Самая общая теория всего

- Их начальник – это я, - заявил Бенедикт. Гости остолбенели. Кирс, поддерживаемая Сарко, таращилась на детектива как рыбка. Сёри водил глазами из стороны в сторону на случай, если это неудачная шутка. Альберт не заметил, как его рот открылся cам по себе. Все мысли в голове закрутились, запищали и забегали муравейником. - Но… Беня, ты не можешь быть Гильермо Стелсом, мы же… мы же жили в одной комнате. В Голландии. Ты не можешь быть Гильермо Стелсом, потому что Голландия, - слова выстреливались из него. - А Голландия, она… Голландия же не на Гаити. Хотя, после такого, я… ни в чем… не уверен, - механик переступал с ноги на ногу, выявляя острую нужду в стуле, на который можно упасть. Детектив пакостно фыркнул: - Цвайнштайн, что за глупости? Только идиот вроде тебя мог об этом подумать. Разумеется, я не Гильермо Стелс. Разве я похож на компактного бессовестного расиста? Что-то отлегло, и темень непонимания перестала пугать до мурашек, но ни на лучик не прояснилась. - Что тогда творится здесь вообще? – вопросил Альберт. - «Шоу», - пояснил детектив, выделив это слово не то с презрением, не то с призывом к вниманию. – Просто у этих увальней отвратительно получается тянуть время, - он кивнул в сторону Сарко. - Как умели, малыш, - заговорил реслер. - Не мы же виноваты, что ты сначала соврал, а потом все пошло не по плану и нам пришлось декорировать участок, чтобы никто ничего не заметил. Кирс сдернула с себя руки Сарко, отлетела и засверлила его взором полным неприязни. - Машина для дыма, которая под рингом стоит. Но сейчас во дворе. Она твоя. Что вы ею прятали. Сарко колко заулыбался: - У семьи Гарликов столько гордости за их фамилию, что оную можно прочесть даже на самом мелком садовом инструменте. Не говоря уже о воротах, кромочках забора, резных надписях на деревьях, коврике в туалете, крышке унитаза, ершике… - Они поняли, - перебил Бенедикт. - Интересный факт: все молекулы, из которых состоят Гарлики, тоже подписаны. - Перестань, - детектив стукнул тростью. Альберт смотрел на старого друга со злобой и тяжелой для самого себя укоризной. - А на портрете, значит, был твой родственник? Бенедикт закрыл глаза и задрал брови. - То уродство ведь можно отодрать? - Я точно не знаю, - признался Сарко виновато, - это Бим клеил. Но не думаю, что он тебя так сильно не любит. Так, не отвлекайся на меня, ты тут бедных людей и так вымучил. Я бы уже пошел делать вам чай, да боюсь, что они без меня тут тебя четвертуют. - Ах, точно, объяснения, - Бенедикт безразлично повел головой к Альберту. – Я был вынужден пойти на такой ход, заманить вас в свой особняк под видом особняка Стелса, потому что сам бы ты никогда не согласился выйти из дома и увидеть меня в моей полной детективной красе. Сёри затеребил Альберта за рукав, и механик повернулся – малыш вскинул голову, глазами выпрашивая приватность. Альберт присел, поправив повязку, и мальчик потянулся к его уху: - Можно я оторву от этого чмыря его железную ногу и буду бить его ею, пока он не сдохнет? Альберт поощрил малыша ириской и накладной лучезарной улыбкой. - Вперед. А потом сделаем манекен и будем вешать на него шапки! - ликовал он с хрустом фантика под аккомпанемент. - И носки на Рождество, - пробубнил Сёри, пока зубы боролись с тянучкой. - Да, чудесно! Сразу тогда и подожжем его, как камин. - Я продолжу, - вмешался Бенедикт. - ДА УЖ ПОЖАЛУЙСТА, - рявкнул Альберт. - Я не мог придти к тебе в дом и показать свое «шоу», потому что там не убрано, - заговорил Бенедикт, но прервался из-за рева, нападения на него, рывка назад и брезжащей брани, когда Сарко подхватил Кирс за пояс и поднял над полом как бешеную овчарку. В доме, где живет Кирс, слово «не убрано» выметают веником и дезинфицируют его невидимый след. – Помимо того, это далеко не «моя» территория, словом, вы бы прекратили шоу сразу, как оно началось. И выбросили бы меня в окно. А мне нужна уверенность, что все продлится нужное время, без осечек, и я буду выглядеть безупречно. - Какое, черт подери, «шоу», - прорычал Альберт с нарастающим нетерпением. - Об этом потом. Да, я солгал про Стелса и все, что якобы поступало от него – наш спектакль. На крыше лежал Бим с заранее подготовленной табличкой. Иначе я ни за что не вытащил бы тебя из дома, потому что я хотел, чтобы ты увидел миг моего большого триумфа лично. Я бы вытащил еще Леонтину, но ее как-то жалко дергать по пустякам. - А МЕНЯ НЕТ? Бенедикт ненадолго замер с горьким комом, теснящим горло. Его взгляд смягчился. Он казался близким к тому, чтобы понурить голову, но выдержал стальную осанку и, глядя прямо на Альберта, проговорил: - Четыре года в общеобразовательной подготовительной школе. Семь лет в самой элитной гимназии для одаренных детей во всей Европе. Высшее образование (бакалавриат и магистратура) экстерном на заочной форме за два триместра в лучших высших учебных заведениях планеты. У тебя революционный девайс в мировом обиходе и туча передовых разработок, у меня сорок два пустяковых дела и три колонки в газете. Твою фамилию чтут за успешную марку. Мое имя за незнанием сокращают до буквы. Забудем даже о равном образовании, вспомним Леонтину с персональной галереей в центре Милана при жизни и Гильермо, который тяжело сотряс экономику целой страны, а это вряд ли забудут. Институты программной инженерии с замиранием сердца восхищаются наследием с его домашнего ПК. «Из нас четверых я самый жалкий». Альберт опешил. Он потерялся в порывах пожалеть и отчитать с криками, долго не говорил ничего, только переминался на коленях, держа Сёри за обе руки как младшего брата (руки периодически норовили прильнуть к ватману и использовать его в целях избиения, но механик не позволял). - Беня, - сказал он средним, безликим голосом. – Ты завидуешь? - Нет, - детектив уставился на Альберта буравящим взглядом. – Мне просто не выпал большой шанс. Прославиться. Я не стал вести себя легкомысленно, с верой, что тот нагрянет, а я буду годов как никогда, нет, сам его отыскал, смел с него пыль безразличия, коим его только и наделяли, отполировал и сделал все для того, чтобы вышло чудесное, не смехотворное шоу. Чтобы его увидели все. Чтобы ко мне отнеслись с уважением, как к детективу Миллениума, а не как к комедианту, чьи цитаты декламируют под смех до коликов. Я хотел, чтобы ты все видел, именно ты знал лучше всех, что я не предмет насмешек. Расист, - вырвалось из него. Альберт дошел до эмоциональной определенности и озверел. - Ты мог нормально объясниться об этом! Я бы все понял! Бенедикт вздохнул, как он делал всякий раз, подчеркивая чью-нибудь узколобость. - Узнав все, что я хочу сегодня рассказать и сделать, ты бы немедленно меня остановил. И выбросил в окно. Я создал нужные условия, при которых никто (в том числе я) не пострадает, а справедливость восторжествует. - Беня! – механику не хватало сил, чтобы высвободить весь гнев со словами или даже с тупыми ударами. – Что ты задумал?! Альберт вдруг заприметил парящую камеру. Она давно уже замерла: задержалась на лету и вылупилась на хозяина, не шурша даже шевелящимся фокусом, будто тот кусок воздуха заморозили. - Она будет снимать шоу для ТВ, - предположил Альберт. Бенедикт кивнул. - Уже снимает, но, как любой прямой эфир, запись еще предстоит урезать и смонтировать, чтобы избежать несовершенств. Доведу до твоего сведения: если ты хочешь меня избить, то она тоже может выстрелить по тебе лазером. Он не смертельный, но падать и терять сознание от бьющего шока – тоже не мед. Я не собираюсь причинять вам всем никакого вреда, это только мера предосторожности. Альберт заговорил осторожнее, не в силах отвести глаза от летучего палача. - Ей кто-то управляет, - продолжил он. Он видел, как камера снимала не с самых симпатичных и иногда умышленно провокационных углов, что могло позабавить гипотетического оператора. - Чаклс, - ответил Бенедикт. - Ладно, - Альберт отмел вопрос по поводу незнакомого имени, - скажи, наконец, что это за шоу. Бенедикт рассердился и фыркнул: - Можно было и догадаться, из моей-то тирады. И вообще из всего, что я тебе вбиваю еще с моего прихода. Да из этого можно было даже вывести ответ на вопрос, ей богу. - Что за вопрос? – Альберт безжалостно пошел напрямую. Он не желал гнаться размышлениями за ниточкой, на которую Беня подвесил ответ и теребит ее ему как дурному котенку. - Прошу извинить, - Бенедикт вынул из кармана телефон и нечаянно тронул выводную клавиатуру. «Л» - громыхнул голос Гильермо. Альберт осерчал, понимая, как несносно детектив водил их всех за нос. Бенедикт совал руку в карман не как элемент позы духовного возвышения над противником, а чтобы противник вообще существовал. - Когда я полностью сконцентрирован, таких опусов нет, - между делом добавил сыщик, выгораживая себя и не отрывая глаз от экрана. – Ах, тут еще сообщение. Бенедикт вылупился на телефон и поторопился начиркать ответ. На каждом выдохе ноздри дулись от тревоги и злости. - Все снова пошло не по плану? – спросил Альберт. Он не был уверен, как правильно на это теперь реагировать. Телефон затрещал новым уведомлением. - Да-а, но шоу случится бесспорно, - Бенедикт скривился от прочитанного, будто бы побаиваясь того, кто это написал. – Обязательно случится, - махом накатал еще горстку текста и выслал. - Ты когда-нибудь объяснишь все нормально и скажешь, что за шоу? Бенедикт не ответил — был занят ворчанием на телефон. Кирс безустанно брыкалась в тисках сильных рук Сарко, в то время как одна из ее рук, не таких сильных, но прытких и цепких, уже давно устремилась к Бенедикту с искривленными, готовыми к членовредительству пальцами. — Все готово, - детектив заставил себя успокоиться. Камера подпрыгнула, будто ее разбудили, и с былыми повадками засновала вокруг длинной фигуры. Она вдруг остановилась и принялась осматривать лицо в приближенных подробностях. В угоду эстетике кадра, Сарко отдвинулся в сторону, оттащив взбешенную Кирс. Бенедикт показал идеал осанки, сменился в эмоции. Его лицо перестало быть смешным. Он готовился рассказать что-то необходимое. Глаза охладились ненавязчивой, чистосердечной серьезностью, и от его вида умерила пыл даже Кирс, даже осведомленный во всем Сарко смолчал — всем стало искренне интересно. Воздушный сосредоточенный взгляд впился в глазок, отливавший сиренью. Шоу началось. — Здравствуйте. Меня зовут Бенедикт Кнокс. Я — ребёнок Миллениума и пока, к сожалению, ничем не отличившийся детектив. Я провел тщательное расследование и хочу рассказать о Гильермо Стелсе. О том, что он на самом деле не умер, а сфальсифицировал свою смерть. Ночью двадцать пятого августа в праздничном зале отеля Angel Summer Resort, филлиала на Гаити, застрелился двойник. Мною найден настоящий Гильермо, и сейчас он войдет в этот зал. На втором этаже рядом с лестницей шагами заскрипел Клоу. Он шел нарочито непринужденно, но дернулся, когда перед ним свистнула камера. У Альберта снова отпала челюсть. Клоу не расслышал монолога и осматривал друзей с подавляемым непониманием. И все же в нем что-то зудело, так что он не выдержал и метнулся к перилам: — Там Леша с крыши упал! И ногу сломал! Бедненький! Мати и Бим на вертолете повезли его в больницу, так что может все обойдется. Еще Мати очень попросила меня пока помолчать, я не понял почему, и ей самой не нравилось это просить, но она сказала, что это очень важно. От двух жахнувших удивлений Альберта будто бы разломило. Что-то стукнуло в сердце, и через миг его за плечи подпирал Сери, а потом — темнота. *** Мальчик уложил своего мнимого опекуна на пол ничком, и тот мурлыкнул. — Хоть его в больницу мы везти не будем? – жалобно спросил Бенедикт. — Не, - Сери мотнул головой. — С ним часто бывает, — согласился Клоу. — Сам проснется, — добавила Кирс. — Часто он у вас вот так падает? — поинтересовался Бенедикт. — Ну, раз в месяц, — сказал Клоу навскидку. — У меня он падал раз в неделю, - нахмурился детектив. — Неудивительно, - сказал Сарко. Камера смерила спящего механика взглядом, поднеслась вверх и припала назад к ведущему шоу. — Монтажа будет много, - подытожил он, после чего вернул лицу зрелищность. — Гильермо был подвержен удалению памяти... — Погоди, — перебила Кирс. — То есть Гильермо Стелс — вот этот придурок? - она ткнула воздух напротив Клоу. - ... и корректировке характера и умственных способностей, - договорил Бенедикт, предчувствуя второй дубль. - Я Гильермо Стелс?! – возопил Клоу, опешив. - Да, - подтвердил Бенедикт раздраженно. Француз молчал, огорошенный паникой и грузным непониманием. Его шея будто бы сократилась, и голова почти полностью слилась с плечами. - Это же неправда. Так оно не может быть. Совсем никак не может. - Может, - перебил Бенедикт, повернув к нему голову. – Я готов выступить с железобетонной аргументацией. Клоу выпрямился, пошатнулся, приблизился к деревянным перилам и обхватил их двумя руками, будто усталый, как после трепки. Он почти не моргал и не закрывал рот, точно кричал, не напрягая ни связки. - Как оно… вышло…? – он смотрел и на детектива, и сквозь него одновременно, зажмурился, и взгляд за мгновение отрезвел. – Нет, прости, это неправда, вы же дали мне мой настоящий паспорт. - Фальшивый паспорт, - поправил Бенедикт. - Мы его подделали, чтобы тебя обмануть и чтобы ты точно поехал. - Это у нас такой классический метод, - объяснил Сарко. - Нет-нет-нет, - настоял Клоу. – Там же фотография самая настоящая, прямо я, а я так никогда не фотографировался. - И не нужно было, - беспечно сказал детектив. - Это акварель, я заказал у Леонтины. - Но…но…но… - упирался француз. Хилые возражения утихали, пока руки искали опору в круглом набалдашнике у самых ступенек, пригревшись к нему и подвижно поглаживая. - Все обстояло так, - заговорил Бенедикт на камеру. – По моим предположениям, к концу своего загульного лета Гильермо пришел к выводу, что его вскоре поймают (как мы знаем, о личности злодея узнали только после публичного признания и последующего выстрела, но тайна имени со временем становилась все более уязвимой). Преступник решил пуститься в бега сам, либо не решил, а был сподвигнут, но я точно знаю, что главным соучастником побега стал отец – Бернард Стелс. Так или иначе, старик потакал планам сына: натурально испугался, когда умер двойник, распознал труп как Гильермо и выступил на похоронах со слезами – вплоть до момента, когда понял, что новая жизнь его чада будет отличаться от старой только другой обстановкой и неимением родителей, которые помогут ему незаметно удрать. Грубо говоря, выгораживание от заточения, или, того хуже, смертной казни, оказалось скользкой отсрочкой. Я выяснил, что задолго до того профессор Стелс в партнерстве с Ньютом Митчеллом разрабатывал микро-роботов, изучающих кору головного мозга. Официально, исследования зашли в тупик. Неофициально, роботы научились изменять структуру мозга, имея прямое влияние на психическое состояние пациента и прочие факторы. Профессор Стелс вопреки воле сына провел над ним операцию, чтобы тот стал другим. - К чертям вашу педагогику и поучительные беседы, - перебил Сёри. – Даёшь опасные нестандартные меры. И уголовно наказуемые тоже. Больше кровищи и лоботомий. Больше. В нашей жизни мало риска, больше. Бенедикт безучастно продолжил: - Роботы вводятся в кровь и сами находят дорогу до мозга. При долгом контакте с открытым воздухом «умирают», гниют и чернеют, а также после такой деактивации остаются на коже в месте укола перманентно. Кроме того, они вводятся инъекциями, что интересно, «желательно в лицо и разные его точки». Я не смог выкопать глубже, но этого мне было достаточно, чтобы понять. Три черные точки на лице Клоэра Попеле – след от операции. Камера забыла о Бенедикте, отдав предпочтение щеке Клоу и ее ошалелому обладателю, который теперь искоса смотрел на свой шрам и очень часто моргал. - Роботы могли удалить память и определенные данные, но загрузить новую информацию были бессильны. Нужна была максимальная конспирация, сплавить сына нужно было подальше. У Гаити два национальных языка: креольский и французский. Гильермо владел обоими, еще английским, потому как его семья, по сути, была американской. Отец стер два, оставив в голове французский и школьную программу – английский слишком полезен при программировании, а во второй о нем шлось только вскользь. Подкорректировал и характер, вылепив из сына противоположность самому себе. (Таким образом, он получил по-детски наивного олуха с проблемами в логике, который говорит по-французски.) - Эй! - напомнил о себе Клоу. - Может, у Гильермо, как у «злодея», была предрасположенность к стрельбе, которую удалось утаить от отца, потому этого профессор Стелс не трогал совсем. Отец довез сына без сознания до Франции, возможно, в волне эмигрантов, которые бежали из страны из-за нищеты. Гильермо проснулся с искусственной амнезией и исконно новой личностью, а сейчас стоит здесь. Покончив с рассказом, Бенедикт молчанием объявил всецелую тишину. Француз, в действительности американский житель Гаити, застрял в холодном бездумьи. Голове требовалось время, чтобы переварить большие тяжелые истины, и не только его голове. Клоу заговорил первым только через несколько минут: - Можно вопрос? - Да. - Извини, я все понимаю (хотя на самом деле нет), ты, вроде, готовился и так хорошо рассказываешь мне тут все, но… - Говори уже. - Ладно, извини, но… ты кто вообще? Кирс прыснула, а Сёри пришлось подавить сродное желание с большими усилиями. Сарко ждал реакции начальника с преждевременным удовольствием. - Бенедикт Кнокс, - отозвался ребенок Миллениума. Было видно, как тяжело ему было не придать трости функцию отбивной клюшки и не врезать. - Ой, ты на меня в твиттере подписан! – вспомнил Клоу. - И на Мати! Только у тебя профиль пустой, даже без аватарки. Я думал, ты бот. Бенедикт поджал губы, но быстро отбросил обиду. - Еще вопрос! – всполошился Клоу. – Но он нормальный, а не такой глупый. - Я слу-ушаю, - протянул Бенедикт с терпением, которое быстро заканчивалось. - Когда я проснулся, у меня на коленях была бумажка маленькая, огрызок из газеты, там было написано «Klou. Popele». Первое слово точно не французское, и я подумал тогда и назвал себя… вот так и назвал. Может, это, эм, отец ее зачем-то подложил? Детектив призадумался: взгляд пошел в сторону, извещая об обработке сведений, и почти сразу вернулся. - «Кlou» - это гвоздь по-креольски. Раньше я думал, что в тебе взыграли опалки прошлого, когда ты подбирал имя. На самом же деле, в Париже, когда ты проснулся, как раз проходил гуляния по поводу твоей смерти – весть была радостно оценена иммигрантами. Многие съезжали из дома на заработки только на время нищеты, и во Франции как в достаточно передовой стране образовалось целое небольшое национальное меньшинство. Когда я занимался поиском информации, я откопал, что переселенцы издавали газету на креольском с вестями с Гаити. В большей мере это был ежемесячник имени Гильермо Стелса, но не суть. Во время празднований тонны газет с нерадостными новостями сжигались, рвались и разбрасывались по улицам как конфетти. На тебя упал случайный, донесенный ветром обрывок. - Ух ты, - поразился Клоу. - Вопрос от меня, - встряла Кирс. – Как ты в принципе нашел этого идиота? Допустим, у тебя была гипотеза, но как ты искал незарегистрированного ни на одном официальном ресурсе человека с тремя черными точками? - В некотором смысле, это совпадение, - признался Бенедикт. – Матильда помогала мне с поисками, … - Что за Матильда, - перебила Кирс. - Моя молодая красивая жена. Мы познакомились, когда она наняла меня чтобы найти ее сестру, Маргариту Добльвуст, но нас опередили с поимкой. Так вот. Матильда помогала мне с поисками, и на этапе с готовой выведенной теорией она вспомнила об охотнике за головами, который оправдал ее сестру. Каково было мое удивление, когда я нашел его твиттер и понял, что он живет с моим соседом по парте. - Это подозрительно, - подвела Кирс. - Все слишком слаженно совпадает, - согласился Бенедикт. - Ненавижу, когда все совпадает. - В общем и целом, у меня есть гипотеза на этот счет, но она шаткая. Дети Миллениума, в конце концов, феномен. Быть может, у нас есть какая-то предрасположенность к … связям. Стелс почувствовал в Цвайнштайне равного себе и примкнул к нему интуитивно. Все снова посмотрели на Клоу. - Это, м-м, - он забился на месте как пойманный. – Возможно, если подумать,… я все плохо помню, но, кажется, я захотел подружиться с Альбертом… просто так. Я не понимаю, зачем. Просто так. - Что и требовалось доказать, - резюмировал детектив. Все молчали, свыкаясь с услышанным, пока Бенедикт взял перерыв на наведение лоска – прочистил горло, покрутил плечами, убедился что галстук повязан превосходно, сверился с временем на телефоне и с высоты роста ревизовал блеск туфлей. С перепроверенным и удостоверенным превосходством, он известил: - Можно уже продолжать. Гости вывалили на него три тупых взгляда. Что-то еще? Сарко тоже смотрел, прижав к себе Кирс (она давно не балаганила, но он до сих пор не отпускал ее и сейчас держал еще крепче не без причин). Детектив качнулся на носках с нетерпением. - Чаклс, сценарий. Деревянный шар вблизи француза раскрылся как лотос и плюнул пружиной с наручниками изнутри. Точно жвала, они укусили Клоу за запястья, с прытью отдернулись и положили руки поверх цветоложа. Бутон механически сомкнулся обратно, заблокировав кисти до неподвижности. Все произошло в секунду. Кирс зарычала, а ужесточение хватки себя оправдало. - Мера предосторожности, ничего опасного, - доходчиво проговорил Бенедикт, с трудом упрятав смятение, внушенное встречным яростным взглядом, поступавшим от девушки. - Зачем это?! – крикнул Клоу. Он встал покорно и не вступил в борьбу с усмирительными рукавицами, но выглядел перепуганным. - Я вскоре перейду к самому неоспоримому пункту моих объяснений и не хотел бы, чтобы ты, Стеллс, в ответственный момент вдруг помянул былое и убил меня руками, даже зная, что моей охраной служит эта камера, - Бенедикт взмахнул рукой, пока в том месте плавал летающий коробок, и обратился прямо к любопытному объективу. – Дорогие зрители, впереди гвоздь программы. - Никогда больше не шути, - попросил Сарко. Детектив гаркнул себе что-то под нос и прошествовал вверх по лестнице, изогнутой по дуге. - Никто никогда не замечал, что Клоэр Попеле постоянно носит шарфы и свитера с крайне высоким воротником? – начал он. Кирс и Сёри перевели глаза на напарника как раз когда он начал краснеть. Он сразу отвернул голову так сильно, насколько разрешали прикованные запястья. - А ты-то как это смог заметить? – спросила Кирс. – Ты же с ним не живешь. Бенедикт встретил вопрос как смехотворный. - Я подписан на его твиттер. Мне кажется, что я с этими дурнями так сильно не живу, как с ним. - Ну, чего вы это… - пробубнил Клоу. - Продолжу, - детектив возобновил неторопливое восхождение. – В поисках информации я посетил и Гаити, тот самый отель, где до сих пор живет и заведует мать Гильермо Стелса. Она согласилась на некоторые расспросы. Я потребовал рассказать все, что имело хоть алогичную важность. И узнал многое. Видите ли, у Гильермо на шее… Бенедикт на выдохе ахнул. Свистнул воздушный выстрел, ударил треск, камера отлетела назад и бесконтрольно тарарахнулась об ступени. Клоу задержал губы в трубочке, и перепугано подался назад, потому что в следующую секунду детектив убийственно на него посмотрел. Треснутый погнутый коробок протарахтел к полу, теряя детальки. Лестница ощетинилась блестяшками – только они остались от объектива. «Не бойся, Бенечка, с записью все в порядке, - угомонил Бим устами «Гильермо». – Ну, ты только останешься без своего крутого аргумента. Подумаешь. Думаю, тебе все равно все поверят» Но Бенедикт бушевал. Он бросился вверх, хлопая тростью по древу, и все пытал Клоу глазами. - У Гильермо Стелса, на самом деле, на шее… Детектив прошел к конечной ступени и впился пальцами в воздух, где недавно замер француз, и снова, и снова, пока Клоу легко отшатывался и приседал. Рука метила в шарф. - У него на шее родимое пятно, - проворчал Бенедикт и поймал красный платок из шелка за острый краешек. Клоу застыл. – Родимое пятно, - повторил Бенедикт, отдышался и привел интонацию в порядок, проговорив скороговорку, после чего дернул за ткань. – Родимое пятно в виде маленькой, прелестной, очаровательной уточки! Платок покачивался на вытянутой руке. Детектив воззрился на шею, но времени на досмотр не осталось, потому что Клоу с лицом в тон аксессуара присел и спрятал нос в поднятый воротник. Позади перил и лестничных прутьев выглядывала заостренная бордовая укладка. - … Уточка, - констатировал Сёри. - Уточка, - повторила Кирс. Глаза у обоих остекленели – та тайна считалась вечной и недостижимой, а ее раскрытие стало толчком за предел. Бенедикт замер, королевская осанка улетучилась. Платок вывалился из пальцев и поплыл по прямоугольными ступеням, вниз и вниз, мимо песчинок стекла и механических крох. - Малыш? – встревожился Сарко. – Все в порядке? Голос детектива бабахнул громче Гильермо, за которого орали колонки. - УТОЧКИ НЕТ. Клоу не двигался, будто дикий вереск опрокинулся вовсе не на него. - Ты хорошо посмотрел? – убедился Сарко, и вопль нахлынул уже на его голову. - Я ОБСМОТРЕЛ ВСЕ МАКСИМАЛЬНО ПОДРОБНО, РАСИСТ. - Малыш, не кипятись, он все еще мог ее удалить, - успокаивал Сарко. - НЕ МОГ, И ТЫ ПРЕКРАСНО ЗНАЕШЬ. Реслер вынудил себя согласиться и промолчать. Бенедикт проницал запуганного Клоу с иссякающим бешенством, пока все звуки не возместило взвинченное дыхание. - Ты ни за что не покажешь свою шею. - Извини, но нет, - ответил Клоу. - И не скажешь, что на ней. - Нет. - Тогда просто посмотри мне в глаза, расист. Француз недоуменно повременил, как и все, ожидая обоснований такому приказу, и после взаимного молчания просто вскинул голову с нерешительным взором. Все еще ничего не рассказывая, Бенедикт задержался в смирной позиции и проговорил: - Есть ли у тебя родимое пятно в виде уточки на правой стороне шеи, невыводимое из-за болезни, суть которой твоя мать от меня утаила? Клоу не успел даже откликнуться, потому что детектив дал ответ сам. - Нет, ее нет… ты не Гильермо Стелс, - в его интонации что-то лопнуло и прокисло до горечи. Бенедикт склонил голову и впился в лицо рукой, пока другая неуютно крутилась на трости. В церемониальном зале стало тише прежнего. - Малыш… - пожалел было Сарко. - Срочно, - детектив опустил кудрявый затылок. – Позвонить в полицию. Он извлек из кармана телефон и набрал номер. - Здравствуйте, - заговорил он с трубкой у уха. – Бенедикт Кнокс. Чуть ранее я известил вас о поимке Гильермо Стелса. Это была ошибка, приношу мои извинения. … Я…, - он отклонил телефон, загоревшийся звонкой далекой руганью, - мне правда жаль, что вы были на полпути, но поймите… Да, я понимаю. Понимаю. До скорого, - Бенедикт положил трубку и сразу обратился к Сарко. – Все в порядке. Только штраф. - Насколько он огроменный? - Допустимо огроменный. Я просто не буду платить тебе зарплату три года, и все утрясется. - Отличный план. Ты и без того мне не платишь. - Так вы меня хотели в полицию?! – подал голос Клоу. - Разумеется, ты же Гильермо Стелс, - сказал Бенедикт. - Юридически, ты все еще подлежишь судебному разбирательству по поводу своих летних проказ. Подлежал бы, вернее, - голос снова размяк. - Давайте мы подведем итог, - вдруг заговорил Альберт. Он до сих пор лежал на спине, сложив руки замком, и не было ясно, когда он обрел сознание и как много услышал. – Ты притащил нас сюда, подверг опасности, чтобы мы верили, что ты тащишь нас не из-за ерунды, коей мы могли ее видеть, чтобы убедиться, что твоя якобы важная и правдивая ерунда это самая обычная ерунда? - Поработай над составлением предложений, - посоветовал Бенедикт. - Беня, - пригрозил Альберт. – Просто вопрос. Почему нельзя было привезти нас сюда и так и быть расколоться, вместо, ну знаешь, всех этих ОПАСНОСТЕЙ? - Все еще существовала возможность, что вы развернетесь и улетите. А проколоть бензобак я бы не смог, уж извини, это уже вандализм. Я должен был точно довести вас именно к этой точке, где вы стоите сейчас, чтобы шоу было максимально эффектным. Согласись, вам не хватало духу убежать, тут ведь везде эти вазы, в которых якобы датчики слежения к бомбе. Альберт изнеможенно ахнул. Детектив раскошелился на признание: - Верно, верно, у вас есть все поводы меня ненавидеть. Я играл гнусно и получил только стыд поражения. Все. Можете идти домой. - БЕНЯ. - Что еще-то? - Может, для начала, ты отпустишь Клоу? - Ах, конечно, - Бенедикт потерпел дезориентацию, не решаясь, обратиться к поломанной камере, или к воздуху, и выбрал второй. – Хм, Чаклс, пожалуйста, освободи гостя. Шар раскинулся в соцветие. Клоу вынул оттуда руки и сразу посторонился, будто цветок вот-вот загорится. Лепестки сошлись обратно в пучок. - И Кирс, - потребовал Альберт. - Простите, моя вина, - Сарко поставил девушку на пол и почти сразу поймал кулачок, запущенный ему в нос. Обе руки задрожали в силовой перепалке. – Малыш, может ты, ненароком, понял, какой ты идиот? - …. Честно говоря, нет. Сарко взвел голову и брови, будто готовился выдать что-то поучающее, но отказался и прискорбно свел плечи. Кирс уже дергалась, пытаясь оторвать свой кулак – ей невтерпеж было избавиться от реслера и пойти с закатанными рукавами на Бенедикта. - Постойте, - опомнился детектив. Он поднялся со ступеньки на сплошное покрытие. – Уточка могла быть и слева, а твоя мать просто ошиблась, - он повернул голову к Клоу, который после внезапного осознания начал медленно отходить. – Она ведь слева. - Она… - Клоу обхватил руками горло и напряженно остановился. – Она… - Слева, - настоял Бенедикт. - … да, она слева. Детектив вознесся радостью. - Это прекрасно! Значит, ты действительно Гильермо Стеллс! – восклицал он, доселе хмурое лицо взыграло улыбкой. - Да… - Клоу не видел в этом большого счастья. – Прикольно… - Я немедленно звоню снова в полицию, - Бенедикт сунул руку в карман. Закругленные на радостях брови сошлись в сердитую кучку – он не удивился тамошней пустоте. – Где телефон? - Эм, в общем, не «Упс»! – Клоу снова растерялся в приливающем пафосе, когда чужой сотовый оказался у него меж пальцев как игральная карта. – Типа, я карманник, и… - Я понял. - Тогда, извини, но, хотя, знаешь, совсем не извини! Клоу бережно уложил телефон на перила и наотмашь врезал Бенедикту в лицо. Тонкая фигура прогнулась винтом, стукнула плечом пол и упала на спину с истошным изнеженным стоном. Альберт зааплодировал с пола. Детектив это заслужил. Сарко выпустил Кирс из западни пальцев, просто растопырив их. Девушка отпрыгнула и продемонстрировала кулаки. - Остался ты,- объявила она. - Вы можете просто идти домой, - сказал Сарко. – Или мы пойдем на тяжелые меры, и после небольшой скорой помощи этой выскочке я сделаю вам чай с печеньем и мы все друг друга простим. - Ненавижу печенье. - Но печенье ты все равно дай, - вступился Сёри. – А мы уж посмотрим. - Что по поводу меня? – крикнул Клоу с лестницы. - Типа, я теперь уголовно наказуемый? - Думаю, мы сможем убедить нашего малыша не стучать на тебя, - сказал Сарко. – Во всяком случае, сам для себя свою крутость и не-жалкость он уже доказал. Так что все уляжется. Альберт взлетел верхней половиной тела и сел – видно, до этого в голове у него еще веяло сладкое помутнение, закрывавшее как раз что-то очень и очень важное – и почти закричал: - Алекс же ногу сломал! *** Позже, как ему казалось, сраженный и окровавленный, у себя в кровати, проверяя телефон, Бенедикт заметил сообщение от милой Матильды. Наверняка она узнала о травме, пожалела его и увешала текст словами привязанности, пусть даже изредка в ее изречениях плясали глупые рожицы. «Беня, ты мудак.» - Ну и пожалуйста, маленькая австралийка. *** Леша смог открыть глаза. И те проворно забегали. Одиночная палата с открытой форточкой, новая, чужая, поглаженная со складкой больничная пижама, одеяло из фетра, которое пролегало от шеи до колена справа и слева морщинилось у начала бедра, где вздымалась нога. Фотограф был обут в толстый гипсовый сапог. Грубая обделка обхватила все полностью, только пальцы вышли на воздух. Лодыжку подтащило вверх крепление с потолка. В глубине под сухим неповоротливым панцирем тянулась боль от противоестественных невыносимых пробелов, будто много хватких щипков, которые уже никогда не расцепятся. Леша удивился, что крепко спал. Повторить это рези ему не дадут. Рука была неудобно повернута тылом кверху, где под наклейкой вклинили иголку от капельницы. На тумбочке возвысился противный фотоаппарат. Ремешок выложили аккуратно. Леша возжелал шваркнуть вредоносной камерой об окно, а лучше по лицу Альберта, и злился сильнее, потому что даже перспектива инвалидной коляски имела затруднения в реализации, потому проделать это не выйдет никак. Перелом в колене обездвижил всю ногу на месяца. - Проснулся? – зазвучал независимо от ситуации сахарный голос Альберта. – Отлично! Ребенок Миллениума на белой стене в белом халате мог потеряться. Его рубашку затянуло пятнами пота, челка отброшена назад, а лицо припорошилось парким румянцем – видно, тут он был долго, но фотографа это совершенно не тронуло. - Ужасно, - хрипел Леша, точно ради слова пришлось влезть на невысокую гору. Только сейчас он смог оценить свою слабость. - Алекс… - механик жалостно переплел пальцы. - Не зовите меня так никогда, - силы на резкую фразу взялись из неоткуда. - Как скажешь, - покорствовал Альберт. – Честно, я догадываюсь, как тебе больно, и я заслуживаю много-много ругани в свою сторону. Очень много. И, если бы ты был в хорошей форме, я был бы не против, если бы ты меня прямо сейчас ударил в лицо. Но ты только не кричи и пытайся не слишком злиться, тебе это сейчас вредно… - Не злиться, - Леша насытил взгляд злобой до позволительных границ своей мимики. – Трудно не злиться, знаете ли. - Я… правда очень облажался с тобой, - признался Альберт. Он был готов упасть на колени у самой кровати. – Честно, я виноват. Я очень много всего взрывал из-за ошибок в расчетах и расшатанных болтиков, и один раз лишил один район света на две минуты, но сейчас я чувствую себя намного хуже. - Я вас все равно не прощу, - осведомил Леша. – И нет смысла сейчас передо мной вот так танцевать, вы собираетесь мне стереть память. Хотя я не имею ни малейшей догадки, как это можно стереть, - он обвел взглядом спеленатую ногу. - Это будет уже очень скоро, прямо в этой больнице, и совсем безболезненно, я обещаю, - Альберт завзято кивал. – Вот, буквально, мы договорим, и все. - Хорошо, - Леша не в состоянии был выразить радость хоть как-то. Альберт поспешил договорить: - Я разговаривал с твоими родителями, - с понурым лицом он словно вернулся в тот диалог. – Они меня хорошо отчитали. Я даже чудом отвертелся от иска, и, хорошая новость, у вас теперь добротно пополнился семейный бюджет, хм, - Альберт уловил, насколько дрянным и мелочным было сказанное, потому что заметил, как Леша воспылал от ярости, и срочно поменял тему. – Я не говорил про остров, ты поранился на испытаниях в лаборатории. Случайно. По моей халатности, разумеется. - Почему не говорил?! – Леша чуть было не вырвался из кровати, зашуршав локтями под одеялом, но только отклеился потной спиной от матраса и вошел обратно. – Бима ведь обязательно нужно посадить! Вместе с Бенедиктом! Если я правильно понял, главным в этой заварушке был он, я не понял зачем, но… - Алекс, ой, прости, Леша, - перебил Альберт фотографа. – Ух ты, ты, кстати, прав, я бы лично никогда не подумал! Кхем, - теперь он осек сам себя. – С чего ты вообще взял, что виноват Бим? Наоборот, он добровольно вез тебя сюда, обхаживал некоторое время, пока не приехали мы… У фотографа от гнева внутри задребезжало что-то горячее. - Он сбросил меня с той чертовой крыши и это очевидно. Он хотел меня прикончить. - Я бы не сказал, - засомневался Альберт. – Ты, может, неправильно что-то понял, ты был напуган, в конце концов, со всеми этими фальшивыми опасностями, тебе могло показаться… Леша ощущал, как из него сыплются искры. - Фальшивыми? Что значит «фальшивыми»? - Это правда трудно объяснить, но все опасности вне дома, да и в доме тоже, были глупой постановкой. Беня и его подчиненные просто тянули время, чтобы успел приехать Клоу с Мати на вертолете, и я сам видел, как Беня весь такой крутой рассказывает, … все сложно. Но в итоге вышел полный идиотизм и виноват во всем Беня. Ну, и его ребята перестарались… - Нормально так перестарались! – Леша выровнял руку по указанию гипса, которому уделялось возмутительно мало внимания. – Говорю вам, виноват Бим! Я отказываюсь соглашаться с обратным, потому что был в ясном уме и чистой памяти, когда он направил на меня пистолет, заставил дойти до края крыши, сдернул очки и совершенно неоспоримо толкнул! - Хм, может, ты сам случайно туда зашел, пока вы играли, а Бим бросился помогать и смог только очки смахнуть? Если он хотел тебя убить, то мог и выстрелить. Я смотрел из интереса, там все рабочее. - Он хотел подстроить несчастный случай, это очевидно. После падения я не умер, он поджал хвост и начал заметать следы. - Зачем ему тебя убивать, вот конкретно тебя и конкретно ему? – не унимался Альберт, интонацией качающийся на леске между упреком и усмирением. - Не знаю, - согласился в чем-то фотограф, - но это не повод закрывать этот вопрос насовсем. Если копать глубже… Альберт протяжно вздохнул – он воспринимал спор как невозможно бессмысленный. - Ты переволновался. Бим не виноват. Я общался с ним, буду честным, даже подружился, и Беня мне говорил (а он детектив и может как-то по глазам понять, что ты врешь), что в этом парне ничего странного. Совершенно. Тебе почудилось. Фотографа прижали к стене, но он был тверд и сопротивлялся. - Чем он вообще занимается у Бенедикта? - Ой, это уже Бенины заморочки, - отмахнулся Альберт. – Завел системного администратора на один ПК и лэптоп бухгалтерши. У НЕГО ЖЕ СВОЙ ОФИС. - Чем Бим занимался до этого? - Подобными делами и занимался, у себя, в Массачусетсе, в игры играл, из дома не выходил в основном. Ты, может, знаешь, какой он игроман. - Мне нужна копия его резюме, заверенная нотариусом. Лучше оригинал. - Леша, - Альберт нахмурился. - Что? Он хотел меня убить. - Не хотел. Лучше не думай об этих глупостях и отдыхай. - Если бы не эти глупости, я бы не нуждался сейчас в отдыхе. Альберт вернулся в свое состояние на начало разговора. - Прости, ты прав. Я еще немного покопаюсь по этому поводу, обещаю. Леша в угоду даже самому себе угомонился. - Хорошо. Оба недолго молчали. - Что по поводу ноги? – спросил Леша почти спокойно. В перерыве от распрей он вспомнил, так сильно с постоянным упорством щемило колено. - Я не знаю, - Альберт растерялся, - могу спросить у врача, или позову его сразу, чтобы он сам пришел, рассказал все и подготовил тебя к операции. - Я думал, вы смыслите в травматологии хотя бы поверхностно. - Нет, совсем нет, - Альберт напористо мотал головой. – В биологии в принципе не разбираюсь, хоть в каком разделе. Не идет у меня совсем. - Ясно, - Леше информация не казалась занимательной. – Тогда позовите врача. - А, конечно, - Альберт выровнялся и на пути к двери завернул к Лешиной койке, чтобы поправить сползшее одеяло, забрал фотоаппарат с тумбочки и через минуту нескладной возни почти что прикрыл себя дверью. – Меня вряд ли подпустят к тебе снова, и вообще мой визит небезопасный (в любой момент могут заявиться твои родители), так что, мне уже стоит попрощаться. Леша из самой первозданной учтивости повернул к Альберту голову на подушке. И не выбрал, что сказать, потому что в большей степени ему было все равно. - Пока, Алекс, - Альберт улыбнулся ему, подмяв покрасневшие щеки. – Прости меня еще раз, хотя можешь и не прощать, как хочешь. С тобой было весело, и извини меня, пожалуйста, пока, - он закрыл дверь. Фотограф вдруг понял, что спутал головную боль с присутствием Альберта. Стало легче, и его плавно окатил сон. *** Альберт прикрыл заботливо дверь и тут же стукнул стену вблизи запотевшим затылком. Стыд парил до прения на лбу на ладонях, и механик не сдержал себя от их столкновения. Вида подбитого паренька в гипсовом чехле он себе никогда не простит. - Извини, но как он? – подсунулся с боку Клоу. - Ужасно, - у Альберта голос осел. – Головой ударился еще, наверное, бредит, что Бим его столкнул, убить хотел, мол. Какой же я негодяй, - он пополз спиной к полу. - Ой-ой-ой, чего ты, - Клоу взял его под руку и вернул на место, - мы все виноваты, в каком-то смысле, наверное. Но, в основном, ты, извини. - Да, знаю, - Альберт поколебался перед тем, как полноценно найти опору лопатками. – И ничего не вернешь, все дела, но обидно же, - он еле шевелил губами и грустил, глядя на недосягаемое. – Я удивляюсь, какой ты спокойный, учитывая, ну, новые обстоятельства. Клоу моргнул. - Типа, что я Гильермо Стеллс? - Да. - Я не думаю об этом. Мне вообще изначально было все равно, кем я там был. А теперь мне как-то некомфортно. И страшно, что Беня меня сдаст и в суде всем будет все равно, что я немножко совсем другая личность и все дела. Все. Ну, зато у меня теперь есть хороший поддельный паспорт. - Вот как, - Альберта опьянили самоистязания и он на самом деле вел разговор только для фона, чтобы не было окончательно пусто. – Что еще расскажешь? Клоу оглянулся и прошел назад, проверяя коридор на наличие слушателей до самого заворота на лестницу. - Есть кое-что, - он вернулся и начал откровенничать с опасением. – Мы тут одни, так что я хочу тебе это самое рассказать. Прости, тебе, наверное, тяжко сейчас, если не хочешь, не буду, но мне правда трудно это держать в себе… - Выкладывай, - Альберт не сдвинулся. Клоу выложил. Шепотом. Альберт повернулся к нему как заведенный.