Самая общая теория всего

Глава 10. Апрель 2024. Бенедикт вцепился в ручку старенькой деревянной двери и смотрел на присутствующих так, будто был вожаком стаи и пойманной антилопой делиться не собирался. Он стоял около входа на винтовую лестницу, которая вела к мастерской Леонтины. Художница умерла несколько часов назад. Разрыв сердца. Это вполне мог быть инфаркт миокарда, особенно учитывая то, что у девушки всегда были серьезные проблемы со здоровьем во всевозможных проявлениях. Однозначно инфаркт, с ее-то эмоциональным характером и количеством стрессов. Но была деталь. Небольшой перелом в грудине, прямо напротив сердца. Кость выгнулась вовнутрь, будто из-за выстрела. Но это однозначно не он, не было никаких повреждений на коже (кроме гематомы), уже не говоря об отсутствии каких-либо следов пороха и самого патрона. Анатомы хватались за голову, любые версии быстро скатывались в бред. Не мог же кто-то, например, пальцем так сильно надавить! - Сейчас я поднимусь наверх, - детектив говорил медленно и внятно. - За мной идет только тот, кого я посчитаю нужным. - Это уже капризы, мистер Кнокс, - протестовал офицер. – Строите из себя бог весть что. - Имею полное право, - холодно заверил ребёнок Миллениума. – К тому же, у вас было достаточно времени на то, чтобы безрезультатно осматривать труп, пока меня здесь не было. И если вы наивно полагаете, что я – избалованный аристократ, который играется в Шерлока Холмса на досуге, то, … да, вы правы. Так оно обычно и бывает. Но сейчас – нет. Эта женщина была важна для меня, и позвольте, раз уж такое дело, мне самому решать, что нужно для следствия, а что нет. Офицер молча кивнул, очарованный. Бенедикт быстро прошелся взглядом по окружающим. Стандартный набор полицейских, мать Леонтины с красными заплаканными глазами (точно такие же он некогда видел у ее дочери), мисс Кирс и Цвайнштайн. Настолько подавленным Бенедикту довелось увидеть его сегодня впервые – взгляд не задержался надолго на сутулой понурой фигуре. После недолгих обдумываний Бенедикт указал на Гильермо, стоящего совсем в стороне. Злодей Миллениума выглядел как не шибко заинтересованный наблюдатель. - Идешь со мной. Все остальные остаются здесь и не шумят, вы можете даже так умудриться меня побеспокоить. Детектив не дожидался какого-либо сопротивления – отворил дверь и затопал ввысь по сразу вздымающейся мелкими ступенями спирали, ведущей в мастерскую, раньше, чем Стелс даже сдвинулся. Позже удосужилась начать подъем ленивая поступь, скрипящая позади. - Взял меня как индикатор возможного положения снайперов, так ведь? – хмыкнул Гильермо. - Да, - бросил детектив. – А еще как великого комбинатора и мастера по убийствам. - Ой, ну перестань, я сейчас покраснею! – злодей остановился и польщено хлопнул себя по щекам. Бенедикт подождал, пока Стелс до него доползет. По прибытию злодея встретил угрюмый взор. - Если и был там какой-нибудь хитроумный способ убить Леонтину, то ты бы до него обязательно догадался. Твой интриганский талант я уже сам на себе испытал. Гильермо улыбнулся, понимая, о чем речь, донельзя ясно. - О, да. - До сих пор с трудом верю в то, что все это время ты играл, - признался аристократ. – Столько лет прикидываться совсем другим человеком – это… сильно. Бенедикт прошел выше и остановился у округлой двери на самом верху. Изнутри несло растворителем. Позолоченную ручку пеленой окутали цветные разводы. Дверная рама будто прокашлялась на пол длинными кляксами. Детектив проявил брезгливость и проник внутрь, отворив дверь кончиком трости. Все та же небольшая светлая комната с круглыми стенами, что и семь лет назад. Разбросанные тюбики с маслом, сангина, пастель, клочки бумаги с палитрами и мелкими зарисовками, очередная почти законченная панорама. В глазах заслезилось от масла, сведенного в зловонное трио вместе с растворителем и мешочком лечебных благоуханий. На стене в унылом лесу меркнул закат. В центре, будто на хвойной залысине, устеленной канцелярией и круглым ковром, лежала художница. Позой она походила на умершего из «Кода да Винчи»: руки и ноги в разные стороны, как пики звезды, ладони повернуты вверх – она хотела так лечь. Реденькие светлые косы распластались на ворсе. От запястий по самые локти тянулись рукава фенечек, браслетов Шамбала, бисерных плетений и вязи. Босые ступни отягощались еще полуфунтом изделий. Края красной рубашки, прошитые пуговицами, расступились на груди вокруг отвратительной фиолетовой гематомы. Рана расширялась от мелкого, совсем темного, почти черного углубления, как от пули. На теле, смирно лежащем как при будничном сне, только это было окончательной весточкой, что Леонтина мертва, и только от взгляда туда у Бенедикта в душе болезненно мельтешило. Его близкий друг лежал у ног бездыханным. *** - Что скажешь? – спросил Бенедикт. В серых глазах стояла печаль. Гильермо на секунду попятился в сторону окна, прикидывая, не было ли там положения, из которого можно так удачно выстрелить. Единственным деревом поблизости была яблоня, занять место там – стрелять под углом примерно 30 градусов, а девушка лежит посреди комнаты и рана нанесена явно прямо. Гиблый вариант. Сам дом находился в конце улицы, окно выходило на две линии домов – вилла Хагеруп находилась «во главе стола». Стрелять снаружи вообще не вариант, слишком велик риск быть замеченным. - Не, у меня бы получилось, конечно, - вдумчиво протянул Гильермо, - но понадобился бы индийский парад со слоном. Ее явно не через окно подстрелили, ну, или что там с ней сделали. - Ага, - отсутствующе бросил детектив. Его взгляд уже скользил по комнате, время от времени цепляясь за некоторые детали. – Любопытная вещь, Леонтина завещала, чтобы в случае убийства дело расследовал только я. Дети Миллениума переглянулись. В любых, совершенно любых обстоятельствах осознание того, что мышление их было зеркальным, доводило Гильермо до эйфории. Они оба независимо догадались, что произошло, пусть с учетом их частичной осведомленности дело было пустячным. Имя убийцы, орудие убийства, сценарий смерти, причина – пазл сложился сию секунду. Они уставились друг на друга, и ликование читалось даже на лице Бенедикта, выдернутого из траура. Дети Миллениума знали, что в комнате есть еще камера, и полиция непременно следит, поэтому задержали догадку в приделах собственных мыслей. - Тут и негде прятать «снайперы», - к слову, добавил Стелс, осматривая потолок и изображая расследование. – Шкафчиков и полок нигде нет, на стены она все время смотрит, потолок голый, на полу все валяется в произвольном порядке. Хрен их убьешь, этих неорганизованных людей, - хакер пнул ногой пенал с карандашами (многослойный цокот оживил дремучую тишину) и перевел взгляд на Бенедикта. Слишком долго молчит. - Бень? Детектив замер. Все его внимание поглотила одна только точка. - Леонтина никогда, ни разу в жизни не подписывала картины. Гильермо подошел туда и обнаружил на переплетении объемных корней миловидную надпись: «The first words» - Ее последними словами были «первые слова», - констатировал сыщик. Он улыбался сквозь скорбь в глазах. – Леонтина, великолепная женщина. Февраль 2024. От приподнятого настроения Альберта тянуло на походку вприпрыжку. Впервые за несколько лет в Ульме пошел самый настоящий, не распыленный машинами, снег. Измерить его уровень было бы трудностью – столкновение линейки с землей разметало бы все снежинки по сторонам, - но Альберту хватало и этого. Редкие кристаллики продолжали сыпаться безостановочно. Ребенок Миллениума прогуливался в направлении дома (второе по высоте здание в городе было главным филиалом одного банка вплоть до предпоследнего этажа – дальше начался приватный участок). Там глубоко в лаборатории остывала недоделанная работа. За последние дни Альберт тогда встал со стула впервые – все корпел над иллюзией полного тактильно присутствия Леонтины, пока фактически она в Аосте, одетая в чудной набор аксессуаров, беседует с комнатой. В мыслях крутились формулы и теории, иногда и по несколько одновременно. Надписи на витринах и вывесках перевоплощались в уравнения и интегралы, так сильно задача въелась в сознание. При виде теоремы на стекле парень оборачивался, как собака, отзываясь на свою кличку, понимал, что идиот, и шел дальше. - Прекрати это, прекрати, - повторял он после очередного прокола, выставив ладони перед собой, будто с кем-то разговаривал. На плечо высыпалась струйка серого порошка. Альбинос замер и покосился наверх. Прямо над Альбертом находилась платформа с железными прутьями-ограждениями, прикрепленная канатами к крыше. Заставленная банками с побелкой и прочими инструментами для косметического ремонта, она, видимо, служила опорой для реставраторов. Ремонт был незначительным, так что строительные леса не понадобились. С края платформы вверх дном свисала пустая банка, в которой не так давно была побелка. Очевидно, ремонтники торопились на обеденный перерыв, или еще куда, и в спешке та опрокинулась. Механик неодобрительно качнул головой. Нагнал волну старых мыслей и ушел прочь. Свернул с основной улицы в дворики, так можно было немного срезать. В голове уже прописывалась очередная формула, до штришка, во всей красе и замысловатости. "Что-то я совсем упарился" - подумал альбинос. Прогулка в темно-синем пальто напоминала парку курицы под кухонной фольгой. Альберт расстегнул фетровый воротник, и оттуда выглянул алмаз с его бабочки - забыл снять перед выходом, или совсем не подумал снимать. В зеркальных гранях сразу отразились неказистые мусорные баки с пухлыми выпирающими оттуда пакетами. Альберт наперекор стенке формул в мозгах заулыбался и вспомнил о временах, когда блуждал по закоулкам выпятив свое богатство нарочно, засекая даже время между началом показа и неожиданной кражей. Рекорд для одного совсем уж пропащего мегаполиса было «немедленно». Счет не был побит, но результат оказался хорошим соперником – пока Альберт предался воспоминаниям, бабочку сняли как с пьедестала и бросились с ней наутек. Механик и не пискнул, а пошагал дальше, вернувшись к работе, расписывал и расписывал длинную гениальную мысль, пока не поставил точку, стукнул свой лоб… - Идиот, бабочка уже не стреляет током в грабителей! …и ринулся вспять. Это был бородатый мужчина в серой неприметной одежде. Учитывая, что с Альберта сползали очки (а видел он не ахти), на фоторобот лучше не полагаться. На двадцатом метре погони Альберт ощутил ничтожность своей физической подготовки и с умирающим сердцем стукнул коленями почву. Воздух драл легкие. Альберт не умел мыслить быстро в кризисные моменты. Экшн рядом с ним безвременно потухал (притом со счетом не в его пользу). Если вблизи не оказывалось подмоги, умеющей бегать или принимать решения в мгновения ока, он всегда оказывался лопухом. Альберт так просто не мог. Он инертный, неприспособленный к кратким срокам. - Кто-нибудь, догоните…! Украли…! - А что украли? У механика не было сил поднять голову, он заговорил просто с парой не слишком длинных худых голых ног в синих гольфах и кедах. - Бриллиант, … Ноги поднялись на носочки. - Большой? – спросил девичий голосок. Он был усталым, но не в интонации, а сам по себе, точно поношенный. Альберт победил себя и поднял голову. Голубое пальто было расстегнуто, чтобы продемонстрировать худощавую фигурку в шортах и совершенно прозрачной рубашке. Нагловатой блондинке с соломенного вида каре на вид было максимум восемнадцать. Голубые глаза обрамлял лисий прищур. - Очень большой, - ответил Альберт. Девчушка сверкнула резцами в улыбке. - Сейчас все вернем. На другой миг она уже неслась на невозможной для такой неспортивной внешности скорости. *** Мужчина свернул по направлению к основной улице, в повороте, откуда пришел альбинос. Девушка крутнулась туда же, с отрывом в пару секунд. Закоулок, проулок, ленивая аллея, пусто. Бродяга пропал. Глаза вывели все триста шестьдесят градусов и ничего не нашли. Звучный топот раздался со строительного подвеса. Вор был там. Видимо, в проулке спряталась лестница к той самой платформе, девушка ее проморгала. Мужчина влез туда на отрыве и затаился. В конце этажа было раскрыто окно в пустой коридор. Карманник мог проскользнуть внутрь, захлопнуть затворку и навсегда потеряться. Чтобы уйти без следа бродяге требовалось десять секунд. Чтобы обогнуть здание и вскарабкаться по лестнице девушка нуждалась в половине минуты. Чтобы найти пешехода, остановить одну машину из череды на полном ходу, или вызвать полицию, нужно было все время мира. Девушке вариант с полицией и без того ой как не улыбался. - Эй, красавчик! - крикнула она. Вор машинально откликнулся. Девушка дерзостно ухмыльнулась. Из толстого рукава в ручку с синими ноготками скользнул нож. Блондинка замахнулась, как метатель диска, и швырнула оружие почти наобум. Бродяга дернулся, хоть меткость броска его не впечатлила – лезвие явно пролетит мимо него – но проследил глазами за брошенным. В полете нож согнулся пополам, подобно швейцарскому родственнику, и закрутился. Бумеранг в мгновение сменил траекторию, и через долю секунды уже был около одного из канатов, на которых держался подвес. Трос с ревом порвался. Платформа тяжко накренилась. Покатились валики, полупустые банки с побелкой, кисточки. Смена угла вырвала бриллиант из рук вора, и камень заскакал вниз как сверкающий попрыгунчик. Карманника бросило набок, он ухватился за прут и повис. Сила тяжести тянула все по диагонали, словно джем из банки. Прохожие театрально ахали и снимали на телефон. Девушка подскочила к месту, над которым согнулась платформа. Нож улетел по направлению в никуда, но ей было без разницы. Алмаз сделал последний прыжок на деревянном краю и полетел прямо в распростертые пальцы. Поймала. Блондинка крепко взялась за трофей и улыбнулась тысяче граней. Грохот. Короткий свист. Удар. Еще удар. Сентябрь 2009. Стиральные машины нудно гудели, непрерывно перебрасывая с места на место белье. Это была прачечная, довольно просторная, она находилась в подвале частного дома. Под лестницей оставалось немного пустого места, куда, как правило, ставят всякое барахло, а пауки потом разводят хозяйство в маленьких щелях. Но тут случай особый. Место отводилось под что-то, что хозяйка называла своим кабинетом. Ситуация была настолько плачевной, что больше его оборудовать было негде. В рабочую зону входил офисный стол и немного пространства, которое Сефора использовала под наматывание кругов в бесконечных раздумьях. Ей и не нужен был стул. По ее убеждениям, положение сидя расслабляет и ничуть не способствует работоспособности. А еще никакой сосредоточенности. Сефора с одинаковой страстью либо записывала карандашом идеи на блокнотных ошмеках, либо наматывала на него кудрявые пряди волос (со вторым она зачастила). Стол утопал в макулатуре, а коробка-экран старого ПК в бумажном океане был лайнером, потерпевшем крушение. Все, абсолютно все было обложено вырезками, распечатками, рукописными записями. Стены имели сходство с аппликациями дошкольника, обладателя скупых родителей, которые отказывались покупать цветную бумагу. Статьи, буквально вырванные с желтых страниц, и распечатанные из интернета, настолько небрежно скопированные, что между строк попадались рекламные слоганы, а некоторые слова были синими – остатки ссылок на другие ресурсы. Блокнотные листы, вдоль и поперек исписанные цитатами из репортажей и интервью, просмотренных по телевизору. Все выше перечисленное было щедро покрыто слоем скотча, иногда даже в ненужных местах. И буковка не должна потеряться. Были тут фотографии. Преимущественно – крошечные обрезки с общих портретов, иногда даже пиксельные, но Сефоре удалось раздобыть несколько снимков приличных размеров, где объекты ее внимания были изображены в хорошем качестве и разноцветной печати. Большая, размером с целую журнальную страницу, вырезка из «Wales-day». Это был портрет к статье о молодом Уильяме Гарлике, наследнике знатного рода и вундеркинде, который не так давно победил в главном Британском шахматном турнире, после чего сообщил, что не намеревается больше заниматься этим «расистским видом спорта». Мальчик смотрел на зрителя со снимка, проницательно щурясь. Еще одна, чуть меньше, вырезка с первой полосы итальянской газеты. На фото была изображена семилетняя Леонтина д'Аоста, уже в таком раннем возрасте занявшая почетные первые места в нескольких международных конкурсах юных художников. Она выглядела слегка заплаканной на картинке, видимо, ее заставляли фотографироваться. При внимательном осмотре на руках девочки можно было заметить порезы в области вен. Третий снимок, распечатанный аватар с facebook-а. Поиск сведений об Альберте Цвайнштайне оказался на два порядка более легким. Женщина днями не покидала кабинет. Это походило на зависимость, но ею не было. Сефора анализировала все, что только можно узнать об исследуемой ребятне. Сотни раз перечитывала статьи и интервью, которые находила. Пересматривала записи с репортажами. Почему состоялось это странное совпадение? Почему дети родом из одного узкого промежутка необыкновенно талантливы? Почему это касается только тех, кто врожденно в той или иной степени нездоров? Почему Миллениум? Почему только Сефора задает эти вопросы? Несколько лет Сефору терзали эти мысли. Она не мучилась, она играла, играла на супротивных сторонах поля с загадкой Миллениума. Когда-нибудь она победит, выведет теорию, отвечающую на каждый ее вопрос и, может, открывающую тайную дверь даже к большему. Самую общую теорию всего. С лестницы раздался слабый скрип, кто-то спускался в прачечную. Сефора автоматически выпрямилась, пригладила взлохмаченные локоны и отряхнулась от философии на лице. Не хотелось, чтобы ее застали такой – одержимой загадкой Миллениума. Женщина выбежала на середину комнаты, громко шурша мохнатыми тапочками. - Рубашки еще не посушились, - крикнула она, предотвращая вопрос супруга. - Я не за этим, - отрезал мужчина. Он спускался, держа взгляд на ступеньках, а руку на перилах, лестница была скользкой.– Ты опять засела в подвале, с утра не поднимаешься. - Я сушу, - отнекивалась Сефора. Добравшись до финальной ступеньки, мужчина укоризненно поднял глаза на жену. - А работает стиралка. Сефора промолчала. - Мне боязно за тебя, - признался супруг. Он подошел к ней, взял ее руку и помассировал подушечки мозолистых пальцев. – Кто ж будет тебя контролировать, когда я уеду? - Все будет в порядке, - честно сказала Сефора. – В конце концов, если я не буду ходить на работу, то рано или поздно замечу, что нам отключили свет и отопление за неуплату. - Я уже представил слой инея на твоих аппликациях, - съязвил супруг. - Ближе к декабрю. И тебя с выражением лица «Что-то тут не так». Сефора рассмеялась, и хлопнула мужа по плечу. - Эй, все не настолько плохо! - Скажи это уголку «Я - злой гений, маньяк и, по всей видимости, педофил». Сефора пожала плечами. Упреки не злили ее, она следила за кем-то всю жизнь. Правда, раньше это были вылазки в Азию ради сюжетов о жизни животных. Такая у нее была страсть – наблюдать. Анализировать. Делать выводы. Восхищаться. - Почему я слежу за чужими детьми, думаешь? – Сефора глянула поверх очков-половинок с упреком. Мужчина поправил помятый воротник рубашки жены, не отрывая взгляда от ее глаз. «Вороньи лапки» и насупленный вид их ни капли не портили. – Я обещаю. Когда вернусь, обязательно их заведем. Сефора растаяла нежной улыбкой. Открыв рот, чтобы что-то сказать, она быстро передумала и просто приросла к мужу объятиями. Он ткнул крючковатым носом ее плечо, захваченное пышными волосами. - У нас обязательно будут дети, – мечтательно шепнула Сефора. - Трое, два мальчика и девочка. Механик, детектив и художница. - Нет! Февраль 2024. Кто-то хлопнул дверью на задворках квартиры. Бима оставили дома одного. Сарко еще пару дней назад уехал на съемки очередной серии поединков, сценариями к которым он был занят последний месяц, а Бенедикт ушел в магазин, захватив с собой кошелек и Матильду. Детектив вполне мог сходить сам, или, как он привык с детства, отправить кого-нибудь из «слуг». Но не-ет, он никогда не упускал шанса пройтись по улице, держа под руку красивую девушку. Подобные походы в супермаркет и обратно Бим ласково называл «выгул Мати». Геймер выпрямился, и поставил игру на паузу. Булава викинга, готовая разломить череп персонажа, которого он отыгрывал, застыла вместе с ее обладателем. Схватка из бурного потока движений превратилась в тусклое фото позади колонки меню. Полное одиночество, какая прелесть. Можно порыться в чужих вещах, почитать секретные дневники, взломать чей-нибудь компьютер, и просмотреть самые сокровенные файлы владельца. От одних только перспектив на лице парня выступила улыбка. Нет, вот так срываться с места юноша не стал. К тому же… - Ага! – крикнул Бенедикт. Он внезапно вскочил в квартиру с целью поймать геймера на горячем. – Вот ты и попался, маленький расист! «Вот что я люблю в тебе, Кнокс, так это предсказуемость» - хмыкнул Бим. Парень ответил не сразу, а выждал несколько секунд, за которые он гипотетически поставил бы игру на паузу и стащил с головы крупные наушники. И еще немножечко про запас, пока он гипотетически зевает, чешет себе что-нибудь и так далее. - Что? – устало откликнулся Бим, выждав нужное количество времени. - Подстраховался, значит, да?! Знал же, что я проверю! - Что? – геймер делал вид, что слишком вник в игру, чтобы что-то соображать. Детектив неловко промолчал, констатируя ложность своих обвинений. - Мы когда-нибудь выйдем из подъезда? – бурчала Матильда. - Вы австралийцы такие нетерпеливые, - бросил Бенедикт. - Но я бельгийка! – протестовала девушка. Это их вечный спор. Он относился к ряду таких, чье начало уходит в историю. - Нет, вы снова глупите, - уверял Бенедикт с высоты роста и знаний о мире, недоступных смертным кроме него. – Вы совершенно точно из Австралии и ниоткуда более. - Но я из Бельгии! – девушка указала рукой в сторону, в которой, по ее мнению, находилась Бельгия. – Оттуда я! Бенедикт заметил эту промашку. - Вот, вы сами попались. Там Австралия. Мати цокнула каблучком. - С чего ты вообще взял, что я австралийка? - Логика. Первое, ваш английский. Вы не нарушаете правил произношения и правильно строите высказываемые реплики. Но иногда вы комкаете слова, или заменяете сленговыми аналогами. Это манера речи австралийцев. - Да я тебе много раз уже говорила, что репетитор у меня австралиец был, от него и набралась! - Второе, - юноша игнорировал упреки, - ваша внешность. Вы имеете природный легкий загар, что указывает на вашу принадлежность к австралоидной расе. Не бойтесь, в войне с расистами я буду на вашей стороне. - Да к европеоидной расе я отношусь! – злилась Матильда. Бенедикт прищурился. - Саморасистка. - У-ух, - бельгийка закатила глаза. Пожалуй, это можно назвать самой тяжелой степенью закатывания глаз, когда закатывают всю голову полностью, делая дугу шеей. – Мы ведь были у меня дома в Люксембурге. Там мои родители, ты их видел, собственными глазами, они абсолютно точно бельгийцы. - Это все ложь, - детектив не потерял ни грамма безаппеляционности в голосе. – Все детство вас обманывали эти коварные бельгийцы (я полагаю, что они расисты). Вы жили в их гнезде, ничего не подозревая. Не чувствовали косые взгляды со стороны и подавленные смешки за спиной. На самом деле вы, - детектив выдержала паузу для драматического эффекта, - австралийка. Мати выпустила струйку воздуха через пухлые губки, сложенные в трубочку. - У меня есть сестра-близнец, мы с ней на вид идентичны, только у Мари волосы по пояс. Она, значит, тоже австралийка? - Нет, Маргарита бельгийка, однозначно, - детектив энергично качал головой. – По ней это хорошо видно: глаза, нос, кожа, которая по оттенку слегка напоминает бельгийский молочный шоколад. Наверное, Ваша сестра прямо-таки образчик бельгийки. Не хватает тату «Сделано в Бельгии» на видном месте. Рука Мати с отголоском пощечины врезалась в собственное, измазанное всяческими кремами для кожи, лицо. - Ладно, ладно, пошли, - немного погодя, сказал Бенедикт, подгоняя девушку жестами рук. Дверь звучно захлопнулась. Бим снова воздержался от гласного праздника одиночества. - Вот этого ты точно не ожидал, да, Чаклс?! – детектив снова влетел квартиру. - Ну, все, мне надоело, - сообщила Матильда. Дальше геймер слышал только щенячье скуление (юноша еще не выучил, который тип воплей Бенедикт использовал при крапивнице, а какой при сжимании его уха в комочек) и очередной хлопок дверью. Теперь-то они точно не вернутся. В противном случае, один из них вернется глухой на одну сторону. Бим снял с себя наушники, и бережно уложил на стол. Это был его, в каком-то роде, счастливый шлем, в котором он прошел через десятки поединков на пиксельном поле боя. К слову, получил его геймер как приз за одну из первых цифровых побед. В специально отведенном для памятного трофея месте не было ни единой крошки печенья (хоть таковых в комнате, наверное, по объему больше, чем мебели), напротив, там даже поблескивали маленькие царапины от полировочной тряпки. Геймер поднялся со стула, и бесшумно приставил его к столу. Затем вышел в коридор, и умиротворенно отправился к кабинету начальника. Соприкасаясь с резиновой подошвой кед, дорогостоящий зеркальный пол недовольно скрипел, будто фыркал в протест общению с дешевизной. Бим не воспринимал царские хоромы вокруг себя как что-то особенное. Большую часть детства он провел в роли мальчика на побегушках в одном пятизвездочном отеле на юге. Вот там-то была роскошь, со всеми ее каноничными нюансами вроде мраморных колонн, ведерок с погруженным в ванну из ледяных кубиков шампанским и галантных официантов с золотыми запонками на запястьях, в любое время суток разносящих канапе. Геймер проник в кабинет. Перед Бимом открылся вид на целый парк развлечений для шкодника. Ноутбук Матильды, который она оставила на диване. Там и пароля наверняка нет, а папки с «сокровенным» у нее, скорее всего, на «Рабочем столе». Все могло быть не так, но иначе как ветреную особу только с функцией калькулятора в голове Бим Матильду не воспринимал. Полезть к ней в компьютер – прокатиться на карусели с лошадками, которая гордится только расписными поводьями. Ноутбук Бенедикта. Показатель статуса и загруженности, который эффектно лежал на столе, солидно открытый. Интересно, Кнокс его хотя бы включал? Нетушки, подумал Бим, развлекаться с элементом интерьера это уже край. Что еще есть в этом скудно обставленном, и притом тесном кабинете? Ах, книги. Целая коллекция. Любовь и гордость мистера Кнокса. Их можно сравнить с какой-нибудь игровой зоной, или лабиринтом, наматывать круги по тайным уголкам которого никогда не надоедает. Каждый раз можно придумать что-то новое, что заставляет педанта-начальника войти в бешенство: смешать алфавитный порядок, или достать одну из книг, и спрятать, чтобы все остальные на полке покосились вбок, или вырвать последние несколько страниц из той, что находится в разделе «Прочесть потом», это даже двойное издевательство. Бим уже было взялся за свое классическое перемешивание алфавитного порядка, как вдруг на полу что-то завибрировало. Геймер коротко сглотнул, и попятился в сторону рабочего стола. У погнутой в львиную лапу ножки дрожал телефон. Мобильник Кнокса. Этот недотепа забыл его. И ему сейчас звонили. У Бима мурашки по коже побежали. Да это же целые американские горки! Геймер поправил сползшие на нос очки, и трепетно поднял телефон. Входящий вызов, притом номер не просто не определен, а скрыт. Над дрожащим значком вызова белела надпись «Unknown». Мало того, что американские горки, так еще и без ремней безопасности! Если звонит клиент, или еще кто-то, голоса Бенедикта не знающий, можно отлично поразвлекаться. А если знакомый, или родственник? В таком случае, можно вовремя сказать, что этот недотепа забыл дома телефон. А что, если звонит сам недотепа? Снова проверяет, ха? Настоящий экстрим. Бим без колебаний зажал зеленую кнопку «Принять вызов», и поднес сотовый к уху. - Да-да. - Здравствуйте, я говорю с Бенедиктом Кноксом? Парень сжал кулак. Бинго, клиент! - Да, это я, - естественно сказал геймер. - Я просто нуждаюсь в Вашей помощи, я знаю, Вы единственный, к кому можно обратиться. - Не томите, - попросил псевдо детектив. - Были украдены некоторые секретные разработки, прямо у меня из-под носа. Самое противное, что я абсолютно точно знаю, кто именно украл. Но все же, ваша помощь жизненно необходима. Если у меня еще не вышло вас заинтересовать как следует (не уверен, что у меня получиться заплатить), то хочу сказать, что личность преступника спасет и вашу жизнь тоже. - Я заинтригован. Все еще февраль 2024. Девушка очнулась. Щеку холодила мягкая подушка, тело укрыто простыней. Постельное белье белоснежное. На этой, почти нулевой точке анализ окружения завершился, потому что она поняла, как ей тяжело. Усталое даже после сна тело будто сплюснул валун. Кончики пальцев были обделены кровообращением слишком долго, внутри возилась какая-то пустота, точно фаланги рассыпались в крупу. Впервые в жизни девушка испытывала что-то подобное, долгое, ноющее, мешающее чувствовать что-то еще, думать о чем-то еще. Она попыталась напрячь руку, накрытую одеялом, и туда ударила боль, как от нападения сенбернара. Девушка зашипела и на секунду сжалась в клубочек всем телом, кроме поврежденной конечности. Гипс. Перелом. Блондинка ругнулась. Не так она себе представляла убийство. Не так она воображала себе дело всей жизни. Все пошло неправильно, когда она вызвалась помогать. Она помнила все отчетливо и все равно сама себя не понимала. Вот беловолосый дистрофик, скорчился на коленях, лелея саднящий бочок, вот она, сзади, сладко улыбается, со сталью ножа, выходящей из пальто прямо в ладонь. Вот он кряхтит про пропажу. Вот она почему-то трогается и грустит. Трогается и грустит. Она по самой своей установке не должна трогаться и грустить. Во всяком случае, эти чувства не могли проявиться к тому, к чьему убийству она была морально готова. Но выстроенная ситуация ее прямо к этому подвела. Она посочувствовала не одному альбиносу. Она посочувствовала благородному бриллианту, который мчался тогда к будущему, представленному кочеваниями по ломбардам. Ценная вещь должна остаться погибшему, его семье, или близким друзьям. Пусть альбинос умирает, важен факт смерти, но делать это вопиющим ограблением с перерезанным горлом и она не хотела. Это издевательство. Не такой тошной кончины достоин такой большой человек. Блондинка хлопнула себя по лицу – сейчас эта мотивация казалась еще более глупой, чем по прибытию в ее головешку. Она думала, что вернет камень и пырнет механика сразу после, но вторая половина плана взяла и канула куда-то вместе сознанием. Где она сейчас? Это не больница. Все вокруг какое-то слишком отельное. Комната была выдержана в белых и синих тонах, по контурам часто подчеркнута металлическими краями. Там была кровать, двуспальная, но постеленная только на девушку, ничейная пустопорожняя тумбочка, кресло с белыми деревянными ручками, шкаф-купе без зеркал. Единственное окно, ничтожно маленькое, вяло лучило дневным светом над головой. Одну из четырех голых голубых стен покрывали фотообои с изображением пингвина (невзрачная подпись в углу гласила «by Aleksey Matviyenko, 2022»). Скорее всего, это отель. Слишком чисто. За полуоткрытой дверью в приватной душевой стопкой лежали белоснежные полотенца. Отель. - Доброе утро. Девушка не услышала шаги, хотя хвалилась хорошим слухом. Не заметила, как в комнату кто-то вошел, хотя в плане внимательности поднаторела до уровня высококлассного ниндзя. Болезнь опустошила ее окончательно. - А? Перед кроватью оказалась высокая смуглая девушка в юбке в пол. Ее волосы косматились и плясали вороными кудряшками, как отдельный организм, который гнездился вокруг головы. Она возникла там будто бы телебашня на пустыре. - Доброе утро, - повторила незнакомка. Нельзя было сказать, она была обеспокоена чем-то, или виновата была форма глаз, отдававшая грустью. - Доброе, - произнесла блондинка. - Как твое самочувствие? - Все болит. Хочу пить, - пожаловалась больная и закопала себя поглубже под одеяло. - Конечно, - сказала незнакомка как должное, без сочувствия. – Чай, кофе, молоко, какао. Блондинка повела бровью в критику ассортимента. - Светлое, 0,4, не очень горькое. Брюнетка кивнула. - Какао с мармеладными мишками. Она крутнулась к двери; юбка в повороте облепила колени. При ширине бедер ноги под непроницаемой тканью казались хрупкими прутиками. - И еще хлеб и арахисовое масло, - пророкотала больная с подушки. – Только мне взрослое меню, без джема, а какао без соломинки, и нож принеси, только не пластмассовый, я сама все намажу! Через три минуты незнакомка вернулась с подносом как на пожар. Стукнула им тумбочку и вернулась на прошлое положение. - Прошу. Капля какао перелилась и скатилась вниз по стенке фарфоровой кружки. Блондинка сбросила ноги с матраса, села, ухватилась за туповатый сервировочный нож и взялась швырять кусками масло с банки на хлеб. Резкими телодвижениями она начала пересиливать боль. Брюнетка на нее просто смотрела. - Рассказывай, - разрешила больная. – Кто ты, что я тут делаю. Где я. Незнакомка заговорила после запинки. - Ты в укромном месте, пока не поправишься. Меня зовут Витэлия. Шелкопряд пошлет меня вместо тебя. Блондинка звякнула ножом по краешку банки так яростно, что та чуть ли не треснула. Два месяца подготовки, глупый просчет – и ее заменяют. Она просто сделала как должна была и ее зачисляют в больничный утиль. Глаза вперились в гипс, подкрепленный платком через шею, пенсионерскую пижаму, картонные белые тапочки у кровати и завтрак больного, который не хватало только пережевать и подавать по одному грамму маленькой ложечкой. - Отлично, - она удержала голос спокойным, хотя доля гнева в него все-таки проскользнула. - Мне жаль, - сказала Витэлия, совсем неискренне. – Но ты сама видишь свое нынешнее состояние. - Им настолько невтерпеж как надо прибить этого дистрофика, что меня уже заменяют из-за глупого перелома? - Мне трудно говорить об этом, - призналась Витэлия. – Если на чистоту, я знаю намного меньше тебя. Я тут почти против воли. - Прекрасно, - блондинка пихнула себе в рот кусок хлеба с не до конца размазанным масляным комом, и трудно жевала, направляя злость в преображенный арахис. Витэлия подождала, пока она глотнет и сможет заговорить. - Расскажи мне, что нужно делать. Все очень запутанно, мне уже все объяснили, но я плохо это понимаю. - Выйти, увидеть белобрысого, зарезать без особых свидетелей (хотя плевать – им все равно никто не поверит, да и смыться бесследно можно потом во всех смыслах). Ничего трудного. Витэлия нахмурилась. - Что ты имеешь в виду, «бесследно во всех смыслах»? Блондинку осенило и она расцвела улыбкой ядовитой, как никогда. - Обо всем позаботится папочка. - Кто это? Больная облизала нож от густого засахаренного масла, лениво потянулась, заправила острым краешком волосы за ухо и пальнула лезвием по брюнетке. Мелькнул крик, Витэлия шарахнулась назад от испуга. Острие пробило коричневый бархат юбки, дважды, и застряло в деревянной двери. У Витэлии не было ног. Верхняя половина тела до бедер была в воздухе, как швейный манекен без шеста. С натянутой на одну точку юбкой это было хорошо видно. Блондинка закинула ногу на ногу. - Я начинаю подозревать, дорогая, что что-то тут не так. Не видела, может, какая наглая врунишка завелась? Витэлия выпрямилась, омытая решительностью и ненавистью. - Можешь уже выключать, - сказала она явно не собеседнице, но нацелила взгляд на нее, как железное дуло. Хлопок – и Витэлия изменилась. Средиземноморский загар потускнел и выцвел почти до белизны, волосы будто разом упали и стали короче, реже, светлее, в прядях заблуждали тонкие косы. Контур подтянутой фигуры размяк. - И кто мы теперь? – поинтересовалась блондинка. - Леонтина д'Аоста, - заговорила девушка тем же голосом, но раньше – безликим, сейчас – отважным. – А ты пыталась убить моего лучшего друга. Не то, чтобы я заявляла, что сначала тебе нужно пройти через меня (потому что пройти через меня может даже котенок, особенно не гипоаллергенной породы), но во всяком случае при твоем положении здоровья идти через меня, или кого-нибудь еще, проблематично. Что я хочу сказать, так это то, что тебе это с рук не сойдет, … хулиганка! – она пригрозила пальцем и раздула ноздри узкого носа. – Я слабая и даже материально тут не нахожусь, но поверь мне, если ты навредишь Альберту, я сделаю все, чтобы ты об этом пожалела. Блондинка прослушала речь. - Леонтина Даоста? Художница глянула уже со свирепостью. - Да! Только д'Аоста. Я очень не люблю, когда путают. - Материально не находишься, значит… - призадумалась блондинка. – Я даже убить тебя отсюда не смогу? Леонтина прибилась к двери. Она была похожа на воздушный шарик на ниточке, привязанной к чему-то на узелок, который никуда уже не улетит. - Нет. Художница лгала внутри капкана. Медлительная и незащищенная. Блондинка легко могла подняться с кровати, выткнуть ножик из бархата и проколоть ее грудь. Нужно только пересилить ноющую усталость и скоординировать свои действия. Девушка снялась с ручника, босой ногой шаркнула шершавый ковер и потеряла сознание. *** Больную уложили в кровать, но в этот раз довели простынь до состояния кокона, обернутого вокруг матраса так туго, что блондинку вмяло вовнутрь. Клоу не обратил внимания на осуждающий взгляд остальных и привел в порядок ее прическу маленьким гребешком. Сёри влил в себя ее какао, населенное мишками, и доел за нее бутерброд. Альберт отметил, что ее пирсинг в виде двух шапок болтов над левой бровью с точки зрения робототехники ничуть не практичный. Кирс сдержала предыдущего от того, чтобы он вмонтировал в украшение пару антенн, и силой впихнула ему в рот таблетки. Леонтина, кроме опасения за себя и за Альберта, приуныла – повлияло возвращение из образа итальянки в будничную личину. Неделей раньше Альберт нашел свою спасительницу прибитой стройматериалами, лежащей на асфальте внутри кружка наблюдателей и держащей онемелой рукой бриллиант. Прямо оттуда на носилках она попала в больницу. Документов кроме горсти чеков в бумажнике у нее не нашли. Ее согласились лечить без регистрации только после сердечного разговора с механиком и небольшого банковского вложения с его стороны. Второй и последней личной вещью блондинки был телефон, едва купленный, совсем пустой от музыки и контактов. Новизну приобретения протерло одно смс: «Он будет идти от супермаркета «RGB» и наверняка свернет в проулок на 22-й улице, найдешь сама, место укромное. Шелкопряд», и фотография, где блондинка улыбается телефону в вытянутой руке и держит свой нож зубами на пиратский манер. Альберт знал, что это за нож, и киллеры какого класса им пользуются. Но не верил, что его очередная убийца внешне – средний посетитель прокуренных клубов, едва достигнувший совершеннолетия и питающийся жвачкой. Под ее пижамой наверняка выпирали ребра, а то и бедра. Ее хотелось накормить и посадить на автобус к родителям, или к ее общежитию. Она не годилась в наемники. Но то, как она хватко двигалась и метала нож, вещало обратное. Больная проснулась. Побормотала, пошевелила головой и плавно моргнула. - М-м… Она долго приходила в себя: мялась в плечах и натужно пыталась подняться, связанная одеялом, стонала тихо спросонья, разглядывала загипсованную руку, выложенную на грудь сверху тисков. Зрелище будто бы было в новинку. - Что происходит? – сказала она устало. Зажмурилась от мигрени. Хозяин дома вместе с подчиненными и твердым изображением его старой подруги стояли вокруг кровати почти что давящим полукругом. Альберт не знал, что ответить, но голоса все ждали именно от него. - Мы связали тебя, чтобы ты опять не начала, ну знаешь, пытаться убить меня. - Убить? – переспросила девушка. Альберт крестил пальцы замком, нервничая. - Убить, - кивнул он. – Ну знаешь, не нужно прикидываться. Что ты не хотела… меня убить. Потому что ты спросила, сможешь ли ты убить Онти и не упустила шанса, как только поняла, что сможешь ее убить, и сразу выпрыгнула из кровати с ножом, чтобы ткнуть его в нее и убить ее, но ты почему-то упала и не смогла ее убить. - Убить? – снова сказала она, как застрявшая в цикле. Кирс ударила дверью шкафа. - Если кто-то еще раз скажет «убить», я его прихлопну. Оба смолкли. После паузы, Сёри прошептал: - Проделать экзекуцию. Кирс посмотрела на мальчишку устало и перешла взглядом на заложницу: - Просто говори, чего ты хочешь прямо сейчас. Честно. - Я-то? – больная была огорошена, но недолго. – Я хочу пить. Светлое, 0,4, не горькое, если можно. Если найдется – принесите еще тост с арахисовым маслом. Только банку и нож, а хлеб отдельно, чтобы я сама мазала. Все будто одновременно стукнулись лбом о незримую стену. - Ты же точно это самое просила уже! – воскликнул Клоу. - Да? – спросила блондинка. Ее изнуренная голова переваривала все с промедлением. - Пожалуйста, - Кирс обратилась к ней с максимальной серьезностью, - не говори нам, что ты ударилась головой и ты теперь «Клоу №2». - Да, я ударилась, - признала больная, корчась от головной боли. – И что-то у меня вообще каша. - Почему у нас все Гвозди - женщины, - пожаловался Сёри. - Эй! – Клоу оскорбился до глубины души и захотел сделать что-то в отместку. – Я должен был лишить тебя ужина, но это как-то по-женски, поэтому … а, ладно, забудь. - Серьезно, - не унималась Кирс, констатируя превратное. – «Ударилась головой». Что за чепуха. - Она не врет, - заговорила Леонтина. Все это время она молчала и грустными задумчивыми глазами изучала больную. - Она, может, правда «ударилась», или что-то в этом роде, но по ней видно – она искреннее тормозит сейчас. Заложница опасно сощурилась, выразив обиду, но не смогла наскрести острых слов, чтоб ответить. - Как ты это понимаешь? – Альберт подступил к Леонтине, и они вместе стали осматривать блондинку как опытный образец. - Я рисовала актеров, играющих роли. Я могу нарисовать ложь на лице. Хотя мало кто ее распознает, если вообще кто-то распознает, у меня зрение немного особое. Когда врут, отличие от обычного внешне – в доле миллиметра полутени в нужной области, и я это всегда вижу. Она не напрягает мышцы лица умышленно, а это обязательно, если она хочет именно изобразить мигрень. Думаю, в другой ситуации я была бы последней, а не первой, кто это заявляет (ох, слишком громкое слово для меня – «заявляет»), но я верю ей. Именно в этот момент у нее травма и она потеряла память прямо как в глупых повествованиях, о которых я слышала, но не читала, потому что такой поворот обычно доводит всех до рвоты, а такой симптом у меня чаще всего влечет за собой цепочку других… Кирс пошла напрямик: - Потеряла память. Что мы собираемся с ней делать теперь? - Опять отвезти в больницу нельзя, - сказал Альберт. – Ее уже и один раз еле-еле оформили, а на второй будет повторение некоторых данных и в системе будет сбой и начнутся всякие нехорошие вопросы. Просто… ее личность не вычислили даже через биометрию. Она не зарегистрирована нигде вообще. Ее не существует. Кирс скептически прикрыла глаза: - Ты предлагаешь оставить ее тут, чтобы твоя шея была у нее в прямой досягаемости? - Я даже не хочу обсуждать вариант, при котором мы ее выгоняем. У меня в доме слишком много бывших карманников и убийц с амнезией, чтобы принять очередного и не снизить опасность быть проткнутым. - Я ничего такого не предлагала, - парировала Кирс. – Я предупреждаю, что все скользко, а я ненавижу, когда все скользко. Она может «все вспомнить» хоть сейчас, и наскочить на тебя, пока мы моргнем. Больная нетерпеливо вмешалась: - Так можно мне пиво? Клоу ответил за всех. - Извини, но нет, ты слишком маленькая для пива! - У вас нет пива, - заключила девушка. - У нас нет пива, - подтвердил он. – Но все равно ты слишком маленькая. - Мне…! – захотела она возразить, но не знала своего точного возраста. – Черт, по мне не видно, что мне как минимум есть восемнадцать? - Но ты… геометрически маленькая! - Да, кстати, давайте называть ее по имени, - вспомнил Альберт. – А то что-то мы давно застряли на местоимениях, это нехорошо. Блондинка улыбнулась, дрема на ее лице уже расступалась. - Можно даже не говорить обо мне в третьем лице, если ты позволишь. - Ой, да, верно, - Альберт выпрямился. – А как тебя зовут-то? Или ты и это забыла? - Не забыла, - она уже смогла вытащить часть себя из-под одеяла, легла полусидя и сложила ногу на ногу. – Меня зовут Скру Драйвер. Альберт улыбнулся и приоткрыл рот, будто ахал от восторга, только про себя. - Чудесное имя. Но его нельзя сокращать, чтобы вышло мило, поэтому я буду называть тебя Фрося. Скру моргнула так, будто к ней вернулась мигрень. - Фрося. - Фрося, - кивнул Альберт и обратился ко всем остальным. – Ну согласитесь, ей же идет! Все хмуро качали головами. Клоу извинился за это. Леонтина улыбнулась механику, как дурачку, и взглянула на Скру, но уже с долей холода, который так и не смогла в себе остудить. - Просто он пытался придумать тебе имя, пока ты спала, вернее, угадать, как тебя на самом деле зовут, чтобы ты проснулась и по чистой случайности подтвердила его догадку. Так вот, это не «Фрося». - А что ты еще помнишь? – спросил Альберт у Скру. Девушка уже чувствовала себя не внутри угнетающего полукруга, а в центре внимания. - О, есть кое-что, - она довольствовалась какой-то мыслью как любопытным секретом, которым нужно недолго дразнить перед тем, как рассказывать. – Думается мне, для вас это много чего объяснит. Я поняла, кто я на самом деле. - Ух ты, - Альберт взвел брови. – Это очень интересно, ну, пока ты не пытаешься меня уб… - он запнулся от взгляда Кирс, прилетевшего как подзатыльник. – Ты поняла меня. Кхем. Ну, кто же ты такая, Скру Драйвер? - Я робот, зум-зум. Наступило неловкое молчание. Все сначала уставились на нее, а потом взгляды закатались по комнате как шары для бильярда, подальше от точки, куда нанесен был удар. - Оу, наверное, ты очень сильно ударилась головой, - положил наконец Альберт. - Нет. Я робот, - гнула свое Скру, - зум-зум. Слышишь? Это во мне механизмы вертятся. - Ты говоришь это ртом. Все видят, - сказала Кирс. - Нельзя сказать наверняка, зум-зум, - возразила Скру. Леонтина мрачно произнесла: - Она верит, что она робот. - Этот Гвоздь еще более сломанный, чем предыдущий, - подвел черту Сёри.