Самая общая теория всего

Сёри хромал от закрученного спиралью торгового центра, выгуливая и обогащая кислородом свой телефон, который вёл его к ближайшему медпункту. Одной ногой он не шел, а грёб словно несгибаемым веслом, но не по воде, а по брусчатке. В огранке из порванных джинсов алела обожжённая плоть. Смотрелось неприглядно (в основном потому, что не сочеталось с зелёным свитером, а нестандартные вырезы ниже пояса Сёри не к лицу) и смотрелось намного хуже, чем чувствовалось. Вся шипящая кипячёная боль сыпалась сквозь некоторое решето, и до сознания добиралась как легкое пощипывание. Неплохо. После невиданного скачка роста Сёри вообще стал толстокожим — теперь не только в плане неприветливости — раны заживали как на собаке, чудотворной священной собаке, половину он даже не чувствовал. Догрёб до больницы, отсидел разномастную очередь среди ирокезов и дамских фетровых шляпок, попал на приём по выданной Альбертом медицинской ультра-страховке с просторами действия в полмира, получил должный уход, перевязку, не получил шоколадный кекс с молочком, потому что оные полагаются только юным, отчаялся и взгрустнул. Ребёнком быть лучше. Кормят. Холят. Опекают. Сами водят в больницу, за ручку. Кто его, такую глыбу, теперь будет водить за ручку? Сёри вспомнил, как однажды серьёзно подвернул ногу, да и вообще истощился (лазил полдня по деревьям за турецким бандитом), как бы уснул, и Гвоздь понёс его на руках. А Дрель ворчала, что нельзя его так перенапрягать, маленький. Потом они ели бургеры с говядиной. Сёри грёб из больницы, сам себя жалея. То был последний раз, когда он себя пожалел. Последние часы, пока дышать было приятнее, чем не дышать, пока не хотелось себя задушить чтоб сдохнуть и покончить с галиматьёй, которая настала потом.

***

Сёри много слушался. Исполнял приказы. Ему не нравилось. Заставили убить Клоу — он убил. И бесился, и грустил, и хныкал, сгибался крюком, закрывал руками лицо. Убил. С первого удара не получилось, Гвоздь увернулся, его спасли рефлексы, но Сёри знал наизусть его приемы, разрезал живот, а потом сразу сердце, пусть долго не гибнет. Расплескалась кровь, и хлестала изо всех дыр. Окропила ватманы, руки. Один ватман пропитался, лист будто разложили на полутоны-образчики в салоне дизайнера, переход от чудовищного багрово-черного к елейному блеклому розовому, таящему страшный секрет. Сёри после того выкинул ватман в реку, и захирел, наверное, навсегда. Вскоре до него добралась весть: Лео всё-таки умерла. Сёри заболел сильнее. Заставили приехать к ней и по возможности убить остальных двоих, он приехал, благо, к детям Миллениума его не подпустили. Пришла Дрель. Шелкопряд уже снабдил его гадостью для временной потери голоса, полезная вещь, модифицированный жидкий азот, что ли. Сёри обзавелся изолентой и парой других находок из гаража отца Лео. Дрель — умница. Догадалась обо всём. И не умерла. Её разрешили не убивать, чтобы не привлекать внимание, но приказали смыться и не показываться на глаза. Оператор, видимо, ушел, и никто не помешал Сёри привлечь внимание изолентой. Оставь он Дрель так, все бы подумали, что она просто упала. Так она «просто упала» в сети мутанта-тарантула, который секретирует изоленту. В третий день Сёри позвали на приветственный ужин. Не как приказ. Мог и не приходить, но пришел специально, чтобы попытаться убить своего оператора или хотя бы испортить его аппетит. На убийства или увечья начальство наложило вето еще в самом начале. Сводить их с ума или доводить до суицида не запретили. Ура. Сёри сидел за протёртым столом с железными краями. Перед носом стояло большое стеклянное блюдо. Перчёный свиной стейк, которым можно накормить четверых, долька лимона (Сёри собрался выжать его оператору в глаз), плевок нашинкованной капусты, танцующая нитка винного уксуса. Приборы на тряпичных салфетках, флаконы с морской солью, оливковым маслом, уксусом, перцемолка. По длине стола сидел один Сёри, во главе мужчина, во второй главе женщина, у них в бокалах было вино, у него кола. Мужчина тоже ел свинину, женщина предпочла запечённую брокколи, стушевалась, её вино уходило очень быстро. Мужчина свое практически лакал, нюхал, довольствовался. Сёри допил колу за один глоток, попросил еще, и пенки побольше. Женщина закатила глаза, отлучилась на кухню и принесла еще одну откупоренную бутылку, а потом и вовсе бухнула перед ним весь начатый ящик. Сёри опять откинул голову, чтоб выпить треть литра за раз. Женщина, не отходя от него, лёгонько присела на столешницу и обольстительно улыбнулась. — Имей в виду, красавчик, в свой туалет я тебя не пущу. Сёри проглотил четверть литра, десятина литра вернулась в бутылку. Он посмотрел на лыбящуюся женщину как на заклятого врага. — На этот раз ты победила, Проституткообразная… — Пардон? Хотя, знаешь, мне плевать. Она вернулась к своей брокколи, наколотой на вилку. Мужчина заговорил: — Ты уже прекрасно понял, что сегодня вечером мы хотим тебе объяснить что происходит, кто мы, кто ты, в частности, каково твое место, и прочее. — Да я уже понял. Вы очень доходчиво меня не посадили во главе стола и не дали вина. Спасибо. В то время пока я вас слушался как пёсик я этого еще не понял, нет, подозрения были, но я не был уверен, а вот теперь, когда мне колу принесли, я прозрел. Не вкусная кола, кстати. Это еще больше художественно подчеркивает, что я для вас грязь, спасибо, уяснили. Кола — она для рабов, это ведь всем известно. — Это «Кофола», а не кола, — поправила женщина. — У них разная рецептура. — Хрень, — изъяснился Сёри. Женщина ненароком глянула на мужчину, обожглась и заткнулась. Мужчина, впрочем, волны злобы не посылал. Напротив, он наслаждался тем, что сидит с вином, вечером, за хорошей трапезой и неформальной беседой. С рабом. — Сёри. Мне ведь так стоит тебя называть? — Я не придумал к этому шутку. Давай дальше. — Хорошо, я буду звать тебя Сёри. Мы будем звать тебя Сёри, — он бегло посмотрел на женщину. Её вино словно выделялось у неё на щеках, сохраняя оттенок. — Ты уже понял, что факт твоего внезапного, так сказать, созревания, напрямую связан с нами. Как видишь, мы исполнили твою мечту — вырасти. До этого над Сёри издевались только всяческие бандиты-махинаторы, связывая их втроем с Дрелью и Гвоздем канатом в пучок и подвешивая потеть над лавой с пузырями. Сёри снова учуял вонь горячего железа. — Не было никакой мечты. Мне нравилось быть маленьким. Я был прекрасен. Убили во мне изюминку. Мужчина недоверчиво цыкал и мотал головой. — Однако! Ты ведь поставил столько подписей, когда соглашался на бесплатную экспериментальную программу по твоему лечению. Сёри уставился на него и тут же себя переборол. — Я был молод. Третий десяток в голову дул. — А я был в курсе всяких забавных медицинских курьёзов, таких как, например, ты. Более того, потом поступила информация, что у той твоей конторы зуб на Альберта Цвайнштайна (что не редкость) и они послали тебя его прикончить (о чем я тоже обычно в курсе). И что ты остался жить с ним. Вся эта воистину примечательная коллекция фактов меня так заинтересовала, что я на следующий день решился и купил шаражку, которая тебя приютила. Само собой, все анализы, которые ты сдал, перешли ко мне. Сёри чувствовал перед этим типом какую-то слабость. — У тебя тоже зуб на Альберта. И на двух других тоже. Верно. — Скорее, глаз, хо-хо. Забавное дело с ними выходит: мы их уже и сами пытались прикончить, например, заплатив твоей хорошей долговязой подруге, или другому долговязому, мускулистому другу, или третьему другу, личному врачу твоей дамы сердца (каламбуры да каламбуры), но нас постоянно преследовал дурацкий облом — никто не мог этого сделать. Морально не мог. Вот раньше как-то грабили, избивали до смерти, насиловали, и прекрасно жили себе люди, а тут им альбиноса, психованного и суицидницу жалко. Размякали они, да еще и привязывались к ним, и, представь себе, клялись их защищать. Прямо как, например, … — мужчина нарочито задумчиво замычал, — хм-м, ты. — Я не привязался с первого взгляда, — возразил Сёри. — Пожизненный кров у миллиардера круче, чем убить миллиардера. И зачем вам внедрять убийцу в жизнь жертвы. Да вообще на контакт с ней идти. Если можно тихо из кустов стрельнуть. Мужчина снял с вилки кубик мяса зубами, прилежно пережевал, проглотил. — Снайперов звали в первую очередь, все резко теряли прицел. Однако подтверждали гипотезу. Никто никогда не попадает по детям Миллениума насмерть. Кроме самих детей Миллениума, как я догадываюсь. Иначе кто убил Леонтину, если явно не мы (за что большое спасибо, я не гордый, меньше работы осталось). Сёри опустил руки со стола. — …А как же я. Я же смог. Убить. Мужчина просиял. — Я логически подвел свой рассказ к этой точке. Звёзды сошлись так, что я занимался выращиванием в некотором смысле искусственных людей в банке, а еще до этого работал в проекте, который уже совсем окончательно и бесповоротно подвел человечество к пониманию того, как обустроен мозг. Достаточно глубинному, чтобы не банально читать мысли, или стирать память, как япошки научились еще в начале нулевых, а твой любимый хозяин просто встроил громоздкую технологию в компактный девайс, … — Ты ушел от темы. — В общем, мы смогли управлять мозгом путем воздействия на отдельные нейроны. Я могу не просто заставить тебя убить кого-то. Ты у меня и заплачешь, и засмеешься, и почувствуешь экстаз, и уснешь, и никогда не уснешь, и мир станет синим в пупырышку, и мясо тебе покажется сахарным манго, а кола грязью,. — Уже кажется. — Кушай, к слову, чтобы меньше меня перебивал. Мясо стынет, а я сам жарил. Сёри взялся пилить свинину-древесину, и в нос пошел запах красной корочки. Есть очень хотелось. Последний раз наелся, когда обедал с Гвоздем и Фотоаппаратом, три дня назад. Клаб-сендвичи с суховатой картошкой фри, мелкой и остроконечной, как зубочистки, бумажный салат-латук… Мужчина резал, жевал и говорил интервалами в некотором общем темпе, будто бы бодро гнался за нормативом. — План был таков: мы делаем искусственных наемников, а они убивают детей Миллениума, а не повторяют нежелательный опыт прошлых экспериментов. Почему? Потому как, во-первых, наши наемники работают строго по приказу, во-вторых, с ними, согласно нашей гипотезе, должен не работать механизм, который обеспечивает то, чтобы детей Миллениума, в принципе, невозможно убить. Сёри жевал самую вкусную свинину в своей жизни и не чувствовал радости. Мужчина отпил вина, и оставил в бокале улыбку, а вместе с ней и весь стремительный ритм. — И, к сожалению, этим убийством мы никакую гипотезу не подтвердили. Свинина испортилась прямо во рту. Невкусный комок опилок с пылью за щекой. В другом конце стола женщина отпрянула от блюда с помидорным лицом. — Я не виновата. — Мы все виноваты, — кивнул мужчина. — Ты больше меня виноват. — И пусть. Однако, виноватой себя чувствуешь только ты. Женщина заткнулась. — Что случилось. Говори, — потребовал Сёри. — Когда прошла твоя инициализация как управляемого объекта, тебе сразу же было дано поручение убивать всех детей Миллениума на своем пути (включая много логических ограничений, условий, исключений, которые уменьшили твои шансы нас логически перехитрить до нуля). Разумеется, ближе всего к тебе находился, по твоему личному мнению, Гильермо Стеллс, и ты убил его. Просохло во рту, в горле и в желудке. — Гво… Клоу — не Гильермо Стеллс, верно. — Верно. У Сёри очерствело всё тело. Убийство было напрасным. Да еще и для всех. — Я не могла знать, что это не он, — вступилась женщина. — Какая разница. Он собирался убить Гильермо, и ты включила ему зеленый свет. Плохо не то, что ты опростоволосилась, убила кого попало и теперь тебе морально больно, плохо, что ты хотела из меня дурака сделать. Убить Гильермо, а потом, мол, недоглядела, жалко, конечно, но бывает. — Я не хотела! Это неправда! — она прослезилась, и лицо краснело и краснело. — Я просто, честно, недоглядела… Я даже не знала, что он думает, что это Гильермо… — Я думаю, что ты мне врешь. — Я… — она приложила руку к тонким, алым губам, обрамленным морщинами, голос стал писклявым, — я ни на что не была способна. У меня были головные боли, я была отвлечена… — она зарыдала, и пролилась тушь из-под паучьих ресниц. — Из-за Скру. Я даже не поняла, что, по его мнению, Клоу это Гильермо, не посмотрела… Мне в тот момент было плевать, лишь бы все кончилось поскорее, и он прикончил всех что остались…. Клянусь, если бы я была в своем уме, я бы подумала, поняла, … Мужчина сцепил пальцы замком вплоть до вибрации. — Прекрати цирк. Ты к ней слишком сильно привязалась. Как к настоящему ребёнку. А они все — не дети, они оружие. Я думаю, что ты мне врешь. Я думаю, что ты поняла, что это Гильермо, и что Сёри собирается его прикончить, и решила не мешать. Действительно, почему это твое чадо умерло, а мое, как вдруг оказалось, не умерло шесть лет назад, а живёт себе? Тем более, раз уж я был у руля, когда Скру застрелилась СЛУЧАЙНО, то это вдвойне логичный исход, косвенно ведь в её смерти виноват я! Женщина выровняла позвоночник по линии спинки стула. Сжала губы. — Частично ты прав. И я тоже говорю правду. Я была не в себе. Меня контролировало буйство плохих эмоций. Да и сейчас я тоже не в себе. Я приношу искренние извинения. Но если бы я узнала, например, от тебя, что это именно этот самый Клоу был первым вашим экспериментом, я бы смогла исключить вероятность, что он Гильермо. Мужчина подпёр лоб замком из пальцев. — Гильермо умер. Конец. С другой стороны, стратегически, если перестать кидаться песком из лопаток, а дальше себе лепить куличики, это убийство полезно. Клоу, возможно, очень много узнал от Ньюта. И воздействовать на него мы не можем, так что мы, в сухом остатке, ослабили врага и лишили информации.  — Ньют тоже может с ними заговорить. — Не думаю. Он вряд ли высунет нос из своего убежища. И вообще на детей Миллениума, мне кажется, ему плевать. Женщина глубоко вдохнула, выпустила воздух губами, струйкой. — Что сделано, то сделано. Лучше думать, как украсть труп из морга. — Да. Пока его, в лучшем случае, не поставили в какой-нибудь аналог музея Скотланд-Ярда, как совершенно неизвестного человека, или, в худшем случае, не сделали трепанацию черепа с кучей увлекательных открытий. Я этим займусь. А ты вытри с себя эту сажу со слезами с помадой. — Ах, прости, — женщина спрятала половину лица за салфеткой, и унеслась умываться. Сёри жевал стейк оживлённее. — Какие бытовые драмы. Мужчина вернулся к ипостаси безмятежного дегустатора вина. — Она одна в мире могла бы со мной работать бесплатно и полностью конфиденциально. За идею. Выбора нет, одним словом. С её стороны ситуация, к тому же, зеркальная. — Мне не интересно. — А тебе интересно, как именно ты стал взрослым? — Нет. Разговор обретал характер готовящейся дьявольской сделки с документом-папирусом в клубах дыма. — Ты уверен? Это главная разгаданная загадка вечера. Ведь вырасти за одну ночь ты не мог, Альберт правильно сказал, что это антинаучно. — Хм. Нет. Не говори. Мне по барабану. Какая-то научная штукенция это не моё. Мужчина улыбнулся, непроизвольно. Будто иголочка зацепила один краешек рта. — …Ты хочешь, чтобы я тебе приказал захотеть? — Нет. Говори. Интересно, познавательно. Топ 10 фактов о моем теле, которые я не знал. Читать дальше. Мужчина решительно поддержал инициативу. — Факт первый. При вашей первой встрече с Рекви кроме всего прочего он выполнял приказ, который хранился в нем еще до того как Ньют его перепрограммировал. Вернее, он не стал бы окончательно независимым, если можно так сказать, пока не выполнит этот приказ, то есть последний приказ, который в нем был. Это после него мы решили ставить целью жизни «убивать детей Миллениума» при инициализации. Мы знали о вашем дурацком споре про какао в кофейных автоматах от нашей голубки Скру, и заставили его при удобном случае подсыпать кое-что в нужный короб с порошком, из которого делают какао. — Не впечатлен. — Факт второй. Это кое-что пробралось в твой желудок и засело там как глисты, тихонько и надолго, чтобы однажды вызвать отравление, рвоту и ураганы головной боли, просто, чтобы ты потом крепко уснул, и никто не хотел тебя трогать. — Допустим. — Факт третий. Кроме всего прочего, ночью, пока ты спал, ты умер. — Класс. Пока что это мой любимый факт. — Факт четвертый. Той ночью мы активировали Скру, чтобы она взяла твое мертвое тельце из комнаты, сунула в мешок с мусором и выбросила на помойку на улице. — Я этого не помню. — Конечно, не помнишь, ты же уже умер. — Я не понимаю. Какая-то очень сложная наука у тебя тут. — Факт пятый. Бросать твое тело так просто на помойке нельзя, мы его забрали, умыли, скопировали все воспоминания, и перезаписали на новый мозг в готовеньком взрослом теле (готовенькое взрослое тело мы до этого выращивали несколько лет как клон, основанный на твоих анализах из той шаражки, но без твоей болезни, мы так умеем). А, ладно, соврал, ты умер после того, как мы скопировали воспоминания, иначе из мертвого мозга мы бы ничего не выжали. Факт шестой. Тело аки лунатика Скру отвела назад в кроватку, уложила в прежнюю позу. Потом она ушла спать и забыла обо всем. Действовать надо было быстро, успели все за одну ночь. Материалы с видеокамер подретушировал Бим. — Ага. — Факт седьмой. Пасхальное яйцо. Скру не все забыла, что поделать, везде есть баги, так что когда Альберт спросил что-то вроде «Как оно так получилось?», она подсознательно сказала «Кофе», что было отсылкой к тому, что корень всего зла — кофейные автоматы. Я с этим заявлением даже для общих случаев согласен, по правде… Сёри понемногу отключался от абсурдной реальности и на последнем издыхании отшучивался. — Хорошая пасхалка, надо эту серию пересмотреть. — Факт восьмой. От твоего трупа надо было избавиться. Я не был оригинальным, мы отвезли его на ферму и скормили голодным свиньям. — Не слишком оригинально. — Факт девятый. Это была не просто ферма, а еще и скотобойня, и мясо этих хрюшек можно было купить и пожарить. Факт десятый. Ты то, что ты ешь. Сёри уронил вилку.