ОСНОВАНО НА РЕАЛЬНЫХ ПРИБЫТИЯХ, БЫТИЯХ И ОТБЫТИЯХ.
Колечко кружевных барочных домов запечатывало крохотную Марианскую площадь. Она состояла из парковки, остановки автобуса и туристического входа в храм, увешанного скульптурами святых в развевающихся одеждах. На стенах площади играл теплый солнечный свет. Скру посмотрела на часы в телефоне — «18:35», машины нет. Или есть, но она стоит на парковке. Должны позвонить. Скру задумалась насчет остальных, кто должен прийти, и хмыкнула. — Знаешь, а ведь мы даже не поймем, если тут на площади стоят другие статисты. На съемки просили дресс-код «неприметная одежда без принтов, полосок и шашечки». — Ага, — согласился Рекви. — Ну все равно должны позвонить. — Сколько туда хоть ехать? — Два часа. Скру медленно моргнула. — Ты же говорил, что это будет сразу за Прагой. Я думала поездка на полчасика максимум. Рекви оживленно закивал. — За Прагой. В Плзни. Ну, даже не в Плзни, а в городишке немного подальше, мы вчера проезжали Плзень. — Они сняли загородный дом даже не в Плзни, а дальше? — Не сняли, он кому-то из них принадлежит, поэтому так далеко, по-моему. Они и весь реквизит везли отсюда, из Праги, с Баррандова. — Ага. Рекви поднял руки и потянулся так, что на мгновение стала видна резинка трусов. — Надеюсь, хорошая машинка приедет! Позавчера мы туда ехали на развалюхе. Нас было мало и, общую машину ради нас не послали. А обратно на красивом белом джипе полноприводном. У той развалюхи даже задних дверей не было, прикинь, какая старая? — Мы с тобой на такой же ездили в детстве, у тёти Марцеллы, дурила. В тот раз тебе даже понравилось, как переднее сиденье нагибалось, и ты его загибал туда-назад, пока оно не ударило тебя по носу, и ты не прикусил язык. Ах, погоди, не в детстве, тебе было пятнадцать. Рекви оскорбился. — Я просто понял!.. Свою ошибку!.. Какая это развалюха! … Скру показала ему язык, он ей тоже, и они так стояли еще семь минут. Во двор въехала компактная, плохо помытая бордовая машинка. Рекви расстроился и с все ещё высунутым языком пробурчал: — Ой, газваюха. Для верности перезвонил водителю — машина та. Поздоровались, познакомились с водителем — его Рекви не знал, — бородатый парень в пластмассовых темных очках с брендом коньяка на дужках. Когда все сели в машину, обнаружилось, что вместе с рюкзаками на заднее сидение они умещаются с трудом. Пришлось бросить их в багажник и рассесться по углам, согнув ноги на манер аистов и фламинго. Не трогались — ждали остальных. Скру отметила элегантную манеру водителя делать глоток кофе из стаканчика в правой руке и запивать его энергетиком из левой. Пришли еще двое парней, одетых в кожу и худи, все познакомились, но Скру даже не пыталась удержать в уме их имена. — Мы здесь на этой площади учимся, поэтому тут и встреча. Мы актёры, ещё студенты. — У-о-о, вы будете играть в фильме? — спросил Рекви. — Я своё отыграл уже вчера, диалог с Беном, — ответил один из них, тот, что уткнулся бедром в крепление для ремня безопасности, а тот — в бедро Скру. Получалось говорить только ей в ухо. — Теперь я должен просто тусить где-то сзади на общих планах. — Прикольно, прикольно! — А вы как вообще на съемки попали? Вы тоже друзья режиссёра? — Нашего старшего брата друг позвал, а он позвал нас, — объяснила Скру. — Брат уже на площадке, всю неделю там помогает. — Ага-ага, а вы вообще живете и учитесь втроём в Праге, да? — Да. — А на кого? — Я — на художника-живописца! — сказал Рекви с гордостью. — Кибернетика и роботы, — сухо ответила Скру. Актёры присвистнули. — Какие вы разные, — заметил актер с переднего сидения. — А брат ваш чем занимается? — Всякой фигнёй, — призналась Скру. — Это тоже дело нужное. Только из Праги не могли выехать час из-за пробок и резкой смены маршрута — водителю позвонил какой-то Альберт и сильно сипящим голосом по динамику сообщил, что надо ехать на Баррандов за реквизитом и везти его со статистами вместе. — Классно было, когда везли так оленя… — мечтательно заметил один из актеров. Остановились на краю мира, на какой-то улочке с частными домиками, какие извечно обступают Прагу. Вышли из машины покурить. Впереди словно дворец высилась киностудия Баррандов, аккуратная и советская. Водитель позвонил поставщику реквизита, к которому приехали за вещами. Как сообщили, поставщик реквизита еще в центре, подождите «минут десять». Надеялись и ждали пятнадцать, он приехал, их впустили в ворота, когда подъехали к складу, водитель отлучился за реквизитом. По машине прошёл слух, что будет колонна, которая помещается только поверх голов и немножко вылезает в окно. Приволокли пиротехнику. — Опять? — удивился один из актёров. — В среду ж уже снимали взрыв. Там даже приезжал тип, мастер по этому делу, сидели и подбирали какой взрыв надо. Прямо на заднем дворе взрывали. Он начал с самого большого и режиссер каждый раз, мол, давай немножко меньше, меньше, и еще меньше, … Рюкзаки пришлось вынуть из багажника и сложить так, что те закрыли пассажирам обзор. Тронулись на Плзень и немного подальше. В пути остановились на заправке покурить и сходить в туалет. Рекви купил себе и сестре по шоколадке. Скру металась и долго не могла выбрать между развернутой шоколадкой и сигаретой. Приехали в девять, вышли из машины под звёздное небо, вдохнули мягкий загородный воздух. И снова на краю мира, перед глазами полоса вилл, а за ней пустота — небо заправлено в горизонт. Окна горели, галдели люди, дом большой, а вокруг припарковано с полдюжины машин. Все пошли через открытый светлый гараж, перепрыгивая через провода оборудования, прожекторы, стремянки и множество штативов с ножками, насаженными на теннисные мячи. Очутились на первом этаже в коридорчике — он был крохотным и почти сразу вздымался винтовой лестницей на второй и третий этажи — потом увидели унылый столик закусок с двумя почти допитыми баклажками воды, открытым молоком без срока годности и пустой коробкой из-под чая. Водитель с актёрами уже растворились, Рекви тронул Скру за плечо, мол, обернись — позади была дверь с распечатанным и приклеенным на скотч словом «Массовка». По факту эта комната была сауной, вот только саму сауну заперли угрожающим листиком. В центре располагался низкий стол с букетом пластиковых приборов, разбросанными везде исключительно русскими конфетами, пакетиками исключительно чая мача и мелким мусором; вокруг разные стулья и диван. Кинули на него рюкзаки и куртки. — Сменную одежду не забыла? — спросил Рекви. — Нет. Только я так и не поняла, что им надо. В общем письме писали, что нужно что-то неприметное, серое, без рисунка, а в среду ты мне пишешь, что вас переодели в яркое и с узорами. — А сценарий ты читала? Скру улыбнулась и очень медленно моргнула. — Еще бы я знала, что его возможно где-то прочитать. — А, ну да, он тут распечатанный где-то лежит. Наверное, ты не читала. Я вчера читал, но не дочитал, у меня его забрали и попросили больше не трогать, и там в общем они как бы снимают вечеринку с точки зрения брата и с точки зрения сестры. Брат был организатором, и у него всё яркое и красивое, а сестра видит мусор и много злюк в серой одежде. Вчера они сестру снимали. Сделали бардак, причем аккуратно. Тиша (она это… сет дизайнер) даже говорила, чтобы мы не пинали мусор, нужно, чтобы он лежал там, где лежит, по композиции, прикинь? Она вообще очень классная, я вас познакомлю. Вообще тут все классные! — Так что с одеждой сегодня? Из своего пестрого гардероба Скру скомпилировала нейтральный джинсовый костюм с синими кедами, взяв несколько вариантов, чтобы при необходимости можно было одеться и в серое, и поярче. Из своего пестрого гардероба Рекви скомпилировал черный спортивный костюм и кроссовки, представляющие из себя профили динозавров, а еще прихватил футболку поярче. — Не знаю, сейчас увидим. По первому этажу было ясно — дом нежилой. Голые белые стены, холод, мебель разная и явно откуда-то привезенная. Поднялись на второй, а там реальная американская вечеринка в доме не подозревающих об этом родителей. По африканским маскам, строгим тумбочкам и печатным машинкам бегают огоньки диско шара, везде стоят легендарные красные стаканчики, да и вообще царит сочное сочетание синих стен с красным, желтым, голубым и розовым, люди в красочной одежде пинают шарики, весь потолок в неоновых лампах. Этот интерьер создавали намеренно, и это было хорошо видно, каждый уголок имел композицию и нёс некую идею простодушия и веселья в своих синевато-красных фруктовых оттенках. Скру перевела взгляд на кухню, такую же замечательную, а на столе, накрытом скатертью в крапинку, стояла красивая тарелка канапе и голубой трехэтажный марципановый торт, божественно украшенный свежей клубникой, малиной, голубикой. — Ого, еда. — Реквизит есть нельзя! О, смотри, а это режиссер. С третьего этажа спустился парень в квадратных очках и с маленьким хвостиком на затылке, одетый в авиаторскую куртку-джинсовку. Он шел с рацией у рта, раздавая указания по звуку. Когда он проверил глазами прожекторы и подошел ближе, стало видно лицо, пережившее неделю съемок по ночам с постоянным контролем и дублями. Он остановился перед Скру и улыбнулся, как социопат. — Привет. Скру не сразу сориентировалась. — Привет. Он взял ее за плечи и отвел, как она и стояла, спиной, на несколько метров назад, по ковру немного влево, поставил, отпустил. — Стой здесь и танцуй. И ушел. Рекви уже успел куда-то пропасть. — Эй, привет! Справа оказался пульт диджея и сам диджей — Клоу. Его нарядили в свободную майку, шапку, чтобы из-под нее круто торчали волосы, на шею повесили массивные наушники, бицепсы подчеркнули полосами геометрических временных тату, а запястья увешали неоновыми браслетами. — Ой, привет! — обрадовалась Скру. — Ну ты, конечно, красавчик. — А то! — он взялся изображать что крутит пластинку и с умом передвигает рычажок. — Я понятия не имею, как эта штука работает! Но главное, что похоже! Скру начала помогать беспорядочно двигая рычажки и поворачивая тумблеры, прекрасно при этом зная, что там ничего не работает. — Так лучше? — Намного лучше, большое спасибо! Вокруг тоже стояли статисты, здоровались и знакомились. Сейчас готовились снимать проходку главного героя с лестницы, камеру на секунду направят в сторону гостиной, где будет танцевать Скру и другие, и тут же завернут за героем на кухню. Режиссер где-то выловил переодетого в неоново-желтую футболку Рекви и поставил рядом со Скру. — Спасибо, что снова пришел, — он странно пригладил его кислотно-зелёные волосы, — со своими яркими волосами… Он отошел, оценил вид, кивнул, осмотрел статистов, как предметы, утащил двух девушек подходящей внешности за запястья и поставил позади Клоу, но ближе к проходу камеры. — Вы будете стоять тут и сплетничать какой это классный и сексапильный диджей. Девушки расхохотались и обязались выполнить, хотя вряд ли режиссер их расслышал, убегая с рацией наготове. Клоу повернулся к ним и подмигнул, широко открыв рот. Из соседней комнаты, не предназначенной для съемок, вывалилась блондинка в ковбойской карамельной жилетке с тесьмой по колено и кремовом платьице. В тоннели в ушах были продеты зелёные неоновые браслеты. Она взялась за виски и с ошалелыми глазами направилась к Рекви. — Нет! Это неправильно! — возмутилась она, чуть не срываясь на плач. Хлопнула его ногтями по плечу. — Такая футболка и такие волосы! Есть другая футболка? — Нет. — Ах! Она убежала. — О, Тиша идет! — объявил Рекви. Пришла полная девушка индийской внешности в черном платье с вырезом от плеча до плеча. Её волосы напоминали гриву, а на лице и во взгляде смешалась усталость с энергией. Она раздала статистам по бутылке пива без этикетки с разным уровнем жидкости внутри, выбирая, в какую руку кому ее положить. Сами бутылки были красивыми, вероятно дорогими и не пустыми — Скру понюхала и попробовала на вкус — там был очень перезаваренный чай. Позже Тиша пришла со светящимся снопом выпрямленных неоновых браслетов и надела каждому на запястье, индивидуально подбирая цвета. — Тебе зелёный, … — сказала она Рекви, надела, шагнула к Скру. — Тебе голубой… Вернулась костюмерша с охапкой футболок и кофт. — Его надо срочно переодеть! — Согласна, — кивнула Тиша. — Но точно не в эту косуху. Костюмерша приложила к груди Рекви белую футболку с рисунком мышей. — Вот это мило. — Да, — согласилась Тиша. — Переодевайся. Рекви снял свою майку. Костюмерша вырвала ее из его рук словно проклятую, и унесла чтобы, наверное, сжечь. Рекви надел другую, Тиша блаженно вздохнула и убежала поправлять композицию на столе и ругаться с теми, кто брал оттуда стаканчики и тыкал пальцами в торт. По потолкам провели сети проводов с прожекторами: обычными круглые с четырьмя квадратами-ушами, а также самодельными с цветными неоновыми трубами. Чтобы свет от них не рассеивался в стороны, а был куда-то направлен, их облепили светоотражающими стенками из коробок из-под пиццы. За спиной у Скру стояло компактное пианино с семейными фотографиями, к нему был приставлен табурет с домашней подушечкой; всё это украшала пятёрка красных стаканчиков. На журнальном столике высилась игра в виде деревянной башенки, откуда по очереди вынимаются части, состроенная из пары сот кубиков — сооружение вышло размером с хорошую тумбочку. За ним был диван и кресло в стиле модерн, в которое усадили красавицу в юбке, похожей на балетную пачку, со звёздными бусами на груди. Прибежал режиссер с криком: — Вот тут на диване должны сидеть Феминистка и Протестующий! Где они? Привели Феминистку со впалыми щеками и Протестующего в гавайской рубашке, рассадили по углам. Режиссер положил балерине ногу на ногу. Пришла Тиша и расставила на столе несколько пустых стаканчиков, режиссёр смылся, пришла худощавая актриса, играющая роль сестры с мусорным пакетом в руках. Ее нарядили в серую водолазку, обтянувшую рёбра, затянули тугой хвост и накрасили так, будто она пережила геноцид. Тиша объяснила, в каком порядке и как собирать стаканчики. Затем обратилась к балерине: — Смотришь туда, но периферическим зрением следишь, когда сюда начнет разворачиваться камера, в этот момент кладешь кубик на стол, это ей будет сигнал, — повернулась к актрисе, — а ты стоишь там, тебя будет не видно, а как только кубик коснется стола, подходишь сюда и начинаешь собирать стаканчики и кидать в пакет. Репетировали несколько раз, до тех пор пока движения не начали напоминать отточенную хореографию. Тиша кивнула и ушла. Прибежал режиссер проверить, как это смотрится, кивнул, ответил кому-то по рации, дал туда же поручение, крутанулся к массовке и начал прыгать на месте с поднятыми руками, чтобы все заткнулись и посмотрели на него. — Моя любимая массовка, помним два правила. Первое: вы никогда не смотрите в камеру. Второе: не разговариваете, а только открываете рот. Никаких звуков, это нужно для техники. Издаете звуки ТОЛЬКО, если Бен идет минимум в трех-четырех метрах от вас. Сейчас проведем репетицию со съемкой. С третьего этажа спустился оператор, русый и веснушчатый, вдумчиво шагая с установкой для камеры. Он не держал камеру на плече, вместо этого на нем был пояс, из которого выходила пластина-позвоночник, прикрепленная ремешками к груди, а к плечам с помощью наплечников; из-за пояса со спины, словно ножки насекомого, поднимались прутья, изгибались кубиками-суставами, шли квадратом над головой, а перед лицом заканчивались креплениями для камеры с, собственно, камерой ниже уровня глаз. Снизу он ее держал за подвижные рычаги. Камера могла ездить по прутьям вверх-вниз и поворачиваться направо-налево. Следом спустилась высокая девушка с распущенными угольными волосами до самых колен. На ней были профессиональные громоздкие наушники, в руках продолговатый микрофон-шишка, который она держала обеими руками как пистолет. У неё было такое лицо, будто одна ошибка — и геноцид устроит она сама. Оба еще что-то обговаривали с режиссером, а в это время с лестницы спорхнул исполнитель главой роли самодовольного брата. По нему сразу было понятно, что он актер — очень красивый, высокий, скуластый, с поставленным голосом, непроизвольной улыбкой, когда он говорит, и прирожденной харизмой. Серовато-русые волосы красиво зачесаны назад. Одели в черное: расстегнутый бомбер с принтом Майями во всю спину, облегающие джинсы и шнурованные сапоги. Вслед за ним спустилась миловидная девушка с короткой шоколадной стрижкой, укутанная в мягкий шарф, с тремя палетками косметики в одной руке и прозрачной косметичкой с кистями в другой, припудрила актёра, пробежала в гостиную, припудрила актрису. Скру отметила, что она, должно быть, сестра балерины — они очень похожи, может, даже двойняшки. Оператор расположился за лестницей в конце коридора, направив камеру вперёд, прямо на Скру. Рядом приготовилась главная по звуку, актер взобрался на пару ступенек вверх и обвил перила пальцами пианиста, тех. персонал разбежался по местам. К камере вышел бородатый парень в кепке и с включенной рацией заголосил: — Типа камера! Типа мотор! Типа начали! Рекви хихикнул. — Они всегда говорят «типа», когда репетиция. Выбежал другой член персонала и хлопнул хлопушкой — она была повернула к камере передом, а к Скру тылом — сзади был нацеплен десяток квадратиков-стикеров с числами, чтобы переклеивать номер дубля. Начали. Статисты как бы затанцевали моторными движениями без музыки в полной тишине, Клоу как бы со знанием дела крутил беззвучной пластинкой и перетягивал на себя рычажки, не танцующие как бы разговаривали и забавно друг друга перебивали, не имея обговоренного сценария. Рекви откровенно колбасился с раззявленным ртом, будто пришел на концерт. Скру притопывала в призрачный такт и как бы попивала пивко. Актер спустился по лестнице в роли хозяина бодренькой вечеринки, и как только тот оказался спиной перед камерой, оператор прицепом двинул за ним. Рядом с Беном статисты как бы поднимали стаканчики и хвалили вечеринку, он улыбнулся им и поблагодарил за то, что пришли. Скру подметила, что избалованного подростка канонично играет парень, которому явно больше двадцати. Бен вошёл в гостиную, гости отсалютовали пивом, камера засняла, как сестра собирает стаканчики, невзначай, во время разворота на кухню — там выстрелили конфетти, и еще дюжина людей повстречали Бена, танцуя у барной стойки, заставленной бутылками абсента, виски и заборчиками апельсиновых и лимонных долек на досках с филигранной резьбой. — СТОП! — крикнул режиссёр. Всё действо заняло около двадцати секунд. — Отлично поработали! — объявил режиссер. — Несколько технических нюансов и продолжаем! Статисты стоят на месте! Неизвестные технические нюансы решались сорок минут, и вот, наконец, режиссёр сказал, что они уладились, и можно продолжать. Снимать начали через двадцать минут после этого. — Камера! Мотор! Начали! Снова Бен прогуливается и балдеет от своей вечеринки, снова сестра, фыркнув, собрала четыре стаканчика, камера отвернулась от Скру и последовала на кухню — статисты в гостиной бросили притворяться и начали смотреть, как там играют на кухне, перешептываясь. — СТОП! Прибежал режиссёр с глиняной улыбкой, выдавленной на лице. — Мои любимые статисты, я вам напоминаю, что НЕЛЬЗЯ разговаривать, если Бен не в ТРЕХ метрах от вас! Сняли заново. Проходка, цок бутылками, сестра со стаканчиками, разворот, салют конфетти, возгласы. — СТОП! Режиссер объявил по рации: — Ошибка техники. Заново. Идет, цокают, танцуют, собирает-ворчит, радуются, улюлюкают, пританцовывая. — СТОП! Ошибка техники. Чаще всего это была ошибка техники. После просмотра фильмов с постановочными съемками, у Скру сложилось железное впечатление, что съемки одной сцены могут затянуться только из-за безалаберности актеров, а оно вот как. «С первого дубля» с таким количеством переменных, наверное, не бывает. — СТОП! Прибежал режиссёр с очередной лыбящейся сложной гримасой. — Мои дорогие статисты… эту сцену закончили! Можете двадцать минут отдыхать! Он вычеркнул ручкой что-то у себя на листе с распечатанной таблицей. Статисты возрадовались и стихийно двинули на первый этаж. Две статистки рядом с пультом перестали изображать, что флиртуют с диджеем, и делали это уже от чистого сердца, а он и не возражал. Скру ткнула Рекви ноготком. — Я хочу кушать. Ты говорил про тосты с сыром. Где? — А, — Рекви включился. — Да, на третьем этаже, пошли. Самый маленький этаж, наполовину откушенный пропастью лестницы. Если подвал был пещеркой статистов, то тут находились номера тех.персонала. Скру почти сразу уткнулась в уголок с едой — стол в коробочках чая-кофе с розеткой и электрическим чайником на привязи на полу; там была и машинка для тостов и пластиковая посуда, но ни хлеба, ни сыра, ни ветчины. Напротив — комната тех.персонала с предупредительной надписью «КРОМЕ ПЕРСОНАЛА НИКОМУ НЕ ВХОДИТЬ». — Еда вся там, — сказал Рекви. — А мы персонал, или нет? — задумалась Скру. Рекви горько вздохнул. — Я вот вчера туда пошел, и мне сказали, что нет… — Ну, да, кто тут тогда не персонал. И как же ты тогда вчера тосты ел, если они не для статистов? — А надо чтоб повезло, и кто-то добрый тебе их сделал! Вроде там только Альберт добрый. — Ясно. Скру заварила себе чай из пакетика дешевой марки и заправила обжигающий стаканчик в два дополнительных, но это не помогло, так что она просто поставила его остывать. Рекви свесился через перила, глядя в уходящие спирали ступенек. — Я сбегаю туда, гляну, там вроде принесли еду для статистов, и вернусь, хорошо? Только жди меня тут. Потопал вниз, и вскоре уже скакал козликом через чужие коленки и бесхозные коробки недоеденной пиццы. Скру осталась сидеть на тесной веранде между комнатой тех. персонала и чайным столом. В течение двух минут трое перегнулись через нее, чтобы налить себе кипяточку. По другую сторону коридора за стеклянной раздвижной дверью, на крыше с элементами балкона, в толстых куртках курили под звёздами костюмерша, главная по звуку и Тиша. Последняя как раз удачно пошутила с глубокой флегмой, появившейся от утомления, и костюмерша мягко засмеялась. Главная по звуку пересеклась взглядом со Скру и, осмотрев её, что-то сказала. Две другие тоже обратили на неё внимание, и Тиша отодвинула стекло: — Привет, курить с нами будешь, золотце? Скру переступила порог и очутилась под звёздами, обдуваемая ночным ветерком. Костюмерша одолжила ей зажигалку. — И вы всю неделю так снимаете по ночам? — поинтересовалась Скру. Тиша медленно, утвердительно моргнула. Костюмерша смотрела на Скру, пока та закуривала, но ниже лица, покусывая губу. — Мне очень нравится твоя джинсовка и твои синие кеды. Очень подходят к глазам. — Ой, спасибо, — Скру улыбнулась. — А как вас всех зовут? — Лео, — сказала костюмерша. — Кармен, — сказала главная по звуку. С левого уха у нее ниспадал кабель наушника, путаясь в шелковых волосах. Одной рукой она держала сигарету — пальцами в гитарных мозолях, — а другой подбирала в плеере трек. — Тиша, — сказала Тиша. — Полное имя Тришна, но отзываюсь как Тиша, чтобы никто себе не поцарапал язык. А тебя как зовут, золотце? — Скру. Тиша улыбнулась и вскинула брови. — Ах, да у тебя вообще тёрка. Не обижайся. — Да, что это за имя? — спросила Кармен, подняв глаза от экранчика. — Твои родители тебя ненавидят? Скру положила руку на талию и усмехнулась. — Моих братьев зовут Клоу и Рекви. А маму — Сефора. — Ну, а скидку на духи вам хотя бы дают? Так жить… — Ты не поверишь, но мои братья пытались этой скидки добиться. … И добились. Трое поперхнулись от смеха. — Чудесно, — Лео хихикнула. — И очень интригующе. — Это всё правда, но настоящую скидку дали только когда они раздали по пятьсот флаеров. И скидка работала один раз. Зато купили маме подарок и ей было приятно. — Ав, какие у тебя милые братики! — Тиша склонила голову набок. — Особенно Рекви, мальчик-конфетка. Но следи за ним, пожалуйста. Еще раз сопрёт сценарий, и мне придется его запереть. Скру кивнула. Лео подала голос: -…, а футболочка его в костюмерной, если что. Потом не забудьте забрать. — Хорошо. У Тиши на ремне зашипела рация, она зажала кнопку. — Да? Отпустила. Из рации заговорил режиссёр: — Дамы! Вы мне нужны сильнее жизни! Сомкнув губы, Тиша повернула голову на шестьдесят градусов, в сторону загородной панорамы, немного наклонилась и крикнула веранде второго этажа: — Чего надо, дорогуша? Режиссёр опомнился, задрал голову и заскакал на месте. Кармен двинула к краю балкона с камнем, замахнулась и бросила понарошку. Пуганулись все кроме режиссёра. Кармен вывалила язык. — Девчата, прыгайте скорее сюда! — позвал режиссёр. Тиша хмыкнула. — Может, ты до нас лучше допрыгнешь? — Нет, знаете, вот — скиньте мне лучше Лёшу! — Я ТЕБЯ САМ СЕЙЧАС СКИНУ, — донеслось из дома. Режиссёр любовно улыбнулся и послал в ту сторону воздушный поцелуй. — Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ. СКОЛЬКО МОЖНО ОБ ЭТОМ ШУТИТЬ. Знающие о многом девушки начали улыбаться и переглядываться. Лео скрестила пальцы у губ. Скру ничего не понимала, но ей было смешно. — Ладно, — сказала Тиша. — Пора закругляться. Все трое потушили сигареты и ушли. Скру вернулась к одинокому стульчику, не успев развести замученных подружек на тосты. Из комнаты тех. персонала вышел парень в футболке с математической шуткой. Он зарылся пальцами в почти белые волосы, и зычный зевок превратился в кашель прямо в рацию. Скру узнала его — он много носился с техникой на площадке, постоянно что-то подкручивал и переговаривался с режиссером. Его очки почти сползли с носа, а из резиновых тапок торчали носки-гольфы со звёздами и ракетами. — Ой. Ты кого-то тут ждешь? — спросил он и посмотрел будто сквозь неё. — Вообще, брата, но еще… как тебя зовут? — Эм… Альберт. Скру кокетливо заморгала. — Можно мне, пожалуйста, тост? — А… нет, извини, это не для статистов, там же сейчас вроде вам еду внизу принесли. Скру закинула ногу на ногу с иголкой-носочком. — Но там же мало. — Да нет, второй тазик уже несут, кажется. «Тазик»… Скру разочаровалась в местном обслуживании и одновременно с этим в сельской инфраструктуре — ближайший обшарпанный круглосуточный скорее всего открыт в Плзни. Альберт ушел в курилку без куртки, закрылся, выдохнул, и ему, кажется, полегчало. По спирали ступеней поднялся Клоу. — Эй, ты чего тут сидишь? Ждёшь Рекви? — Да. Он сказал, что пойдёт мне за едой. Клоу подобрал слова. — Не жди. Он там сам сидит и ест. — Ясно. — Пошли. Действительно, внизу был тазик, на дне которого лежали два слипшихся вьетнамских рулетика, пропитанных жиром. Самое страшное, что от них несло рыбой, а внутри было мясо, с неопознанными овощами и хрящиками. Скру давно не ела так неохотно и уже после первого укуса поняла, что не голодна, но вокруг не было ни мусорного бака, ни салфеток, и единственной возможностью избавиться от рулета было его съесть. В это время Рекви уплетал золотистую лапшу быстрого приготовления. — Я с собой взял, а то тут ничего вегетарианского в прошлый раз не давали. — А почему ты мне не сказал тоже что-то взять? — Так тут же куча еды! Рулетики, тосты… Скру почти погладила его по голове, чтобы вытереть жир от рулетика. Удержалась. — Я тебя люблю. Рекви заулыбался с висячей на губах макарониной. — Я тебя тоже! Клоу тоже улыбался и изо всех сил сдерживал смех. Закончилось тем, что он их обоих собрал в кучу, обнял, поднял, потряс из стороны в сторону, издавая собачьи звуки, опустил и защекотал — так обычно бывает, когда между ними не идет гражданская война. — СТАТИСТЫ, НА ПЛОЩАДКУ! Стихия унесла всех наверх — Скру очутилась там же, где и стояла. Пришел режиссёр. — Мои дорогие статисты! Сейчас снимаем сцену на кухне и те, кого оттуда в гостиной не видно, свободны. Мне только нужно… — он опять обвёл всех взглядом и ожидаемо остановился на Скру. — Иди сюда. Поставил её в конце стола разговаривать с другими людьми — жестикулировать и шевелить ртом — чтобы они были фоном горячей беседы сестры и брата. Актёры выслушивали инструкции. Режиссёр размахивал сценарием: — Ты сейчас говоришь, — он обратился к актёру. — «Ну, как тебе моя вечеринка?» — …моя вечеринка? — повторял за ним актёр, только в образе. — Потом подзатыльник и «Ты издеваешься?! Родители будут дома утром в десять!» Актриса кивала и проговаривала про себя. Без образа она была милой. Актёр, казалось, из образа не выходил вовсе. Закончили реплики, начали репетицию. Статисты выстроились амфитеатром. Бен радовался — вечеринка удалась! К нему, злобно глядя, направлялась из гостиной сестра, тарахтя мусорным мешком со стаканчиками, а он упорно не хотел этого замечать. — Ну, как тебе моя вечеринка? Сестра, сильно уступая в росте, отвесила ему оплеуху, и он сразу сгорбился. Она верещала сквозь несуществующий гам: — Ты издеваешься?! Родители будут дома утром в десять! — Да чего кричать-то так? Скоро заканчиваем! — Заканчиваем немедленно! Закончили. Режиссёр подошёл к ним. Сказал актёру: — Слишком сильно перепугался, тут нужно скорее возмущение, мол, «Эй! Ты чего сразу дерёшься, ненормальная», — повернулся к актрисе, — а у тебя все просто замечательно. Актриса кивнула. Актёр также кивнул, но выглядел при этом немного уязвлённым. — А можно я использую свое ругательство? Это моя визитная кар-. — Нельзя. — Но я везде его употр-. — Нельзя. И думать не смей. Не в этой сцене. Потом. Первый дубль не удался из-за того, что он использовал ругательство. Актёр не сдавался и раз в три дубля его употреблял, но по стечению обстоятельств каждый раз дубль с ругательством не получался из-за техники. Или из-за того, что микрофон почему-то вылетал у Кармен из рук в сторону актёра. Сцена портилась и из-за звука, и из-за техники в кадре, и из-за техники у актёра во рту. Когда сцену наконец досняли, была половина второго ночи. Скру валилась с ног и, к тому же, стояла все время недалеко от того самого торта из голубого марципана — от него пахло свежей клубникой. Какой-то статист тоже принюхался: — Тиш, а нам же можно будет потом его съесть? Тиша пожала плечами. — Он стоял здесь семь часов под лампой. Там три ягоды справа уже даже сгнили, по-моему. Завтра с ним сцены закончим и можете приступать. Скру вспомнила, что даже не выпила свой чай на третьем этаже, обошла стол, отодвинула реквизитное кресло и мягко присела, разгромив этим всю композицию кадра и невербально оскорбив Тишу. Вокруг разговаривал тех. персонал, у носа держали хлопушку, глаза слипались. — Привет. Скру захлопала по ручкам кресла, прогоняя сон. Это был Альберт. — Извини, что так отшил тебя. Ты выглядишь очень сонной, держи, — он протянул ей мокрую баночку энергетика. — Если захочешь еще — обращайся. У меня их полно. — Ой, спасибо… Альберт улыбнулся и ушел с площадки. Режиссёр объявил, что начинаем снимать. Скру проспала весь перерыв. В кухню вбежал режиссёр, снова обвёл всех взглядом и снова ожидаемо остановился на Скру (вероятно, он ее прогонит из кресла и наорет, что она его передвинула): — Хм… хотя, нет, я тебя в этой сцене в кресло уже посадил, нужен кто-то другой… Он пошел охотиться дальше к барной стойке. Скру отпила немного энергетика и выключилась опять, сидя спиной к камере. Проснулась от того, что из расслабленной руки выпала баночка — та бухнулась на пол, на донышко, недалеко от провода, потряслась, но ничего не расплескалось. Вероятно, Скру так и засняли спящей. Сцены определённо снимали не по хронологии, но Скру чувствовала, что проспала важную информацию. Сейчас по сюжету безымянные руки передают актёру ту самую пиротехнику, которую сегодня вместе со Скру везли из Баррандова, и он с этой самой пиротехникой наперевес ковыляет к Феминистке на диван и начинает с ней в таком положении флиртовать, а она его игнорирует. Скру понимала чувства персонажа Феминистки и всё — больше она ничего не понимала. Досняли и это, затем режиссёр снова поблагодарил милых статистов и пригласил абсолютно всех в гостиную. Скру поплелась туда и проверила часы — без четверти четыре утра. В толпе она присоединилась к Рекви. Статисты сошлись в аморфную говорящую кучу. Режиссёр с тех. персоналом вкатили деревянную платформу на колёсиках со штативом и камерой, похожую на дореволюционный фотоаппарат, режиссёр запрыгнул на неё как на плотик к гарпуну и будто бы прицелился, рассматривая китовый косяк. — Выстройтесь так, чтобы за журнальным столиком стояли высокие, а перед ним — низкие. Аморфная куча переплеталась и извивалась, после чего переформировалась и, наконец, угомонилась. Встали как на семейной фотографии. Режиссёр посмотрел на это, подумал… — Нет, давайте так: высокие спереди, а низкие сзади. — Ты уверен? — вмешалась Тиша. — Что ты придумал вообще? — В этом есть смысл. Оператор Лёша скрестил руки на груди. — Я думаю, смысла тут нет. — Он есть. — Мне тоже кажется, что его нет, — согласилась Тиша. — А он есть… — режиссёр выглянул из-за камеры и осклабился. — Дорогие статисты! А сейчас мы поиграем в очень интересную игру! Оператор медленно моргнул. — В тебе опять организатор детских праздников проснулся? — Игра называется «хоровод». Возьмитесь все за ручки, сделайте круг и ходите вокруг журнального столика, пока мне не понравится, как вы стоите. Статисты нехотя взялись за руки и повернулись так, что все стояли именно как он и хотел. — Замечательно! Теперь вы в таком положении стоите и беззвучно разговариваете. Встали, заговорили. Репетиция прошла. Камера, мотор, начали, закончили — снято. — Скажи мне, зачем это? — настаивала Тиша. Режиссёр подмигнул, мол, увидишь, всему свое время. (Сцену убрали на монтаже.) После это режиссёр поблагодарил статистов красноречивее обычного и всех желающих отпустил домой спать. — Останьтесь только, пожалуйста, человек пять-десять, мы через сорок минут доснимем сцену с улицы, нужны движущиеся силуэты в окне. Скру уже окончательно проснулась и была не против. К тому же, следующая машина в Прагу едет через… Скру одернула Рекви: — А когда домой едем-то? — В прошлый раз мы где-то в пять утра ехали. Сегодня позже поедем, наверное, мы тогда закончили все съемки в два, и они еще вещи долго собирали. Но ехали мы на джипе! Статисты быстро разбежались. Из разговоров Скру поняла, что это местные школьники, друзья и знакомые режиссёра. Гостиная опустела, остались единицы — самые важные для съемочного процесса лица. В кресло, где много часов качала ногой балерина, уселся актёр, согнув ногу под прямым углом и закинув левую лодыжку на правое колено. Он смотрел снисходительно-дружелюбно. Скру нравилось наблюдать за ним со стороны, но общаться не сильно хотелось. — А тебя как зовут? — спросил он. — Скру. — Я Бенедикт. — Ха. Твоего персонажа назвали в честь тебя? — Согласен, забавно, но это совпадение. У тебя интересное имя, но, если я правильно понимаю, ты сестра тех двух парней с необычными волосами, а у них тоже какие-то довольно редкие имена. Верно? — Да. — Как вы с братьями попали на съемки? Друзья Гильермо? — Кто такой Гильермо? — Понял. Это режиссёр, если тебе интересно. Значит, друзья друзей? — Скорее, да. А ты? Вы из одного университета с… Гильермо? — Нет, я уже давно являюсь профессиональным актёром. Он меня нанял. Но да, большинство здесь учится вместе с ним, та же Тиша, например. Это и её дипломная работа тоже. — А, вот как. Он поменял ноги местами и засмотрелся вдаль. — Вижу по глазам, что тебе не терпится меня спросить. Нравится ли мне быть актёром? Безумно! Я не представляю, чем занимался, если бы не кино и театром… это — просто моё… — Ага. А мне нравится собирать, паять и программировать. Чувствую себя немного инородным телом тут, среди вас, таких творческих. Бенедикт смотрел вдаль со страстью. — Тебя хотя бы ждет настоящая работа, а я сегодня тосты и энергетики ел. Но, знаешь, в этих тостах, энергетиках и трех часах сна с двенадцати до трех — весь вкус жизни…. Живее себя я уже не почувствую. Это правда. У меня болит печень и падает зрение. — Ой, так, а можно мне тоже этой вашей жизни поесть? А то мне за всю ночь перепал только один вьетнамский рулет и облизать палец, когда я ткнула проверить, марципановый все-таки торт, или нет. — Ах, значит, там остались твои отпечатки. Тиша тебя найдет. — Ага. — А тосты на третьем этаже. Самообслуживание. Но ты можешь сослужить мне хорошую службу и принести тост для меня сюда. Я это оценю и не забуду. — Нет. Бенедикт посмотрел с той же страстью в другую сторону. — Ну, что же, дорогая. Ты потеряла многое. Под напором этого заявления Скру развернулась и пошла на третий этаж поесть настоящей жизни с горелой коркой. Она была очень сонной, ступеньки никак не кончались, а голову словно набили ватой… — Эй! Скру уткнулась в кого-то и подскочила. — А! Прости! — Ничего, все хорошо, — засмеялся Альберт. — Идешь за тостами? — Да. — Сейчас все будет! Джентльмен одарил даму вкусом жизни в двух его версиях — хрустящей и газированной, а потом пригласил в курилку на завтрак сидеть на свёртках из клетчатых пледов и греть лопатки об батарею. Одеяло сапфировой ночи бежало от голубого рассвета. Надрывались невидимые петухи. Мир кончался дачной улицей — обрывался и переходил в плоские степи, а цивилизация затаила дыхание и уехала в точку перехода, оставив за собой магистраль. Тостовые булки, мягкие, как матрасы, истекали горячим сыром и помидорным соком, бегущим сквозь пальцы и льющимся к самым локтям, где тот впитывали салфетки. — Ох, они постоянно так текут, не понимаю, как этого избежать, — сказал Альберт, вытаскивая из пачки пять сантиметров салфеток разом. — Тебе нужно еще?.. — Нет, нет, я в порядке, пустяки, — Скру мотнула головой, к губам прилип волосок, и она убрала его ноготками, крашенными под металл. — Очень вкусно, большое тебе спасибо. Я была ну очень голодна. — Пустяки, — улыбнулся Альберт. — Ты же из Праги с Рекви приехала? — Да, он мой младший брат. А Клоу — старший. — Да-а, точно, они про тебя говорили. Завидую вам! Я единственный ребёнок в семье, — он усмехнулся и перехватил язвительный отклик. — Я знаю, знаю, ты наверняка хочешь сказать, что с братьями трудно, и ты точно так же завидуешь мне. — Да. Даже не знаю, что бы такого отвращающего от затеи иметь братьев и сестер привести тебе в пример. За столом. — По-моему, Клоу и Рекви уже привели мне в пример всё что можно. Скру разорвала тост пополам. — Понятно-понятно. Альберт вытер руки и хлопнул в ладоши. — Та-ак, а я правильно расслышал, что ты учишься на «Кибернетике и Роботах»? — Да… — Скру пожала плечами. — На втором курсе. Он просиял. — Круто! Я там тоже учился. Закончил магистратуру два года назад. — Вау, прикольно! Прости за дерзкий вопросик, но что ты тут тогда забыл? Если я правильно понимаю, чтобы настраивать освещение, звук и связь хватило бы профиля немного попроще. — Гильермо по старой дружбе позвал, мне было интересно. Да и помощь другу, неоценимая, как он говорит. Ну и … для меня это редкая возможность встретить новых людей. Мою жизнь сейчас даже трудно разбить на «дом и работа», только «работа». Я этому только рад, но что-то мне подсказывает, что это неправильно, — он улыбнулся половиной рта. Дрогнула рука с мятой салфеткой. Скру засмотрелась на ласковые черты его лица и утратила контроль над ситуацией. — Я люди и я новая. Альберт рассмеялся сквозь белые зубы. — Да, спасибо, это как раз подходит. Зашипела рация, и из неё нараспев заголосил режиссёр: — Мой неоценимый Альберт, … Альберт не стал дослушивать и каркнул вниз: — Иду! Гильермо лежал на шезлонге с ладонями на затылке и расправленными локтями. — Иди-иди! Альберт выпутался из пледа и подтянулся к перилам. — Только отстань от Лёши, пожалуйста! На соседнем от режиссёра шезлонге дремал Лёша, похожий на гусеницу в своём белом пледе. Гильермо положил ему на бедро обе ноги как на подушку. — А я не пристаю. Он сам пристаёт. Смотри, как лежит! Каждый присутствующий на площадке осмыслил: как же красиво Лёша лежит. — Хорошо лежит, — согласился Альберт. Гильермо пустил в производство короткий метр «Лёша лежит». Вокруг героя расставили освещение, к его скрещенным голым ступням приволокли штатив с камерой, наклонённой под операционным углом. Тиша накинула на Лёшу декоративный плед с крупной черешневой вязью, чтобы грел грудь и скатывался немножечко набок, поставила рядом с шезлонгом как бы снятые тапки, полученные от Лео, и убрала его истоптанные кроссовки, из которых вываливались трубы носков; велела поставить позади него два горшка с фикусами и один с комнатной пальмой, чтобы листья прорезали прожекторный свет, и пригладила ему прядку около уха. Визажистка припудрила его, он чихнул во сне, и всем это очень понравилось. Всё было практически готово. Гильермо так и не покинул шезлонга. — А кто снимать будет? Будите Лёшу. Пятнадцать прелестнейших статичных секунд заснял кто-то из тех. персонала. Ветер ворочал пальмовые листья и щекотал шею юнца его русыми волосами. Кармен писала звук. — СНЯТО! Лёша проснулся почти сразу же очень злым. Через пятнадцать минут начали репетировать утреннюю сцену. Бен провожал Феминистку по каменной дорожке и тихим голосом спрашивал, как ей понравился праздник. Его руки стыдились и чего-то хотели. Феминистка была непреступной: поцеловала его в носик и ушла по-английски. Бен остался стоять на дорожке замерзший и сгорбленный, с поднятыми плечами и помадой на переносице, довольный. Гильермо всё понравилось, Бенедикт потихоньку забывал лоббировать ругательство, дали пуск итерациям «хлопушка-дубль-техника». Остатки статистов и тех. персонал танцевали под неслышную музыку на кухне, стоя вплотную у штор. Скру засыпала на Клоу как бы в ходе медленного танца. Снаружи включили студийный свет такой силы, что выжигал белые клочки на сетчатке и шумел искорками. Это чтобы с улицы были видны кротовьи черные рассветные судороги, в которых зритель должен узнать вечеринку. Досняли. Гильермо задушевно поблагодарил остатки статистов и отпустил. Тех. персонал взялся стаскивать оборудование в дом. Про машину на Прагу никто вслух не говорил. Скру узнала у Альберта, что едут в семь. — А ты с нами поедешь? — спросила она с надеждой. — Нет, я тут всю неделю живу. Сплю в отеле со всеми, когда получается. Или в костюмерной на куртках. Но это очень опасно, тут про сонь записывают короткометражки — ты сама видела. И, в отличие от итогового фильма, они попадают в интернет. Скру усмехнулась и сунула Альберту свой телефон с пустой браузерной вкладкой. — Поделишься ссылкой? — Конечно! Альберт оставил ей ссылку на занимательный канал и контакт на себя лично. Скру сделала то же самое, успела, пока не сел телефон. На второй этаж поднялся водитель, что вёз Скру и Рекви еще вечером. — Кто на Прагу? — Мы! — сказала Скру. — Она и я! — поддакнул Рекви. Клоу оставался в отеле. — Я тоже поеду, — сказал Бенедикт. Скру села в машину немного раздосадованной, грея у сердца телефон с контактом Альберта. Сказания гласили, что по дороге назад Бенедикт всегда требовал включить в магнитоле его личный плейлист и громко*, но сегодня он просто сел у окна и уснул, положив голову на подушку.(*прим. авт. В реальной жизни это был хард басс и русский реп, который чехи понимать не могли. Я не знаю, как работал этот человек. Да-а, господи, мы, когда снимали сцену с улицы, в десять глоток почему-то вдруг начали горланить всякие песни из советских мультиков. Чехи не знали, что именно за слова они поют, и получалось у них с умилительным подбитым акцентом, но им это очень нравилось!).
Скру провалилась в сон и проснулась уже у своего дома. Мама встречала с блинами.