего Сефоры Макфи. Нет, я ошибся, известна еще третья вещь: теория действительно работает. Лёша обработал услышанное. - Ты псих и толкаешь мне какую-то религию. Но если в остальном подвести черту объективно, то убийцы попросили тебя следить за Альбертом и не давать ему шансов стать более защищенным, чтобы ты в итоге получил выгоду, которую сам не очень осознаешь, но «почему бы и нет». - Да, еще я им сказал где он живет чтоб они легче к нему подобрались. Случился бы новый взрыв ярости, но Лёша уже израсходовал лимит гнева и лишь простонал, заломив руки. - …и мне зря стирали память! - Да. Но это уже обстоятельство, моей прямой вины тут нет. - Ты псих, бессовестный ублюдок и манипулятор. И вообще я не знаю, почему до сих пор веду с тобой этот разговор и все еще не позвонил в полицию. Бим смущенно положил ладонь на щеку. - Потому что я тебе нравлюсь! Лёша снял с Рекви кроссовок и кинул Биму в лоб. Чему из гипотетически сказанного Лёшей поверят в полиции? Что Бим признался в том, что сбросил его с крыши? Или, что детей Миллениума начнут истреблять из-за теории какой-то бабушки? Даже пытаться не хотелось, тем более что Бим ничего из этого не подтвердит. Чего Лёше точно хотелось, так это снова стереть из памяти всё связанное с Бимом и вернуться домой. На этот раз «связанного», к несчастью, было намного больше. У Бима на лбу осталась розоватая вмятина от подошвы, но казалось, что ему нисколечко не больно. Он снова включил святого: - Прости меня. - Я тебя все равно не прощу. Я вижу, что ты мной манипулируешь. Я тебе зачем-то нужен. Как видишь, я действительно умный, уже догадался. - Я честно сожалею, что повел себя как ублюдок. Мне жаль, что перелом получился такой серьезный, я не ожидал. И прости, что обманул опять, ты меня заинтересовал и другой формы общения я бы не воссоздал. У меня не так много умных собеседников, и просто друзей… - Хватит. Заткнись. Ты мне отвратителен. Ты не ценишь жизнь других людей, будь то скидывание с крыш, или помощь в совершении массового убийства не понятно ради чего. - Я уже не помогаю. Я отказался от того большого, золотого блага. - Почему? - Потому что согласился до того, как хорошо познакомился с жертвами. Они такого не заслуживают. - Никто такого не заслуживает, ты не оправдался. Не строй из себя святошу. Бим недолго помолчал и перестроился с чистосердечной манеры назад на издевательски-ласковую. - Можно я расскажу грустную историю, чтобы ты меня пожалел и решил, что не такой уж я и ублюдок? - Ты же сам сказал, что у меня развито критическое мышление. Вряд ли я поведусь. Бим отвёл исполненный лирики взгляд. - Ведь я не хотел быть таким ублюдком… - Яблоко тоже не хотело сгнить. Но есть его уже никто не будет. - Так мне рассказывать или нет? Если нет, то что я могу еще сделать чтобы вызвать доверие у тебя ко мне? - Э-эм, ничего. Не хочу я у себя к тебе доверие вырабатывать. Лучше оставь меня в покое или тебе придется говорить с Клоу и Сёри, когда они придут. - Что если я скажу тебе, почему ты умеешь чувствовать взгляд, меткий, неплохо фотографируешь? Знаешь, почему всё именно так? - ...Потому что я молодец? - И это тоже. Честно говоря, не знаю точно, как и почему, но это ты имеешь благодаря теории. И я могу даже сказать, в какое время ты это получил. - Что. - Примерно в 2011, когда тебе было… семь лет? В то лето Лёша начал таскать родительский фотоаппарат чтобы фотографировать жуков. Лучшее лето в его жизни. Первые предпосылки зародились, когда они ездили в Великобританию на весенних каникулах. Там папа впервые позволил ему фотографировать с их дорого тяжелого фотоаппарата самому… Это воспоминание будто угодило к Биму под его подопытный колпак. - В семь я начал этим увлекаться. Я тебе сам об этом сказал, по неосторожности. - Да, и тогда я понял. Ты часом не встречался с Сефорой Макфи? - Как она выглядит? - Пожилая и рыжая, убийственно рыжая. В очках. - Да, встречался. Лёша не вспоминал долго. Типичная никуда не успевающая экскурсия, поток туристов навстречу другому такому же, Лёшина рука крепко вцепилась в руку мамы, а всё остальное мечется промеж великанских сумок, спин и задов. Рюкзак он тянул за верхнюю ручку – не успел надеть через плечо до начала шумихи – и тот при немалом весе прыгал и бился об спешащих людей. Вдруг Лёша неправильно повел рукой, и рюкзак засосало в противоположный поток. Мальчик остановился, бросил мамину руку и потянул его назад, его самого уже начало заносить. Потом от рюкзака отдало новой тянущей силой, будто кто-то забирал рюкзак намеренно. Лёша уже вообразил себе гнусного вора, как рюкзак вынырнул, и с ним, как улов, улыбающаяся женщина. Лёша был напуган и потому запомнил ровно столько, сколько пересказал Бим: убийственно рыжая, в очках, а еще другую деталь: пучеглазые серьги в виде бронзовых рыб. - Be careful, dear. Леша в равной степени как ничего не слышал, так и не знал тогда английский, но догадывался, что она сказала что-то такое. На секунду всё для него тогда замедлилось, семилетняя фантазия прозвала женщину своим ангелом-хранителем, который потом так красиво сделал шаг назад в омут, из которого появился. Женщину сразу скрыло задами и сумками. Мама дёрнула Лёшу за руку и потащила дальше напролом через людей. Лёша долго радовался, что повидал кого-то хоть немного волшебного. - И что? – спросил Лёша. - А то, что ты не один такой. Известно так же, что подобным образом она повлияла на своего мужа, домработницу, и, может, еще на некоторых людей, о которых никто не знает. Или знает, но не знает, что они необычны именно из-за нее. - Необычны, - Лёше захотелось сплюнуть в сортир. - Не волнуйся, я тоже необычный. Но давай это не вводить как термин, это правда ужасно звучит. - Да я уже понял. Ты ее тоже встретил? - Внимание, я предлагал рассказать свою историю и ты отказался! Лёша поймал себя на том, что ненавидит собеседника меньше, чем пару минут назад, хоть он и обрывал все оправдательные процессы в своей голове, работающие в пользу Бима. Каждые две или три минуты восприятие этого человека в корне менялось, а каждое следующее будто существовало в новом измерении. Бим был жестоким прохиндеем и правдоподобно за всё это извинялся. Всё это тяжело было сложить воедино, при условии, что он ни в чем не соврал. Лёша был осторожен и раз в минуту прокручивал в голове, как в случае угрозы вырубает Бима вспышкой. - Что именно тебе от меня нужно? Ты пришел, рассказал про случай с переломом и крышей, извинился (я тебя не простил), рассказал, что втерся ко мне в доверие, что детей Миллениума будут убивать и раньше ты был «не против», а теперь отказался сотрудничать с теми людьми, мол, у тебя отросла совесть. Я, допустим, встречался с Сефорой Макфи и … из-за этого я так интересен? Я больше ничего не помню. Что еще тебе от меня нужно? - Я пришел, рассказал про случай с переломом и крышей, извинился, я хочу, чтобы ты меня простил, я рассказал, что втерся к тебе в доверие, чтобы лучше тебя узнать, сказал, что детей Миллениума будут убивать и раньше я был не против, а теперь отказался сотрудничать и не хочу в это ввязываться. Ты встречался с Сефорой Макфи и ты интересен, но не только поэтому. Сверхъестественный тип интересности не запакуешь в пакет данных и протоколом TCP не отошлешь, а еще не поболтаешь с ним о том и сём. Зачем ты мне нужен? Я собираюсь в поход и мне нужен товарищ. Цель похода: узнать, в чем заключается Самая общая теория всего и, если получится, спасти детей Миллениума. Последнее – необязательный пункт, это опасно. Лёша обработал всё, включая лучики пафоса предпоследнего предложения. - Нет, я не согласен. Я студент, у меня свои дела. К тому же, это звучит опасно и без необязательного пункта. Лучше позови Альберта и его динамичное трио, они как раз по этой части. - Они мне не нравятся,.. - Ты собрался спасать Альберта, потому что он тебе нравится, но не посвящаешь его в это, потому что он тебе не нравится. Можно побольше boolean? - Тебе вот они нравятся? - False. Бим хмыкнул. - Ты еще спрашиваешь, почему я тебя предпочитаю им. - Если тебе нужен собеседник, который разбирается в программировании, советую Альберта, он точно больше меня знает. Он, наверное, веселый и не студент. Почему ты не позовёшь их? - Им я не хочу даже этого предлагать. Они потребуют от меня признаться во всем, а я не могу, только напорюсь на проблемы. - Хорошо. Я точно понимаю, что ты мне и доли своих мотивов не рассказал. Признайся во всем мне, а потом уж подумаю. Иначе я вообще отказываюсь вести с тобой переговоры. Бим сардонически улыбнулся. - А с чего я начал разговор? И что я тебе два раза уже предлагал? - Считай, что я созрел. Лёша смотрел на Бима бестрепетно. Лицо последнего светилось улыбкой, как вдруг скорчилось, а сам Бим упал и спятил. Начал извиваться на земле, как рыба на морском жарком пирсе. Лёша в ужасе вскочил с лавки: - Это трюк или что с тобой?! Всё быстро кончилось. Бим размяк и распластался у Лёшиных ног. Тот поддался соблазну и пнул его в печень. Бим ойкнул. - Ой! - Дружелюбно напоминаю, что я тебя ненавижу. Что это сейчас было? – Лёша замахнулся ногой еще раз, Бим дернулся. - Хорея. Я больной. Иногда бывают приступы, и я весёлого ужика показываю. - Ты лечишься? Или ты собрался в «поход» чтоб я тебя все время нёс? - Ты снова задаешь вопросы так, чтобы ответ был boolean. Да еще и оператор “or“ поставил. В таком случае, мой ответ «true». Леша пнул с размаху. Бим айкнул, растянув на последнем издыхании звук «и-и-и» до пятисекундной какофонии. - Понял. Скажем «нет» оптимизации логических выражений! Итак, у меня качественная (излечимая и не прогрессирующая) хорея, которая выражается в судорожных приступах и завышенном болевом пороге, поэтому, когда ты меня лупишь, страдает по большей мере моя бессмертная душа. Я могу принимать современные препараты, посещать процедуры и вылечить хорею за пару лет. А могу всего этого не делать. Леша пнул сильнее, раньше он жалел силы. Бим только слегка корчился. - Ты не лечишься, и ты псих, - заявил Лёша. - У меня весомые причины. Леша наступил ботинком ему на живот, но не перенес туда и доли своего веса. - Рассказывай всё. Бим взглянул на ботинок без опаски, но с долей брезгливости. - Слушай, может я лучше горизонтально? Ты мне и так всю кофту измазал. Лёша убрал ногу, и обернулся, чтобы проверить Рекви. Тот подавал признаки пробуждения, но заметив своего палача, замахал руками… - Нет-нет-нет-нет! … и от этого упал с лавки. Пространство у Лёшиных ног обретало всё новых завсегдатаев. Рекви тут же подскочил, и его глаз попал Лёше под прицел. Мальчонка молитвенно завизжал: - Не стреляй! Я так буду сидеть, честно! Я не убегу! - Он не убежит, - подтвердил Бим. Лёша не опускал фотоаппарат. - Садись и не рыпайся. Рекви сел как цивилизованное воспитанное дитя, и примерно сложил ручки, чтоб они были на виду. С его волосами, подранной спортивной одеждой и голыми татуированными руками это совсем не смотрелось. Но даже манера речи у него была сладенькой. - Не стреляй, пожалуйста, - попросил он, - у меня в голове болит от этой вспышки. Я честно не убегу, я устал, и ты так много в меня стрелял, что мне и так тяжело. - С тобой разберемся еще. - Леша сел рядом с ним и жестом пригласил Бима на оставшееся место. Бим соблаговолил дополнить компанию. Можно начинать. - Есть одна большая проблема, - заявил он. – Я кушать хочу. - Я тоже, - признался Рекви. – Я кушал сегодня только завтрак и мороженое, и то мороженое не доел, оно растаяло. - Я кушал… вчера, - добавил Бим неуверенно. – Кажется... Леша закрыл лицо рукой. - У меня медленный обмен веществ, - сказал Бим в свою защиту. - У меня быстрый… - посетовал Рекви. - У меня голова болит от ваших запросов, - отрезал Лёша. – Я за едой не пойду. Рекви тем более никуда не пойдет. Бим, иди. Вернуться – в твоих интересах. В моих интересах, чтоб ты проваливал и не возвращался. - Перестань со мной флиртовать, я смущаюсь, - Бим встал, подобрал сумку и ушел. Прошло пятнадцать минут, и Бим вернулся с двумя горячими коробками пиццы. Рекви поднял руки и возрадовался: «Ура!»; одна коробка досталась ему. Другую Бим открыл у себя на коленях. Без всякого восторга он посмотрел на сырное, ветчинное и грибное золотисто-красное яство, припудренное мукой. Лёша оказался обделен. Томатные благоухания доносились с двух фронтов. Рекви тотчас поделился, жуя и преподнося всю коробку. Лёша выразил благодарность словесно, и отделил один кусочек от сырной вязкой семьи. Вкус полностью соответствовал аромату. Бим механически жевал. Проглотил. - Бери и у меня, я вроде как на всех брал, - он кивнул в свою коробку. Леша не надеялся на такой компанейский подход. - Оу, ты действительно ведешь себя как друг. Спасибо. Но меньше я тебя ненавидеть не стал. Бим передал Лёше всю свою коробку. - А я начну рассказ, пока у вас полные рты и вы не сможете меня перебить. - Допустим, - согласился Леша, и оторвал кусочек уже из коробки Бима. - А про что будет история? – спросил Рекви. – А машинки будут? А война? А Спайдермен будет? - Нет, - остановил его Бим - Сколько тебе лет? – возмутился Лёша. Рекви раскис и пожал плечами. Бим нахохлился для чарующего рассказа. - От автора. Ты уже успел проговориться, что ставишь мои слова под сомнение, ты мне не доверяешь. Я это понимаю. Так что однозначно, даже если я скажу полную правду, ты имеешь право мне не верить (и чем правдоподобнее и глаже она будет звучать, тем больше у тебя поводов считать, что я вру). А мне хочется, чтобы ты меня сторонился меньше, может, выработал ко мне хоть молекулярную, но полноценную частичку доверия,… Лёша проглотил. - Ближе к делу. - Так вот, я установлю правило, хоть уже сейчас вижу по твоим глазам, что для меня это слишком нахально. Я расскажу все, как есть, без прикрас, совру только в одном – исключительно одном – весомом факте. Обещаю. Позже ты обязательно поймёшь, где была ложь. Может, сразу же. Я сообщу тебе, если ты догадаешься правильно. Согласен? Лёша неодобрительно нахмурился и кивнул. Согласен. Бим продолжал: - Да, ты прав, мне нечего предъявить как гарантию, что я не совру вообще во всем. Однако начнем. Я из зачуханного городишки в штате Массачусетс, из небогатой неполноценной семьи, состоящей из пьющей матери-одиночки и меня. Лёша проглотил. - Имя мамы, фамилия, любимый алкоголь, средство для мытья посуды и дата рождения. - Долорес Чаклз. Пиво «Вuff» и гель «Рenny» с ароматом яблока. Родилась 29 июля 1978. - Имя вашей кошки. - У нас не было животных кроме рыбок, и ты меня, в случае чего, не раскусишь. - Хорошо, не буду. Каких рыбок? - Две золотые рыбки в круглом аквариуме на подоконнике в гостиной. Серьезно, Леша, у тебя не получается. - Как часто ты звонишь маме и видишься с ней? - Перестань, я только хотел сказать, что официально меня похитили, и я пропал без вести шесть лет назад. Никто ничего не знает, даже мама. Даже мама, потому что я бросил прошлую жизнь и не хочу никак с ней соприкасаться, новая шире и интереснее. Более того, у Долорес не сильно получалось меня воспитывать, ей и не хотелось, не успела сделать аборт, и вообще наши отношения не сложились. - Допустим. Кто тебя выкрал? - Меня выкрал Гильермо Стеллс. Лёша изумился. - Я думал, окажется, что это ты – Гильермо Стеллс. - Не совсем. Мы родственники. Видишь ли, есть такая интереснейшая, божественная личность по имени Бернард Стеллс. Он впечатляющий ученый, аферист, озорной гуляка. А «божественна» его личность в том смысле, что детей у него как у греческого бога, и все как один по пьяни и по залёту. Мы с Гильермо к ним относимся и оба очень точно унаследовали его лицо и телосложение. Разница в том, что Гильермо единственный из всех детей унаследовал фамилию. Если другие мамочки обычно безмолвные дурнушки из маленьких городов или проститутки, то тут Бернард осёкся и загулял с хозяйкой пятизвёздочного курорта. Как-то они договорились и растили сына относительно вместе. Сын вырос не меньшим подонком, чем отец, как-то нашел меня, и выкрал, чтобы инсценировать суицид. - Ого. Продолжай. - Забавное дело: я был тогда толстеньким, а Гильермо, наоборот, щепкой. Ему пришлось закрывать меня потеть в сауне на всю ночь (днем я качал ноги, чтоб еще ляжки подогнать) и кормить одним яблоком в сутки. В итоге я даже худее него смотрелся, сейчас, правда, не скажешь, - Бим ущипнул себя за заметный, не большой, но и не порождающий состраданий живот. - … И я потел и ревел так неделю или больше, маменькин сынок, одним словом, пока его наконец не устроила моя фигура, вернее, пока та не испарилась совсем. Во всех смыслах. Потом он вырядил меня в свою одежду, рассказал, что делать, и, что если не буду слушаться, умирать буду долго и мучительно, а не быстро и грубо. Я обезумел от голода, с трудом ходил, голова не варила, соглашался на всё. Лёша ни жевал, ни глотал. Он и Рекви, не отдавая себе отчета, замерли в позе суррикатов. - Даёт он мне пистолет, говорит, когда я прекращу с балкона свой монолог и типа выйду чтобы взять пистолет, выходишь ты, Бим, и стреляешь в висок. - Жиденький план какой-то, - критиковал Лёша. – Труп все равно опознают. И вообще момент с «Я ВЫХОЖУ ТЫ ЗАХОДИШЬ» и для дурака может сойти за любительский монтаж в реальном времени. - Они с родителями договорились о всех подробностях. Мать сама помогала меня запирать в сауне и прямо там репетировала, как будет заупокойно плакать над дитятком. Всё у них там продумано, не волнуйся. Отца я не видел ни разу, жалко. Он на фоне мачехи и братишки был бы не меньшим деспотом, но всё-таки. Говорит, значит, Гильермо свой монолог, я трясусь со смешанными желаниями лежать, есть, спать, не думать и просто сдохнуть. - Ты застрелил Гильермо сам? - В том-то и дело, что нет. Я был напуганным, безмозглым дохляком. Он, представляешь, выходит, говорит монолог, возвращается. Потом сразу же он выходит, берет пистолет, застреливается. Лёша взбудоражился – он каждой точечкой своего тела чувствовал: где-то совсем рядом Бим прятал швы от подшитых белыми нитками фактов. Недоговаривал, не обрисовывал в полной мере. - То есть он решил совершить суицид всё-таки сам? Умер правда Гильермо? - Он совершил суицид сам, - Бим кивнул. – А теперь приготовься к волшебной небылице. Ко мне, в какой-то мере, перешел его разум. Ко мне начали приходить его идеи. Я сам всегда играл и сгодился б максимум за системного администратора, да и сжульничал в своей жизни только пару раз на контрольных. А тут меня переклинило. Из того отеля я сбежал, искусно прячась за каждым кустиком, будто делал это всю жизнь, более того, будто я в тех кустиках жил и знал потайную дорогу наружу. Перед этим, конечно, пока народ сбегался к балкону, я полетел в комнату Гильермо и спер всё возможное из его заначек и подготовленные им самим чемоданы чтобы свалить. На его карточках были все те самые миллионы. Я свалил из страны куда глаза глядят, пересидел пару лет в отелях весь заваленный онлайн-курсами программирования и книжками. С полученным опытом и идеями Гильермо Стелса начал валить чужие сервера как карточные домики, вот так началось у меня веселье! (Ладно, как карточные домики, которые облили цементом, это не так легко, как все думают) Потом я заскучал и решил подружиться с Б. Кноксом. Дальше ты догадываешься, как всё было. - Догадываюсь, но ты сам заставляешь меня нарисовать у себя в уме ложный след. Что насчет тех людей, что хотят перебить детей Миллениума? - Они меня заметили. Сказали, что если убить еще троих, я еще трижды стану умнее на одну голову Миллениума и в результате стану ультра-умным, с разумом всей четверки, закатанной в одну мою непутевую головешку, как килька в банку. - Зачем им это? - Для равноправного сотрудничества в будущем. И потому что так утверждает Самая общая теория всего. Мне так и не открыли в чем она заключается, мол я недостоин пока. Сектанты. - Это их главный мотив – сделать супер-умника? – Лёша спрашивал, чтобы убедиться в ошибочности этого суждения, потому что иначе он уже представлял тех людей сумасшедшими учеными, а детей Миллениума – носителями сакрального дара, который нетрудно изъять, супергероями или девочками-волшебницами, а то и все вперемешку.

(прим. авт. ЧУДО ВОКРУГ)

Бим бодро поднял большой палец вверх. - Глядишь в самую суть, приятель! Главный мотив я не знаю. Это они придумали мотив для меня, чтобы я с ними сотрудничал, раз уж у меня пресловутый преступный ум оказался. - Почему они тебя не прикончили, когда ты отказался? - Я гласно не отказывался. Они думают, что я в пассивном запасе. Давно не давали поручений. В следующий раз попытаюсь не исполнить или нагадить. - Тебя, получается, отправили следить за Б. Кноксом, ты не сам с ним решил подружиться? - И да и нет. Я и так хотел побольше пообщаться с детьми Миллениума. Интересно ведь, что за кадры. Ну, и подходящие кандидатуры на роли друзей, равных по разуму, если б не потребность отбирать у них эти самые разумы… Бим прервал свое словоблудие остывшим кусочком пиццы. Это значило, что он окончил изложение, одна ложь в уймище правды была зашифрована и, к сожалению, умело подретуширована. История была полна что ряби, что бесполезных подробностей. Бим мог исковеркать одно событие или одну общую глобальную мысль, протянутую вдоль повести, и не переступить за рамки правила, которые простирались так же далеко, как и общее понятие термина «факт» в единственном числе. Тяжело. - Ты не договорил что-то существенно важное? – спросил Лёша. - Всё важное я сказал. Если хочешь, повторю, но расщедрюсь на прикрасы, и ты точно потеряешься. - Да нет, не обязательно, - Лёша пожал плечами, - я записал тебя на диктофон. Дома сяду, перепишу на бумажку и расшифрую, без проблем. Бима это не напугало. - А что насчет самого рассказа? Ты поменял мнение обо мне хоть немного? - Нет, потому что слово «факт» очень обобщённое и ты мог переврать всё до неузнаваемости через одну только деталь. А вообще иди к черту, общение у нас не заладилось, когда ты меня скинул с крыши и помогать я тебе не собираюсь. - Даже за денежный приз? - За денежный приз из украденных денег – тем более. Биму этого было вполне достаточно, чтобы заулыбаться, будто Лёшины мотивы были прозрачнее и легче, чем шифоновый лоскуток. Он встал, чтобы уйти. - Как ты и сказал, дома сядешь и запишешь все на бумажку, - он подтянул сумку, взял на дорожку еще кусочек пиццы и ушел вразвалку. – Спишемся, когда у тебя закончится сессия. Лёша сложил руки в мегафон у рта и проскандировал: - НЕТ! Часть 2. Звонил Чехов. Сказал, чтоб вернули ружье Скру осталась одна в лаборатории, в стуже, подавленная приказами и демонами в своей голове. Альберт ушел. Даже не верилось, что одно время убийство было ее основной программой на жизнь. Она уже не убийца, если она и посмеет (приказ пересилит ее личное малодушие), она… не представляет, как почувствует себя после. Умрет вслед, горемыка-голубка, если не от ножа, то от шока или страдания. Дрожали руки и ноги. Волос будто стало слишком много, лезли в лицо, Скру их поправила. «Открывай его компьютер, …» Скру повернулась к столу, села голыми коленями на пол, в холодные провода и распечатки, ввела пароль, который уже давно подсмотрела. Сверкнула красная искра у веб-камеры. Компьютер распознал ее и поздоровался с ней. - Здравствуй, Фрося! Поскольку ты не отец, я запрашиваю разрешение отца, чтобы ты могла поиграть. Это базовые меры безопасности, прости! Скру воспрянула духом. Тут же под рукой тренькнул телефон Альберта. Сообщение столбом света просвечивало через распечатку. Это было модальное диалоговое окно. «Фрося открыла ноутбук! Разрешить поиграть?». Внизу кнопки «Да», «Нет». Шелкопряд сообщила: «Хе-хе-хе-хе-хе-хе, жми «Да»» Скру отшвырнула листок и нехотя нажала «Да». Окно пропало, и теперь с ней поздоровался телефон: - Здравствуй, Фрося! Поскольку ты не отец, я запрашиваю разрешение отца, чтобы ты могла поиграть. Это базовые меры безопасности, прости. «Не оригинально, - комментировала Шелкопряд. - Ха, ты думаешь, что разрешение будет опять на компьютере, и это будет замкнутый круг. Пока мы тут будем искать Дамоклов меч Альберт, того и гляди, вернется. Не думаю…» Через минуту в лабораторию заскочил Альберт. Он встревоженно посмотрел на Скру. - Мне на наушник пришло сообщение, что ты сначала залезла в компьютер, а потом в телефон. «Не говори правду, развей его подозрения, будь убедительной.» Скру поджала плечи и крикнула через лабораторию (от ее упадочного настроения для Альберта это, должно быть, звучало с раскаянием): - Извиняюсь, я хотела с компьютера кое-что в интернете посмотреть! У того сайта гаденькая мобильная версия. А тут и телефон твой лежит, что за тобой бегать-то, если разрешение могу сама поставить, сразу, на месте. Альберт секунду постоял с тем же недоверием, что-то прикидывая. Нет, нельзя сказать, что он не доверял, скорее, проводил контроль очень низкого уровня: высматривал у Скру на лице признаки раскаяния с расстояния в почти что сто метров. - Чего ты со своего не зайдешь тогда? Скру перекрестила руки, давая понять, что причина более чем очевидна, и сообщать она ее будет отнюдь не словоохотно. - Клоу поставил мне на нем фильтр «18+». Говорит, что я еще маленькая. А я ему говорила, что я чувствую, что восемнадцать мне есть. У меня не выходит его выключить. Зум-зум. Альберт прыснул в кулачок. - То есть твою одежду он вместе с тобой выбирает, но … окей, - Альберт понял, что это может быть грубо. – Только не забудь закрыть все вкладки, чтоб для меня твои, хм, хроники в интернете остались загадкой. - Спасибо. Альберт, вероятно, услышал в ее голосе стыд из-за самолюбия, которое покоробили. На деле там были сдержанные стенания. - Пойду-ка я, - Альберт направился к двери, - дальше чинить кофеварку. Она явно не просто так вдруг, случайно, сломалась, верно, хе-хе… Скру покраснела за себя, за доверчивость Альберта и за проекцию себя в голове Альберта, прогоняющую его с рабочего места чтоб заняться мастурбацией. Именно такой он ее будет помнить перед смертью. Компьютер был уже разблокирован. «Пока не отклоняемся от плана, правда, теперь у нас мало времени, быстро, открывай командную строку» - Терпеть не могу командную строку, – буркнула Скру, но открыла. – Вечно надо какую-то хрень писать из букв. «Пиши cd ../users/admin –em –ert –dd lkjvldifvbdlfi-gav-gav-gav» - Да. Я об этом. Шелкопряд продолжала диктовать. Скру подключилась к удаленному серверу, написала еще три команды, набора букв, а дальше уже в компьютере началось самостоятельное мракобесие. Шелкопряд им теперь полностью распоряжалась. «Это есть, молодец...» Шелкопряд полминуты не торопилась давать указания дальше, в частности, относительно Альберта. Пока что она занималась его детёнышем. Скру лишь ждала и снова тонула в мыслях, что должна убить. Болела физически. Каждая мысль о убийстве её ослабляла, отягощала. На спине будто рос горб из чистого гноя. «Я предлагаю переделать тебя назад прямо сейчас, вернее, снова предлагаю…» «Ты сказала «назад»?» «Ты сама отлично все видишь. Да, назад. Твоя мягкотелость – это не собственные выводы или, там, переосмысление бытия ввиду знакомства с протагонистами. Мы ее тебе просто включили в нужный момент для… последующего хода событий. Мягкотелость можно выключить, прямо сейчас. Просто меня совесть съедает так круто что-то менять без твоего ведома. Ты мне как дочь, в конце концов» Раньше Скру отказывалась наотрез, безусловно, а теперь всё обдумала. Она не сообщала никаких словесных мыслей минуту. И изнывала из-за горба. Плакала. Мучилась. «Эта мягкотелость мне, с другой стороны, открывает глаза на то, какая ты сволочь, так что нет, спасибо, лучше пострадаю» «А вот это не мягкотелость, а Теория. Вернее, комбинация отсутствия мягкотелости и знания Теории. Я предлагаю, по сути, перестать так сильно страдать» «Не переубедила. Страдать классно. Буду страдать. Без страданий я не так громко буду смеяться над тобой, когда мы все тебя уделаем, неудачница…» Скру вмазала ладонями по столу, потом вся изогнулась, задрав голову, крича без единого звука, и заревела. Всё, что она выдвигала Шелкопряду как доблестное решающее слово, было ложью. Приказ выше неё. Давно свёл её с ума, довёл до инертной истерии. Хитрость не спасёт, хитрость Альберта не спасёт. Совпадение, обстоятельство, условие, чудо, метеорит – не спасёт. От Скру, кроме её горба и препирательств, которыми она кидалась навзрыд, уже ничего не оставалось… «Однажды, я смачно врежу тебе и пройдусь по твоим ненаглядным кудряшкам, зум-зум. Надо бы купить ботиночки с тракторной подошвой по такому случаю» «Звучишь ты круто, но плана у тебя нет. Да и надежды тоже. Всё я там вижу» «Всё будет» «Нет, не будет, знаешь, я передумала, ты мне надоела» Шелкопряд выключила мягкотелость. Потом она дружелюбно напомнила, в чем заключается Теория. *** Выйдя из лаборатории, Альберт закрыл дверь и запер её снаружи под пароль. Фрося снова стала опасной, раз полезла в его компьютер. Десять секунд назад ему оставалось либо сделать вид, что он повёлся, и смыться, либо остаться там c ножом в переносице. Лучше пожертвовать компьютером (самым смышлёным, надежным и быстрым компьютериком на свете, ах, как жаль), чем собой. Мутное поведение Фроси враз нашло оправдание: перемены настроения, резкие признания... Альберт слишком простодушный для этих многослойных вещей. Странно, что Фрося до сих пор не укокошила его топором, который купила якобы чтоб лед для коктейлей рубить, он бы и это проворонил. Надо срочно отыскать Кирс, сам он в порыве паники многого не придумает. А она была прямо тут, внизу. Она держала темно-серый сверток, похожий на куртку. - Кирс! – счастливым шепотом крикнул Альберт. - Она отправила меня «погулять». Я прошла один круг вокруг дома и решила, что это идиотизм. Ненавижу, когда отправляют гулять. Альберт спускался к своей спасительнице. - То есть ты тоже думаешь, что все опять плохо, да? - Я так подумала, когда ты ее сюда принёс. В феврале. - Нёс Клоу! - Не путай рабочую силу с администрацией, - Альберт уже до нее добрался, так что Кирс бросила ему в руки свёрток. – Надевай. Это был бронежилет. - Поверх рубашки надеть или фальшивую трагедию проворачивать будем? – спросил Альберт. - Думаю, она обратит внимание на то, что ты стал в полтора раза шире, синий и твёрдый в районе груди и живота. - Понял, торможу, рубашка-то белая, - Альберт уже щёлкал ремешками и заклёпками. – А ты себе такой будешь надевать? - Уже на мне. - И почему бронежилет? Фрося больше приветствует нож, а мы в таком случае оставляем много открытого места. - Во-первых, мертвее ты точно не станешь. Во-вторых, я помню, что ты недавно игрался с револьвером и она его от тебя спрятала. Зная тебя, предполагаю, что он заряжен и прекрасно работает. Зная тебя, уверена, что, если б не работал, ты бы починил и поменял резиновые пули на «хорошие, американские, сам выбирал, потом еще подчищал, как привезли». Формулировка была настолько меткой, что задела Альберта. - А пули немецкие, между прочим. И я только капсюли поменял, а то они плохо сидели. Кирс подняла брови с многозначительной усталостью. - Думаю, револьвер станет Чеховским. Ненавижу метафоры про Чеховское оружие. Тем более, что Чехов под тем самым «ружьем» имел в виду дыры в сюжете, а не незначительные детали, которые потом «выстреливают»... Альберт задумался о пистолете серьезно (в прямом, а не в Чеховском смысле), они с Кирс проработали нынешнюю ситуацию целиком. Обстановка: Скру закрыта в лаборатории с компьютером Альберта, который служит центральным сервером для программы слежки (если она есть на других носителях, для обнаружения человека они непременно связываются с компьютером), хранилищем бесценных документов, библиотекой Альбертовых чертежей и наработок. У нее револьвер с двумя пулями, обутыми в отменные капсюли, и вдобавок вся лаборатория. Альберт какое-то время представлял свои полки, устланные проволокой для удушения, легко лопающимися пробирками, отвёртками для прокалывания глаз, канцелярскими ножами для понятных нужд и прочими атрибутами быстрой смерти. - Какого черта у тебя так слабо защищены такие важные файлы? – возмутилась Кирс. Альберт сгорал от стыда. - Я никогда не думал, что кто-то вот так, локально, туда полезет. И не ожидал, что Фрося опять...и вообще я впал в панику, когда был там с ней, и ... когда я всё понял, я просто смылся подальше от нее. Кирс сердито ударила его по уху. Повязка сползла на самый подбородок. - Помямли еще, это прекрасно отматывает время назад. Смотри, мы уже почти в безопасности! - Прости меня. - Думай, что делать! Мёртвых не прощаю. - Мы не выключим компьютер никак. Выключим свет – у него еще заряда на три дня насилования батареи,....потом вопрос, куда деваться нам, - Альберт понимал, что они обречены, и тараторил только в рамках очевидных для него вариантов. - Бежим в лифт, садимся на такси и... Альберт запнулся, но Кирс понимала, что он собирался сбежать и бросить тут всё. Залечь на дно. Может, навсегда. - И оставим тут все наши вещи? И кучу твоих недоделанных изобретений? И самолет? - А что тогда? Шелкопряд уже точно знает где мы живем, и наверняка уже, не знаю, скопировал себе программу слежки, всё моё... - Альберт сам говорил это и сам чувствовал насколько всё ужасно и необратимо, сколько его подноготной сцапал к себе Шелкопряд... – Гляди пошлёт сюда еще дюжину таких вот Фрось, как только сможет… Кирс взяла его плечо как нелущёный грецкий орешек. - Нам надо срочно выжить отсюда эту уховёртку. Если бросать это место, то на самолете и хоть с какими-то вещами. Я уже убегала из дома в домашних тапках, не понравилось. - Да. Хорошо, - Альберт кивал головой. – Проблем катастрофически много. Нужно их решать по очереди, да, ты права, конечно. - Сначала Скру. Устранить. Ты сидишь тут, а я иду наверх к ней. Нет смысла ждать наших мужчинок, - Кирс скривилась от злости, адресуемой далеко не Альберту, - ну и скоты же, так вовремя свалить, чтоб играться где-то нам, ненавижу! - Ты одна пойдешь к ней? – ужаснулся Альберт. – Я не сомневаюсь, ты очень крута, но разве она не справилась сама с вами тремя в прошлый раз? - Сёри стало плохо, он почти сразу прилёг, когда она появилась, … а Гвоздь был за мной и коридор узковат… по сути она нас затолкала сюда и замуровала дверь, - по Кирс было видно – вернее, слышно по её паузам - что она привирает. - Кирс, не рискуй, пожалуйста, побежали лучше отсюда, это только вещи… Альберт надолго запомнил ту Скру, что двигалась в четыре раза быстрее любого наемника, подрезала его ногу как мягкое масло, попыталась убить всех троих за минуту и держалась увереннее, чем они, загнавшие её в собственную ловушку. Они бы не спаслись, не будь у них облюбованного плана и ряда запасных вариантов, десятка задействованных лиц, командного ума, а Кирс хотела идти на рожон в одиночку. Нога и спина взвыли в память о тех двух минутах. - Так. Паникёр. Ты обнимаешься с тостерами и называешь их кровиночками. Не строй из себя немытого буддиста. Этот план мы больше не обсуждаем. Сверху раздался выстрел. - Что она там уже сделала… - бормотала Кирс. Выстрел взбодрил Альберта. - Я думаю, попыталась прострелить замок, в лаборатории больше ничего не подошло бы, чтоб его сломать, если ты очень спешишь. - Дура, у неё же всего две пули. - Да там она при желании и пару моих канцелярских ножей нашла бы, пули не так страшно расходовать… - Не вышло бы ведь прострелить? Теоретически. - Ей нужно её две пули возвести в хоро-ошую степень, чтобы теоретически вышло. - Тогда у неё осталась одна пуля. Она будет её экономить, атакую сейчас, - Кирс достала из карманов свои повидавшие виды перчатки. - Знаешь что, - призадумался Альберт. – Она будет ждать, пока мы откроем дверь лаборатории и ты войдешь через неё. Думаю, она быстренько пройдет через тебя (может, даже не будет с тобой драться) и побежит сразу ко мне. - Если хочешь, беги в лифт, спрячешься на каком-нибудь этаже на час-другой. - Нет, я говорю, что ты можешь зайти в лабораторию через мою комнату. Я дистанционно через замок в лабораторию закрыл вход в комнату. Но можно войти из комнаты в лабораторию, если войдешь в комнату через окно. Она не будет этого ожидать, мне кажется. - Конечно, не будет. У тебя в спальне окно высотой с мой кулак. - Минимум три кулака, не надо, - Альберт поманил за собой в коридор к спальням. – Под моей комнатой комната Клоу, полезешь через его окно… Кирс шла за ним. - Могу попробовать полезть по стене с помощью той функции кед, которая к потолку тебя прибивает. Ненавижу это функцию, если честно. Альберт пожевал губу. - Я бы не рисковал, через мой компьютер можно контролировать кеды. Скру уже могла их просто выключить все, да хоть насовсем. Но! Я их централизовал только в прошлом году, а это значит,… - Альберт ускорил шаг, завернул в комнату Сёри и распахнул дверь его шкафа так, будто сдирал простынь с фешенебельной модели автомобиля. На нижней полке стояли новёхонькие кеды нескольких размеров, сделанные четыре года назад. У Сёри был в те времена какой-то кризис, он лихорадочно готовился начать расти, поэтому сгребал к себе всю одежду под все возраста. - На меня всё маленькое, - уведомила Кирс и показала пальцем на другую полку. – Глянь. Там был только один комплект одежды, сложенный с лаской, квадратными слоями, именно тот, что Сёри носил прямо перед его скачком роста. На стенке шкафа была приклеена надпись: «Памяти моего величия». Рядом с одеждой, как надгробие, стоял портрет еще молодого, щекастого Сёри в рамочке с подписью «Сёри. Золотой век». (Все надписи были на китайском). - У него там своя религия? Сам себе на себя молится? Альберт достал кеды самого большого размера, включил, и вручил Кирс. - Надень на руки как перчатки, ладошкой вниз. - Ты издеваешься надо мной? - Отчасти. - Как я открою окно без пальцев? - Ты и не откроешь, придется выбить стекло. Кирс попятилась с отвращением. - Ненавижу выбивать стекло. - А, нет, погоди, я кажется оставил его утром на форточке, значит, просто сильнее толкнешь и окно откроется. - Смотри у меня. Альберт достал еще пару, поменьше, включил, и привязал к коленям Кирс за длинные шнурки, как наколенники. - Еще к ушам привяжи по одному, - скалилась Кирс. - Прости, это чтоб ты не упала, ты бы по такой параболе отсюда туда не запрыгнула и лбом окно в полёте не открыла бы. Вдруг в наушнике прозвучал голос Онти: «Альберт!» - Онти?! – воскликнул Альберт. – Ты как? Онти связалась с ним через свой наушник, и слышал её сейчас только он. Кирс моргала с неспешно настигающим её осознанием. Альберт предпочел бы сейчас впиться пальцами в старомодную телефонную трубку, прислонённую к уху, но за неимением сжимал пальцами воздух у шеи. Онти щебетала с тревогой: - Я в лаборатории, а Скру, видимо, снова нас предала! Она тут хозяйствует, гадина, не слышит меня. Я спряталась за электронный микроскоп, мне чудом повезло, она меня пока не видит. Но скоро увидит. Она рвет и мечет, Альберт, а я не знаю, что делать, прости… Онти сейчас голограмма, так что, относительно Фроси она в безопасности, Альберт поставил ограничение воздействия голограммы на ее живое тело. Если Фрося её найдет и сдерет с неё шкуру, ничего не должно произойти, как и в тот раз. - Ты сказала «хозяйничает». Что она делает прямо сейчас? - Роется по полкам, ищет что-то, я не вижу. Могу точно сказать: она опять злая, я чувствую… - Понятно, больше ничего не можешь сказать? - Извини меня, ничего! - Всё в порядке, ты умница, исчезай оттуда, быстро. Я в безопасности, не волнуйся и прими что-то от сердца. - А где ты? Какой у вас план? Ты не удивился, когда я сказала про Скру. Говори, иначе я не успокоюсь. - Мы в спальнях, сейчас Кирс пойдет к ней и укокошит её в два счета, - Альберт улыбнулся и подмигнул самой Кирс, поднимая её настрой. – Я спрячусь где-то в здании ненадолго, чтоб Скру легко до меня не добралась. Потом будем думать, что делать. Я расскажу тебе всё позже, Онти, и, клянусь, если случится что-то плохое, я тут же сообщу. - Хорошо, исчезаю, пока! Будь осторожен! Кирс была готова к бою. Альберт повторил план: - Лезешь в окно, врываешься в лабораторию, нокаутируешь Фросю, … - он оборвался и защёлкал пальцами, подыскивая способ связаться с ними в случае, если ситуация достигнет экстремума, хорошего или плохо. Кирс всучила ему свой телефон, а Альберт вернул перечисляющий тон, - допустим, звонишь мне с моего телефона, который я там оставил на столе, мы радуемся, даём по шее ребятам, когда они вернутся, едим шарлотку, собираем вещи, думаем, что делать дальше. Думай о шарлотке и всё будет славно. Обязательно, - Альберт натянул на себя улыбку. К Кирс возвращался её незыблемый скепсис. - Ненавижу шарлотку. А ты заговорил так, будто всё кончится плохо и все вместе мы её не поедим точно. У Альберта заслезились глаза, задрожали колени и опустилось в желудке. Он улыбнулся, чтоб взбодрить Кирс, но скорее себя. - Всё будет хорошо. Ты справишься с этой малявкой. Обязательно. Кирс влепила ему по второму уху. - Дурак. … Перестань плеваться ванилином в меня, со мной это не срабатывает. Ненавижу ванилин. - Хорошо, извини, много нервов. Альберт провёл Кирс в комнату Клоу, дал с собой в карман пару его гвоздей (авось тоже получат фамилию Чехова), помог управиться с кедами на непривычных местах и растолковал, как лучше с ними обращаться, раз уж они не на ногах, опираясь на свои догадки как их автора, спровадил её на потолок и в окно (тут теперь как «она» выступает не Кирс, а ползучее, плотоядное существо), пожелал ей удачи, всплакнул, проследил, чтоб она приноровилась ползать, и смотался в лифт. Он и не заметил, что под бронежилетом невозможно вспотел. *** Кирс лезла не долго (нечего там было и лезть, высота в один этаж и отрезок от пола до начала окна был как два её роста), однако успела понаблюдать небоскрёбную высоту под коленками, Ульм, мутнеющий в закате. Внутри облаков остановили взрыв солнца. После всех воров, тучных мафиози, тупорылых верзил и других, павших от её тумака, всех повиданных психов, опасностей, у Кирс было плохое предчувствие. Да и у Альберта тоже – по нему было видно: волновался пуще обычного, хотя сам же задорно засылал её в куда большие передряги, одну или с двумя болванами на поруках. Когда Кирс бахнула по стеклу, окно опрокинулось внутрь и зашаталось перпендикулярно стене. Вошла голова, руки присосались по бокам на стенах, одна нога вошла с натугой в районе бёдер, вторая вошла нормально. Кирс расположилась под потолком, как паучиха. Переползла, чтобы свалиться на кровать, а не побить стекло или свои кости, произнесла слова и упала. Половина дела сделана. Встала, потянула зубами узелок на запястье, вытащила руку из кеда, вторую, стряхнула с ног еще пару обуви. Затянула потуже хвост. Подготовилась, надела перчатки, проверила все карманы, бронежилет. Отжалась двадцать раз. Можно выходить. Набрала на двери пароль, выданный Альбертом, дождалась характерного щелчка. Вышла. Скру нигде не было видно. Дверь из лаборатории была всё так же закрыта. Кирс обострила все пять чувств. Особенно было страшно за свой тыл. - Где ты?! – проревела она. Никто не отвечал. И стало ясно, почему, но Кирс отрицала ответ. Скру лежала у рабочего стола застреленная. Часть 3. Красная сельдь будет обнаружена и устранена (уложена c петрушкой на бутерброд) Клоу пассивно наблюдал за кульминацией всей сегодняшней суматохи, в ходе которой Сёри с прожаренным бедром и фирменным понурым видом выбросился в окно с Рекви под мышкой. Сразу после этой горячей точки Клоу впал в короткое забытье – шок, катарсис, эмоциональный порог, не очень понятно, что это, – и, очнувшись, бросился к месту взлета. Наслоения дрёмы окончательно раздвинула радость – на земле была фигура Лёши, готовящегося к снимку исподтишка. Рекви его не видел и знать не знал, строптиво бутузил Сёри у него на руках, пока тот не бросил его, сверчка, Лёше под прицел. Рекви повержен. Клоу улыбался – мальчонка уже никуда не бежит. Душу посетило чувство чистоты и покоя, нравственности, невинности. Никто никуда не несётся, не дерётся с детьми в неравной драке, не вламывается в частную собственность, все сейчас сядут и побеседуют, как только Рекви оклемается, поедят пиццу. Или без пиццы, а то Лёша, гляди, отравится и придётся платить штраф по этой его жлобской страховке. Или даже можно не переходить сразу к разговорам, Сёри бы надо в медпункт. Его ногу не отличить от прелого вурста. Скорченный мизинец тоже требовал уважения к себе как к ветерану лестничных воен. Прыгать вниз не хотелось, палец и ноги требовали спуска по ступенькам без воздушных пузырей и адреналина. Клоу повернулся и пошел назад через галерею монструозных костюмов. Тут его снова подёрнуло забытье. Ночь или вечер в предместье. Перед глазами типичнейший, опостылевший амстердамский городской пейзаж: домики с фасадами у реки, брусчатка и дуговые мостики, велосипедные дорожи и неоновые вывески неблагородных лавок и клубов. Заметно похолодало. - Что, - вырвалось у Клоу. Что случилось. Клоу ведь просто расслабился и моргнул, но из-за этого перенёсся в другое место и время, а теперь и в другое настроение. От блаженного спокойствия к новой нервной встряске. Чем-то звонким отдавало по обе стороны от ушей, но было непонятно, считать это зацепкой, послевкусием телепортации или Клоу просто хочется думать, что там есть инородные раздражители. Как когда сразу после укуса мошки тело само себя обманывает, что его осаждают другие насекомые. Что случилось, черт подери. Как. Где. Куда. Что. Клоу провёл вторичный обзор улицы. Под кофешопом скучились клиенты-курильщики, манимые лиловым светом из помещения. В витрине секс-шопа, который совсем рядом, был игриво подсвечен продолговатый товар; на полке сидело двадцать розовых зайцев кряду, каждый одарён плюшевым членом. Один стоило купить как сувенир, Бене в тюрьму послать (Клоу было смешно и стыдно). Вблизи безымянный наркоман варганил самокрутку при помощи газетной бумаги и мешочка травы, хотя за ухом уже держал одну про запас. Для Амстердама – ничего противоестественного и в том числе противозаконного. После этого Клоу вспомнил, что можно посмотреть ниже своего носа, и прямо под ним увидел зацепку. Во-первых, палец выглядел точно так же, как и десять секунд назад (это для Клоу, а по факту могла пройти и неделя, пока он моргал), и так же сильно болел. По правде, Клоу понадеялся, что волшебный поворот событий исцелит его мизинец в счет компенсации, ведь его душу и разум ждут куда большие муки и переживания в ходе невиданных приключений, чем банальный перелом или сильный ушиб фаланги. Но нет так нет. Во-вторых, в кармане оказалась стопка квадратных бумажных обрезков. Мигом стало понятно, что это был целостный детский рисунок на листе А4, нарисованный восковыми мелками и порезанный на пазл. В голову полез образ Рекви с его сияющей и неунывающей мордашкой, малюющий на этом листе непостижимые фигуры людей и зверей. Рисунок разрезали намеренно, на ровные кусочки – с обратной стороны встречались карандашные линии под линейку, по которым должны были идти лезвия ножниц. Клоу взялся складывать полную картинку на земле и убедился, что ему попался материал для самых тяжелых пазлов, притом вовсе не из-за зверски маленького соотношения площади одного кусочка к площади полотна, вот именно оно было комфортным. Не было ни миниатюрки, которую можно копировать, ни малейшего предположения о том, что изображал автор, или хотя бы на каком сюжете зиждилась композиция. Однажды в погоне Рекви похвалился лучшим рисунком: синим круасаном, пожираемым алой лавой вулкана. Натюрморт, название: «Котик и ваза с маками». Десять минут мозги наматывались в узелок, удалось сложить только края, и то, потому что их резал автоматический заводской нож, а не какой-нибудь Загадочник своими людскими руками; дальше дело было туго. Пока что Клоу бросил рисунок, посетовал в Твиттер, что для этой задачи он неусидчивый простофиля (посмотрев в телефон он узнал, что телепортация украла у него три часа), спросил себя, а надо ли вообще это собирать, и снова обругал себя с ног до головы за то, что не способен даже определить, куда простираются интересы расследования, а что неважно. Клоу отодвинул загадку того, что происходит, на второй план, и вспомнил о друзьях. Он ведь пропал, прошло три часа, его ищут (хотя ни одного пропущенного звонка не увидел, значит, не ищут, больно надо). Позвонил Сёри. Тот не брал трубку. Позвонил Кирс. Не брала трубку. Позвонил Альберту. Не брал трубку. И Скру не брала трубку. Клоу стало не по себе. Мир вокруг был убедительным, с живыми незнакомцами по сторонам, с неподдельной злачностью, обусловленной вечерней порой, не мог он провалиться в карманную вселенную, твиты же исправно уходили в интернет. Но, бесспорно, что-то одновременно случилось со всеми его близкими, или постепенно, за три часа пока он моргал со скоростью титанической черепахи. Клоу позвонил Мати, повиснув на последних паутинках надежды. - Алло. Клоу счастливо вздохнул. - Извини, я не разбудил? - Нет, я бы даже с радостью поболтала. У нас одиннадцать утра. Случилось что? Клоу ахнул. - Мимо меня только что прошла мальтийская болонка в шарфике точь-в-точь как у меня и подмигнула мне! Клянусь! Еще так остановилась, подняла лапку, посмотрела на меня и ПОДМИГНУЛА. - Авв, прелесть, - Мати, скорее всего, склонила голову и положила руку на грудь, насколько Клоу изучил её жесты. – Твитни это, я лайкну. Клоу твитнул, Мати это лайкнула. - Но, если честно, тут всё очень серьезно, - собрался Клоу. Он пересказал Мати всё как знал, все события дня, и чем те были ближе, тем детальнее и эмоциональнее он излагал, не утаив и свои извечные сокрушения о том, что он полный придурок. - Да перестань, ты не полный придурок, - перебила его Мати. – Настоящие придурки этого никогда не замечают. Я много кого встречала и, знаешь, умные люди чаще всех признаются, что чего-то не знают или не понимают. На это ни возраст, ни опыт, ни эрудиция не влияет никогда. - Правда? - Да. Клоу, усомнившись, выстроил в шеренгу тех, кого считал действительно умным, кому завидовал: Альберта, Беню, Лео, Кирс, Лёшу – пусть Мати даже имела в виду совсем другой разряд «умных», университетских профессоров, политиков или старцев; начал вспоминать, как часто кто-то из них это говорит. На его памяти Альберт нередко признавался, что не разбирается в разных гуманитарных науках и социальных тонкостях, никогда не брался давать жизненные советы; Беня – не валидный пример; Лёша утверждает намного реже, чем швыряется шквалами вопросов, и, как и Лео, ставит все свои личные мысли под сомнение; Кирс честно говорит, если чего-то не понимает и всегда спросит. В одночасье Клоу почувствовал себя немного ближе к каждому. Стало легче, даже какая-то искра веры в себя начала зарождаться в душе. - Ух ты. - Тебе труднее, чем остальным, у тебя отняли большую часть сознательной жизни, ты неопытный человек-мультик, - продолжала Мати. - Но никто тебе не мешает учиться, учись. Ты умеешь трезво себя оценивать и это чудесно. Для мыслящего человека это очень важная черта. Клоу растрогался. - Спасибо, Мати. - Не за что. Должна признаться, я репетировала, чтобы это сказать, - Мати подала смешок, – ну, знаешь, чтобы получилось без назидания. Я достаточно много читаю твой Твиттер чтоб заметить, как ты переживаешь насчет этого. Клоу чуть не всплакнул. - Спасибо. Ты такая классная! Ты отличный друг. Мати помолчала, может, зарделась. - Но вообще лучше читай побольше умных книг, это лучше помогает чем праздная самокритика. - Будет сделано! А сейчас помоги мне со… со всем остальным на свете. Никто не берет трубку, я волнуюсь за ребят. - Да-да, конечно. У меня Альберт тоже на второй линии не отвечает, и Кирс. Я думаю, они заняты чем-то, не тобой, раз не позвонили тебе первым делом. Они втроем со Скру дома, верно? - Да. А Сёри и Лёша и Рекви остались втроём, когда я их последний раз видел. Мати подумала. - Для начала разберемся с твоей чертовщиной. Ты никому отсюда не поможешь, а я подавно. И я вряд ли сложу твой пазл, если ты мне пошлешь фотку, я сама терпеть их не могу. - А что вообще насчет всей этой чертовщины думаешь? - Это похоже на гипноз по твоим рассказам. Кто-то тебя «усыпил» и привел сюда. И ты от этого гипноза вдруг, не по плану этого парня, проснулся. Очень уж обычное место, если ничего не бросается в глаза. Ага! Спроси кого-то, кто наверняка видел, как ты сюда пришел. Наркоман, которого Клоу заметил прежде, как раз собирался уйти. Клоу перемахнул через обрезки и метнулся к единственному свидетелю. - Эй! – крикнул он. – Прости, ты случайно не видел, как я сюда пришел? - Пришел, – наркоман щурился, обрабатывая запрос; от него пахло смесью кальянов и разнородных дымов, - пришел… да, ты пришел, я видел. А что? Так вставило, что прямо провалы в памяти? - Типа того. - Ох ты как интересно, а где брал траву? - Мне подогнали, не спросил. Так откуда я пришел? - Оттуда, - наркоман показал Клоу за спину, - просто нормально шел, вот только глаза – блюдечки (я поэтому тебя и заметил), потом ты такой раз – полез в чужие велосипеды за бумажкой какой-то, положил в карман, остановился посреди дороги, вылупился, и давай эти бумажки собирать, начал звонить… Голосок Мати из телефона с восторгом вещал: «Ага! Хлебные крошки!» - Дальше знаю, спасибо большое! - А что с этими бумажками? У вас городской квест? Ну, только с травкой для остроты ощущений, да? - Ой, очень долго объяснять. Но ты близко. - А можно мне посмотреть? Я это дело, интеллектуальное, люблю, 3-д модели собираю, у меня уже под двадцать, - добавил он с гордостью. - Ого, впечатляет! Можно, наверное, там же ничего тайного, да,… - Клоу сказал это наркоману, Мати и себе. Мати встревать не стала. – Да, конечно. Наркоман почтенно обошел кучку обрезков, выражая уважение к уже проделанной работе, присел на корточки в месте для мастера-собирателя, и обозрел содержание разукрашенных кусочков. - Тут пары не хватает, ты не все собрал, да? Клоу изумился. - Вот как, а я не заметил. Думал, все. Мати сказала, что это хлебные крошки. Всё ясно. Будучи опутанным трансом, Клоу собирал кусочки, следовал по их следу чтобы добраться в змеиную пасть. Гипнотизёра рядом не было однозначно, раз он вынудил его двигаться самому, но куда? - Сколько кусочков не хватает точно, ты можешь оценить? Наркоман сложил черновое решение для оценки объемов (к репертуару Рекви этот беспорядок можно было отнести и сейчас). - Трех не хватает, - отчеканил он и сразу же засмеялся. – Прикольно, я прямо в детективе себя чувствую. Загадочно так, и картинка у вас на пазле жуткая. Очень похоже знаешь на что… - На что? – Клоу занёс воображаемый сачок для зацепки. Этот парень знаком с Рекви или хотя бы его творчеством. - Я был недавно в дельфинарии, так вот там дельфин зубами брал кисточку и очень похоже калякал. Умный, зараза. Кстати, подруге привет! – крикнул он в трубку Клоу. - Привет, - сказала Мати. Клоу ненадолго вывел её на громкую связь. - Эх, невежливо как-то, - наркоман подал руку для рукопожатия и душевно улыбнулся, - Раиль. Клоу пожал руку представился в ответ. - Клоу. - Матильда, - сказала Мати. - Очень приятно! Так… Раиль углубился в сборку. Клоу бдел, чтобы улучить всякий шанс помочь, и пересылал стадии завершённости Мати в форме фотографий. Мати оставалось слать в ответ смайлики с большими пальцами вверх, сердечки и подначивающие картинки с котятами. В животе будто разверзся портал и пропустил рокот потусторонней мерзкой жабы. Клоу не ел с обеда, пробежал неоднородный кросс и за день дослужился до медали легкоатлета; низшим слоям организма пришлось прибегнуть к обрядам, чтобы он обратил божественное внимание на них и осознал потребность покушать. Призыв демона голода услыхал и Раиль. - Ого, на голодный желудок обкидывался? Неудивительно, что так хорошо зашло, ты чего. - Черт, прости, не обращай внимание, пожалуйста! - Да не, так еще поплохеет, - Раиль скинул рюкзак с плеч и зажужжал поперечной змейкой. - Не надо ничего, правда, спасибо! У Раиля был запасён полупустой лоток кексиков с шоколадом. Среди крошек собратьев остались три последних. Клоу сразу понял, что это; идея чревоугодия ему совсем разонравилась. - Спейс маффины? - Не-не-не, без гашиша (хотя он и так должен перевариться, если хочешь, чтоб включились мультики). У моих друзей в кофешопе смешная ситуация – теста вышло больше чем травы, ну они и испекли так, без неё, и дали мне. За чистоту отвечаю, семнадцать штук съел утром (я просто был с вечеринки). Клоу не стал гневать свои пустующие желудочные соки дальше, съел все три кекса и сердечно поблагодарил Раиля (кексы взаправду не имели нежеланных ингредиентов, Клоу бы их распознал по вкусу, запаху и визуально – траву часто видно заключенной в тесте, впрочем, всё зависит от сорта). Перекус кончился, и все обратились к раскроенному рисунку. Раиль определился с тактикой: находил кусочки с похожей цветовой гаммой и складывал фигурки из них. В целом получилось пять кудрявых уродцев: зелёный пушистый, синий угловатый, красный когтистый и двое серых, один из которых был похож на вздутый мухомор. На финальной картине они стояли в покосившемся набок ряду, недостающие кусочки были их конечностями или лужайкой. Клоу мигом выпятил перед рисунком телефон; картинка попала прямиком на фотографию и проскакала по интернету в личную переписку Клоу с Мати. Великое прозрение появилось как всплески фейерверка в будничный день. - Он нарисовал свою семью! - воскликнул Клоу. Он был уверен, он это видел, он будто усмотрел это полоумными глазами Рекви. Рекви так часто говорил про своего «папочку», называл всех братьями, это очевидно, что он хотя бы однажды нарисовал свою семью, он же одержим этим. Клоу хотелось молитвенно сложить в ладони у рта и тихонько, кончиками пальцев себя похлопать – он гений! – но телефон в одной руке и перелом на другой этому препятствовали. - Мне кажется, это конфетки «Морские камушки», их раздолбали просто, - выразился Раиль. - Нет, я уверен, - Клоу качал головой. – Зеленый, синий и красный, 1-2-3. Он нарисовал эти цифры в зоопарке, еще белый ноль. - Клоу, милый, - вступилась Мати. - Я не ожидала что ты так резко начнешь быть умным после нашего разговора. Тем более, я ничего особенного не сказала. Какого черта, Клоу. Клоу вспомнил все миллионы раз, когда опрометчиво выкрикивал свои догадки, так же, как некоторые растения отчаянно выстреливают свои семена; когда над ним потешались за это или тактично помалкивали. И притих. - Прости, я опять … как всегда. Но в этот раз я точно уверен, так сильно уверен! - Все в порядке, на семью правда похоже... с натяжкой. Но причем тут цифры и цвета? Вот он – главный вопрос детективной истории, объявление главного номера – удивительно сложного и притом связного монолога, который возьмёт два далёких конца логики и элегантно обозначит между ними нерушимую связь. И сольная партия выступления достанется Клоу. - У меня в голове такая ассоциация. Стойкая. Мати снова задумалась. - Красный, зеленый, синий. У меня ассоциация одна – RGB. Чушь. Может, это тебе тоже внушили с гипнозом? Вспомни, ассоциация была раньше? - Да, я ей просто никогда не придавал значения. И ты, кстати, поменяла порядок, сначала зелёный, потом синий и красный. И в начале белый ноль. Хотя ноля у меня в голове не было никогда… Раиль всё слушал. - Вау, у вас тут уже прямо детектив с романом и предопределённой судьбой, волшебным происхождением или чем-то типа того! Так у вас ролевая игра, да? Клоу вдруг вспомнил свои неохотные похождения в поисках нежеланного прошлого, навязанные ему Беней и поставленные на сцене усилиями Мати. Всё его лицо будто прокисло. - Игра. Да. Мати прочувствовала его настроение сквозь интонацию. - Клоу, милый, я честно ни в чем не замешана, я в Австралии. - Я верю. - Если не хочешь с этим разбираться, сваливай отсюда и беги туда, где вы с Сёри расстались. Я понимаю тебя прекрасно. Клоу убрал громкую связь и посмотрел на Раиля. - Прости, личный разговор. - А, хорошо, я понимаю, - Раиль встал с корточек, пожал Клоу руку. – Интересная у вас тут канитель, мне нравится, не моё, правда. Больше смотреть такое люблю. Клоу кивал чтоб он убирался поскорее. - Спасибо большое за пазл! Ты очень помог, спасибо! - Не за что, сыщики-детективы, пока! – Раиль закинул рюкзак за плечо и ушел. Клоу отошел, чтоб продолжить беседу приватно, смотря под ноги, шмыгая. Он уже замерзал, палец ревел от боли и повизгивал от холода. Таимый груз ответственности за проступок на плечах ждал, чтобы сделать с них памятный пируэт. - Мати, - заговорил Клоу после долгого перерыва, - ты мой лучший друг. - Клоу. Ты меня пугаешь. - Прости. Я должен что-то тайное сказать. Это никто не знает. Кроме Альберта. Только я ему давно сказал, а тебе нет, и больше никому нет. Это плохая тайна. Я врал. Я не… я не … я не Гильермо Стеллс, у меня нет родинки, на том месте кое-что другое. Мати молчала. Клоу положил трубку так, будто весь его румянец образовался на телефоне и тот вспыхнул пламенем. Клоу его даже уронил. Врун и засранец. - А что ж это у тебя там другое вместо родинки, голубчик? Перед Клоу не далее, чем в десяти шагах хмурился старик с медвежьими габаритами и осанкой. Клоу насмерть испугался, крикнул, отскочил и заговорил криком: - КТО ВЫ? - Гипнотизёр я твой. Фокус показать? Старик щелкнул пальцами, и Клоу упал. *** Клоу проснулся и обнаружил себя на смятой им самим простыне. Первая мысль перенесла его на постель дешёвого плацкартного вагона; мизинец болел меньше и очутился в гипсе. Вторая, наполняющая обзор четкостью, а ум – ясностью мысли, была пространнее: Клоу был на матрасе или совсем простецкой кровати, в конце однокомнатной квартиры. Стены были железными, с настоящими круглыми иллюминаторами. Те свидетельствовали о ночи и прогнозировали скорое утро, без осадков. Квартира располагала угловой кухонькой, старомодной аптечкой, оборудованной как застеклённый подвесной шкафчик, второй кроватью, комодами и кипой пожитков, распиханных по углам и сбавляющих градус порядка. Третьей мыслью Клоу заметил старика – он сидел на второй такой же кровати, которая стояла перпендикулярно. Между ними был квадратный стол, на нем стояла белая коробочка с едой, взятой с собой из любого ресторана на свете. Еда вместо того, чтобы благоухать, нагревала пластик, а тот запотевал. Со времени, когда Раиль потчевал не слишком сытными кексами, снова прошло примерно пять часов голодовки. - Доброе утро, - сказал старик неприветливо. Морщинки и складочки кожи делали его лицо обозлённым на всё человечество. У него были холодные голубые глаза и крючковатый нос, на который были посажены очки с узкими стеклами. Одет он был в серую хлопковую рубаху размера 2XL и чудаковатые штаны в шашечку, какими щеголяли французские повара в пределах очень старых мультфильмов и иллюстраций, тоже большого, подстать ему, размера. - Доброе утро, - поздоровался Клоу в ответ. – Кто вы? - Ты сначала поешь, мне не нравятся звуки кита из твоего брюха. И я не хочу, чтоб ты ел, а я тебе мировоззрение переворачивал. Он положил у коробочки вымытую вилку, с каплями, и отворил сам ларец из пластика. Внутри теплился клубок лапши в томатном соусе и насыпь загорелого фарша. Клоу принялся за поздний ужин бесцеремонно: последние буквы-звуки благодарности пропали в водовороте жевания, глотания и дифирамбов питательным свойствам белка и пшеничных культур. Но после половины порции Клоу осознал, что находится в злодейском логове и принял тут пищу в куда большем объеме, чем гранатовое зерно. - А вы же меня не отравите, нет? – спросил он донельзя вовремя, как раз тогда, когда проглотил ком макарон. Старик облокотился на стену всем весом и сложил пальцы замком, будто собирался стать прихотливым зрителем. - Подождем часик. Клоу принял это как отрицание и заверение, что он его друг и все в порядке, равное по силе с нотариальным, простодушно улыбнулся и доел стряпню. Закрыл коробку, встал с ней. - Большое вам спасибо! Куда выбрасывать? Старик кивнул в бок от себя, указав на всю остальную квартиру, так, будто это можно было трактовать как координаты мусорного мешка. - Ага, хорошо. Клоу нашел мусорный ящик в зоне кухни и запихал пустую коробку туда. Среди остатков от шинкования и чайных пакетиков половину места занимали рисунки Рекви, а также упаковка из-под мелков, но Клоу пока не афишировал находку. - А вилочку? – он покрутил ею, а та сверкала в свете лампы на потолке, как маячок. Старик кивнул туда же. Клоу ее помыл под краном, погладил мочалкой с моющим средством, сполоснул, вытер своей салфеткой и вставил в общую подставку к остальным столовым приборам, как тюльпанчик в букет. - Хотите чаю? - Брысь оттуда. Клоу вернулся назад на свое место, прошагав мимо пары наборов фломастеров и стопки нелинованной помятой бумаги. Уже не терпелось узнать: - Вы – тот самый «папочка» Рекви? - Да. Для Клоу образ «того самого папочки» укоренился еще когда Рекви держали за наркомана и был почти что библейским. То бишь «папочка» родился в наркотическом бреду – заботливый и улыбчивый Папа идеалистического семейства с полудюжиной озорных братиков и сестриц. - Ньют Митчелл, - представился старик, и обменялся с Клоу рукопожатиями. Знакомое имя. – Можно просто «Ньют». - И всё-таки, простите, могу я узнать, кто вы? Ваше имя мне кажется знакомым. Ньют долго вздыхал. - Я готовился к этому вопросу дольше, чем ко всем сегодняшним «фокусам» вместе взятым. Многие минуты я думал, как сделать так, чтоб от моего ответа, если сократить до двух слов, не вышло мыльной оперы и мы с тобой не утонули в твоих слезах и в мыле. Я хотел купить в интернете шлем Дарта Вейдера, но меня жаба задавила – еще и доставка из Америки, я дешевле сам туда полечу, с тремя обедами и вином, – потом попробовал скачать приложение чтобы заговорить его голосом, но эффект не тот, - Ньют снова вздохнул и не сдержал улыбку, нехарактерную для его рта. - Так что включай логику, сынок. Клоу сглотнул. - То есть… вы… мой отец…тоже? - Не плачь только. И обниматься не лезь. Бегает тут один любитель обниматься. Сердце застучало быстрее – его хлестал стадный инстинкт или кто-то другой, уполномоченный уделять слепую любовь всем близким родственникам. Клоу верил Ньюту, но пока не рвался его целовать в обе щёки. - Тогда, получается, Рекви – это… мой брат? - Да. Скажу больше, ты пропустил «синюю двойку». Сам смекнёшь, кто это? Зелёная единица – это Рекви (ясно по цвету волос), красная тройка – это Клоу (три опостылевшие точки, красноватый оттенок волос; к тому же Клоу очень любит красный цвет). Клоу не знал никого с синими волосами, но ответ качался на краешке подсознания вечность и лишь дожидался вопроса. - Зум-зум. - Что? - Просите, я имел в виду, Скру Драйвер. Ньют закатил глаза и покачал головой. - Ну и имена вы себе выдумали. Славься переводчик Google, называется. «Гвоздь Популярный» и «От Вёртка». Что-то типа «Коля Гвоздиков» и «Света Шурупова» - слишком легко?

(прим. авт. Ньют далеко не славянской национальности и таких имен бы не выдумал. Мы, по сути, читаем перевод всех диалогов на русский, так что Ньют придумал что-то смешное на английском, Клоу услышал что-то в равной степени смешное во французском переводе, а мы получили своё. Пишу это потому что люди любят у меня об этом допытываться…)

Клоу посрамился. - Я не сам придумал, так получилось… А, вообще, прости, но требую объяснений. Я ничего не понял. Беня так хорошо доказал, что я Гильермо Стеллс, но всё держалось на том, что у меня родинка в виде уточки на шее, а там ее нет и точно не было… Ньют саркастично качал головой. - Ты. Гильермо Стеллс. Смешно. - Да, мне тоже. Но Беня, ну, который Бенедикт Кнокс, так солидно доказал, что этому можно поверить, но я даже не знаю. Не сходится всё как-то. - И что он доказал? Клоу пересказал Бенин победный монолог, который должен был пожизненно поселить детектива в свет софитов и роскошь, приходящую со славой, но это не сложилось по наущению Сарко и потому что Беня мудак, ему так и надо. Большую роль в отказе от вызова прессы и полиции сыграло также то, что Клоу лишил звёздное лицо Бенедикта симметрии, чем он гордится доселе. - Ага. Якобы батенька Гильермо стер сынку память и подкинул в Париж. - Да, если сократить, да. - Какие почести этому ублюдку. Между прочим, это я тебя оставил в Париже. Клоу моргал. - Правда? - Да. - Зачем?! - Ты же не подумал, ненароком, что у нас нормальная семья? Вы трое – совершенно искусственные люди. К вашим головам можно подключиться, спроектировать мозговую активность на достаточно мощный компьютер и посылать команды. Клоу внимательно слушал, чтобы рассказ с уст Ньюта перекочевал в его голову, не потеряв ни детали, и удивлялся сам себе. Услышанное пока не толкало его в депрессивный овраг, хоть он и верил словам старика, не фильтровал его как незнакомца. - Ты – самый первый образец. У тебя в мозгах имплантаты, роботы, которые влияют на нейроны. Тобой управлять можно только на самом низком уровне («пойди туда и подними то», «расслабь все мышцы и потеряй сознание»), путем посылания сигналов прямо в эти имплантаты, они очень маленькие, нано- порядка, и их очень много. У твоих брата и сестры это работает немного иначе: их имплантаты практически автономны и сами решают, как обработать приказ (добавляется еще один уровень абстракции, то бишь обработки информации, по сути), и оператор уже шлет не «сядь», а «нарисуй гортензию». Мой компаньон, будь он неладен, именно так и собирался вас эксплуатировать. - Так, погоди, ты типа ученый? Ньют вздохнул. - Начинали мы с экспериментов со стволовыми клетками. Мы научились путем генной терапии делать из них любые другие клетки. Научились лечить любые генетические болезни, связанные с мутацией и с сайленсингом… - Но вместо этого сделали Рекви. Ньют пропустил смешок. - Уел. О чем я говорил, да… и это всё правда делается в Америке, успешно, но уже без меня, я старый и устал. Хотя изначально это я понял, какие гены включать, а какие выключать, чтобы манипулировать клеткой как угодно, с меня проект и начался. Вообще, у нас в научной группе было два поставщика идей: я и Бернард Стелс. Его идеи были обычно направлены в какое угодно русло, но не законное. И вообще он не честный человек, водит дружбу со многими преступниками, или взаимовыгодное сотрудничество. Но он великолепный специалист. Позже мы отвлеклись от болезней и решили попробовать вырастить целого человека в питательном бульоне. Бернард расширил идею, давайте, мол, человеком можно будет управлять. Знаешь, что за черные точки? Неудачная проба вживить вам имплантаты путем инъекций. Чернота – это, считай, мусор, который не прижился. Бернард принес эту заразу из другого проекта, они уже давно занимались сначала изучением мозга, потом, как стало скучно, … - Ньют тяжко вздохнул. – В общем, Стелс хотел подпольно делать наемников, не зарегистрированных нигде. Никакого психологического фактора, полная отдача приказам. И, ясное дело, собирался их продавать. Сам посмотри на свою мускулатуру, ее мы тоже предписали, играясь с генами. Клоу посмотрел, напряг бицепс. - Сёри говорит, что у меня фигура как у стриптизёра, но для меня это даже комплимент! - Я не об этом, лакомый красавчик. Твоя фигура на фигуру твоих биологических родителей не тянет (у тебя разве что, может, мой рост). Вряд ли тебя делали для балета. Клоу лелеял и прятал мечту убежать с гастролёрами театра теней. В эту секунду он шмыгнул носом и задвинул её на уровень глубже. - И что дальше? Ты сначала отвечал на вопрос «Почему ты меня оставил в Париже» и куда-то не туда ушел. - Отвечаю дальше. Я с большим увлечением работал в том проекте до поры до времени, потому что то, что эти имплантаты могут делать с мозгом, поражало мою фантазию. Можно руководить всей его нейроэкономикой, представляешь? - Нет. - Потом расскажу, если спросишь. Про то, что мы делаем человека, мы не распространялись, официально мы все-таки занимались генами, мутациями, органами и болезнями. Но наш этаж делал человека, и спонсировал нас Бернард (которого явно тоже кто-то спонсировал). Этаж Бернарда занимался сугубо его имплантатами, а сам Стелс бегал между этажами, да и я тоже. Мне нравилось то, что он предлагал: воздействовать на мозг в реальном времени с живым существом в арсенале и попытаться поиграть оттуда с целым организмом. - Я не понял, как я могу быть твоим сыном, если я искусственный? Это же вы меня делали сначала тогда? - Мы взяли мои половые клетки и половые клетки моей жены, внесли некоторые изменения и скрестили. Технически, вы не совсем, но родные. Моя жена всегда хотела детей… - Ньют осекся, закрыл глаза, потер двумя пальцами веки под очками. – Троих. Механика, детектива и художника. Я вложил в каждого из вас стремление ими стать, через имплантаты. Субъективную выгоду. «Талант» сделать нельзя. Впрочем, если философствовать, это почти одно и тоже. Клоу раскрыл рот и не мог закрыть. - Кто наша мама? - Сефора Макфи. Слыхал? Клоу всё пялился. - Знаком. Он пересказал вечер, когда повидался с ней в холле отеля, когда она распиналась перед охраной, а та её шугала, когда он дал ей свой пропуск к её мечте и взамен получил бабушкины объятия, чмок и китайскую жевательную конфетку. А теперь это его мама. Ньют воздержался от отзывов, только выслушал, и вернулся к корневой ветке рассказа: - Бернард хотел, чтобы ты обязательно был спортивного сложения, выносливым, метким. Уже тогда я начинал его подозревать. Потом он потребовал накачать тебя искусственными стимуляторами, факторами роста, которые он покупал у шотландцев, чтобы ты вырос до совершеннолетия за пару лет. Клоу хлопнул себя в оба колена. - ТАК-ТАК-ТАК! А ими могли накачать восьмилетнего ребенка, чтобы он стал большим за ночь? - Если это правда, передай этому ребёнку, что он превысил порог скорости некоторых очень важных химических реакций. Припоминаю, что шотландцы эти вещества изобрели больше двадцати лет назад и толкают на черных рынках вовсю, легально они запрещены. Это я от Бернарда набрался ценных сведений, как можно догадаться. Сам я противозаконно только дорогу не там переходил до недавних пор. - Окей… - Клоу занес заметку в телефон. – Так что с Бернардом? - Ублюдок он, похуже своего сына (у того хоть ублюдские гены разбавились генами какой-то бизнесс-леди, хотя та тоже мегера, я слыхал). Но всё я понял, что он там хочет. Весь его этаж наверняка это знал и помалкивал. Наш, включая меня, в блаженном неведении делал тебя, как оказалось, на заказ. Для кого-то. Но мы тоже сговорились и решили вас (тогда уже был готовый ты, эмбрион Светы и разрабатывался Рекви) саботировать и похитить. Я тайно от Бернарда успел даже прописать Рекви настолько пацифистский характер, что мне теперь самому противно на это смотреть. Обоим, ему и Свете, обеспечил формирование двух маленьких, низкорослых безобидных тел. Кто будет таких наемников брать. - Скру чуть не отрезала Альберту ногу и задушила двухметрового Беню голыми руками. - Значит, напросились. Когда у Бернарда началась проблема с сынком в 2018, он улетел его спасать и хоронить, а мы не упустили шанс. Смогли с горем пополам украсть тебя. В твой мозг мы уже занесли азы: школьную программу, разные субъективные выгоды, язык (коллеги порешили, что французский, языковой отдел состоял поголовно из французов). Это всё через имплантаты. Твои были самой сырой в сравнении с нынешней версией, которая у твоих брата и сестры. Ты был тогда в коме и просто ждал сигнала, чтобы проснуться. Никто тебя усыновлять или покрывать не хотел, решили выпустить в природную среду обитания. Мы увезли тебя в Париж (перевозили как неопознанный труп), осторожно уложили в проулке, и я подал тот сигнал. Считай, что тогда ты родился. Я положил в твой карман чек с суммой на моем счету, чтобы ты начал жизнь достойно (по карточке ты бы не понял, сколько у тебя денег, и распорядился бы ими неверно; или начал бы меня искать, а так там был только номер счета). Ты ведь им не воспользовался, верно? Денег так никто и не снял. Клоу покачал головой. - Вытер слюни со рта, их было очень много, когда я его открыл. Ньют это комментировал так же, как и упоминание о его драгоценной жене из недавнего времени. - Мы не следили за тобой и не ввели никакого отслеживающего чипа, чтобы и при желании не нашли. А на тот момент развития роботов-мозгоходов у сигналов-приказов был маленький диапазон, зовы «иди сюда» не прокатят. Мы вернулись в Америку, и поняли, что кроме всего остального Бернард отменно разводит кротов. О твоей пропаже он был уже осведомлен и знаешь, как поступил? Пока мы летали через Атлантику, он взорвал мой и свой этажи. Взорвал. Масс-медиа сказали, что это теракт против отца Гильермо Стеллса. Он же почти что жил на тех этажах. И конечно же другие версии – это маразм. И вообще, кому я признаюсь, что, в целом, нелегально лепил человека и средства контроля над ним. Нашли даже официальную группу виновных, подставные лица. Мистер Митчелл остался в дураках. Тогда я ушел и больше пяти лет слышать ни о чем не хотел. И жена бросила. Исчезла. Я приезжаю домой, думаю, она хоть меня в чувства приведет – небоскреб с двумя этажами в саже до сих пор стоит в глазах – а наш с ней дом заброшен уже больше года. Она ведь там одна жила, с гувернанткой. А мы с ней давно поссорились, я в своей работе утонул, она в своих бреднях. В общем, я не хотел в том пустом доме жить. Работы всей жизни нет, жены нет. Другую жену не хочу. Решил дожить тут один. Пока жену не встретил, так ведь и собирался. У Клоу выступили слёзы. Он обнял папу. - Мне так жаль. Соль в слезах жгла черные точки. Ньют нарастил толстокожесть обратно. - Чай сделай уже наконец, а то сидим тут. Бездельничаем. - Хорошо, конечно, я мигом! Клоу телепортировался на кухню и уже добывал две полулитровые кружки из подвесных шкафчиков. - Так что у тебя всё-таки там вместо уточки, голубчик? Клоу уронил чашку в жестяной умывальник так, что ручка влупила по гипсу, и заскулил. Ньют издевательски уточнил цель вопроса: - Я помню каждую твою косточку и прослойку кожи в каждом месте. А еще я тебя сюда довел, снял с тебя твой уличный плащ, уложил в кроватку… Клоу набирал воду в чайник с мыслью утопиться в нем. - Всё ты там уже подсмотрел. Не так ли? Ньют хрюкнул. - Ты очень догадлива, Клавдия. Клоу понурил голову и поставил чайник закипать. Татуировка рассказывала Ньюту истории и задавала вопросы. - Над тобой решили подшутить друзья и накололи тебе это, верно? Клоу не спускал глаз с глади воды на мерном столбике чайника. - Да. Когда я жил с ворами и не было других вариантов. Они надо мной издевались как над девчонкой. - Мне жаль, но хорошо, что все кончено. Тебе накололи татуировку, и она тебе так нравится, что ты её не хочешь сводить? Да хоть в домашних условиях, раствором йода. За недельку-другую будешь чистенький. Что мешает? - Это какая-то супер-перманентная татуировка, которая не сводится! Я уже всё попробовал и везде ходил. Я не знаю, как они ее так накололи, придурки, и зачем такие вообще делать… Внутренности чайника разделились на пузыри и скачущую воду. - Спрос сомнительный, ты прав. Клоу окунул два пакетика мелиссы в кипяток. Ньют всё не отставал: - Что же, есть верный вариант: содрать там всю кожу в кровь. Но не рекомендую, там сонная артерия, сдохнешь еще. Клоу поместил перед Ньютом пивную подставку и поставил на неё чай. - Я поэтому особо усердно там ничего и не сводил. - Да, буква «К» курсивом ровно по артерии и легла. Как они только на месте тебя не прикончили, небось ведь все наклюкались. По большей части артерию защищают шейные мышцы, конечно, но всё же. Клоу сел и уставился в свой желтеющий чай, потирая большим пальцем марлю гипса. - Закончили? Гипс обрёл такую космическую привлекательность, что Клоу не мог оторвать от него глаз. Ньют ответил: - Не совсем. Ты понял, что ты не Гильермо Стеллс сразу, на месте, когда тебе сказали. И никому не признался, потому что иначе пришлось бы показать стыдную татуировку. Что за детский сад? Это серьезно. У вашей липовой тайны было очень много посвящённых. Тебя мог кто-то прикончить за его заслуги. Гипс стал однообразным, даже скрежет, когда трешь его, уже не увлекал. Клоу поднял голову. - Мне стыдно. Вот очень, честно, я негодяй, еще когда я не сказал сразу, я так и подумал: «Какой ж я негодяй!». Мерзавец. Но я ничего не говорил никому. Потому что меня там никто не воспринимает всерьез. Я глупенький, меня можно послать на глупенькое задание, я среди всех самый новенький, я медленнее Кирс и Сёри, меня заставляют всем всё носить, готовлю и убираю всегда тоже я! Кирс и Сёри надо мной всегда только шутят, мне надоело. Я и решил, что лучше, если они думают, что я не просто так глупенький и надо мной невежливо всё время глумиться. Ньют вздохнул. - А теперь, видимо, Кирс и Сёри носят тебе кофе в постель? - Нет. Всё в основном то же самое, но они мне сочувствовали, что ли, и были помягче. А вот Альберту я признался почти сразу. Не хочу, чтоб он думал, что я в их клубе, ну, детей Миллениума. Я плохо понимаю, о чем они втроем говорят, ну, точно не поддержал бы разговор… Ньют поднял чашку, и у него запотели очки. - Зараза. Он протер их об рубашку. Клоу еще не выговорился: - … Но Бене Альберт сам попросил не признаваться, потому что Бене это разобьет сердце. Он ведь думал, что это его самое большое достижение – раскрыть личность Гильермо, а тут такой позорный облом… - Понял. Эти ваши дурацкие подростковые драмы. - Но им по двадцать четыре, и я сам не подросток! - А драмы подростковые. Клоу заткнулся. Ньют с ним поделился, что его работу взорвали, что жена ушла, а тот в ответ начал нести, что его не любят так сильно, как он хочет, и прочую белиберду. Клоу отпил глоточек чаю. Посидел. - Спасибо за гипс на пальце. Ньют отхлебнул четверть кружки с приподнятыми очками, вмазал ею по подстаканнику. Вздохнул. - Не за что. Мои инстинкты уже дали знать, что у меня есть потомство, в частности, в лице тебя, и что мне надо о нём заботиться. Я с ними борюсь, но они выше меня. В иллюминаторе поднимался рассвет. Типичная амстердамская шеренга домов с крышами, как сосенками, озарялась с тылу, начиная с верхушек. - А мы где, кстати? – спохватился Клоу. – Я таких квартир не видел. - Это хаусбот. Мы стоим на воде. Для Амстердама нормальное такое себе жилье, историческое. Можно взять и уплыть на все четыре стороны. Вещи, считай, собраны. - Вау, круто! А что с санузлом? - Душ и электрический туалет. Ты же воду в чайник откуда-то набрал. Электричество для мотора и для себя беру с зарядных станций, там же, где электромобили. - И вы тут живите вдвоем с Рекви? - Да. Ты, я смотрю, ведешь меня к тому, чтобы я сказал, откуда он тут вообще взялся. Я ведь не закончил введение тебя в дело, так сказать. - Да, спасибо. Ньют сделал еще глоток кипятка, и долго выдыхал. Пакетик он так и не вынул. - Я купил себе этот дом не только потому, что люблю плавать на лодке. Это хороший способ скрыться с концами, как я уже говорил, а мне это никогда не помешает. У Бернарда есть все причины меня преследовать и даже кокнуть. Я знаю слишком много, к тому же, на моем компьютере всё необходимое программное обеспечение, чтобы контролировать искусственный мозг на низком уровне. Это я сегодня уже продемонстрировал. Где я живу, неизвестно никому, и местоположение моего жилья часто меняется. Беру и меняю. И вот, спустя шесть лет, ко мне в дверь стучится это зелёное недоразумение. Как оно меня нашло, я не понимаю и сейчас. Утверждает, что шло на зов сердца. Эксперта в биотехнологиях, который сам программирует решения мозга, этим не проведешь. Я думал, ладно, может, меня где-то засекла камера, буду вести себя в их отношении осторожнее. Сразу стало понятно, что Бернард всё-таки тогда не взрывал с этажами всё оборудование, а вывез всё за выходные и ночью в понедельник взорвал пустые шкафы. Рекви уже был готов и кому-то достался. Недоваренный какой-то, ему лет тринадцать-четырнадцать с виду. Может, я перестарался и это он такой взрослый маленьким выглядит, бывают же такие люди. Но мальчик-с-пальчик хоть и худосочный, а руки с ногами как из мышц сплели. Что-то я далеко ушел от темы…Так вот. Ему что-то от меня было надо. Что-то из вышеперечисленного, а то и просто убить заставили. Клоу не представлял, как этому зеленоволосому, наивному солнышку можно внушить кому-то причинить вред больший, чем убежать с самым горьким сожалением на лице, при условии, что за тобой гонятся десятый километр. Ньют еще раз промыл горло мелиссой, Клоу принимал её скромными дозами. - Я закрылся в доме, он был на улице. Лез ко мне в окна, через люки – ни в какую. Полицию вызывать не хотелось, им надо будет всё объяснять, сам виноватым останусь. Я уже достал компьютер, включил свое устаревшее программное обеспечение, думаю, вдруг они совместимы? С горем пополам я к нему подключился. Смог заставить расслабить все мышцы и грохнуться ко мне прямо на коврик перед дверью (вообще из соображений безопасности так делать не надо, человек может неправильно упасть на спину и проглотить язык, говорю на будущее). Клоу вспомнил бесчисленных охранников и верзил, которых вырубал он, Кирс или Сёри, мол, никакого вреда он не причинил, подумаешь, очнется с гроздью боли в голове, бывает, не умрет ведь, все славно (а побои плохишей, с точки зрения кармы, идут в чистый ноль). А ведь большая их часть приземлялась затылком и почти всех Клоу больше не видел… Ньют продолжал: - Что-то еще я поколдовал, благо, в моей версии программы не предусмотрено большего количества операторов, чем один, и она мне не говорила, что «в этом мозгу занято, позвоните позже». Через некоторое количество захваченных мною имплантатов, я выключил остальные. Рекви потом проснулся, начал нести что-то про приказ, мол, что он пропал, нет уже ничего, а я папочка и молодец. Всё вроде хорошо, но сдаётся мне, что я его случайно дурачком сделал. Клоу только сделал глоток, а во рту уже пересохло. Окутала колкая эмпатия. Он будто сам, вместо Ньюта, сел за ненадежное оборудование и оплошался фатально. Ньют постиг необыкновеннейшую привлекательность донышка его кружки. - Мне кажется, мелкая моторика для писания и рисования пострадала. Спасибо, ничего более серьезного, большое, огромное спасибо. Не знаю, что бы было печальнее, убить его или сотворить ДЦП, или чего похуже. Клоу молчал. Ньюта снова было жалко, но в новом понимании. Рекви стало жалко намного больше. Зачем было узнавать, что это дефект после несчастного случая, а не черта его характера, пусть бы дальше его очередной закорючке на листе бумаги можно было бы улыбнуться и подумать, какой же он неумелый дурачок, зачем знать, что ему не дает рисовать авария в мозге? - Так он такой милый, добрый и наивный потому что …? - Нет, никак нет. Я думаю, что напортачил больше всего с моторикой и то, спасибо, только в таких проявлениях. У меня не было средств для диагностики. Может, он сам по себе человек-одуванчик (впрочем, как я говорил раньше, так я его запрограммировал сам в целях саботажа). Насчет его речи и логики совесть меня мучает кошмарами по ночам, но я надеюсь, что он сам такой. Недалекий. Клоу рьяно согласился. - Да, так лучше всего. И я так буду думать. Рекви милый одуванчик по заводским установкам, а не случайно стал имбецилом. - Хорошо сказал. Кошмары по ночам кончатся. Клоу еще отхлебнул чаю, мелисса разморила. Желудок не имел подходящей сноровки для полулитра чаю и уже протестовал. Он дальше рассматривал дом со своего места, Ньют, очевидно, не мог насмотреться на него самого после стольких лет разлуки. - Знаешь, что. - Что. - Основным постулатом нейрологии есть то, что мысль – ничто иное, как поведение нейронов и их среды. Чтобы досконально читать мысли и импульсы, отвечающие за телодвижения, нужно мониторить каждый нейрон и все связи между ними. Самое большое зафиксированное количество клеток в человеческом мозгу – 86 миллиардов. Какого цвета мозг? Ньют выстрелил по Клоу этим вопросом наповал. Клоу не сразу сообразил. - Ой, эм, ну… в мультиках рисуют розовый, но это, наверное, мультики и там такое пытаются показать безобидным… в более зрелом лексиконе мозг называют «серое вещество», так что, наверное, серый? - Неверно. Серый у трупа. При хорошем кровенаполнении мозг розовый, а вообще светло-телесный. Имплантаты черные и контролируют каждый нейрон твоих брата и сестры. У Светы и Рекви мозги черные, как смоль. - Чего? К чему это сейчас? - Просто к слову вспомнилось. - Вообще не к слову...